Тревожная любовь махновца

Ручаюсь за достоверность данной истории, имея на то довольно веские основания. Буду краток.

Начнем ее с лета 1917-го, когда вовсю витали в умах прогрессивных граждан возвышенные идеи революционных преобразований.
Ютилась недалеко от Петрограда больная чахоткой солдатка Катя – вдова погибшего в империалистическую Антона Костина. Получая пенсию на мужа, поднимала болезная Катюша двоих детишек – старшего сорванца Миху и младшенькую Светланку. Миха был смышленый малый, сколотил из ворованных досок лодку-плоскодонку, просмолил гудроном и ловил связанными еще отцом сетями рыбу в Разливе. Кормил ею не столько свою семью, сколько пятерых детей соседки Матрены, не имеющей и вовсе никаких доходов. И величали его за это соседи уважительно: Михей Антонович. Городовой входил в бедственное положение местной голытьбы и не привлекал Миху за браконьерство, разве что рыбки вяленой принимал иногда побаловаться.

В один тихий солнечный день заплыл Миха подальше к финским сенокосам, где в это время года сиг собирался, и заметил на берегу шалаш и господина в кепке, что-то увлеченно пишущего у костра. Познакомились с Ильичом, подружились, и до того увлекся новый знакомый рыбалкой, что часами с удовольствием с Михиными сетями возился, пока тот «Капитал» Карла Маркса на берегу изучал. Видел Миха и два чемодана нерусских денег в шалаше, но не тронул тогда, (о чем очень сожалел в дальнейшем, уже тянувши срок на Соловках). Днями рассказывал новый товарищ о светлом коммунистическом будущем, о неизбежном крахе загнивающего капитализма; о том, что землю отдадут крестьянам, а фабрики рабочим. Особенно любил заливать в Михины лопоухие локаторы, как много станет рыбы и медовых пряников с конфектами.
 
Снова встретились они уже в Смольном, куда Миха про отца соседских детей забегал узнать. Там часовой у входа не пускал его, а тут Ильич как раз:
– Миха, – кричит, – привет. Как жизнь рыбацкая?
Проводил его в кабинет, ходокам велел покурить, пока гостя чаем с баранками поил, и все интересовался: «Сильно ли революционные настроения в народе?» Большой души человек. Затем обеспокоясь, как Миха назад доберется (у большевиков намечалась ночная облава на контру), выписал справку:

«Михею Антоновичу Костину не чинить ни в чем препятствий».
Печать и подпись: председатель Совнаркома В.Ульянов (Ленин)

Вовсю заработала революционная мясорубка, перемалывая судьбы людские. Океаном разлилась кровавая бойня от Петрограда до Владивостока. Ручьями потекла по Руси кровь людская, как водица.

Сперва попадает Миха на Южный Фронт в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, воюет с врагами молодой Советской республики. Но не понравилось там, не его это видно судьба-планида. И вот почему.

С детства трепетно относился Михей к прекрасному полу, поэтому, когда социализировали отцы-командиры нескольких представительниц чуждого класса и возили, пользуя еле живых, за собой, как-то охладел к марксистским идеям безбрачной любви, усомнился в правильности основ коммунизма. А тут как раз все в баню, а ему приказали шлепнуть по-быстрому двоих плененных беляков за ненадобностью. Повел он их за околицу, глядь, силы небесные, а штабс-капитан-то израненный – дядька Игнат его родный по матери.
 Пригодилась смекалистому Михе сноровка рыбацкая, и умчались они на конях втроем в дали дальние, безопасные.
День скакали они, ночь скакали  по широкой украинской степи, вдруг вдали у реки засверкали штыки; видят – белогвардейские цепи. Хорошо приняли их в Корниловском ударном полку, как героев. Помыли, побрили, поставили на довольствие, а Миху назначили при кухне подсоблять. Отъехал он как-то подальше за дровами и видит.

Оцепила сотня белоказаков десяток махновских черногвардейцев в овраге и поливает перекрестным огнем – головы не поднять. Положили всех. Лишь (восхищенно смотрел Миха) отчаянная девица в белой черкеске с газырями и белой же папахе набекрень билась одна, словно умирающая в последнем танце лебедушка, сжимая в окровавленных руках саблю и маузер, насмерть разя рвущихся к девичьему телу озверевших от крови белопогонников. Десятка два порешила, не меньше. Но кончились патроны, повязали казачки птицу вольную, навалившись гурьбой, и отвезли на ее же тачанке в штаб корниловский на допрос с пристрастием.

Признали в красавице знаменитую Марусю-атаманшу, любимицу идейных анархистов, верную соратницу Нестора Махно. Как прибыла террористка Мария Никифорова из Парижа, гуляла с пятьюстами лихими ребятами по тылам красных и белых юга России, потроша буржуев и помогая бедноте. Будучи, как и все настоящие анархисты, благородным романтиком, с радостью готова была отдать жизнь молодую за социальную справедливость без насилия над личностью, напрочь отрицая государство, чиновников, сословия.

(Да, были в то лихое время бескорыстные герои, бойцы за хоть и призрачную, но правду. А сейчас кради и делись – никто тебе слова плохого не скажет, не одернет по-серьезному. O tempora! O mores! О времена, о нравы.)

Дале. Хлопцы у Маруси были хорошие, но дурные. Угодила, значит, Мария в лапы врагов революции, осечка в ее планах вышла. Вволю поизмывались над пленницей за порубленных без счета товарищей казачки станичники да и закрыли в сарае, дабы казнить поутру.
 
И опять не ладно. Сильно глянулась молодому Михиному сердцу гордая Маруся, и не понравились беляки, определившие его на кухне дрова колоть. Не стал он ночью умирающую дивчину охранять, положил ее избитую на тачанку, и увез в степь раздольную – ищи-свищи ветра в полюшке. С ними еще красноармеец Петруха увязался, он в том же сарае расстрела ожидал. Да и пусть бежит, чай, живая душа, не басурман какой.

Долго выхаживал Миха зазнобу на отдаленном хуторе, внимая геройским историям трудной жизни анархической, проникаясь идеями свободными. Любили они там друг друга до умопомрачения, забыв на время про бойню гражданскую. Поправилась, расцвела Марусенька, аки цветочек аленький, подлечила на арбузах отбитые почки девичьи, ведь любовь – великая сила. Только пришло время вертаться в революционную армию вольных селян, воплощать благородные идеи Анархии – Матери Порядка, бороться за украденное узурпаторами счастье людское.

С восторгом встретили воскресшую Марусю в штабе Нестора Махно. Закатил батька трехдневную гулянку на радостях, где подфартило Михе, и выиграл он в карты саблю роскошную, полмешка керенок, карбованцев, немецких марок и австро-венгерских крон.

Доблестно воевали Миха с Марусей под черным знаменем за землю и волю, за самоуправление, за понятия светлые, анархо-коммунистические. Славно рубали без разницы и красных, и белых, и интервентов, защищая мечту революционную, чистую. Грабили банки, эшелоны, города, поместья. Реквизировали у богатых и одаривали бедных. Умел сердобольный Миха назидательно утешить маузером обираемых именем революции господ:
– Мы тебя сейчас экспроприируем, а ты и не воруй.

В жестоком бою отбили у белых два эшелона с продовольствием и отправили в голодающий Петроград. В Ростове выпотрошили все банковские сейфы. Из денег и ценных бумаг  развели на площади огромный поминальный костер по старому миру, в котором нет места эксплуататорам, а будет только труженик новой формации. Особым шиком считалось у щеголяющих в золоте, бархате, мехах, обвешанных гранатами и пулеметными лентами махновцев патрулировать улицы, наводя революционный порядок. Романтики – что с них взять.

Один раз и у Маруси не выдержало девичье сердце, примерила она пару шмоток в магазине женского белья. За что и получила взыскание от Нестора Ивановича: не время расслабляться, пока народ страдает. Отладила Никифорова работу школ и больниц – как без этого.

Воевали с ними плечом к плечу и иностранные товарищи  – анархо-синдикалисты. Один из них, талантливый испанский художник, в периоды затишья изобразил Марусю на крылатом вздыбленном коне с черным флагом, гранатой и саблей наголо. Очень удачная картина получилась, два на два.  Если смотреть на нее снизу вверх, то Маруся лукаво подмигивала левым глазом – игра светотени, по-видимому, если не верить в мистику. Картине этой потом в одной тайной религиозной секте поклонялись вплоть до 1979 года, затем она в Эрмитаже хранилась в запасниках, но в 90е была украдена и продана во Францию, где теперь и выставляется в Лувре. Жанр – революционный экспрессиосюрреализм,  очень редкий, кстати.  Обязательно посмотрите, не пожалеете.

А Миха попал в переплет однажды.
Отправился он с небольшим отрядом на железнодорожную станцию бронепоезд анархиста Гарина встречать. А тут внезапно австро-германцы прорвались через фронт и прут с орудиями – мама не горюй! Нельзя их было близко к станции подпускать: отберут прибывающий бронепоезд. Заманил их Миха посередь степи (а трава стояла сухая, высокая) и поджег с трех сторон, а с четвертой тачанками пулеметными встретил. Веселыми фейерверками взрывались в огне подводы с гранатами и снарядами артиллерийскими. Долго будут помнить захватчики землю русскую, гостеприимную.

Хоть и принимали пачками в свои фартовые ряды красноармейцев, григорьевцев, левых эсеров, вольных казаков – петлюровцев, но и Красная армия пополнялась такими легендарными личностями из бывших анархистов как командарм Василий Чапаев, его комиссар Дмитрий Фурманов, матрос Железняк, маршал Григорий Котовский. Так что сильней и коварней оказалась власть большевистская, предавая партизан анархических. Все трудней приходилось махновцам-марусинцам – прижимали их бойцы краснознаменные.

Доказала Маруся на съезде анархистов необходимость ликвидации одним взрывом всей большевистской верхушки, собрала надежных соратников по партии и двинула на Москву вершить теракт, думая, праведный. Ну и Миха, конечно, при ней. По пути разграбили банки Тулы, Брянска, Иваново-Вознесенска. Но не удался теракт в Леонтьевском переулке – чемодан взрывчатки не в то окно закинули. Многих повязали тогда чекисты. Могли бы больше, но предъявил Миха в нужный момент справку от Владимира Ильича (да-да, ту самую), чем и спас Марусю с парой других анархистов-висельников.
 
Разошлись их с Михеем пути-дороженьки, и отправилась неугомонная Маруся с поляком Витольдом в Крым – взрывать ставку Врангеля, затем планировала на Дон – рассчитаться с Деникиным. Но поймали ее контрразведчики белогвардейские да и повесили публично на площади симферопольской. «Да здравствует анархия», – вот последние слова любимицы всенародной.

Так и окончилась эпопея лихой анархо-коммунистки Марии Никифоровой, бескорыстно кующей жизнь новую, справедливую. И если вам скажет кто из предвзятых историков, что была она ни баба, ни мужик, а ведьма, манипулирующая людьми, не верьте, а послушайте лучше Михея. Уж он-то близко знал эту русскую женщину с тяжелой, но такой интересной судьбой.
 
А Миха уже навоевался досыта, поумнел и стал при НЭПе преуспевающим фабрикантом парусиновых штиблет. Справку от Ленина у него музей просил, но он не отдал, а повесил в кабинете на видном месте как охранную грамоту. Только справочку эту потом кто-то спер, и загремел Миха в Соловки на двенадцать лет. А сажал его тот самый Петруха, которого они с Марусей из белогвардейского плена вызволили.
Сидел с Михой на соседних нарах один известный репрессированный троцкист, который рассказал по секрету следующее.
Будто бы не повесили Марию Никифорову.  Поступила она, как Лев Задов, на службу в ЧК, где работала агентом по ликвидации за границей наиболее опасных врагов советской власти. Но свидетельств этому мало, посему врать не буду.
Часто вспоминал Михей в ночных тюремных кошмарах любовь свою первую, а проснувшись, грустно напевал, не веря, что нет его зазнобушки:
– Где же ты Маруся?
С кем теперь гуляешь?
Одного целуешь,
А меня кусаешь.
А за решеткой отзывались соловьиной трелью прощальные слова Марусины:
– Миха, Миха, где твоя улыбка,
Полная задора и огня?
Самая нелепая ошибка, Миха,
То, что ты уходишь от меня.
 
Затем откинулся с чистой совестью, воевал в штрафбате против немецко-фашистских оккупантов, был ранен, награжден и геройски погиб, освобождая Прагу весной 45-го.
Как толкует вера православная – лучше искупить грехи на этом свете, чем нести их на тот.

***

Я никогда не был сторонником анархических преобразований, но глядя на нынешнюю армию обнаглевших чиновников, так хочется вернуть милую нашу Марусеньку с Махно, уж они-то конкретно знали, что делать с паразитирующими элементами. И не скрыться тогда с наворованным ни за сейфами банковскими, ни за границей прозрачною.
Покайтесь публично по телевизору. Поделитесь с людьми по-хорошему. Ведь по кругу идет Мать-История.