Глава 1. Город Туманов

Recollection

  Волны с шумом набегали на клыки камней под высокой скалой, ласково обнимая раскинувшееся на песке тело Этьена. В слипшихся прядях волос среди тонких вплетенных в них нитей водоросли уже шевелился небольшой краб.

   Вацлав стоял и смотрел, не в силах осознать нелепость своей находки. Пальцы любимого, неестественно скрюченные, словно вросли в мокрый песок. Вацлав склонился, вглядываясь в пустые совершенно стеклянные глаза Этьена.  Минуту он просто дышал на его веки, словно пытаясь вдохнуть каплю своей жизни в эти ставшие чужими после смерти глаза. Затем опустил голову на грудь, на которой много раз засыпал с самого детства.

    Шум моря и пустота. Холодный, ставший неестественно белым сосок, окруженный редкими курчавыми волосками. Вацлав потрогал его пальцем и удивился. Тишина холодного тела и шум вечных волн, великого и равнодушного к людям океана. Тонкие до синевы губы, ставшие твердыми, словно кусочки коралла, синего, мертвого коралла. Он снял с себя камзол и зачем-то укутал растерзанное тело Этьена.

  Потом был бег по песку, когда он потерял башмак и, наступив на старую ракушку, глубоко распорол пятку, чулок на его ноге сбился, и Вацлав, упав на песок, впервые за много лет заплакал. Вкус этих слез на губах еще долго будил его среди ночи, заставляя немо кричать во тьму…


 
   Где-то, далеко-далеко, где солнце медленно опускается за горизонт, находится грань между мирами, дорога, что ведет на лазурный берег мечты. Там стоит величественный город, в котором все счастливы, и души, живущие в нем, пребывают в вечном покое. Может быть, за горизонтом, который вечно убегает от тебя, пряча эту самую грань, и есть место, где ты будешь счастлив и любим…. Ты, человек, сплавляющий свой мир из миллиардов цветных осколков, воспоминаний и впечатлений, ты, художник. Смешав однажды краски на палитре, ты случайно приоткрыл двери, ведущие в вечность, и продал свою больную душу, смешав её с цветами иных вселенных. Из кисти твоей вытекают капли этой субстанции, творя осколки миров, так непохожих на окружающий тебя. Кто ты? Странник, томимый всеми жаждами, или гений, исполненный порока?

   Навсегда. Это слово - приговор, звучащий в твоих ушах и подтвержденный отражением в зеркалах. Но вопреки ему, ты вновь и вновь берешь в руки палитру. И масляная кисть или кусок девственного угля магическим образом уносят тебя туда, где сама Истина не знает слова «навсегда».

   Ему снятся руки, ласкающие его грудь, губы любимого, плавно скользящие от впадинки на шее вверх…



   В сон врывается крик.

   - Этьен!.. Проснись, пьяница! Негодный мальчишка, отдай мне мои деньги, или выметайся отсюда к вечеру.

   Снова она зовет тебя, шлепает своими сухими и морщинистыми, пахнущими рыбой, руками по впалым, испачканным краской, щекам. Ты знаешь, что ей нужно, и ненавидишь её за это знание. Боль, которую испытывают твои щеки от её ударов, - это всего лишь ощущение присущие явному миру,  миру несбывающихся надежд.

   Этой огромной, толстой, вечно воняющей особе нужны деньги. Деньги - это все, из чего складывается её вселенная. Жирный отвратительный кусок свинины, воняющий мочой.

  - Твоя мазня не стоит и ломаного гроша!.. Кто будет покупать твои абстракции?.. Ты должен немедленно заплатить мне за кров и пищу, что я предоставляю тебе, повеса! Будь уверен, настанет тот час, когда за тобой придут жандармы. Уж будь уверен, я устрою тебе долговую яму! Приличные жильцы в этом городе платят вовремя! - казалось, она вот-вот захлебнется своей ненавистью.

    Этьен встает с колченогого стула и тащится через всю комнату к вешалке, на которой висит его потрепанный камзол. Карманы оказываются вывернутыми наизнанку. Она уже проверила их и теперь хочет выяснить, не осталось ли где припрятанной на черный день мелочи. Но её нет, все, что удалось вчера заработать, рисуя гуляющих на площади прохожих, лежало в карманах. Он потратился лишь на скромный ужин и выпивку в ресторане мамаши Рогож.

  - Больше ничего не осталось, мадам. Но к вечеру я постараюсь добыть вам деньги,- говорит Этьен, перебирая кисти на столе.

  - Ну, гляди, повеса…. Я пришлю Миранду вечером, и, чтобы деньги были. Иначе утром тебя уволокут в ратушу на суд.

   Смердящая, чернозубая глотка мадам Флоринье закрылась вместе с дверью на чердак, который в последние месяцы служил жильем для молодого художника.

   В Альбионий он приехал совсем недавно и теперь зарабатывал скудные гроши, рисуя портреты горожан и туристов на городской площади возле памятника императору. Он мог бы стать богатым, очень богатым в этой стране, где его настоящее ремесло нашло бы применение с пугающей быстротой. Просто Этьену, бежавшему из-под опеки господина Ларенье, претило то, что он умел делать лучше других. От одной мысли, что когда-нибудь ему придется заняться тем, что ему уготовила судьба, Этьена буквально выворачивало наизнанку.

    Он хотел писать. На сэкономленные деньги ему удалось приобрести холст и бумагу, краски он брал в кредит. Этьен хотел начать жизнь с чистого листа, он молил судьбу дать ему такой шанс, измениться, смыть с души грязь всего, что с ним происходило с самого детства. Похоже, не скоро придет время таких шансов…

   Он медленно брел по невыразимо древним мостовым Альбиония, города, который стоял на берегах северного моря вот уже третье тысячелетие. Его камни помнили звуки битв и огонь многочисленных пожаров, они впитали кровь его жителей, пролитую на древние мостовые, что слышали плач и смех многих поколений Альбионийцев.

  Город туманов, город его не воплотившихся планов и желаний, осколок древнего мира, пронизанный духом свободы, впитавший в себя воспоминания и любовь миллионов людей.

  Всякий раз, выходя поутру на пристань, Этьен воображал себе страсти, некогда кипевшие здесь, страдания и надежды, которыми пропитан был каждый дюйм этих каменных мостов, укрытых утренним туманом.
 
   Юноша шагал, опустив голову и кутаясь в обветшалый плащ, в сторону пристани в надежде подработать на разгрузке рыболовных шхун, пропущенных утром в гавань. Корабли, пришедшие ночью или рано утром, ожидали вдали, когда спустят перегораживающую залив цепь. Как и в древности, чтобы попасть в порт Альбиония, им необходимо было преодолеть узкий залив на ночь перегороженный толстыми цепями. Таким образом, жители города защищали свой порт от нашествия северных племен, и поныне цепи эти, преграждающие залив, служили преградой судам пиратов из южных морей.

  Альбионий всегда был лакомым куском для пиратских эскадр, что рыскали в надежде найти подходящий порт на севере континента. Здесь, в городе, стоял гарнизон морской охраны, и пушки форта Альбар прикрывали город от вторжений, которые, впрочем, случались крайне редко, а в последние сто лет и вовсе почти прекратились. Впрочем, Альбионий всегда умел постоять за себя. В городе было много морских школ выпускающих офицеров, которые в свободное от учебы время несли вахты в прибрежных бастионах.

  В это утро в порту стояло два китобоя и несколько судов, пришедших с Арварийских островов с грузом красного дерева Су и раковинами.   Этьен постоял, прислушиваясь к тихой беседе волн у причала. В утренней тишине и тумане звуки разносились медленно, тягуче. В трюмах Рахонийского корвета слышны были шорохи и стоны. Это были рабы и молодые рабыни, для продажи на черном нелегальном рынке Альбиония.

   Официально в империи рабство было запрещено. Но как же иначе, из черных рабов получались хорошие слуги, исполнительные и неприхотливые, выполняющие самую неблагодарную и тяжелую работу всего лишь за еду и кров. Альбионские обыватели часто покупали дешевую рабочую силу, привезенную с южного континента и островов экваториального пояса.

  Юноша глубоко вздохнул, искренне жалея этих людей. С некоторых пор он стал острее воспринимать чужие страдания.

  Боцман одного из китобоев курил, стоя на мокрых каменных плитах, из которых был сложен старый причал.

  - Туман, туман, кругом один туман,- ворчал он, попыхивая старой трубкой. – Альбионий - город туманов. Ты, парень, ищешь работу?

  - Да,- ответил Этьен.

  - Ну что же, тебе повезло, пришёл вовремя. У нас удачный рейс, много дерева, еще бочки с жиром, подожди немного, наберем еще людей и приступим, - боцман пристально глядел в лицо Этьена.

   Этьен отошёл к сваленным в кучу канатам и стал ждать прихода бригады наемников. Обычно грузчики уже были здесь, но сегодня пятница, и вчера был праздник китобоев. Так что, сегодня обычные обитатели пристани не торопились, что называется, разогнать туман своими воплями. Здесь, в порту, сложилась своеобразная система: нищие пьяницы (или списанные на берег моряки) сколачивали бригады, жестко конкурирующие друг с другом. Иногда их стычки были довольно кровавыми, и не всякий чужак мог свободно подработать в порту на разгрузке судов. А если ему и позволяли, то половину заработанного приходилось отдавать старшему бригады. Иначе его никогда б не пустили подзаработать.

    Полдня он таскал и катал тяжелые бочонки с китовым жиром и солониной, разгружал на склад тюки с шерстью и доски дерева Су и наконец получил расчет. Он изрядно устал и проголодался. В желудке, казалось, поселились лягушки, которые квакали так громко, что трактирщик из портовой таверны сказал:

  - У тебя что, повертуха, парень? А чего так живот бурлит?

  Этьен заказал себе немного рыбы, хлеб и кислое вино. Он экономил, необходимо было срочно оплатить мадам Флоренье за каморку в её притоне, в этом воистину ужасном царстве порока и разврата. Трудно было бы найти место более удобное в этом городе, где приезжих так много.

   Мадам Флоренье содержала свою гостиницу недалеко от центра города, в районе старой крепости. Эта мерзкая во всех отношениях особа, отличалась крайней жестокостью и жадностью. Как только Этьен у неё поселился, она тут же попыталась его обуздать. Жаль, не знала старуха, какую школу жизни пришлось пройти Этьену, прежде чем этот молодой паренек попал в её притон. Дисциплинированный Этьен не прекословил хозяйке, по возможности стараясь не попадаться ей на глаза. И сегодняшняя утренняя встреча являла собой факт, из ряда вон выходящий. Госпожа хозяйка явилась к нему лично, по наущению той самой Миранды, её экономки и подружки.

    Миранда, женщина еще не старая, имела одну слабость. Молодые мальчики и юноши, попавшие в затруднительное положение, крайне интересовали её. В жизни деловая и исполнительная, она становилась чудовищем, в буквальном смысле этого слова, стоило ей завладеть молодым человеком. Её «творческая» натура требовала извращенной любви. Для этого в её комнате в старом комоде хранились плетки и всяческие удавки. Сладость оргазма для неё всегда была смешана с желанием доставить боль. Садистские наклонности этой женщины в полной мере проявлялись, стоило лишь попасть в её сети молодому жильцу мадам Флоренье, какому-нибудь студенту или заезжему повесе, оказавшемуся в затруднительном финансовом положении. А уж молодые служки из ресторации страдали, как в аду, вкусив «любви» Миранды.

   Госпожа экономка сразу приметила молодость и своеобразную восточную красоту Этьена. В первое время оказывала ему всяческие знаки внимания и высказывала сочувствие. Это длилось до тех пор, пока однажды ночью она не вошла в комнату, где спал Этьен. Этьен немедленно проснулся, на маленьком столике возле кровати стоял небольшой масляный светильник.

  - Что вам угодно, мадам? - шёпотом спросил Этьен.

  - Тебя, мой сладкий, милый мальчик. Надеюсь, ты уже знаком с женскими прелестями и знаешь, чего хочется мне от тебя, такого лакомого, юного и нежного.

  - Мадам, оставьте меня, прошу,- делая вид, что стесняется, ответил Этьен. Его мозг сработал как часы, моментально вспомнилось все, чему его обучали.


   Recollection

  - Вацлав, дыши глубже. И расслабься. Представь, что боль доставляет тебе наслаждение! Впитай её в себя, раствори её, утони в этих ощущениях, и ты поймешь, мальчик, что она не так страшна. Ты поймёшь, что она может быть желанна и даже сильнее ласки. Боль - это «жемчуг чувств», изысканный перламутр, уникальный тем, что даже, походя на камень внешне, он таит в себе частицу «боли» породившего его моллюска….

    - Твой разум должен оставаться свободным. Прими боль, как нечто даруемое нам величайшим творцом, и не думай о ней….

  - Мадам, но все внутри меня противится, как же я могу не думать о ней!

  - Посмотри на эту вазу. Видишь цветок? Опиши его мысленно и подумай, откуда он здесь взялся. Сделай это, уверена - это отвлечет тебя. Всякий раз, когда боль будет преследовать тебя, вспоминай образ этого цветка.

  Плетка мадам Ли свистнула, и спину юноши ожег первый удар. Вацлав вздрогнул, но упорно продолжал смотреть на вазу и цветок. Он впервые понял, что такое «правильное дыхание».



  - Ну, что же ты? Ты так мило краснел, увидав меня сегодня утром, иди же сюда,- сказала Миранда, садясь на край его кровати.

   Единственное, что почувствовал в тот момент Этьен, было глубокое отвращение к этому извращенному созданию. От Миранды дурно пахло вспотевшим телом, пудрой и дешёвыми духами. Подсвечник с двумя свечами она поставила рядом на столик. Этьен отодвинулся от женщины на край кровати. Он, конечно, знал, что лучше было бы уступить пожилой экономке и попытаться сделать её «другом». Но заставить себя переспать с ней в его теперешнем настроении было для него равносильно пытке. Подобная игра с некоторых пор была отвратительна ему.

  Окончательно распалившись, она сдернула с него одеяло и, не в силах сдержать себя, попыталась обнять Этьена за плечи. При этом еще и умудрилась оцарапать его перстнем, вывернутым внутрь каким-то дешевым камнем.

   Будь Миранда немного поласковей и веди себя не так агрессивно, может быть, Этьен и уступил бы ей. Ведь в свое время господин Ларенье преподал ему подробный курс обольщения женщин с целью добычи информации. Но теперешний Этьен, решивший забыть все, что он знал и умел до побега из пансиона «Белой Ласточки», решительно оттолкнул от себя распалившуюся экономку. Этим он еще больше возбудил в ней страсть. Овладеть молодым художником во что бы то ни стало - вот чего захотелось госпоже Миранде. Она, замахнувшись, ударила его по лицу. Этьен не стал уклоняться, давая возможность женщине выплеснуть энергию. Вид капающей из его разбитого носа крови, сделал её окончательно счастливой. Видя это и зная, что подыгрывает ей, Этьен сказал жалобным голосом:

   – Ах, мадам, вы разбили мне нос, здесь кровь.

   Но он просчитался. Его вскрик, рассчитанный на то, чтобы вызвать жалость, произвел обратный эффект. Миранда рассмеялась. В мерцающем свете светильника она показалась Этьену чудовищем. Седеющие, распущенные волосы, пахнущие маслом, упали на её лицо. Привыкшая быть госпожой в постели, Миранда попыталась ударить Этьена еще и ещё. Юноша уклонялся, намеренно делая это неуклюже. До него, наконец, дошло - он имеет дело с одержимой бесом похоти садисткой.

    Продолжая смеяться, Миранда била скорчившегося Этьена по спине и заду, била не щадя ладоней. Её лицо становилось страшным, на губах выступила пена. Она царапала его спину ногтями, вонзая их с воистину не женской силой. Этьен сгруппировал мышцы спины, не давая себе расслабиться. Изредка он просил её прекратить это. 

     Он пошёл по пути наименьшего сопротивления намеренно. Когда-то Месье Ларенье подробно рассказывал ему о природе подобного гнева и приводил примеры, а мадам Ли Сан Юй давала подробные уроки подобной любви почти всем ученикам «Белой Ласточки».

    Сейчас Этьен понял, как надо действовать, чтобы не выдать себя и побыстрее выйти из этого положения. Всякое сопротивление с его стороны только распаляло пыл обезумевшей женщины, его униженная поза и слабый голос доводили Миранду до дьявольского экстаза. Наконец она устала и слезла с кровати Этьена. Видимо, она испытала оргазм, потому что Этьен видел, как она, задрав подол ночной рубашки, присела и вытерла его краем у себя между ног.

  - Теперь ты пойдешь со мной, милый шалун,- сказала она, повернувшись к Этьену.

  - Оставьте меня, госпожа,- встав с кровати и потянувшись к лежавшим на стуле панталонам, ответил Этьен.

  - Нет…. Теперь ты будешь приходить ко мне в комнату, когда я захочу. Иначе ты вылетишь на мостовую и будешь ночевать в сточной канаве, милый мой мальчик,- говорила, беря его за подбородок пальцами, госпожа Миранда. При этом на её губах играла покровительственная улыбка. - Ты уже месяц не платил за жилье, и денег у тебя нет, а госпожа Флоренье будет недовольна. Так что ты придешь…. Приползешь на коленях. Понял!

    И тут Этьен сделал первую ошибку. Вместо покорного кивка головой он нанес молниеносный удар пальцами под ухо Миранде. Таким ударом можно было убить ее, но Этьен ни в коем случае не хотел смерти этого чудовища. Миранда просто потеряла сознание. Господин Ларенье гордился бы своим учеником. Старый пройдоха знал, как и чему учить своих мальчиков. Обмякшее тело экономки осело на пол грудой мокрого тряпья. Этьен брезгливо обошел её и направился к двери. Выглянув в коридор, он никого не увидел. Вернувшись, он взвалил женщину на плечо, не удержавшись, слегка ущипнув белую дряблую икру в том месте, где кровеносный сосуд переходит в узел. «У твари будет синяк, и пускай-ка похромает немного».

    Глядя на него, трудно было поверить, что в этом худом и жилистом теле скрыта такая сила. Учеба в Гнезде Белой Ласточки не была для него напрасной. Некогда господин Лурье говаривал:

   - Ваши мышцы должны быть опорой для костей, но сухожилия, оплетающие суставы, - есть хранилище истинных сил. Они должны выдерживать вес, трижды превосходящий ваш. Вы должны суметь завязаться в узел, если этого требуют обстоятельства.

  Итак, Этьен отнес потерявшую сознание госпожу экономку в её комнату на третьем этаже и, положив её на кровать, заботливо укрыл одеялом. Назавтра он не пришёл к ней, и в следующий вечер он все так же игнорировал её злобный взгляд и украдкий щипок при встрече в прихожей. Миранда явилась сама на четвертую ночь. На этот раз она была во всеоружии, в руке её была зажата плеть. Она, как и в прошлый раз, не успела заметить удар, полученный от Этьена.

  - Какая досада, будет синяк,- Этьен несколькими движениями пальцев перекрыл сосуды под , и вместо синяка на коже мадам Миранды  утром оказалось небольшое красное пятно. Он опять отнес обмякшее тело экономки в её комнату и положил на кровать.

    Когда наконец до неё дошло, почему она внезапно теряет сознание, входя в комнату Этьена, негодованию женщины не было предела. Этьену пришлось переселиться на чердак. Там госпожа экономка, наконец, оставила его в покое на несколько дней. Затем ему удалось скопить немного на холст и начать писать.

   Он писал, как одержимый, воплощая на холсте все, что ему грезилось, о чём он мечтал. Он словно бы творил удивительный мир, не схожий с тем, в котором ему приходилось существовать. Забывая про еду и сон, становясь совершенно иным….  Прекрасные крылатые лошади скакали по склонам неведомых гор, и травы колыхал стремительный ветер. На холстах его феи танцевали среди цветов, и сатиры играли на лютнях обворожительным нимфам. Отрываясь от мольберта лишь для сна, короткого и полного чудных видений, Этьен был наконец-то свободен. Однако деньги закончились, и ему снова пришлось идти на площадь.

    Миранда, несколько дней утешавшаяся с мальчиком из кухни, казалось, забыла о нем, пока хозяйке не понадобились наличные. Экономка вновь поднялась на чердак, где творил Этьен, и все началось сначала. Ущемленное самолюбие пожилой садистки требовало крови, и она не намерена была прощать. Мадам сама явилась, чтобы наказать оказавшегося таким непокорным нахала. Еще бы, Миранда не жалела языка, описывая наглость, с которой Этьен, якобы, посмел выражаться о хозяйке. Женской мести – вот чему был обязан Этьен утренним разговором с хозяйкой.

   Мадам Флоренье тайно поставляла молоденьких девушек из низшего класса в дома развлечений. Сама она не занималась «сладким делом», как называли содержание публичных домов. Её гостиницу населяли исключительно игроки и кутилы, а также шпики всех мастей. Она, конечно же, была в теплых отношениях с местной властью, ибо регулярно отдавала процент чиновникам из городской мэрии. И еще поставляла молоденьких служанок в дома пожилых и почтенных холостяков.

    Хотя она и не имела титула, все же градоначальники здоровались с ней, признавая всю выгоду от её делишек. Заведение мадам Флоринье стояло далеко не в конце списка самых низкооплачиваемых гостиниц, поэтому и платила она господину жандармскому капитану всегда щедро. Время от времени градоначальники учиняли «проверку» гостиничных заведений, снимая щедрую подать с владельцев. Но за то, что она сообщала интимные подробности гостей города, власти закрывали глаза на некоторые её «шалости».


Recollection

   Они лежали на мягкой траве, невдалеке от тропы, что ведет в каньон. Утомленные жаркой схваткой, потные, но довольные собой. Шпага Этьена беззаботно воткнутая в пень, качалась туда-сюда, словно маятник, отмечающий счастливое время.

  - Смотри, вон летит птица,- указав в небо, тихо сказал Вацлав.

    Этьен не отрывал взгляда от шпаги.

  - Словно маятник,- прошептал он, думая о чем-то своем.

   Вацлав коснулся его щеки, руки все еще дрожали от недавней схватки.

  - Ты слабо держишь удар в верхней позиции,- переворачиваясь на живот, сказал Этьен. – Тебе необходимо развивать кисть. И не выставляй колено, когда наносишь колющую серию нижней позиции. Выглядит не изящно. Да и сустав… Когда-нибудь его проколют.

   Тонкие, изящные пальцы Этьена легли на запястье Вацлава, и он почувствовал, как юноша вздрогнул, пульс его участился. Этьен глянул в глаза, пушистые ресницы Вацлава вздрогнули в ответ, выражая тревогу.

 - О чем ты только что думал?- спросил Вацлав.

 - О побеге. Я больше не хочу жить в «Гнезде», я задыхаюсь здесь,- в глазах Этьена стояла печаль.

    Вацлав привычно преклонил голову на грудь друга.

  - Неужели ты не понимаешь! Из нас сделали идеальных убийц, мы словно два превосходных стилета в руках Ларенье….

 - Что ж, такова моя жизнь, Этьен, милый, ведь я даже не знаю иной.

 - Ты мог бы стать гениальным художником. А я хочу путешествовать. Мы могли бы не разлучаться никогда!.. - Этьен говорил с каким-то неистовым жаром, его глаза блестели.

  - Ты что-то узнал?- шепотом спросил Вацлав.

  - Да,- Этьен оглянулся, рассматривая тропу и ближайшие кусты. - Я знаю тайну Ларенье, и боюсь - это моя последняя тайна.

  - Расскажи мне, расскажи мне всё…



  До вечера Этьен писал углем на площади у памятника императору. Рисунки его отличались от творчества других собратьев по кисти живостью и достоверностью схваченных чувств. Персонажи выходили удивительно реальными, их эмоции находили отражения на простых листах бумаги, словно в зеркалах. Безусловно, здесь сказывалась школа госпожи Ли. Она обучала юношу приемам мимики и объясняла природу лицевых мышц.

    Особенно отзывчивы на приглашение художника оказывались молодые дамы. Их кавалеры порой щедро оплачивали прихоть быть запечатленной на фоне памятника великому предку дома Мальтов, династии, правящей великой империей вот уже три века.

  Последний, ныне правящий император, Фердинанд Мальт четырнадцатый отличался покровительственным отношением к искусствам. Довольно неплохой поэт, он любил окружить себя людьми творческими. Художники и актеры наводнили дворец в его правление. За творческую работу на площадях не брался налог. Поэтому в последнее время буквально расплодились странствующие театры, труппы актеров путешествовали по всей империи, собирая щедрые сборы на площадях и рынках городов. Правда, им приходилось платить за въезд в города чуть больше, чем рабочему и купеческому люду. Хоть так градоначальники компенсировали часть якобы несомых ими убытков. Однако артисты и художники - народ творческий и поэтому подверженный широким чувствам. Он быстро спускают заработанные деньги в кабаках и других заведениях городов, а растратившись, снова и снова переезжают из города в город.

   Этьен закончил очередной рисунок дамы с собачкой и, поблагодарив за щедрую плату сопровождавшего её пожилого господина, отправился побродить вдоль площади. Он намеривался посетить недавно открывшийся после реконструкции музей науки при Альбионской академии, один из древнейших музеев на старом континенте. Некогда единственный музей мира располагался в величественном здании из красного гранита и мрамора. Студиозусы и гардемарины местных академий и морских школ постоянно проводили в музее вечера поэзии и музыки. Здесь пел великий бас эпохи Вартанио, выступали танцоры и музыканты, здесь собирался молодой бомонд. И самое главное - вход в музей вечером был абсолютно свободным и бесплатным. Здесь можно было встретить переодетых молодых дворян и повес разного толка, свободно флиртующих с камеристками и служанками, очаровательных мальчиков, облаченных в женские платья, играющих роль дам и являющихся представителями свободных нравов Альбиония. Любители ярких впечатлений и бесконечного флирта тянулись сюда, чтобы вкусить плоды нимф. Нравы на таких вечерах были весьма и весьма фривольными.

  Министр по делам внутренней безопасности неоднократно докладывал палате лордов и самому императору, что в такой обстановке зреют идеи революций и возможных заговоров. Именно поэтому здесь встречались шпоны охранки, замаскированные под городских повес. Хотя зачем шпионы в таком обществе, где почти каждый рано или поздно попадал в руки жандармского начальства?

   Этьену нравилось бывать здесь. Под звуки скрипок и декламацию стихов, здесь можно было говорить о красоте полотен и смеяться чьим-то шуткам, целоваться с незнакомцами и незнакомками и танцевать народные танцы. Можно было напиться вина из глиняного кувшина или дорогой стеклянной бутылки. Здесь блуждал дух свободы и равенства, переодетый в потрепанные одежды из надежд и впечатлений.

  Молодые и не очень стремились в музей на неповторимые вечера. Была весна, и сама природа звала вдохнуть этот воздух свободы, не отравленный снобизмом и чопорностью дня. Вечера и ночи здесь пролетали, словно весенний ветерок, лаская души людей, ищущих забвение в плозии и искусстве, любви и общении. Здесь можно было недорого купить порошок отдохновения, который в последнее время вошел в моду среди молодых дворян. Говорят, что он вызывает привыкание. Кому как не Этьену было больше других известно об этом чудовищном зелье, вывозимом с востока его бывшим благодетелем г-ном Ларенье.

  Этьен встретился с двумя молодыми людьми, поэтом-романтиком, который бредил морем, и его другом, художником из Варуума. Оба были изрядно пьяны. Поэт, получивший небольшой гонорар за оду, опубликованную во вчерашнем вестнике, спешил пропить его в компании друзей и подруг. Варуумец же был пьян, поскольку безнадежно влюбился в натурщицу, болеющую чахоткой. Поэт смеялся над чувствами друга и то и дело подливал ему дешевого вина.

  - Ты ужинал? - в голос вскричали они, увидев Этьена.

  - Не, друзья, я только что закончил работать и могу предложить вам неплохую закуску,- похлопывая себя по карманам, отвечал им Этьен.

  - К черту закуску! - вскричал Прицель (так звали поэта).

  - Мы отправляемся в притон, где будем пить вино и обнимать голых женщин. Кстати, дружище, я еще ни разу не видел тебя с женщиной! А ну-ка, признавайся! Почему ты сторонишься их общества? Или ты БРАТЕЦ? Может, тебе нравятся «апрельские абрикосы»? - пьяно вскричал Прицель, похлопывая себя между ног. Этьен смутился или сделал вид, что смутился.

  - Вы так бесцеремонны, Прицель,- ответил он поэту.

  - Не бойся, дружище, признайся же нам, наконец, может тебя, возбуждают совсем не те прелести, что скрывает корсаж?

  - Ну вас, друзья! Я с вами. Идем же, наконец, выпьем чего-нибудь и закусим как следует.

  Этьен подхватил поэта под руку и повлек к арке ворот. Весело пикируя и размахивая пустой бутылкой, они направились в ресторанчик Лебу. Там они засиделись почти до закрытия. У Лебу играл скрипач-венед, играл смелые польки и мелодично-меланхоличные песни Венедии. Его седые пряди мокрые от пота свисали на скрипку. Этьен с удовольствием слушал мелодии своего детства. Смутные образы, навеянные этими звуками, всплывали в его сознании.

    Они пили вино и что-то ели, много смеялись. Прицель читал стихи, и зал аплодировал поэту. Варуумец, наконец, уснул прямо в тарелке. Этьен и Прицель выволокли его из ресторанчика и стали ловить экипаж.



    Recollection

  - Смотри внимательно, ты должен делать это спокойно. Старайся не думать о кипятке. Представь, что монета сама прыгает тебе в руку.

   На столе стояла медная кружка, наполненная кипятком. Месье Ларенье сделал движение рукой, и монета, лежащая на дне кружки, оказалась между его большим и средним пальцами. Вацлав ничего не заметил.

  - Вуаля! - Ларенье улыбнулся.

  - И вы не обожглись? - спросил восхищенно мальчик. Ларенье только рассмеялся в ответ своим беззвучным смехом.

   «У него всегда злые глаза»,- подумал мальчик. - «Даже когда смеется….»

  - Отвлекись от монеты и от кипятка. Ты ведь уже умеешь извлекать её из пустой кружки незаметно для окружающих. Попробуй еще.

   Худой испуганный мальчуган подошел к столу. Вода в кружке все еще была нестерпимо горячей. Над ней стоял белый пар, капельки его оседали на высоких медных боках. По комнате гулял тонкий осенний сквозняк.

   Вацлав повел рукой над кружкой, стараясь вынуть монету большим и средним пальцем, так, как он делал это в последние несколько дней. Тонкие, красные, как вареные сосиски пальцы, никак не хотели нырять в кипяток.

  - Будешь делать это до тех пор, пока кожа не слезет и не нарастет заново,- ухмыляясь, произнес Ларенье.



  - Поедешь с нами, дружище Этьен! Сегодняшняя ночь стоит достойного завершения в объятьях пылкой красотки! - вскричал поэт, загружая своего пьяного товарища в возок. Усевшись, он на миг наклонился к Этьену и, дохнув его лицо перегаром, зашептал: – Скоро всему придет конец, – он заговорщически подмигнул. - Волны гнева сметут эту развеселую толпу и унесут в море огня. Поедем, друг, поедем с нами, будем же любить мир, пока он не канул в тар-тар…

  - Нет, милейший Прицель, я уже устал, и голова моя не выдерживает такого количества вина, какое способен употребить ты. Я пойду спать, иначе уподоблюсь своему собрату по мольберту, упокоившись в сточной канаве. Прощай, друг, прощай.

  - Прощай и ты, мазила, неспособный отдать достойной дани Бахусу. Я один лишь крепок и верен его кубку и его свирели. А вам, марающим полотна слабакам, я говорю: «Достойны всякого презренья желудки пьяниц, неспособных вместить в себя хмельное счастье мира!..» Продекламировав эти строки, Прицель укатил в темноту ночи, держа в руках неизменную бутылку вина.

   Этьен брел по переулкам старинного города, изредка встречая подвыпивших и вовсе пьяных повес и проституток, которые мило улыбались молодому пареньку в берете художника. Этьен тоже улыбался в ответ. Его все еще не интересовали постельные утехи, хотелось побыть одному, привести свои мысли в порядок. С тех пор, как он сбежал из-под опеки господина Ларенье, прошло семь месяцев.

   Да… Что-то в этом ночном воздухе и в радостном веселье толпы было не то. Этьен вдруг почувствовал, что этот пьяница поэт прав, что-то огромное надвигалось извне и изнутри. Альбионий словно замер в предчувствии перемен.



Recollection

  Одним из последних заданий Вацлава было воровство. Иначе он не мог сказать. Необходимо было, как всегда, тихо и незаметно проникнуть в имение одного Руанского вельможи и забрать его почту. Вельможа был влиятельным чиновником таможенной службы Иланны.

   Здесь он впервые после смерти Этьена совершил ошибку, горькую ошибку.

   Вацлав уже покинул кабинет, привычно удалив следы своей работы, когда в комнату вошла молодая гувернантка. Девушка вздрогнула, увидев фигуру в черном, стоящую у распахнутого окна. Нож для резки бумаги вошел ей в легкие, помешав почти сорвавшемуся с губ крику. Движение было настолько быстрым, что девушка так и не успела его заметить. Вацлав наклонился над ней и резким движением ладоней свернул тонкую шею.

   Он все еще помнил, как медленно угасали её глаза в тусклом свете ламп.



   Наступила весна. Он успел поменять три города в двух странах. Странным было то, что никто его не искал, никто не следил за ним. Это означало одно из двух. Либо Вацлава и вправду трудно разыскать, что, в общем-то, невозможно в принципе. Люди, воспитанные в Приюте Белой Ласточки, могли найти песчинку на пляже в заливе Надежд. Либо ему просто дали сбежать и теперь наблюдают, что он делает. Этьен намеренно не выдавал себя ничем, он действительно стал походить на паренька-художника, стремящегося утвердиться в большом городе. Он не держал в руках оружия, и даже не мыслил как «ночной мастер», чтобы казаться обычным, он внушал себе мысли о том, что у него никогда не было прошлого. А была жизнь обычного одаренного паренька из Венедии, художника и повесы.

    «Где же Ларенье, почему они не ищут меня? Неужели никто из наставников не догадывается о том, что я знаю тайну? Выходит так, иначе меня убили бы сразу»,- думал Этьен, когда свернул в переулок, ведущий к выходу из города.

   В этом месте остатки некогда высокой стены, что защищала город с моря, упирались в волны залива. Этьен любил иногда посидеть на камнях и посмотреть, как неутомимые волны бьются о старый волнобой, а чайки кружат в лунном свете над заливом.

    Впереди что-то происходило. Этьен развернулся, было, чтобы уйти и не вмешиваться, но вдруг понял, что не успел, его заметили. Тени стоявших в переулке людей заскользили в его сторону, их оказалось трое. В лунном свете тускло блеснула сталь ножей. За спинами разбойников происходила драка, двое в длинных плащах с трудом отбивались от шестерых. С ножа одного из разбойников капала черная в лунном свете кровь. В стороне от дерущихся лежал ещё один. Рука его была безвольно закинута за спину. Вся его поза говорила - он уже мертв.

   «Черт! Как же сегодня хорошо видно, полная луна, скрыться не успеть»,- мелькнула мысль в голове Этьена. Он метнулся к стене, понимая, что время для бегства нет.

    Разбойники напали одновременно. Берет Этьена за миг до атаки оказался у него в правой руке, Этьен выгнулся, заваливаясь назад и в сторону. Тем самым он пропустил укол одного из ножей у себя над головой. Второй разбойник, метивший в живот юноши, получил удар ногой в кулак, сжимающий нож, а третий оказался в неудобном положении, ибо рядом с «падающим» Этьеном, оказалась стена. Разбойники не успели опомниться, как, казалось бы, упавший навзничь Этьен прыгнул, оттолкнувшись руками от мостовой, и пробежал по отвесной стене несколько шагов. Затем кувырок - и вот он наносит им молниеносные удары в затылки и шеи. Все было кончено за несколько секунд. Этьен хотел бежать, но, оглянувшись, увидел, что дела отбивавшихся дворян (он понял это по блеску пряжек на плащах) были совсем плохи. Почти не раздумывая, он метнул три доставшихся ему ножа в разбойников. Ножи были тяжелые, на манер морских тесаков для разделки рыбы, почти непригодные для такого броска, однако они нашли свои цели. Двое упали сразу, третий немного постоял и, развернувшись, даже сделал несколько шагов навстречу Этьену, но все-таки упал ничком на камни мостовой. Оставшиеся в живых бандиты, что прятались невдалеке, решили ретироваться.

    Один из пострадавших молодых людей достал свисток и громко засвистел. Этьен тем временем подошел и склонился над сидящим возле стены молодым человеком. Юноша истекал кровью. Этьен крепко зажал рану под ключицей и, быстро манипулируя пальцами, перекрыл сосуд, щедро выпускающий теплую парующую кровь. Сделав это, он снял шарф с шеи раненного, и наскоро затянул им, на манер жгута, его предплечье. В свете луны юноша выглядел почти мертвым, его тело потеряло много крови, и по щекам разлилась восковая бледность. Однако, как успел заметить Этьен, он был красив, очень красив. «Да это же принц!» - чуть не произнес он вслух, однако вовремя оборвал себя: «Боже, ну я и влип!»

  - Жив?!.. - вскричал взволнованно подбежавший к нему спутник раненого, его серебряный свисток висел на шнурке. Вдали слышались выкрики бегущей стражи.

  - Да, но очень плох, он потерял очень много крови, – ответил Этьен.

  - Вы не могли бы взглянуть на того,- дворянин со свистком указал рукой на лежавшего у стены человека с нелепо закинутой рукой.

  - Тот мертв,- спокойно глядя в глаза собеседнику, сказал Этьен. - Он умер сразу.

  - Кто бы вы ни были, ваша помощь пришлась как нельзя кстати. Где я могу вас найти, и как вас зовут?- спросил высокий русоволосый молодой человек с бородкой а-ля Фердинанд. Голос его все еще дрожал.

  - Меня зовут Этьен, и найти меня можно днем на городской площади возле ратуши,- сказал Этьен, не делая попытки ввести в заблуждение этого молодого человека. - «Ох, как бы мне об этом не пожалеть, хотя…»

   Раненый пошевелился и застонал. Человек со свистком нагнулся к нему и, придерживая рукой его голову, сказал:

  - Благодарю вас, сударь. А теперь помогите мне, позовите стражу и носилки или организуйте мне кэб.

    Он был сильно напуган, как показалось Этьену. Еще бы, раненый - сам принц, брат императора. А это - скорее всего охраняющий его дворянин из наиболее знатнейшего рода,– подумал Этьен, глядя на трясущиеся руки молодого человека со свистком.

  В этот момент в переулок вбежал отряд жандармов. Этьен поспешно встал, прижавшись спиной к стене. Человек со свистком что-то быстро сказал начальнику караула, и жандармы забегали с немыслимой быстротой. Никто не обращал на Этьена внимания. Тем не менее, он аккуратно передвинулся в тень, отбрасываемую стеной. Вскоре был подан возок, и раненого отвезли на нем куда-то в сторону центральной площади.         

  - Видимо, в медицинскую академию,- прошептал Этьен и побрел в гостиницу мадам Флоренье.

  - Теперь придется бежать,- думал он. – Жаль, все, кажется, так хорошо устроилось. Вот так бы и жил, тихо, никому не мешая, писал бы свои картины и рисовал на площади праздных зевак. Со временем купил бы маленький домик. Ведь эти молодые дворяне - наверняка дети каких-нибудь  придворных сановников, и напавшие на них не очень похожи на обычных разбойников. Скорее всего, переодетые солдаты или чья-то охранка. Слишком профессионально атаковали, в стиле «морских медуз».

    «А если все это было просто подстроено? Не может быть, что из-за меня? Никто в этом мире не станет устраивать такого спектакля. Слишком я мелкая рыба, месье Ларенье просто послал бы пару своих мальчиков, Георга и Савинье, и конец, вот с такого моста и скинули бы мое бренное тело. Я стал слишком беспечным за последние недели, просто перестал обращать внимания на шпионов, а может, мне просто дали передохнуть. Эх, жаль, что ты погиб, любимый. Ты мог бы все объяснить, как умел только ты…» - Этьен, вздыхая, шёл по каменному мосту через Ассу.

     Древняя река, три раза менявшая свое русло за это тысячелетие, несла свои грязные воды в океан. Становилось холодно, и луну то и дело закрывали тучи. «То-то лакей в гостинице поворчит, надо дать старику монетку за беспокойство».

     До гостиницы мадам Флоренье он так никого и не встретил.



Продолжение: http://www.proza.ru/2013/06/23/227