Как поссорились Екатерина Степановна и Екатерина И

Этого переулка, не по-городски тихого, неприметного, сегодня в
городе нет. Назывался он раньше Бородинским, говорят, якобы
в честь русских солдат, расквартированных в этих местах в 1812 году
после победы над французами под Бородино. Наша семья в связи с
переменой службы отца снимала здесь квартиру, а точнее – половину
глинобитного дома. И я, будучи мальчишкой, гордился этим неприметным
переулком, мысленно представляя, что раньше здесь жили
храбрые воины царской армии, стоявшие на защите южных границ
России. Я был уверен, что когда-то эти приземистые, неказистые с виду
дома служили им казармой, а в просторных дворах и огородах, заросших
лебедой да дерезой, размещались оружейные склады и конюшни.
Но всё это было плодом моего воображения. На самом же деле, активно
селиться здесь стали сразу после войны, в советские пятидесятые
годы. В переулке, где было домов двадцать, а может, тридцать, но не
больше, все друг друга знали хорошо: ходили в гости, сватались, отмечали крестины, занимали деньги до получки… Словом, радость и горе делили пополам.
В конце переулка, шагах в десяти от косогора, где протекал мелкий, но всегда живой ручей, жила Екатерина Степановна, а рядом с ней Екатерина Ильинична. Тёзки были неразлучными подругами. Им было лет по сорок – сорок пять. Согласно поговорке, женщины в таком возрасте словно ягодки, в самом соку. Во многом они были похожи. Обе –
вдовые, своих молодых мужей потеряли в первые месяцы войны, так и не успев познать все прелести семейной жизни. Супруг Екатерины Степановны был морским офицером, осенью 41-го безвестно пропал в пучине волн Чёрного моря под Одессой; супруга Екатерины Ильиничны, рядового пехотинца, накрыло вражеским артиллерийским снарядом при обороне Киева. Сколько солдат той страшной далекой войны кануло в бессмертие, так мало прожив, недокурив, недолюбив! Сколько детей осталось без отцовского плеча и ласки! Дочери Екатерины Степановны и Екатерины Ильиничны родились осенью 41-го, а когда подросли, долго носили в своих девичьих сумочках фотокарточки отцов-фронтовиков.
Во многом, повторюсь, были схожими судьбы соседок. Их неоднократно сватали, но они оставались верными памяти единственных в жизни мужчин. Женщины души не чаяли в своих дочках, воспитывали их в строгости, мечтали, чтобы те были счастливы вдвойне – и за них, матерей-вдов. Закончив учёбу в школе, девочки поступили в местный педагогический институт на престижный факультет – филологический. Было в них что-то поэтическое и, конечно же, романтическое. Может быть, причиной тому был их юный возраст – восемнадцать лет. Безусловно, да! Ну кто в эти прекрасные годы не пишет стихи! И девочки сочиняли. Посещали занятия факультетского литкружка и литературного объединения при редакции городской газеты, иногда печатались в институтской многотиражке «Свет». Темы их сочинительства были разными, но главной, пожалуй, оставалась любовь. Она была для
них ещё загадочной, неиспытанной, но очень желанной и ожидаемой. Любовь таилась в душе и рвалась наружу. Подруги часто, уединяясь, доверяли друг другу личное, близкое и читали любимые стихи.
Если девушки ждали счастья и любви, то их мамы, ещё молодые женщины, испытали, что это такое. Пусть недолго, но испытали.
И этим жили. Почти каждый вечер встречались (ветхий старый забор, разделяющий дворы, упал, и хозяйки решили его не восстанавливать, чтобы легче было навещать друг друга), вспоминали о прошлом, говорили о настоящем, мечтали о будущем.
– С Николаем своим познакомилась случайно, – делилась Екатерина Степановна. – Он мне в трамвае на ногу наступил. Так больно было… В тот день я туфельки новые обула – всё же в Одессу приехала, хотела понравиться и себе, и другим. Ноги, помню, ужас как гудели,
а тут…Подняла глаза на своего обидчика, этакого медведя, и всё... Чернявый морячок мне сразу приглянулся. Вышли на одной остановке, он меня проводил до медучилища (я как раз вступительные экзамены туда сдавала), пожелал «ни пуха, ни пера». Выхожу, значит, с экзамена, а он тут как тут. Улыбается, говорит, что переживал за меня. А потом каждый вечер гуляли по незнакомому городу. Правда, для меня он был таким, но не для Николая. Он здесь учился в военно-морском училище и так хотел, чтобы я стала студенткой. И я стала ею. Это был счастливый год нашей жизни. Я с Колей до замужества уже близка была – боялась, глупая, что вдруг другую встретит. Дочкой забеременела, уже будучи в законном браке.
– Если бы не война, подружка, – продолжала Екатерина Степановна, – я бы ещё не одного ребеночка ему родила. Николай так хотел, чтобы у нас была девочка и двое мальчиков. Дочка обязательно, по его словам, помогала бы мне во всем. Я так любила Колю…
В другой вечер воспоминаниями делилась Екатерина Ильинична.
– Видишь на фотокарточке двух девчонок и парня? Это я с сестрой и Сашей. Вместе в школе ФЗО учились, потом на заводе работали. Сначала он начал встречаться с сестрой, а та стеснительная была, робкая,всюду меня за собой таскала. В кино идут, и я с ними, на танцы – меня тоже просит. Так вышло, что и непонятно стало, кто с кем. В армию служить Сашу провожали тоже вдвоем. Вот тогда я и почувствовала, что между нами что-то возникло – он долго не отпускал мою руку, а я вдруг ни с того ни с сего расплакалась. Сестрёнка смеялась, она ничего тогда не поняла. А вскоре у неё другой парень появился, он потом
и стал её мужем.
Екатерина Ильинична, роясь в коробке с фотографиями, хотела отыскать снимок сестры с этим парнем, но что-то не находила.
– Так вот, – продолжила она, – долго сестра с ним не жила – где-то с год, не больше… Не сошлись, как принято говорить, характерами. Благо детей не было. И сдурела тогда она, давай обвинять меня в том, что я, мол, у неё Сашку отбила. Тогда я очень на неё обиделась, взяла и уехала к нему, в тот город, где он действительную службу проходил. Там мы с ним и расписались. Но прежде со мной замполит его разговаривал, такой порядок у них, военных, был… Ничего у нас с Сашей не было: ни кола, как говорится, ни двора. Я устроилась работать на завод по своей специальности, сняла у одной старушки комнату и стала ждать увольнений моего солдата. Трудно было, если бы ты знала, как трудно! Любовь спасала. А любили мы друг друга всё больше и больше. Я даже в календаре прожитые дни карандашом зачёркивала, считая, сколько осталось до Сашиного дембеля. Но так и не дождалась. Война… Я уже знала, что беременна. Саша говорил, что война ненадолго, месяц-другой – и мы её выиграем... В Тирасполь вернулась с дочкой уже после войны. Чего только не наслушалась от соседей и знакомых… С сестрой, Царство ей Небесное, правда, помирились, она первой
протянула мне руку. С первых минут, как увидела племянницу, полюбила её, признала похожей на Сашу. Сочувствовала мне как вдове,
жалела девочку.
…Любовь к Маше, дочери Екатерины Степановны, пришла внезапно, как бы нечаянно, тревожной и желанной весной ворвалась в её жизнь. На институтский вечер, который организовал её факультет,студенты, а точнее студентки (не секрет – на филфаке учатся, как правило, в большинстве своём девушки) пригласили молодых офицеров из авиационной части. Вадим – так звали нового знакомого Маши – весь вечер не отходил от неё и во время одного из танцев, не стесняясь, признался, что она, как ему кажется, именно тот человек, которого он ищет. Ну что в таком случае могла ответить лейтенанту такая скромная девушка, как Маша? Улыбнуться, и только. Она это и сделала.
Дорога к Машиному дому была долгой, как никогда. Провожатый оказался интересным собеседником – с ним можно было говорить на самые разные темы. И они говорили: о Борисоглебске, откуда Вадим приехал служить в Тирасполь после окончания военного лётного училища; об Анне Ахматовой, неповторимые стихи которой наводят на раздумья о жизни, о своём месте в ней; о предстоящих выходных…
– А вот и моя деревня, – произнесла в шутку Маша, сворачивая к своему переулку.
– Деревня как деревня, – ответил Вадим. – Я сам в такой раньше жил, до сих пор хочется вернуться туда. Никогда не забуду наш дом в два окна со ставнями, и перекошенную скрипучую калитку, и скамейку у палисадника…
На прощание условились встретиться в воскресенье. Но кроме огорчения этот день ей ничего не принёс – Вадим на свидание не пришёл, и раздосадованная Маша ругала себя: «Разве можно быть такой доверчивой? И куда девалась моя девичья гордость, когда я раньше времени прибежала на встречу с Вадимом и не решалась уйти в надежде дождаться его?»
Она совсем иначе представляла своё первое свидание. Чувство досады и обиды не покидало Машу несколько дней. И неизвестно, сколько ещё продлилось бы это, если бы в один из вечеров не раздался стук в калитку. Пришёл Вадим.
– Извини за воскресенье, не успел предупредить, – были первые его слова. – Неожиданно назначили полёты. Вот только вернулся.
– Прямо с самолета, что ли? – сострила Маша
– Почти, – так же шутя ответил Вадим.
– Ну, проходи, гостем будешь.
Вадим ступил во двор, не догадываясь о том, что это был его первый шаг в новую жизнь. И таким, каким она увидела его в тот день, – сильным, сдержанным, в лётной кожаной куртке с планшеткой через плечо – он Маше понравился ещё больше, чем на вечере. Понравился Вадим и Екатерине Степановне, которая при встрече первой протянула гостю руку и, познакомившись, предложила пройти в комнату.
– А может, он действительно только прилетел – и сразу ко мне? – подумала Маша, накрывая на стол. Из кухни послышался мамин голос:
– Спроси у Вадима, любит ли он чай с айвовым вареньем, а можем и медку майского предложить…
Какими-то близкими, домашними были её слова. Молодые люди смотрели друг на друга и, смущенно улыбаясь, молчали.
Вадим быстро вошёл в семью. Почти всё свободное время проводил здесь. И его полюбили за простоту и доброту, скромность, уважительное отношение к женщине. И ещё за умение выполнять в доме любую мужскую работу. Надо отремонтировать табурет – пожалуйста, наколоть дров и истопить печь – тоже не проблема, и с электрикой, и с сантехникой он был «на ты»… Маша с матерью так привыкли к Вадиму, что однажды Екатерина Степановна даже шутя возмутилась:
– Это куда, мой дружок, ты пропал? Неделю тебя не было видно, а мы с Машенькой беспокоились, соскучились… В следующий раз как-то дай о себе знать.
Вадим также в шутку, по-свойски, по-родственному отвечал:
– Извиняюсь, больше не буду, честное пионерское, служба просто у меня такая...
Сразу после майских праздников Вадим сделал Маше предложение и, конечно, получил не только её согласие, ни и одобрение мамы. Он попросил невесту во время его отпуска съездить с ним на родину, к родителям, чтобы познакомиться и предстоящую свадьбу обсудить.
В Казань ехали втроём: Маша, Вадим и Екатерина Степановна.
– Женитьба – дело серьёзное, – говорила соседке мать невесты, –
я дочь свою в чужие края одну не пущу.
Та была такого же мнения, согласилась в их отсутствие и за домом присматривать и кормить кур, кота Тишку, и цветы поливать.
Но какую-то неискренность, отчуждение вмиг почувствовала будущая тёща. «Может, настроение ей кто-то испортил, – размышляла она, – а может, мигрень опять замучила?» Иначе провожала подругу Лена, дочь Екатерины Ильиничны:
– Я так рада за тебя, Маша, честное слово! Смотри только не останься там, что я без тебя буду тогда делать?..
Пышных свадебных торжеств не устраивали, на то были причины: во-первых, у обеих сторон были денежные затруднения, во-вторых, внезапно заболела мать жениха. В Казани ограничились вечером в кругу близких родственников, в Тирасполе – тем же, но с ещё меньшим числом приглашённых. И началась у молодых новая жизнь, наполненная новыми делами и заботами. Служба Вадима, полёты, подготовка к ним; учеба Маши в институте, практика в школе – всё это и многое другое осталось по-прежнему, только получило б;льшую значимость, поскольку каждый из них нёс ответственность уже не только перед самим собой, но и перед своей семьёй. Как и у всех, у Вадима с Машей строились новые отношения, шла притирка характеров. В один из вечеров Вадим неожиданно спросил у тёщи:
– Мамаша, – он так её начал называть, и это ей не совсем нравилось, – а почему между вашим и соседским двором нет забора? Порой чувствуешь себя как-то скованно, неловко. Вы, может, привыкли, а у меня не получается… Нельзя жить одной коммуной… Вы не будете возражать, если я забор поставлю? Можно и палисадник… Не думаю, что Ильинична станет возражать: женщина неглупая, поймет, по чьей инициативе. А вы на меня ссылайтесь, мне-то что…
В выходной пришли на помощь два солдата, и к обеду забор был готов.
– Вот теперь другое дело, – потирая ладони, произнес Вадим. – По такому случаю, мамаша, можно и сливянку вашу попробовать.
У зятя было приподнятое настроение. Только вот Екатерина Степановна чувствовала себя почему-то виноватой. Начала вдруг считать годы, которые объединяли их дворы.
Об этом же думала и Екатерина Ильинична. Утром следующего дня, встретившись на улице с подругой, она высказалась:
– Ну что, соседка, перечеркнула своим забором двадцать лет нашей дружбы? Думаешь, зятя твоего сглажу, больно нужен он мне…
– Честно говоря, я тоже не рада этому, – призналась Екатерина Степановна, – но не хочу с ним так рано «бодаться» – всего месяц, как живём вместе. Он уже намекнул, что может получить комнату в ДОСе – в Доме офицерского состава, значит. А я бы так этого не хотела, рановато ещё Машеньке от меня отделяться.
А спустя некоторое время всё реже и реже встречавшаяся с соседкой Екатерина Ильинична категорично заявила:
– Забор передвинуть бы надо – не на своём месте стоит. Посмотри хорошенько план в домовой книге. Так и передай своему любимому зятьку – на полметра заскочил он на мой двор. Мне чужой земли не надо, но раз вы так захотели…
Екатерина Степановна, зная взрывной характер соседки, решила несколько подождать, думала, остынет она, отойдёт, но дело приняло другой оборот.
– Я смотрю, соседушка, ты совсем меня затереть хочешь, – раздалось как-то с той стороны забора. – Рада, что зятя имеешь такого… С виду вроде парень скромный, простой, но оказался нахал нахалом. Знаешь, я могу и обратиться кое-куда, к замполиту его например…
Дальше – больше, пошло-поехало. Многое вспомнила, даже, к великому стыду, то личное, о чём по секрету рассказывала ей когда-то подруга. Убитая случившимся, Екатерина Степановна не выдержала, убежала в дом и проплакала там весь вечер. Больно ей было за недавнюю подругу, за себя и свою некогда излишнюю откровенность. Ей
никогда не хотелось мужской защиты так, как сейчас. Она вспомнила своего далёкого Николая: «Никакой он у меня не выдуманный, он был моим законным мужем. Ну зачем же так жестоко ковырнула мою судьбу соседка?»
Да, случается, к сожалению, такое в жизни, и нередко. Люди дружат долгие годы, дорожат добрым отношением друг к другу, доверяют, радуются, горюют. Но вдруг по каким-то причинам дружба даёт трещину. Тут бы сесть им сразу за стол, разложить всё по полочкам, взвесить все «за» и «против», ан нет: один становится в позу, другой ему не уступает. Начинается «перетягивание каната», что обычно к хорошему не приводит. И ещё зачастую «добрую» услугу в тот момент оказывают любители порыться в чужом белье, посмаковать недостоверную информацию и тут же передать её другим в ещё более искажённом виде. Грязненькое, мелкое нутро таких людей распознаётся позже, когда они уже сделали своё дело, получили от тебя то, что хотели. Скверно чувствуешь себя, когда убеждаешься, что ошибся в человеке, которого раньше считал другом, и не можешь ничего исправить. Ещё хуже, когда чувствуешь, что он это понимает и делает осознанно. То ли по причине зависти, ревности, то ли голову вскружил ему карьерный рост, и он возомнил себя невесть кем, то ли ещё какие-то другие обстоятельства повлияли на него… Душа болит, сердце ноет, но надо выдержать, суметь перенести. Ради оставшейся жизни, чтобы больше не ошибиться, не поспешить назвать другом просто хорошего знакомого или приятеля.
Что касается женщин, то их эмоциональные особенности таковы, что ссора между ними может перерасти все допустимые границы, теряет всякую логику, доходит до абсурда. Недавно я был свидетелем того, как две соседки выясняли отношения по поводу дождевой воды, бегущей по желобам дома одной хозяйки во двор другой. Начавшаяся было незадачливая мирная беседа закончилась обоюдными оскорблениями, даже нелицеприятным обсуждением покойных родственников одной из враждующих сторон. И никакие уговоры, никакие призывы
к совести не могли остановить женщин, разница в возрасте которых измерялась не годами, и даже не одним десятилетием. Неприятно, мягко говоря, было наблюдать за ними со стороны. Почему-то подумал: а ведь губы красят, наряды красивые носят, детей воспитывают, в общении с другими подбирают лучшие слова, стараются понравиться. Конечно, нельзя всех женщин стричь под одну гребёнку, хотя общего в этом плане у них между собой более чем предостаточно. Не умеют почему-то жалеть друг друга, в какой-то момент даже не хотят. Можно, конечно, такое их поведение объяснить чрезмерной возбудимостью, однако смотреть нужно, по-моему, гораздо глубже.
...Ссора вышла со двора, оголилась, обросла несуразными сплетнями, стала достоянием всего переулка. Вадим удовлетворил необоснованное требование хозяйки соседнего двора в части переноса забора, но и это не привело к ожидаемому результату. Конфликт, подогреваемый, ко всему, ещё некоторыми «доброжелателями» – сторонниками Екатерины Ильиничны, уже готовился к рассмотрению в городском народном суде. Настолько все усложнилось, переплелось, что ссора, казалось, никогда не закончится.
Развязать тугой узел вражды помог случай. Вадим купил билеты в кинотеатр на один из популярнейших тогда фильмов, заранее пригласив на него и Лену, которая так же, как и они с Машей, болезненно переносила беспочвенный глупый конфликт старших и мечтала о том дне, когда он, наконец, будет разрешён. Фильм был действительно стоящий: остро захватывающий сюжет, красивые сцены и такие же красивые актёры не могли оставить равнодушным зрителя. У большинства людей, покидающих кинозал, было приподнятое настроение.
И у наших друзей тоже, особенно у Лены. Так вышло, что рядом с ней
в соседнем кресле случайно оказался сослуживец Вадима – Олег, также лётчик, также лейтенант и также замечательный собеседник. Лена позже ему признается – он ей понравился с первого взгляда.
…На засыпающем небе мерцали звёзды, рогом висел месяц, глядя с высоты на землю и указывая молодым дорогу к счастью. Счастья каждый из них желал и искал. И заслуживал. Как в стихотворении Эдуарда Асадова, строчки из которого артистически продекламировала тогда Лена:
– А мне бы счастья,
бьющего ключом!
– Какого вам:
на месяц? На года?
– Нет, мне б хотелось
счастья навсегда!
– Такого нет.
Но через месяц ждём…
А спустя год молодые лётчики получили назначение на Дальний Восток, в истребительную эскадрилью. Вместе с ними из Тирасполя на их новое место службы уезжали Маша и Лена. Екатерина Степановна и Екатерина Ильинична больше не ссорились, о тех тяжёлых нелепых днях не хотели даже вспоминать. Теперь разговоры у них были только о своих девочках и их мужьях, у которых очень мужественная, героическая профессия, и о будущих внучатах – они стали всё чаще и чаще появляться в их снах. Женщины откладывали деньги на билеты, с нетерпением собираясь в дальнюю дорогу – в гости к детям.