как же сделать, чтоб всем было хорошо

Как же сделать, чтоб всем было хорошо
 (слова из «Нюркиной песни», автор Янка Догилева)

Рабочий день закончился. Ольга закрыла кабинет, направилась к выходу из отделения и наткнулась на понурую женскую фигуру в черном платке. В желудке что-то неприятно перевернулось.

«Это же мать Олега! Господи, что с ней?» - подумала Ольга.
Анну Владимировну Ольга  видела недели три назад. Она привела своего сына – талантливого  математика, страдающего шизофренией. Он закончил лечение в больнице и пришел на психотерапию. Но тогда она была лет на десять моложе! А теперь перед Ольгой стояла старуха, сморщенная, с пустыми глазами.

- Здравствуйте, Ольга Андреевна, - словно выдохнула.  -  Извините, что так поздно.
- Добрый вечер, Анна Владимировна, - она не знала, что сказать дальше. Куча вопросов повисла на языке, но спросить было страшно. Ведь не может же эффектная моложавая женщина на ровном  месте превратиться в старуху за столь короткое время! 
- Я не займу у Вас много времени.  У меня к Вам просьба. Дело в том, что Олега больше с нами нет. Он покончил с собой четыре дня назад. Пришел поздно, ужинать не захотел и ушел в свою комнату, - говорила, будто с листа читала, - и выбросился из окна. Записку оставил.

Четыре дня назад… Он же был у меня! – пронеслось в голове у Ольги. - Пришел в 19.00 и был  последним пациентом. А потом вернулся домой, отказался от ужина, написал записку и убил себя. Тошнота подступила к горлу. Я виновата! Не услышала,  не поняла, не почувствовала. За что мне это!? Господи, о чем я!

- Он был у вас в тот вечер, – словно прочла Ольгины мысли несчастная мать, - я из записки узнала. Но Вы ни в чем не виноваты. Так Олег написал, - она расстегнула ворот пальто, - и я с ним согласна. Он доверял Вам и большую часть своего горя делил не со мной. Меня он берег и я, слабая, хотела верить и мне удавалось обманываться…

- Примите мои соболезнования, - спохватилась Ольга, - давайте зайдем ко мне, – она судорожно пыталась вставить ключ в замочную скважину. – Ваша просьба. Чем я могу помочь?
Наконец удалось открыть дверь кабинета. Они вошли и, не сговариваясь, сели по обе стороны стола.

- Не корите себя, очень прошу. Это не Ваше горе. Вы молодая, жить и жить. Вы нужны несчастным, таким, как мой бедный Олежка.

У Ольги защипало в носу, подступили слезы. Стоять, только не это!

- А просьба моя… Дело в том, что отец Михаил считает невозможным отпевать тело моего сына, так как он покончил жизнь самоубийством.  Так милиция в протоколе написала. Но я твердо убеждена, что Олег  хотел жить и любил жизнь. Он просто не хотел жить ТАК. Он ушел не от жизни, а от болезни. Вы понимаете меня?

- Думаю, что да, - борясь со слезами, ответила Ольга.
- Я вас очень прошу. Ради Олега, нет - это мне важно. Я хочу, чтобы все было по-человечески. Помогите мне убедить отца Михаила, что это не Олег убил себя, это болезнь его проклятая…  Если Вас не затруднит, давайте завтра утром встретимся у Н…ского монастыря и вместе пойдем и убедим батюшку. Вы расскажете, как честно Олег боролся, как почти десять  лет  жил со своим тяжелым диагнозом. Как плохо ему было в последний приступ. Как он страдал и каким опустошенным вернулся из больницы. Мы все ему расскажем,  вы мне поможете, и он поймет и простит нас всех…
- Да, да, конечно. Я сделаю все, о чем Вы просите.
***
Утро выдалось честным ноябрьским. Небо заволоклось  низкими тучами и плевало на всех чем-то средним между дождем и снегом. Ольга шла и пыталась выстроить в голове то, что собиралась сказать попу.   Ее злило, что он оказался таким щепетильным и отказал несчастной женщине в исполнении обряда. Может, хотел денег, а бедная Анна Владимировна из глубин своего горя не поняла? Мысль показалась мерзкой, и Ольге стало стыдно.
Анна Владимировна ждала ее у церкви.

- Спасибо, что Вы пришли.
- Доброе утро, Анна Владимировна. Как Вы?
- Ничего, ничего.  Нам туда, - она показала на небольшое строение слева от церкви.
Отец  Михаил, высокий крупный человек лет сорока, с окладистой бородой вокруг румяного лица, поднялся из-за стола.

- Здравствуйте, - сказал он высоковатым, не идущим к его внушительной внешности, голосом.
- И Вам не хворать, - вырвалось у Ольги.
- Утро доброе, отец Михаил, - каким-то извиняющим  голосом сказала Анна Владимировна.
«Наверное, пытается сгладить мою дерзость», - подумала Ольга и шагнула навстречу попу.

- Меня зовут Ольга Андреевна Полищук. Я врач психиатр городского психоневрологического диспансера. Как специалист, хочу вам заявить, что гибель Олега нельзя, даже преступно  квалифицировать как самоубийство.  Вас в Ваших семинариях должны были просветить, что существует юридическое понятие «несчастный случай». Такой статус дается суициду, совершенному в состоянии болезни,  особенно психической, когда человек не вполне отдает себе отчет в  совершаемых им действиях… Вы же не станете причислять к самоубийцам человека, выпрыгнувшего из окна горящей квартиры? Смерть там, в квартире и за окном тоже -  смерть. Но перспектива гореть заживо, толкает человека за окно! Его разум не принимает четких, взвешенных решений. Поймите Вы, Олег не хотел гореть заживо.

- Поступок Олега, - она четко и твердо чеканила слова, - не покушение на эксклюзивные права  Бога дарить жизнь и смерть, а единственный выход несчастного человека из сложившихся обстоятельств. Он не грешник, он мученик!

 - Если моих аргументов Вам не достаточно, - продолжала Ольга, - я принесу выписки из истории болезни, у Вас будет официальное подтверждение всего сказанного мной. Вы не возьмете греха  на душу,  и Бог не накажет Вас. Ведь Вы этого боитесь? -  Не скрывая злорадства, спросила,  будто плюнула в  благостный лик попа.

Повисла пауза. И словно пугаясь этой неловкой тишины, Ольга громко откашлялась. …
- Скажите, пожалуйста, а актеров все еще хоронят за кладбищенской оградой? Или уже считают людьми? –  С явной издевкой осведомилась она.
Батюшка внимательно посмотрел на Ольгу, вздохнул.

 – Мало веры, мало, - пробормотал он, отводя взгляд.

-  Добра и милосердия мало, отец Михаил. Любви и терпения тоже, - ответила она и вдруг ощутила,  как горит ее лицо, а тело будто лишилось позвоночника. Боясь растерять пыл, Ольга отказалась присесть. Исполнив  же миссию, она вдруг почувствовала усталость и медленно опустилась на тот, ранее предложенный отцом Михаилом, стул. -  Надеюсь, я была убедительна, и вы не станете больше обижать Анну Владимировну.

- Господь, с вами, голубушка, у меня и в помыслах не было обижать кого-либо, - быстро отрекся поп от ее обвинений, - я сделаю все, что  нужно, - обратился он к матери Олега. Та мелко затрясла головой и попыталась улыбнуться.

Ольга встала, попрощалась со служителем культа и вышла за дверь.
- Я на воздухе Вас подожду, Анна Владимировна.
У ворот монастыря та догнала Ольгу.
- Спасибо Вам огромное. Завтра похороны.
- В котором часу? – спросила Ольга.
- Не надо, Оленька. Простите, что я Вас так называю. Не нужно Вам приходить. Это тяжело. А вам работать надо.  Это чужое  горе, - как заклинанье произнесла несчастная мать. – Берегите себя.
 - А говорят, что чужого горя не бывает, -  растерянно сказала Ольга.
- Бывает, не верьте всему, что  люди говорят.  Бывает, - с  непонятно откуда взявшейся силой сказала Анна. -   Храни Вас Господь!

***
Ольге нужно было спешить на работу. 
Она шла и думала, как все несправедливо, как жаль, что ничего нельзя исправить: не вернуть Олега, не утешить его  мать.  Смерть – вот что не исправишь. Неизлечима только смерть.

Ольга вспомнила слова немецкого психиатра,  что человек, совершивший самоубийство, помещает духовный скелет в шкафу оставшихся в живых близких. А еще оставляет массу  вопросов без ответа и огромную вину у любящих его людей,  вину, которую ничем не загладить, ничем не искупить.

Хотелось плакать и чтобы при этом сильно утешали, гладили по голове, ухаживали и говорили добрые слова. Чтобы укрепилась вера в себя хорошую, все делающую правильно. Хотелось сладкую пилюлю от горестей жизни. Чтобы знать или хотя бы верить, что все хорошо и так будет долго. Всем хорошо, всем хорошим.  А плохие одумаются и исправятся. И многое от тебя зависит, и ты все сможешь исправить, если что-то пойдет не так.
 
«У меня все хорошо» - мелькнула мысль. Ольга остановилась и вдумчиво трижды плюнула через левое плечо. Чтоб не сглазить.  «Мало веры», - сказал бы на это румяный поп.  «Ну и пусть, защищаюсь,  как могу!»

 И для верности трижды постучала себя  по лбу кулаком, так как дерева под рукой не оказалось.  Решила еще немного пройтись, хотя  время поджимало, да и  погодка разгулялась не на шутку. Небо окончательно определилось и щедро с помощником-ветром швыряло остренький какой-то снежок. Он был колючим, царапал лицо и оттого казался злым.

 Ольга шла, и мысли понемногу  устаканивались. Сначала  они гвоздями сидели в голове, потом сдвинулись и стали ее покидать. Некоторые, особо страшные, Ольга усилием воли прогоняла сама, убыстряя при этом шаг.

«Вспоминай почаще солнышко свое», - всплыла  из недр растрепанного мозга строчка из песни. Эту песню написала девочка-вундеркинд с хулиганским каким-то именем – Янка. Она писала и другие хорошие песни, пела их под гитару, а потом убила себя. Наверное, у нее не было солнышка.  Или оно погасло. Или она подумала, что оно уже не будет ей светить.

- А у меня есть, - вслух подумала Ольга и вынула из сумочки телефон. Солнышко ее – дочка Сонечка, вступившая в пору первой любви и на полную катушку переживающая все радости и горести  с любовью этой связанные.

- Привет, мое солнышко! Я утром так быстро умчалась, что и не видела тебя толком. Да.  Дело было срочное.  Как ты?
Ольга остановила машину, с удовольствием забралась в теплый салон, назвала адрес и еще немного поболтала с дочкой. Из машины было приятно смотреть на непогоду за окном.

***
Время спустя до нее дошли слухи, что Анна Владимировна оставила заведование кафедрой в университете и живет теперь при женском монастыре. Ольга представила картинку: просторный монастырский двор с аккуратно расчищенной в снегу дорожкой, по которой идет монахиня в длинном черном одеянии со строгим лицом и очень печальными глазами…