Манфред Кюбер Три огня Веронички ч. 4

          
                Часть 4. МАРСЕЛЬЕЗА


В доме теней были толстые стены и  узкие окна,  последние лучи солнца  в них рано исчезали.  Серая  завеса  вечерних сумерек лежала  над  детской комнатой Веронички и окутывала  все предметы  так, что их очертания сливались,  и то, что днём было ясным и знакомым  представлялось теперь  неясными видениями.  Йоганн Путник  сидел в глубоком  оконном проёме и читал при  последних лучах  света, которые до него ещё доходили. Вероничка сидела на  полу и украшала свои  куклы  шёлковыми лентами из ларя  Аарона Менделя. Мур лежал рядом с ней на мягкой  подушечке, а магистр Колпачок подскакивал на своих тонких ножках то здесь, то там,  делая  при этом такие странные  движения,  как  будто бы ловил тени.
      - Дядюшка Йоганн,  - спросила Вероничка, -  ты ведь знаешь кто такая Серая дама?
      - Да, Вероничка, - ответил Йоганн Путник, - но сейчас  ты не  думай о ней.  Ты не можешь ей помочь.
       -  Я  хотела бы это сделать, -  продолжила  Вероничка, - она была очень добра ко мне. Мне только не понравилась её рисованная книжка. Она   надолго останется  здесь, и будет смотреть  в неё?
       - Она ждёт, пока станет светлее  в  храме Халмара, - ответил Йоганн Путник
       - Там темно? – спросила Вероничка.
       - Сейчас там не так светло как должно бы быть, - сказал Йоганн Путник. Для  Серой дамы там должно стать светлее, иначе она  не сможет  отыскать тот  порог, который должна переступить. Она,  вполне,  смогла бы  обойтись  и без этого, и я хотел ей  в этом помочь, но её мысли  лишь о храме  Халмара, который  ей видится  таким же, каким он  был  когда-то давным-давно,  когда ещё она сама  в  него ходила. И вот  теперь она ждёт, когда там станет светлее, и верит, что  тогда  найдёт  дорогу, которая приведёт  её в другой мир.
         - А нельзя ли  сделать  в храме светлее, дядюшка Йоганн?
         - Я не могу этого сделать, но однажды это определённо произойдёт.  Люди идут разными дорогами, но только затем, чтобы  видеть  свет.
    Вероничка задумалась.
         - Дядюшка Йоганн, ты говоришь о  трёх огнях  на подсвечнике, который мне  показал Ангел?
         - Да, Вероничка.  Но для  каждого огня есть  свое время и  свой смысл. Нужно быть внимательным,  чтобы боковые огни  однажды соединились с  золотым  пламенем, которое горит в центре. Но это нелёгкие вопросы, так что будет лучше, если ты сегодня вечером  поиграешь  со своими куклами, и посмотришь,  что делает  магистр Колпачок.
          - Дядюшка Йоганн, ты тоже видишь магистра Колпачка?  Это  так хорошо! - воскликнула Вероничка восторженно.
           - Я этому очень рада, жаль только что мама, тётушка Мария  и Пётр его не замечают.  Они смотрят на меня так удивлённо, когда я  им говорю о нём.  Только Пётр этому верит.
            - Это хорошо для Петра, что он многому верит, - скалал  Йоганн Путник, - это залог того что его три огня будут гореть правильно, даже если он их  и не видит.
           - Я тоже не  всегда  вижу Ангела  и  три  огня,  - сказала Вероничка.
            - Это  и не нужно, Вероничка. Твой Ангел  бодрствует над ними, а когда ты подрастёшь, то сама  научишься  быть   с ними внимательной.
           - Дядюшка Йоганн, где сейчас сидит  магистр Колпачок?  Ты можешь мне это сказать?
     Она сказала это так,  как если бы  в её  душе возникло лёгкое сомнение в том, видит ли дядюшка Йоганн  и в  самом деле магистра Колпачка, или  только так говорит,  как делают многие взрослые.
          - Магистр Колпачок  сидит перед зеркалом и растягивает рот  от одного уха до другого, - охотно ответил Йоганн Путник. 
         - Разве это не мило? – воскликнула Вероничка  в восторге, - ты, на самом деле, очень мудрый, дядюшка Йоганн.  Даже мудрее  Мурра.  Это мне трудно представить.
          - Я сейчас  хотел бы почитать, - добавил Йоганн Путник, - а что касается Мурра и меня, то я не осмеливаюсь  сравнивать. Ведь он тут  и мог бы  это услышать.
          - Он спит, положив  лапку на глаза,- взглянув на Мурра, произнесла  Вероничка, - а значит, он  спит очень крепко.
          - Кто знает, действительно ли  это так, ответил Йоганн Путник.
          - В любом  случае, Мурр очень мудрая и многоуважаемая  особа.  Я думаю, что он  знает много такого, чего не знаю я, и наоборот, многое из того что знаю я,  могло бы  быть для него в новинку. Этим, естественно, я не хочу поставить себя  выше Мурра,  это было бы совершенно неправильно.
           - Дядюшка Йоганн, Мурр  мурлычет, всё-таки,  он слышал то, что ты сказал. Но ты  тоже очень мудрый,  и я  выйду за тебя замуж. Хочешь?
             - Очень рад, - сказал  Йоганн  Путник, - но могу ли я при этом продолжить  чтение?
             - Конечно, дядюшка Йоганн, только оставайся  сидеть, я сделаю это просто с куклами. Эта кукла  – ты, а  другая - я. Теперь  нас обоих обвенчают.
   Вероничка  взяла куклу, и задумалась.
            - Не было ли этого уже когда-то? – прошептала  она тихо  и немного  беспомощно, как если бы её нечто осенило, нечто ещё неясное и  пока непостижимое.
             - С  куклами этого не делай, Вероничка - сказал  Йоганн Путник  и оторвал взгляд от книги. 
             - Поставь  вместо нас два стула, но не кукол.  К куклам, возможно, приблизятся самые разные тени, прилепятся к ним, и  разрастутся  больше, чем ты  этого хочешь.
             - Прочь от кукол, Вероничка, - остерёг  её проснувшийся Мурр и  потянул Вероничку лапкой  за платье, - здесь есть синий  свет, как  в рисованной  книжке  Серой дамы.
             - Посмотри, - воскликнула испуганно Вероничка, - куклы сейчас действительно похожи на тебя и на меня, дядюшка Йоганн, только у них такая одежда как у Серой дамы, и  тех  других, на старых портретах.
             - Вероничка, перестань, - сказал Йоганн Путник, - и встал, закрыв  книгу.
   В комнате всё приобрело синеватый оттенок, как при лунном  свете,  осветившим  туманную мглу. В синем  свете, стал виден   порог, чёрный и чужой. Издалека послышался  барабанный бой. Его  звучание,  сначала  тихое,  становилось всё более громким  и грозным.
            - Не ходи через  порог, Вероничка, - закричал магистр Колпачок. Но  порог шевельнулся и двинулся  к Вероничке, а куклы  продолжали расти и протягивали  руки. Затем послышалось пение, как бы приглушенное тяжёлой завесой, но совсем близкое. Казалось, что в соседней  комнате   пел кто-то грубым голосом:
«Allons,  enfants  de la  patrie,  de  la patrie…!»
  Под барабанную  дробь дверь открылась, и внутрь заглянула  фигура  в разорванном мундире и с  красной кокардой  на шляпе, она что-то кричала. Это было похоже на выкрикивание  имён, и Вероничка  сквозь барабанный грохот и отдаляющееся пение отчётливо расслышала:
    «Citoyenne  Madelaina Michaille! Citoyen Henri…»
      - Нет, я не хочу,  не хочу!  - вскрикнула  Вероничка  и закрыла  лицо руками.         
      - Я не хочу, чтобы нас  отводили! Еще нет, еще нет!
   Йоганн Путник  подхватил Вероничку на руки быстрее,  чем она  потеряла сознание, и отнёс  в  её  спальню. Магистр Колпачок  быстро побежал за ним, и Мурр,  опрокидывая кукол, с шипением кинулся вслед.  А в доме теней продолжали  раздаваться звуки  отдалённого барабанного  боя и  затихающей  вдали Марсельезы : Allons,  enfants  de la  patrie...
    Детская комната  погрузилась в темноту,  куклы  не двигались.

                *

 Когда  мать, с помощью Марии, уложила Вероничку на кроватку, она очнулась от  обморока. Но это не было,  по сути говоря,  возвращением  с  того света. Исчезла  страшная  фигура в  порванной униформе, и не было слышно барабанной дроби и пения "Марсельезы".  Она  знала, что лежит в  своей  кроватке,   и она - маленькая Вероничка в доме теней. И все же,  вполне ею она не была. Как ни странно, она была   чужой для  своего тела и   всего, что было  связано с ним.
    Всё её окружение, которое в другое время было таким  настоящим, казалось ей теперь, ненастоящим и далёким, не таким ясным  и живым  как те образы, которые  проносились возле неё так быстро, что невозможно было уследить за ними обычным земным зрением.  Но Вероничка  и  не была  в земном теле, она была другой, чем обычно. Она каким-то образом   выскользнула   из своего вещественного тела  и стояла  рядом  с ним. Она видела его лежащим перед собой,  лишь как форму похожую  на неё.  Она была только её  оболочкой, но никак не ей самой. Нет, конечно, это  была не она. Возможно, это была одна  из  её многочисленных  одежд, которая  работала на неё. Она сознавала, что  стоит вне этой оболочки  перед  своей  кроваткой, и  что её ноги не касаются пола.
 Она,  как бы парила, и уже не была ребенком. Ей казалось, что она гораздо старше и больше,  а  все те, кто  окружали  её в нынешнем детском  бытии, казались  ей  лишь смутно  припоминаемым сном.
   Реальнее, намного  реальнее были те разнообразные  образы, которые перед ней  проносились как на  бесконечном полотне, где один  образ был соткан  с другим, и все они казались  почти  настоящими. А сейчас она проскользнула  в эти образы сама, как одна из их живых персонажей и была унесена  потоком  происходящих с ними событий. Но все эти события   были ей  уже знакомы.  Она переживала  снова жизнь, которую когда-то уже прожила. Только происходило это очень быстро, и при этом, не было  такого времени, относительно которого  можно было  бы что-то  сказать.
      Да, всё это она знала. Это были улицы  Парижа, тихие  и  залитые солнцем. Ими ещё не владел  ужас, там  ещё  не текла кровь, и не раздавались крики тех,  нагоняющих  ужас, людей с  красными кокардами. На ней  было шелковое платье,  и  рядом шёл  кавалер в трёхрогой шляпе со шпагой  -  необыкновенно  напоминающий  дядюшку Йоганна. Этот высокий портал скульптур со статуями святых был Нотр-Дамом.  Видела она в полумраке и кафедральный  собор  с его вечным огнём, и перекрестилась: Sainte Maria, concue sans p;ch;, priez pour nous...   О, сколько образов проносилось вокруг, каждый раз новых, и всегда  она была в их центре.   Теперь  она становилась всё меньше и меньше, была снова  ребенком, и сидела в старом  парке  при замке под цветущими деревьями. Не здесь ли она выросла в Михаэле? Рядом с нею на  солнышке грелся большой  кот –  не был ли это Мурр?   Но у Мурра  не  было таких чёрных пятен на спине. Потом образ сменился. Из  сада при замке   в Михаэле  появился таинственный  сад.  Ах, когда только она  там была в  последний раз? Что, там не было Жука, который хотел показать ей свой летний дом, Эльфа дерева и Сильфа с крыльями бабочки, который отвёл её к серебряному  мосту?  Действительно, теперь здесь снова  был серебряный мост, и  она увидела  воду, над  которой  возвышался мост.  Вода была кристально-чистая,  и неустанно двигалась  живая  сама по себе, не вызывая  волн. Она глубоко погрузилась  в неё,купаясь в ней. Вода состояла из мельчайших шариков, которые, как бы проникали внутрь тела, и также человек  купался  внутренне, всем своим бытиём.  Всё в нём,  как бы обновлялось  и омолаживалось, до того самого первого утра, которое  он когда-то увидел и пережил.
Все было новым, начиналась юность, и  образы прошлого были забыты.
    Но это длилось  недолго. Вода снова отхлынула, и  взору Веронички  открылись  новые образы  и снова  они были отнесены быстро текущим потоком. 
   Это была Голландия, с её ветряными мельницами. В темноте узких улочек теснились  друг к другу дома с высокими фронтонами и отражались в  мутных каналах Амстердама. Там рисовал Рембрандт ван Рейн, здесь жил  Барух Спиноза.  Эти имена,  всё-таки, она знала – или их уже не знала?  Что, эта толстая дама, стоящая перед  блестящими кухонными горшками, не была ли тетушкой Марией?  С какой  головокружительной скоростью всё  неслось!  Теперь она стояла, в парчовом  платье с полумаской  на лице, между пёстрыми фигурами в искрящемся  праздничном  зале. Смех, свет, музыка, – это был карнавал во Флоренции! Снова Йоганн Путник был рядом с ней, и  молча указывал на одну из дверей. Но она  посмеялась  над ним, кинув  в него розой. Однако дверь отворилась,  и внутрь вошла чума с  ухмылкой на  мёртвом лице,  одетая в платье со звенящими  колокольчиками.   Звуки скрипки прервались, свечи  погасли. Скверным серым  утром на мостовой лежали оцепеневшие мертвецы в  бальных нарядах, а из их улыбающихся масок  смотрели в пространство  остекленевшие глаза. Вдали  колокола плакали  "Miserere". Как освобождение от  этих ужасных образов было погружение в кристально-чистую воду, которая   вновь обнимала  человека в потоке событий и своими прохладными  шариками  очищала!
     Теперь это был греческий храм, в котором Вероничка стояла, охраняя огонь, горящий  в медной сковороде. Перед ней, у алтаря,  стояла на коленях женщина – не была ли это её мать? Теперь  появилась египетская пустыня  и бронзовокожие люди усердно строили под  палящим солнцем огромную пирамиду. И снова  здесь была Вероничка, только  на этот раз необычайно  изменившаяся. Она видела себя  мужчиной,  военным, с мечом на боку и  знаком  королевского змея на головной повязке.  Рядом находился  Пётр,  он держал в руке  дощечку и разбирал  таинственные иероглифы - как  странно,  ведь сегодня  он не умеет  ни читать, ни писать. Но не было времени думать об этом, всё это перед  ней только мелькнуло и  очень быстро исчезло. 
     Потом она погрузилась  в кристально-чистую воду снова, и была в ней  дольше чем раньше. А когда  из неё  показалась,  то  была уже в почти безлюдном крае, окружённом  вдали  заснеженными  вершинами, где глубоко внизу, в долинах,  царило  сказочное   цветочное великолепие. Около неё медленно ходили громадные  слоны  и кивали тяжелыми головами.  В  храме, чьей крышей  служили переплетённые и окаменевшие  от времени побеги, верещали священные  обезьяны  и протягивали к ней  смешные  длинные руки, выпрашивая  милостыню в виде  фруктов. Однако, внутри храма стояла тишина, здесь было совершенно тихо. Вероничка была молодой девушкой, на ней не было никаких одежд, кроме фартучка вокруг бедер из растительных  волокон. Она сидела  в храме перед старцем, который  посвящал её  в тайны бытия. Ах, да это был дядюшка Йоганн, и снова ей припомнилось то, что он тогда  говорил  ей о цепи причин и следствий, о разрушенном Божьем храме, и о странствии  человеческой души   по пыльным дорогам  в смирение и преданности, и о службе всему живому. Какая глубокая тишина стояла в храме, какими  белыми были  далёкие снежные  вершины гор, и как ясно горели  три  пламени в подсвечнике, который стоял перед ними! Это были  три огня, синий, красный и золотой.
Снежные горы, долины и храм пропали, но подсвечник остался стоять. И Вероничка  теперь видела перед  собой  этот подсвечник и своего Ангела, держащего  его перед ней. Это были  снова Вероничкины три огня, и Вероничка потихоньку  снова проскользнула   в своё земное тело и оказалась  в своей  кроватке в доме теней.
    Ангел держал  свою  руку над синим пламенем. Оно горело  сильнее других, однако сейчас пламя начало уменьшаться. Ангел следил за ним, пока огонь не уменьшился  и не приклонился к среднему золотому пламени.
   Вероничка  мирно  улыбалась, как улыбаются дети, поскольку  теперь  была снова ребёнком. Она оглядывала  комнату и во всём находила  привычное настоящее.
А бессчётное множество предыдущих образов  казались ей теперь далёким сном, который    всё больше  бледнел, так же, как  уменьшалось синее пламя  в  подсвечнике    в руках  Ангела.
     У её кроватки сидела  её мать, тётушка Мария  и  дядюшка Йоганн. По полу скакали Мурр и магистр Колпачок. Мурр встал на задние лапки, а  передние  лапки вложил  в руки магистра Колпачка и они оба  танцевали,  и это заставило Вероничку  от души  рассмеяться.
        - Слава Богу! - воскликнула её мать, - горячка  прошла.
        - Теперь мы можем пойти отдохнуть, - сказал Мурр, - Вероничка снова смеётся. Видишь, как хорошо, что мы вместе танцевали, это её развеселило. И кто бы не рассмеялся, увидев как мы   танцуем!
   И он одним прыжком вспрыгнул к Вероничке на кроватку, и усевшись, замурлыкал.
        - Теперь ты ведь, Вероничка, снова здорова?  - сказала тётушка Мария.  Мы  очень беспокоились за тебя.
        -  Вероничка  не была  больна, - сказал Йоганн Путник, - иногда  так случается, что один огонь горит  сильнее  двух других.
  В это время Ангел  прикрыл подсвечник с тремя огнями, и Вероничка уснула. 

                *

       Утром пришёл доктор Галлус из Халмара, чтобы посмотреть на Вероничку.  Позвала его мать Веронички, чтобы убедиться в том, что во вчерашней горячке не было ничего более серьёзного.  Доктор Галлус был  небольшого роста, и был очень подвижен.  У него была привычка  кивать своей  седой, коротко остриженной головой, и это движение, так же как и большой нос, и толстые круглые очки, придавали ему  какое-то сходство  с птицей.  При этом, он говорил очень кратко, как будто бы стучал по чему-то  клювом, и решительно отметал все  опасения и возражения,  которые  кто-нибудь  ему высказывал. В его манере  говорить было  даже что-то язвительное, но люди  Халмара  были ему  рады, потому что,если его вызывали, то он не жалел  собственного труда.  Его сравнивали  со старым попугаем, который жил у него дома, и многие  его так и называли.
   Доктор Галлус Вероничку  тщательно осмотрел, но ничего подозрительного не нашёл. Магистр Колпачок  стоял за ним и подражал всем его движениям. Вероничка, как могла, сдерживала  смех.
       -  Да ты  совсем весёлая, - констатировал  доктор Галлус.  В следующий раз  придёшь ко мне навестить  попугая.
   Затем он поднялся  и мягко выставил Вероничку  за дверь.
        - Нет ничего серьёзного, - заверил он Регину, - Вероничка очень нежная, что я вам всегда и говорил, и вы должны  быть  с ней очень осмотрительны. Пусть  вообще не ходит в школу  Халмара, как мы об этом  уже и говорили однажды. Она может учиться и  дома. Но другого ничего нет.
        - Но вчера она упала в обморок, - возразила Регина, - и потом, у неё  была, бесспорно, горячка. Она говорила по-французски, и удивительно хорошо, хотя его ещё почти не  знает.  А позже бредила о других странах, о слонах и обезьянах.
         - Это одно из  проявлений состояния слабости, - сказал доктор  Галлус, - нет  никакой болезни, сударыня.
         - А что это  за  французская речь, слоны, обезьяны, - вступила в разговор тётушка Мария. Вы не считаете, что это опасно, доктор?
    Доктор  Галлус  решительно обратился к тётушке Марии. 
          - Никак нет. Я хотел бы иметь такую горячку, в которой  хорошо  бы  разговаривал по-французски. Слонов и обезьян, я тоже рад был бы однажды увидеть. В Халмаре  их нет. Ну так, что из того?
        -  Нам показалось это странным, откуда  может этот  ребенок  знать  что-то о слонах  и обезьянах, если здесь  их нет? - сомневалась тётушка Мария.
      - Мой Боже, что это грудной  младенец? – ответил доктор Галлус, - что в доме нет  книг с  изображениями чего-то подобного?
        - В этом прекрасном  французском было действительно нечто особенное, - сказала Регина,  – мне тоже так показалось.  Остальное,  я бы возможно поняла, хотя и не могу вспомнить, есть ли  в книжках  Веронички  картинки  со слонами  и обезьянами. Но,возможно,что есть.
        - Да, сударыня,  сон часто способствует  усилению  наших способностей,  - сказал доктор Галлус, кивая  головой. И если бы мы захотели выяснить всё это, то  сами скоро стали  бы слонами и обезьянами, и, кто знает,  ещё кем! Мой попугай также говорит  много такого, чего я не могу понять.
        - Я боюсь, что Вероничка  страдает от недоедания, - сказала  тётушка Мария.
     Доктор Галлус  знал  тётю и её  предрассудок о недоедании, поэтому сказал иронично:
       - Тяжёлые сны, скорее являются следствием  переполненного желудка,  а не его пустоты. Вероничка очень нежная, и такая же вся её конституция, упитанность у неё хорошая, не перекармливайте её!
       - Но, доктор, Вероничка, вообще не ест мясо, - пожаловалась  тётушка Мария, - 
говорит, что не может, так же, как и брат Йоганн, с тех пор как вернулся из путешествия и  начал  вести  эти странные  речи.
        -  Нет никакой необходимости, чтобы Вероничка  ела мясо, только если  она сама этого захочет!  В конце концов, люди  и обезьяны являются близкими родственниками, а обезьяны - вегетарианцы, - прибавил он,  поддразнивая тётушку.
      Тётушка Мария  рассердилась.
         -  Вероничка, всё-таки, не  обезьяна, - воскликнула она негодуя.
    Доктор Галлус  ядовито улыбнулся, довольный тем, что вывел тётушку Марию из себя.
          - Ну, - сказал  он задумчиво, - конечно, настоящей обезьяной  Вероничка не является, но все мы им подобны.
         - Я  вам не обезьяна, - с негодованием запротестовала тётушка Мария,  и отрицательно взмахнула рукой.
          - Обезьяны умные животные, -  лукаво сказал доктор Галлус.
          - Во всяком случае, они живут  разумнее нас.  Мы могли бы, в сущности, брать с них  пример.  Моё почтение, дамы,  у вас не должно быть никаких опасений.
     Регина  сердечно поблагодарила  доктора Галлуса и проводила его до  двери.  Тётушка Мария  онемела, но потом её осенило: возможно потому, что Йоганн жил  в своих путешествиях всё время  среди  обезьян, он и стал таким чудаком!
          - Как ты думаешь, Регина,  не перейдёт  ли это с обезьянами  на нас?  На  Вероничку, на тебя или  даже на  меня?
   Вероничка ушла  далеко в сад  за Йоганном Путником, и они  оба осматривали цветочные клумбы.
          - Дядюшка Йоганн,  доктор мной доволен,  и я  должна навестить  его попугая, - объявила Вероничка. Но  знаешь, всё-таки, было  смешно то, что вчера произошло. Прежде всего, этот мужчина с кокардой был  сначала страшным, но потом, на самом деле, оказался очень хорош.  Мне казалось, что я жила  где-то  ещё, и  при этом всё так быстро происходило, намного быстрее, чем здесь. Скажи мне, дядюшка Йоганн, это было что-то вроде рисованной книжки Серой дамы? Я не могу  это объяснить. Всё  было,  в самом деле, настоящее, можешь мне  поверить. Но  тётя Мария  думает, что я слишком мало ем, а мама говорит, что  мне всё это только показалось, потому что у меня была горячка.
        - Всё это, и правда, было, Вероничка, -  сказал Йоганн Путник, -  можно  сказать, что это была рисованная книжка, только  другая, гораздо более  живая, чем рисованная книга Серой  дамы.  Ты жила   раньше так, как это  вчера  снова  пережила. Позже ты это лучше поймёшь. Смотри, это как с цветами, которые сегодня  растут, цветут, а завтра увядают, чтобы  позже снова  вырасти из земли и потом зацвести. 
        - Ты тоже был в  рисованной книжке, дядюшка Йоганн, и я  вспоминаю, что это было в одном храме, и  кроме тебя там были милые обезьяны.
          - Это чудесно, Вероничка, - произнёс  Йоганн Путник, - обезьяны милые, и в старой   Индии были священными  животными.
          - Знаешь,  продолжила Вероничка, - я бы вспомнила  гораздо больше, но это всегда заканчивалось  погружением  в   чистую воду, которая  всё смывала, хотя  и это было прекрасно.
         - За это мы должны быть, действительно,благодарны, Вероничка. Без кристально-чистой воды, которая  нам позволяет  забыть,  мы  бы не  перенести многих  тягот  странствия   по  пыльным  дорогам  нашего бытия.  Кристально-чистая  вода  снимает с   нас  то бремя, которые мы  несли,  и снова  нас омолаживает, как если бы  действительно наступило утро.
        - Да,  я это почувствовала, -  сказал  Вероничка задумчиво - но те тяготы, которые мы несли, их нужно  продолжать  нести и дальше  или  мы о них можем забыть?
       - Многие из них мы должны нести  и дальше  до тех пор, пока они совсем не исчезнут, однако, мы  не должны  постоянно об этом думать, -  сказал  Йоганн Путник. Мы должны снова  жить  следующую жизнь,  также как  снова распускаются цветы, но каждый следующий цветок  жизни должен быть  лучше  предыдущего.  И в то же время, мы, конечно, должны  припомнить наши старые тяготы  когда  горит  синий  огонь на ангельском подсвечнике.  Их тяжесть мы можем забыть, только их  значение нужно  сохранить.
        - Как это делают Мурр и магистр Колпачок?  - спросила Вероничка.
        - Они это делают немного по другому, не  так как мы,Вероничка, но во многом с ними происходит то же,  что и  с нами. Все мы меняемся, и растём к свету, все  мы  существа,  и являемся цветами  в Божьем саду этого творения.