Глава 38 - Избавление

Вообще я часто откуда-нибудь уезжаю, 
но никогда и  не  думаю 
ни про какое прощание. Я это ненавижу. 
Я  не  задумываюсь,  грустно  ли мне
уезжать, неприятно ли. Но когда я расстаюсь  с 
каким-нибудь  местом,  мне надо  почувствовать,
что я с ним  действительно расстаюсь. А то
становится еще неприятней.

Дж. Д. Сэлинжер, «Над пропастью во ржи»


Меня разбудила… Милен Фармер.
«Appelle mon numero…» Чёрт возьми, да кто же звонит в такую рань?!
Схватив телефон, я пришел в ужас: на часах было 8:15. Оказалось, что вчера я забыл включить будильник…
- Роман Борисович? Здравствуйте. Почему вы не на работе? С вами всё в порядке?..
- Да, я уже иду… Простите, Светлана Игоревна – вчера у меня был сильный приступ мигрени…
- Главное – что вы здоровы. Сегодня много работы – мы вас уже заждались…
Странное дело – она даже не сердилась! Обычно опоздания ее очень сильно злили. Как ей, должно быть, тяжело сейчас!
Я неловко встал. Вспомнились слова учительницы физики из моей школы: «Нет большей радости, чем проснуться утром и подумать: как хорошо, когда ничего не болит! Вам это пока не понять…» Тогда, в средней школе, мне это действительно показалось непонятным. Но теперь-то я прекрасно ее понимал. Мигрень прошла без следа! Во время каждого приступа кажется, что он никогда не закончится – и как же радостно просыпаться утром, понимая, что приступ уже прошел! Впрочем, меня мучил страшный голод. Но это было получше мигрени.
Из соседней комнаты доносился плач – но уже не детский… Рыдала взрослая женщина: то тоненько скулила, то начинала протяжно выть, то что-то взахлёб причитала, словно умоляя кого.
Вышел на кухню с джезвой. Дверь в соседскую комнату была открыта, и плач несчастной соседки гулко разносился по всему этажу. «Эти коридоры… - растерянно подумал я. – Эти чертовы полутемные коридоры… Это же настоящие искусственные пещеры!»
В дверях комнаты стояли две женщины в синих бушлатах и молодой парень с повязкой волонтера.
На кухне было тихо и тепло.  Две кумушки, стоявшие на своем любимом месте у окна, подавленно молчали.
- К кому приехали-то?.. – тихо спросил я. – За кем?.. Не за ребенком?..
- Натка заболела.. Это Даша вызвала «скорую» - Натка не хотела. У нее же ребенок.
- Кажется, на этаже еще не было других больных?
- Не было. Но на других этажах – были.
- Должны приехать из СЭС на санобработку. На другие этажи СЭС приезжала?
- Да вроде бы, нет.
- Проклятие! Впрочем, чему удивляться?! Когда больных много сотен – где тут наберешься дезинфекторов?.. Теперь каждый, кто воспользуется туалетом – в группе риска… Вспышка вышла из под контроля.
- И… мы превратимся в зомби?
- Какие еще зомби?! Меньше слушайте то, что баба бабе сказала. Болезнь очень тяжелая. Но излечимая. И никакой мистики в ней нет… - Впрочем, насчет последнего я не был уверен.
- Но что делать, чтобы не заболеть?
- Читайте, что пишут в листовках и буклетах… - вздохнул я, снимая с плиты бурлящую джезву.
Растворимый кофе без молока с галетным печеньем и шоколадом! Ужасно невкусный завтрак. Увы, других альтернатив у меня не было. Но других альтернатив не было. Покончив с нехитрым завтраком, я кое-как смыл с волос кровь и начал собираться на работу. Впервые за несколько дней я оглядел свой гардероб: вся моя одежда была забрызгана грязью, помята и заметно потрепана. Френч и джинсы – вдобавок покрыты кровавыми кляксами. Впрочем, они уже были наполовину смыты дождем и соседствовали с пятнами ржавчины. Одеть было больше нечего. Была старая куртка – но в ней бы я замерз. Что поделать – придется так и ехать на работу…
Сбегая по лестнице, на ходу пытался придать себе более-менее опрятный вид. Нет, это впустую… Впрочем, что мне за дело до таких мелочей? На одной из площадок кто-то повесил плакат с Калиниченко, приглашающий на митинг. Вид плаката расстроил меня еще сильнее.
Что за дрянное утречко!.. Мало того, что сегодня в городе произойдет новая трагедия, пострашнее предыдущих, мало того, что я собрался увольняться – я еще и опаздываю на эту несчастную, ненавистную, сраную работу!!!
Спеша к остановке, не останавливаясь, позвонил Юлии.
- Алло?.. – Ее голос прозвучал тихо и печально.
- Привет. У тебя всё в порядке?..
- Да вроде бы… А ты уже анализируешь?
- Нет, я проспал! Это всё из-за проклятой мигрени. А еще я собираюсь сегодня писать заявление об увольнении.
- А ты уверен, что его тебе подпишут? При таких-то обстоятельствах?
- Если не подпишут – я просто забью на эту работу! Я ненавижу ее. И, думается, я смогу принести бОльшую пользу, помогая Вестнику.
- Ты уже видел Вестника?
- Нет… Но я уверен – скоро он даст о себе знать. а пока что… Умоляю, держись подальше от центра города и от того чертова стадиона.
- Да поняла я! Склерозом не страдаю.
- Ладно… Кажется, вот и моя маршрутка…
Юля положила трубку. Неожиданно я осознал, что не помню, какие маршруты мне подходят. Номера спутались в клубок. 520? Нет, 250. Или все-таки 520? Или 550?.. Да нет же, 520 – вот она, как раз остановилась.
В маршрутке играла веселая ерунда, какую обычно передают по попсовым радиоканалам: «ля-ля-ля, сю-сю-сю, муси-пуси, тю-тю-тю, так танцуй же без меня!». Я с тоской вспомнил о потерянной гарнитуре от телефона.
«Выпрями ноги и держи их так! А лучше – упрись ими в переборку!» - зачем-то подсказал мне Дар. Упираться в переборку я не стал – уж слишком глупо это выглядело бы, но ноги выпрямил. 
Микроавтобус ехал каким-то путанным обходным путем – очевидно, центральные улицы были перекрыты. Проспекты, которые я успел мельком увидеть, были украшены флажками и портретами лжепрезидента. «Неужели кто-то верит во всю эту ахинею с новой республикой?..» - ужаснулся я.
«Ля-ля-ля» и «лю-лю-лю» неожиданно прервалось и зазвучал до боли знакомый всем голос: низкий, внушительный, с легким акцентом.
- Зродович?! – вслух изумился я. – Отчего бы это?!
- А это столичное радио! – пояснил маршрутчик. – Крысоградское замолкло, теперь только столичные каналы ловятся. – И сделал погромче.
- …бездарность и неосмотрительность которых привела к гибели многих десятков людей. Я приношу глубочайшие соболезнования семьям погибших – независимо от того, по какую сторону баррикад они находились…
Грюк-грюк!!! «Газель» подпрыгнула на ухабе и запрыгала по брусчатке: бр-бр-бр-бр-бр! В глазах потемнело, и последним, что я видел, была игрушечная собачка, сидящая над бардачком и трясущая башкой, словно больной паркинсонизмом. Уши заполнил щемящий гул. Спустя полминуты всё пришло в норму.
- …и это страшно. У меня нет слов, чтобы описать насколько это страшно. Кто мог ожидать, что неофашистская клоунада Корнеско может обратиться настоящей жестокостью? Массовый психоз, охвативший южные области страны…
Ты-дых! – еще один подскок. Я аж лязгнул зубами. Перед глазами снова заструилась темнота, образуя диковинные психоделические узоры. Что это?.. Недоедание? Гипоксия? Монохромные кляксы походили на танцующих осьминогов. «Ты слабеешь!» - укорил меня Дар.
- …множество людей – русских, украинцев, молдаван, карташей, татар, кальдероров, - вынуждено было покинуть родные дома и…
Я внимательно вслушивался в речь Зродовича – но не понимал ее. Как я не силился поймать смысл – он всё равно выскальзывал, как угорь из мокрой руки. Словно Зродович говорил на каком-то иностранном языке вроде бжезского или болгарского: вроде бы все слова знакомы и понятны, но что они обозначают вместе – непонятно. Вспомнилось, как в детстве я смотрел взрослые телепередачи: это было любопытно, но непонятно. О чем толкуют все эти серьезные дяденьки и тетеньки?..
Взглянул в окно, пытаясь выяснить, какую часть города мы сейчас проезжаем – и с некоторым страхом понял, что совершенно не узнаю этих мест. И не могу даже сказать, в какой стороне осталась общага, и в какой - находится областная больница. Я мог бы сориентироваться по солнцу – но на узкой улице, зажатой между высотными зданиями, солнца не было видно. Волнение начало усиливаться. Может быть, это всё-таки не тот маршрут?.. Или водитель сам заблудился? Или он вовсе направляется куда-то в степь, как автобус из «Кошмара на улице Вязов»?!
Какие же, право, глупости лезут в голову…
Визг тормозов! Резкий удар швырнул меня вперед, чуть не сбросив с сиденья – меня спасло то, что я успел поднять ноги и упереться в перегородку, отделяющую водителя от салона. На этот раз совет Дара оказался очень даже полезным! Несколько пассажиров оказалось на полу. Мужчина, стоявший посреди салона, падая, повредил плечо.
Маршрутка встала. 
- …И даже Крысоградской области, закрытой из-за угрозы эпидемии… - как ни в чем не бывало, продолжал Зродович. Я даже слегка обиделся на него: ему-то сейчас, поди, хорошо! Что ему за дело до наших мелкочеловеческих бед?
- Приехали… - грустно заключил маршрутчик, выключая радио.
- Что, авария? – поинтересовался один из пассажиров, поднимаясь с пола. Пострадавший, стискивая зубы, осторожно ощупывал плечо.
- Ты пошевели пальцами, земеля… - обратился кто-то к нему. – Пальцы работают? Значит, всё не так плохо.
Я и так опоздал… А тут еще и ДТП…
- Ну что – забирайте обратно деньги… - предложил водитель, открывая дверь.
Я сидел буквально за его спиной, и мне было достаточно протянуть руку. Но я не стал тратить на это времени – буквально выскочил из маршрутки, почти что перепрыгивая пожилую женщину, еще не успевшую подняться.
Как оказалось, маршрутка, поворачивая на кольцевой дороге, потерлась бортом о какой-то старенький черный «бумер». А может – это «бумер» об нее потерся, пёс их разберет. Меня это не интересовало. Едва не угодив под синий москвич, я поспешил в больницу.
Вопрос был в том, в какой стороне больница находится… Я оказался в совершенно незнакомом районе города, совершенно чужом и непонятном. Охваченный тревогой, я зашагал в сторону, как мне казалось, центральных улиц – авось, хоть там найду какой-нибудь ориентир, что-нибудь знакомое…
Опоздание… Как по мне, это ужасно стыдно. Вряд ли вы мне поверите – но я почти никогда не опаздываю. До этого злосчастного дня я опоздал всего один раз – в шестом классе. Тогда я привыкал к учебе на вторую смену – и умудрился перепутать вторник со средой. Когда я вспомнил о том, что первый урок начинается в 13:00, а не в 14:00, на часах уже было 12:48… Что я скажу учительнице, злой и противной математичке?.. «Извините, пожалуйста, можно войти?» Точно так же, как хронические опоздуны?! Оказаться наравне с разгильдяями, двоечниками, хулиганами, уголовниками, ворами, бандитами?! И хотя математичка без проблем впустила меня на урок – я еще очень долго стыдился этого происшествия и боялся, что о нем узнают родители.
А сейчас… У меня была достаточно уважительная причина опоздания. Но мне всё равно было стыдно… Точно так же, как в шестом классе, когда я стоял у двери кабинета математики, чувствуя, что вот-вот вспыхну или провалюсь под землю.
Около двадцати минут пробирался через дворы десятиэтажек, где стояла смешанная вонь канализации и помойки. Дворы были загажены и захламлены. Переполненные контейнеры покоились под курганами из мусорных пакетов. Никто не убирает и не вывозит мусор… Ну о какой санитарии может идти речь? Всюду – кучи пластиковых бутылок, газет, овощной кожуры, полиэтилена и целлофана, скомканных санитарных листовок…
Покинув дворы, я оказался в толпе. Люди… Сотни людей… Заплаканная женщина с пустой хозяйственной сумкой. Грузный старик в измятом картузе – под глазом у него шрам. Подросток в куртке с надписью «KAWASAKI». Какой-то солидный пан в дорогом костюме. Лохматая девушка. Дама с поджатыми губами.
- Простите… Скажите, пожалуйста… - обратился я к толпе. Но прохожим не было до меня дела. Они казались такими же растерянными, как и я сам.
Спустя некоторое время люди слились для меня воедино. Приметы и черты стерлись, я шел через лес однообразных фигур без лиц и без личностей. «И я надеялся искать у них помощи! Да разве могут они кому-то помочь, этакие манекены?!» - укорял я себя. Я ощущал себя маленьким и беспомощным. Нет, уже даже не как опоздавший школьник. Скорее, как потерявшийся малыш.
Я прибавлял шагу. Это чувство потерянности уже было мне знакомо. Как-то раз, когда мне было около пяти лет, мама повезла меня в столицу на консультацию к какому-то прославленному доктору (детскому психиатру, что ли?..). На консультацию попали первыми, и консультация быстро закончилась. Ничего дельного профессор так и не посоветовал. До вечернего поезда было много времени – и мы поехали в центральный универмаг. О, как меня удивил этот огромный сверкающий магазинище!.. Там были лифты и эскалаторы. Замысловатые люстры. Россыпи импортных товаров. А на первом этаже даже тойотовский джип стоял! Да, в нашем городке такого отродясь не было… А потом я залюбовался попкорновой машиной: крышка ходит вверх и вниз, а попкорн сыплется из-под нее, так и лезет без конца, словно каша из сказочного горшочка. Ну как тут не залюбоваться?.. А минуту спустя я обнаружил, что мамы рядом нет… Только что она стояла здесь, рассматривая что-то на витрине…
А теперь вокруг были только сотни взрослых, одинаковых, чужих и холодных…
Оказалось, что жуть того момента пережила много лет, затаившись где-то в глубине. А воспоминание расшевелило ее. Я даже замедлил шаг и тревожно осмотрелся – точь-в-точь, как тогда, в детстве… Тогда я надеялся, что вот-вот наткнусь взглядом на мамин красный капор – но его не было видно… Но кого, скажите на милость, я мог высматривать теперь? На что я мог надеяться?.. Я один в этой толпе. Совсем один. Один в огромном городе, населенном чужими людьми. А те немногие, кто могут меня поддержать – точно так же затерялись в нём…
Когда я понял, что мама куда-то ушла без меня, мне показалось, будто и свет померк. Радостный и оживленный ЦУМ показался мрачным и сердитым. Сверкание и сияние начали пугать меня. Первым побуждением было громко окликнуть маму. Но я постыдился. Я считал себя большим мальчиком. Я уже знал, что потерявшись где-либо, нужно оставаться на месте. Я отошел в сторону, к стене, где народу было поменьше и где мама легко заметила бы меня. Но мгновением позже среди толпы мелькнул красный капор! Сердце заколотилось от радости. Я бросился в человеческий поток, всех толкая, всем наступая на ноги…
«Вроде бы университет выглядывает из-за домов…» - вгляделся я в недалекий городской горизонт. Направился в ту сторону.
…Когда же я наконец настиг красный капор, то появляющийся, то исчезающий, свет померк во второй раз. Это была не мама, а чужая тетя. И не капор на ней был, а просто красная мохеровая шапка. Просто цвет был точно таким же. Тут я не выдержал и заплакал, прислонившись к колонне.
- Ты что – потерялся? – Склоняются незнакомые головы. – Девушка! Девушка! Где тут ваша администрация?
Продавщица куда-то ведет меня. Надо мной снова склоняются незнакомые головы.
- Как твоя фамилия, мальчик?
- Се… ливанов.
- А ты с мамой был?
- Да…
- А как маму зовут?..
- О… Оля… Ольга… Ми… Ми… рчевна.
- Как-как?
- Мир… чевна!
Наконец им удалось разобрать отчество моей мамы (не спорю – не совсем обычное), и они объявили через громкоговорители:
- Ольга Мирчевна Ливанова! Подойдите к…
К чему-то там. Отчество разобрали – а фамилию перепутали.
 
Да, из-за домов действительно выглядывал педагогический университет – точнее, один из его бесчисленных корпусов. Вскоре я вышел к нему, а от него – к больнице. Усталый, взмокший и злой, я шёл по больничному двору. Вид больницы поверг меня в тоску. Я уже не спешил – на часах было 11:09. Куда я, собственно, спешу?.. Мне это нужно?.. Мне это интересно?..
Неторопливым взглядом осмотрел территорию больницы: скверик с памятником военным медсестрам, административный домик (ох, придется туда сегодня идти…), инфекционный корпус, медсестер, спешащих по своим медсестринским делам, грустных людей на скамейке, бабушку-дворничиху непонятной национальности, толстенькую желтую собачку… В больницах никогда ничего не меняется. Разве что высаживаются другие цветы на клумбах, меняются окна и крыши, перекрашиваются стены. Осенью всё засыпает листьями, зимой – снегом. А всё остальное всегда неизменно: и медсестры всё так же снуют из корпуса в корпус с биксами и историями, и грустные люди всё так же сидят на скамейках, и собачка по-прежнему виляет куцым хвостом, и смуглая бабушка точно так же шаркает метлой или сгребает граблями… Эта бабушка странным образом умеет распознавать сотрудников больницы и радостно приветствует их по утрам: «Доброе утро! ЗахадЫм! ЗахадЫм!»
Больницы… Они похожи на болота… «Ничего. Скоро всё это для меня закончится…» - успокоил я себя, горько усмехаясь. Когда-то я точно так же размышлял о больничной стагнации, и точно так же обнадеживал самого себя – в тот ужасный год, когда я намеревался отчислиться из академии. Собственно, на грани отчисления я был не раз и не два – но в тот год я собирался сделать это добровольно и самостоятельно. Не удалось… Напрасно я утешал себя – пытка больницами затянулась на годы.
А что, если и сейчас ничего не получится?..
Войдя в вестибюль, вбежал в закрывающийся лифт. Как же это долго – подниматься на «лабораторный» этаж!.. Холодея, я постучался в кабинет заведующей. Нерешительно взялся за ручку двери – словно та могла укусить меня или ударить током.
Но прежде, чем я решился, Светлана Игоревна сама открыла дверь – видимо, она как раз выходила из кабинета.
- Здравствуйте! Как ваше самочувствие?..
- Спасибо, уже неплохо… - надтреснутым голосом ответил я.
- Вы ужасно выглядите… Может быть, вы сегодня будете… - Она вынула связку ключей, намереваясь закрыть кабинет.
- Эммм… Нет, боюсь, у меня сегодня другой вопрос…
- То есть? – Светлана Игоревна застыла с ключами в руке. Много ключей. Большие и маленькие. Но особенно примечателен металлический брелок со странной эмблемой. Его вид почему-то насторожил меня.
- Я… Это… - Я вглядывался в эмблему, напряженно вспоминая, где же я ее видел. Мысленно отругал себя за то, что отвлекаюсь на такую ерунду.
Но как же, как, скажите мне, подобрать подходящие слова, когда хочешь сказать о том, что собираешься оставить работу – да еще и в такой неподходящий момент?.. Эмблема словно гипнотизировала меня, притягивая к себе взгляд и путая все мысли. Я же видел этот брелок и раньше! Что в нём не так?
Наконец мне удалось оторваться от брелка и поднять глаза на Светлану Игоревну. Она с недоумением и раздражением смотрела на меня. В ее виде тоже было что-то смутно знакомое, чего я раньше не замечал и чему не придавал значения…
Да что же, черт возьми, творится со мной?!

Как-то раз, когда Светлана Игоревна праздновала свой день рождения, я удивился, узнав, что ей исполняется всего тридцать шесть лет. Я был уверен, что она лет на десять старше. А виной тому были ее бледная и увядшая кожа, множество морщинок у углов рта и глаз, старческий вид ее рук… 

Обе странности одновременно стали понятными, и это осознание ударило меня, как молния. «Ну и дурак же я! – по моему лицу протянулась нелепая усмешка. – Это же старорожденная, только с крашенными волосами! А на брелке у нее – одна из эмблем, которая висела в зале у Леро-Кельдана!»
- Простите, но я больше не могу выполнять своей работы, - начал я, смело и напрямик. - Заведующая нахмурилась, как я и ожидал. – К сожалению, у меня появились дела еще более важные, чем помощь людям. Тон-По-Макху…
Брови Светланы Игоревны испуганно выгнулись, и она едва не отшатнулась от меня.
- Тон-По-Макху не станет ждать. Спросите у Леро-Кельдана…
Несколько секунд молчания.
- Вы знаете… Леро-Кельдана?.. – пробормотала она наконец. – Так это о вас он говорил?.. Это вас приводил тот странный маленький человек?..
- Да, да. Это я приходил! Я и Вестник… И… как бы это сказать? Я надеюсь, что нам удастся найти способ уничтожить Заточенного…
- Не думаю, что в наших силах его уничтожить, - возразила Светлана Игоревна, - и что это вообще в чьих-то силах. Впрочем, тогда, тысячи лет назад, после того, как еретики были разгромлены, Тон-По-Макху снова вернулся в свою спячку. Быть может, его снова удастся усыпить?.. Ступайте же, Роман Борисович. С работой мы как-нибудь справимся и без вас – раньше-то справлялись… Удачи вам. Никогда не сдавайтесь, как не сдавались мы, старорожденные…
Не веря своему счастью, я даже не поблагодарил ее и не попрощался. Неужели?! Не нужно заявления?! Не нужно обходных листов и прочей кутерьмы?! Я побежал вниз по лестнице, радостный, как ребенок.
Где-то далеко завывали сирены «скорой помощи»…
Я бежал по ступеням легко и весело – но с каждым пройденным этажом моя радость ослабевала, словно тело постепенно наливалось холодной и печальной тяжестью. Спешить хотелось всё меньше и меньше.
На первый этаж я понуро приплелся, словно обессилев. Проходя мимо большого зеркала в вестибюле, я увидел себя: унылого, грязного и отрепанного. Я был похож на угодившего в больницу бомжа: вот он вылечился, и без желания выписывается, возвращается обратно на улицу…
В приемном покое снова были шум и суета. С крыльца я увидел, как к приемпокою подъезжают сразу несколько «скорых» и даже какая-то маршрутка.
- Пришлось даже сортировочную площадку организовывать! – басил врач скорой помощи. – Как на войне! Это ад какой-то! И четвертая уже отказывается принимать…
«Сегодня в больнице у всех будет много работы… Может быть, стоило поработать хотя бы сегодня, помочь хотя бы с биохимией?..» - подумал было.
Нет. Не стоило…
Я не чувствовал никакой вины перед пациентами – тяжелобольными, ранеными, искалеченными, умирающими. Для меня они сводились к биоматериалу, нанесенному на предметные стекла. Я никогда не видел этих людей и не мог ни сочувствовать им, ни оказать какую-то существенную помощь. Единственное, что мне было стыдно – так это за мое позорное, неблагодарное бегство…
Спустившись с крыльца, я обернулся. Главный корпус областной больницы высился надо мной, как коренастый великан, и десятки печальных окон слепо смотрели на меня. В этом «взгляде» мне померещился немой упрёк: отступник! предатель! клятвопреступник! и ты, Брут!
Я поспешил к воротам… Ненавистная областная больница осталась позади.

Больше я туда не возвращался. Так закончилась моя медицинская карьера.