Глава 1. Четыре Нью-Йорка. часть 1

Маленький интродьюс.
Навеяно рисунками Джеремии Морелли, музыкой Ланы Дель Рэй, черно-белой Америкой, желанием показать свою версию будущего и ненавистью некоторых людей пускать где-либо корни.

Даг, 2053г.

Перед Фортуной раскинулся бесконечный край. Он подставляет спину под нежные красные руки заката. И Фортуна улыбается, впервые за долгое время, этому миру. Она стоит в легком платье, чей подол струится по ветру. На ее поводке, белый заяц, вытянувший уши во всю полтора-метровую длину. Они слышат все и отовсюду. Слух Санчеса проникает в города, в дома.
Они стоят так некоторое время, оставив мысли прозапас. Просто наслаждаясь безграничной горизонталью, где их вгляд может остановить лишь пределы физических возможностей. Под, засыпающим солнцем, их тела, словно статуи, стоящие на возвышении. Их мечтательные, и в тоже время серьезные лица. Они смотрят только в будущее.
Уши Санчеса вздрагивают, улавливая чей-то зов. И он прикасается передними лапками к ногам девочки. Она щурится, замечая, только что появившийся на горизонте небоскреб. Она кивает зайцу, и делает первый шаг. У Фортуны появилась цель.

"Как сказал Билли Карингтон, Слезы Эдема не позволят этой собаке сдохнуть. Уж слишком Дженкинс счастлив." Это первая мысль, которая приходит ко мне после пробуждения. Я выхватываю ее со вздохом, с томным потягиванием. Потом выпиваю эту мысль с чашкой латте у себя на кухне. Как сказал Билли Карингтон, все, что он говорит имеет под собой бетонное основание. И я ему верю. Поэтому я одеваю эту мысль вместе с костюмом от Армани из шерстяного муслина, защелкиваю ее на рукавах запонками с кристаллами Сваровски - желтые с черными. Никаких галстуков, сегодня не тот случай. Я напеваю "Весну" Вивальди под нос, хотя на улице осень. Насрать - на душе весна. Конечно же я фальшивю потому, что душа генильного музыканта никак уж не захотела переселяться в меня после потери изношенного тела. Скорее во мне поселился реинкорнированный дух Джеймса Дина*. С одной поправкой - я не гей. Но я тоже жуву полной жизнью, вдыхая за раз больше воздуха, чем десять людей с таким же обьемом легких, как у меня. Я люблю гонять на своем Порше Спайдер 1955 года, за руль которого бояться сесть половина моих друзей даже в трезвом состоянии. Другую половину, обычный народ называет идиотами.
Сколько там времени? Если Бродвей сейчас свободен, то я вполне успеваю. Поэтому я могу еще немного посидеть на диване, смотря в огромное окно с потрясным видом на Нью-Йорк. Я вижу отсюда Эмпайер Стейт Билдинг, читое небо, солнце, заливающее страну возможностей. Крыши небоскребов поменьше, чем тот, где находится моя квартира. Я перестаю напевать и тянусь к винилу, рядами покрывающими полки. Перебираю руками Джонни Кэша, Энди Уильямса, Бобби Винтона, но останавливаюсь, возвращаясь к Вивальди, звучащему в голове. И почему меня иногда так тянет на музыку, которую я совершенно не люблю? На самом деле, я фанат кантри и джаза, еле дыщащих, покртых старческими пятнами, изо всех сил старающихся не уйти в полное забвение. Вот так патриотично я живу.
Я раскрываю лакированный, искуственно-состаренный портсигар. На нем рисунок американского флага. И моя золотая зиппо с надписью "The world's finest bourbon**" маленькими буквами и "Jim Beam" большими, полыхнула пламенем в руках. Вот так патриатично я умираю.
Я обещал себе больше не курить, а Билли я вообще дал клятву. Но никотин иногда бывает гораздо лучшим другом, чем кто-либо, включая тебя самого. Он не бесит, ничего не говорит. Только тихо входит в тебя, заполняя легкие, баюкая нервы. Я докуриваю до середины, после чего тушу сигару. Я подхожу к спящей Терезе и чмокаю ее в щеку. Это отголоски запаха нашей с ней искусственной любви, все еще витают над кроватью, поднимаясь испарениями вверх от подушки и ее темной бархатной кожи. Любви, взращенной моими деньгами и ее способностью дарить себя сразу многим. Даже в этом есть своя романтика. В том, что бы поцеловать на прощанье проститутку, оставив ей деньги на тумбочке и свою квартиру, наполненную вещами, гораздо дороже ее самой. Я доверяю Терезе. Она не берет чужого и не говорит неправду. Она прекрасна. И иногда мне кажется, что у нас получилась бы потрясающая семья, если бы у обоих не было против нее иммунитета.
Я захожу в лифт, попадая в общество мисс Суитон. Она вытягивает губы в тонкую полоску, символизирующую по всей видимости улыбку, и не прекращает наглаживать собаку на руках. Это животное похоже на помесь чихаухуа и мопса. Наверное какая-то из самых последних выведенных пород. Я не разбираюсь. На ошейнике-паспорте бегут неоновые буквы, как на рекламе, уходя за одну границу экрана и тут же появляясь снова с другой. Людвиг - гласит надпись. Боже ты мой, как это оригинально! Суитон одета, в модную сейчас кожу крокодила, которая в виде пиджака спускается до ее колен, в туфли на невообразимой формы каблуках, на ее руке универсальный браслет, куда человечество, в попытке избавиться от лишней нагрузки запихнуло все, что можно - паспорт, страховку, кредитные карты, права, телефон, записи важных дел. Вся твоя жизнь в виде трех сантиметров информации на руке. Конечно он у меня тоже есть. Просто потому, что выбирать не приходится.
- Какое сегодня число - спрашиваю я прежде чем лифт ухает вниз с необычайной скоростью.
- Седьмое октября - сухо отвечает Суитон, и я представляю, как бы она выглядела, если бы не современная хирургия. Меня даже дрожь пробирает.
- Год Вам не подсказать? - насмешливо спрашивает она, косясь на ролекс, обтянувший мое запястье рядом с универсальным браслетом.
Я усмехаюсь. Да, я старомоден до мозга костей. Кого это должно волновать? Уж точно не старую ведьму.
Выйдя под солнечный свет, я вижу своего персонального "Маленького ублюдка", выпучившего фары на мир вокруг.
- Здравствуйте, мистер Свон - слышу, отдающий металлическим скрежетом, голос швейцара.
- Здоров!
Я пожимаю его кибер-руку. Улыбаюсь. Добрый малый. Человеческая душа, обтянутая сплавом железа с углеродом. Его сердце - компъютер с диском памяти, хранящий в себе всех жильцов, их номера квартир, их машины, их отношения друг к другу. Он к примеру, может передать письмо по электронной почте Талботу, который терпеть не может Хьюза, за то, что тот увел его жену, когда Талбот выходит из дома и предостеречь Хьюза выходить в это же время. Минимизация плохой энергетики. Избежание опасных для позитивного настроя столкновений - это цель современной индустрии обслуживания. И в подтверждение моих мыслей, на стене близжайшего дома, реклама с лицом смеющейся девушки и надпись - "Будь современным - будь счастливым." А я смотрю на свой ролекс, с мерно движущимися стрелками, на свой автомобиль позапрошлого века, и думаю - неужто я несчастен?!
Я запрыгиваю на водительское сиденье, не открывая двери. Черт с этим современным миром! Я вполне счастлив под этим небом, которое нисколько не изменилось с 60-ых годов двадцатого века. Выезжаю на дорогу, тесня своим автомобильным отголоском прошлого, машины нового времени, занимающие минимум места. В вид Лексингтон-авеню, простирающуюся передо мной, вдруг вторгаются неясные образы. Платье. Девочка. Заяц на поводке. Что-то такое приходило ко мне в царстве Морфея этой ночью. Странно конечно. Обычно мне вообще ничего не снится. Мозг, подавленный парочкой стаканов виски, отказывается воспроизводить какие-либо картинки в голове. А тут такие эпизоды... К чему?
А впрочем, что там на счет Дженкинса?

*Джеймс Дин - американский актер. Культовая фигура в американской культуре. Знаменит прежде всего своей трагической смертью. Джеймс очень любил лихую езду из-за чего в 1955 году погиб в аварии,  находясь за рулем своей знаменитой машины - Порше Спайдер, по прозвищу "Маленький Ублюдок". Машина не менее прославлена чем сам Дин. После смерти актера, она переходила от одного владельца к другому, и каждый погибал в обстоятельствах так или иначе связанных с автомобилем. Порше Спайдер, еще при жизни актера, получившая статус проклятой, в последствии только укрепило за собой это суеверие.

**The world's finest bourbon (англ.) - лучший в мире бурбон.