Глава 10. 1570. Опричнина

 К главе 10               


1-е поколение: Беркей (Аникей),
2-е поколение: Юрий Аникеевич,
3-е поколение: Иван Юрьевич Аничков,
4-е поколение: Григорий Иванович Красная Коса (Аничков),
5-е поколение: Иван Григорьевич Аничков,
6-е поколение: Иван Иванович (Блоха) Аничков,
7-е поколение: Федор Иванович Блохин (Потопай)
8-е поколение: Андрей Федорович Блохин
9-е поколение: Василий Андреевич сын Блохин

                1570. Опричнина

   Не успели ударить первые морозы, как в тихий, сонный городок ворвались люди в черных одеяниях.  На вороных конях восседали всадники с капюшонами на головах. К их седлам была приторочена метла и собачья голова. Размеренная жизнь Демана была нарушена лаем собак и кудахтаньем кур.

  Навстречу им из двора наместника вышел высокий мужчина.  Широкая борода, соболья шуба, под ней красная шелковая рубашка, зеленое сукно, на ногах красные чеботы-полусапожки из персидского сафьяна с загнутыми вверх носками.

    Кажется, даже предводитель отряда черных не ожидал увидеть в такой глубинке богато одетого человека. Соскочив с коня и откинув капюшон, он подошел с поклоном к боярину:

- Я - Козьма Васильев, начальник опричного отряда. Нашим государем Иваном Васильевичем приказано мне с моими людьми организовать заставу в Демане по причине чумы. Вот грамота царская!

- А я - наместник здешний, Василий Андреевич сын Блохин!- едва пробежав глазами грамоту, барин поднял глаза на опричника, - что же ты, Козьма, народ честной пугаешь? Ничего в этой грамоте про чуму не сказано.

- Господин, я человек маленький, к тому же грамоты не разумею. Исполняю приказы головы нашего Василия Зюзина. Прикажи, господин, накормить коней наших, да определи на постой.

    Сильно возмущен был наместник, появлением непрошеных гостей. Только из-за уважения к грамоте царской, к пергаменту, который сейчас держал в руках, Василий Андреевич распорядился о размещении опричного отряда в посаде.  Он помнил о прошлогодней грамоте царя, в которой было сказано, что из Деманского стану должны поставляться корм и всякие запасы опричному войску царя Ивана Васильевича, коли с Москвы пойдет на Великий Новгород. Крепко задумался Василий Андреевич  и просил позвать  волостителя к себе в дом.

   Через полчаса в трапезной за широким дубовым столом напротив друг друга сидели наместник и волоститель Демана Тимофей Григорьевич. Неторопливый разговор шел о сегодняшнем происшествии. На столе дымились чашки с душистым сбитнем из меда и шалфея, в плетеной корзиночке горкой возвышались медовые пряники.

-Ты как мыслишь, Тимофей, за что эта напасть на наши головы? Что-то неслышно было  о чуме, а теперь вот, пожалуйста. Может это хитрость, какая царская?

- Я тоже думаю хитрость. Столько лет опричники обходили нас стороной. Ладно, Новгород, там и люду много и побогаче нас с тобой бояре есть.

 -Может правда из Москвы чума грядёт?

- Да не станет царь опричников посылать. Все ж не лекари они, не знахари. Как послушаешь, что они на Москве творят, волосы под шапкой шевелятся.

- Посмотри за ними Тимофей, как бы, не начали людей посадских притеснять, иль еще каких дел не учинили. Не нравится мне эта братия. И еще, пошли завтра гонца к брату моему, рассказать про беду нашу и чтоб не знали ничего чернецы эти.

- Сделаем, Василий Андреевич.

    На следующий день с рассвета вокруг всего посада кружили опричники, из города никого не выпускали, ссылаясь на царское указание. И гонца, которого снарядил Тимофей Григорьевич, тоже задержали. Такое осадное положение продолжалось  две недели. Связи с другими городами и селами у деманцев не было. 

    Все эти дни Василий Андреевич был в неведении. Он не знал, что отряды опричников по приказу царя перебили несколько сотен семей в селе Медне под Тверью и в Торжке только за то, что они были недавно переселенными туда псковичами. В Твери и в Торжке казнены томившиеся в тюрьмах литовские пленные.

  И еще не знал он, что летом 1569 явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю, что у них уже написана и грамота об этом и положена в Софийском соборе за образом Богоматери. Иван Васильевич отправил в Новгород вместе с волынцем доверенного человека, который действительно отыскал грамоту за образом и привез к царю. Подписи - архиепископа Пимена и других лучших горожан - оказались подлинными. Говорили, что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами, из желания отомстить им, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался за архиепископа и других горожан. В Новгороде со страхом ждали кары, все знали, как страшен царь в гневе, но то, что случилось, превзошло самые мрачные ожидания.

      


   Перед Крещением прорвался сквозь оцепление опричников  Лукояшко  Терентьев, бывший дворовый человек Василия Андреевича, с известиями о зверствах, чинимых в Великом Новгороде  царем Иваном Грозным и слугами его опричными.

« Горе, господин, горе новгородцам и всем нам! Самого владыку архиепископа Пимена схватили и бросили в застенки. Всю казну его и весь двор и все кельи пограбили, а бояр его и слуг убили. А после Рождества на Городище царь устроил судилище великое. Повелел привести к себе владычных бояр, и служилых детей боярских, и гостей, и всяких городских и приказных людей, и жен, и детей их, и повелел перед собою люте мучити».

   Василий Андреевич слушал своего бывшего дворового, подперев подбородок кулаком, изредка пощипывая бороду. У него не было повода подвергать сомнению слова Лукояна. И сейчас, спустя несколько лет после отпуска в Великий Новгород,  бывший холоп видел в нем своего господина и был верен ему.

   «После пыток, людей привязывали за руки, за ноги к саням, волокли на Большой мост через Волхов и бросали в порубь. Федора Сыркова, который раньше был дьяком и надзирал за составлением Четьих миней для молодого царя, а сейчас стал гостем новгородским и разбогател, царь Иван, чтоб узнать, где он прячет свои сокровища, приказал привязать его к веревке и окунать в холодную воду Волхова.  А когда купца подняли, и царь спросил, что он видел в воде, а Сырков и говорит: «Был я в аду среди злых духов и видел место, которое приготовлено там для тебя, царь». Так его за эти слова насмерть и замучили».



     По рассказам Лукояна, вся казна новгородская перешла в руки царя. А опосля опричники по округе разъехались, в житницах хлеб всякий стоячий в скирдах и на полях не молоченый хлеб велено было огнем сжигать и скот всякий, и лошадей, и коров велено посечь было.

   Получилось, что та же судьба постигла и усадьбища боярские тех новгородских помещиков, которых обвинили в участии в заговоре. Во время этих карательных действий погибли и многие посадские люди, которых опричники убивали без пощады.

     Выслушав до конца рассказ Лукояшки, Василий Андреевич приказал, не медля, посадским людям хватать опричников, вязать их, и сажать в Пороховую башню, а самим сидеть тихо из города носа не показывать. И обошла стороной беда Деман. Царские войска отправились в Псков, чинить расправу там. Только потом, через несколько недель, Грозный царь, узнав о том, что наместник деманский опричников в башне держал, наложил опалу на Василия  Андреевича и на всех Блохиных.

   Опальные Блохины, все, до единого,  были высланы по его царскому указу в разные уезды. Правда им были розданы поместья с крестьянскими душами и оставлено право нести царскую службу за это.

     Часть Блохиных была переселена под Москву, часть в Путивль и Севск, часть в Тверской уезд, а часть во вновь построенную крепость Арзамас - на самый край русских владений.