Забудь о творчестве

Я высек свое имя на камне. Оно никогда не сотрется, никогда не потускнеет и не исчезнет. Я вписал его в историю. Не в историю мира, страны или даже родного города, а в свою. Так, для себя, но я сделал это.

Начало

      Что я помню о своем детстве? Я осознал себя в возрасте трех лет. Помню как сейчас.

~Я ношу колготки. Бледно – голубого цвета. И это нормально, все дети их носят. Чтоб мы не простыли, взрослые надевают их на нас. Мне три года, я катаюсь на трехколесном велосипеде по родительской спальне и ношу колготки. Я осознал себя.~

      Мир вокруг начал существовать через пару минут. Он расширялся так стремительно, будто очередной электрический импульс, посланный рецепторами, достиг-таки отдела мозга, отвечающего за память. Я увидел мир и стал жить в предвкушении впечатлений. Что бы ни происходило, я ждал, что меня ожидает большее. Можно сказать, тогда у меня появились глаза. Не в физическом смысле, конечно, но в смысле ментальном. Сколько времени прошло с тех пор? Лет сорок? Да, где-то так, даже не верится, что когда-то со мной все это случилось.

      Я узнавал все новые вещи, и это становилось для меня обыденностью. Мне три-четыре-пять лет. В какой-то момент взрослые люди начали задавать мне бессмысленные вопросы о том, кем я хочу быть в будущем. А я никем не хотел быть. Плевать я хотел на будущее, оно для меня не существовало. Распланировать жизнь на тридцать лет вперед, этого они хотели от ребенка? Чтобы я сделал выбор, они хотели, чтоб я выбрал? Терпеть не мог выбирать. Всегда. До сих пор ненавижу.

~Мне десять и я в первый раз влюблен. Слава богу, эта любовь не взаимна.~

      В тот год мне исполнилось десять. Я уходил с другом из дому еще до обеда, а возвращался только к ужину. Где-то посередине мы шли домой, к моей матери или к его. Нас кормили и неохотно отпускали дальше, навстречу нашим приключениям.

      Жили мы в небольшом городке на Урале, где многоквартирные дома соседствовали с одноэтажными частными. И было много зелени, да, я помню, везде были парки. Причем не облагороженные европейские парки, а вполне себе дикие, где можно было встретить сову или белку. Нет, медведей там не водилось, вопреки распространенному заблуждению, большинство русских видело их только в зоопарках. В таких парках мы обычно и играли. Да нет, не в парках мы играли. Играли мы там, где сами придумывали.

      Иногда то были таинственные леса, в которых обитали эльфы, и мы были одними из них. В другой раз парк превращался в планету, заселенную огромными жуками, а на наших плечах лежала задача добраться до главного из них и расправиться самым жестоким образом. Я не знал тогда, какие именно способы расправы существуют, но с главным жуком мы бы расправились непременно «самым жестоким». Думаете, это детские выдумки? Если бы я отдал вам глаза себя десятилетнего, я уверен, вы бы тоже это увидели.

      В один из таких дней мы познакомились с двумя девочками. Я точно не помню, был ли я тогда храбрым лучником или гениальным грабителем банков, но увидев их, мы с другом моментально завалили все миссии и проиграли сражения. Мне ничего не стоило подойти к любому сверстнику и начать разговор. Я был раскрепощенным и наглым тогда. Ах, да, сейчас это называется детской непосредственностью.
 
~Плевать я хотел на ваши взрослые термины, я могу заговорить с любым и задать незнакомому человеку такие вопросы, от которых его сразу бросит в краску.~

      Мы познакомились и стали гулять вчетвером. Так продолжалось около месяца, девочки много разговаривали, мы же, в основном, слушали их треп. И нам было весело. Нам было по десять лет и мы были влюблены в эти прекрасные незамолкающие создания.

      Не знаю, в какой момент все пошло не так, но друг мой стал как-то груб с ними, и каждая новая встреча нашего квартета заканчивалась ссорой. Я по возможности был в стороне. Вообще не любил конфликты, ни разжигать, ни подхватывать их мне было не интересно.

      День последней распри я запомнил, наверное, на всю жизнь. Я стоял меж двух огней и каждый из них хотел заполучить меня. Меня тянули за левую руку две девочки, одна из которых была моей возлюбленной, а за правую - друг, с которым я был знаком... всегда. Не помню такого времени, когда я его не знал. Он просто был рядом со мной. Всегда. И в то же время я осознавал, что для той девчонки я был не более чем забавной зверушкой, которая пока что развлекает её. В конце концов, я выбрал друга. Не знаю, почему эта история запомнилась мне, но когда меня спрашивают о детстве, я всегда вспоминаю необходимость того нелепого выбора.

                :::::

      А в другой день моего детства умер человек. Он был каким-то дальним родственником моей бабушки, настолько дальним, что для него даже названия специального не было. Бабушка тогда очень расстроилась и через пару дней должна была идти на похороны. Я навязался с ней. Мне было интересно и совсем не грустно. Мать была против, но бабушка настояла, сказав, что я должен все в жизни увидеть.

      Человек лежал в гробу. Тихо так лежал. И совсем не шевелился. Он был достаточно стар, чтобы умереть без зазрения совести. Я тогда ничуть не боялся, ну мертв и что? В конце концов, при жизни я видел его всего пару раз и относились мы друг к другу более чем нейтрально. Женщины плакали, мужчины старались держаться невозмутимо, а для меня это был своего рода праздник, иных церемоний с кучей родственников и большим накрытым столом я тогда еще не знал. Только почему-то никто не смеялся, хотя водку пили и много разговаривали. В тот день я узнал, что бывают и такие праздники. Мне не очень понравилось, но я ведь «должен был в жизни все увидеть».   

                :::::

      Из ребенка я как-то медленно, но необратимо стал превращаться во взрослого человека. Период превращения был настолько печален и даже депрессивен, что он напрочь стерся из моей памяти. Сначала я был ребенком, потом я стал молодым взрослым, а затем года просто перестали для меня существовать. Сейчас я вне возраста, вне категорий.

      Детство кончилось в семнадцать. Я так за него цеплялся, так не хотел вылезать из своего маленького мирка, но когда это случилось, я как-то сам собой вышел в это серое пространство во всеоружии. Я был готов.

~Вам не победить, я уникален. Я силен и независим. Я лучше всех, никто не может сравниться с моим талантом, глубины моего воображения бесконечны и я могу добиться любой цели.~
 
                :::::

Продолжение

      Мне исполнилось семнадцать и я надел очки. Очки стали для меня словно переходом в другой мир. Нет, никаких банальностей про то, что через них я видел все иначе, просто они были символом каких-то перемен, и перемен серьезных. Вспоминая то время, я прежде всего думаю о мечтах. Мечта – свойство юности, теперь я это вижу. А тогда я был молод, влюблен и наивен.

~У меня есть девушка, очки и дурацкая прическа, а жизнь только начинается. Нет, даже не начинается, она «вот-вот начнется».~
 
      Я хотел быть чем-то вроде рок-звезды, актера и писателя в одном флаконе. В любом случае, я должен был прославиться, и к тридцати быть знаменитым и уважаемым человеком. Я действительно хотел этого. Кто, если не я, в конце-то концов?

      Сначала мои мечты были эфемерны. Они просто были. Затем они превращались в конкретные картинки в моей голове, от которых мне уже было никуда не деться.

~Я стою на сцене с гитарой, свысока смотрю на толпу людей, собравшихся в этом месте и в это время только ради меня. Я произношу пламенную речь, заученную наизусть, и мои интонации никто в мире не может повторить. Я сижу в домике с окном, выходящим на море, передо мной пишущая машинка и пальцы сами гуляют по клавишам.~

      Тогда я действительно считал себя лучшим. Хотя и не был самым сильным, самым умным или еще каким-нибудь «самым». Я просто был самым лучшим. Для себя и для девушки, которая была рядом и смотрела на меня так, как никогда больше не посмотрит никто. Даже она, двадцать лет спустя.

      Мы тогда не делали ровным счетом ничего. Просто жили. Мы жили, а жизнь все не наступала. Она была впереди. Столько событий, столько людей вокруг. Я не запоминал их лиц и имен, они менялись с такой периодичностью, что запомнить всех было просто невозможно. Черт возьми, может это и избито, но то были самые счастливые мои годы, а осознал я это много позже.

      У нас не было ни черта. Я, моя девушка, друзья. Мы были молоды и хотели жить. Где-то в промежутке между своими первыми двумя юбилеями я с родителями переехал в Москву, оставив старых знакомых разлагаться в прошлом. Я иногда о них вспоминал и почему-то жалел. Да, мне было жалко их, даже не нашего общения, а их самих. Казалось, что жизнь обходит их стороной. Моей стороной. Черт возьми, каждый день со мной что-то происходило. Я шел в институт, а оказывался в каком-нибудь баре с друзьями или отправлялся на выставку современного недоискусства, или бродил по магазинам с подружкой и покупал ненужные вещи.
 
~Мне как-то незаметно исполнилось двадцать. Я стал работать и курить, учеба больше не приносит мне удовольствия, и я наконец-то задумываюсь, а кто я, собственно, такой?~

      Мечты стали приводить к поступкам не сразу. Мне исполнилось двадцать, и у меня не было своей рок-группы. Попытки научиться играть на гитаре ни к чему не приводили, я только сбивал в кровь пальцы и продолжал не уметь.

      Потом я долго выпрашивал у родителей фортепиано. Они сопротивлялись. Надо сказать, очень яростно. Сын – пианист в доме – это чуть менее плохо, чем сын – скрипач. Не помню как, но мне удалось уговорить их. Денег тогда не было. Денег у нас никогда не было, поэтому мать просто нашла объявление в газете о том, что кто-то отдает пианино в хорошие руки.

      Отдавали их обычно чаще, чем забирали, поэтому мы с отцом приехали к тем людям, погрузили фортепиано в наш пикап, и я стал счастливым обладателем еще одного музыкального инструмента.

      Думаю, тогда во мне и проснулась тяга к писательству. На самом деле, эти два события едва ли связаны. Просто я много читал в тот период своей «вот-вот начинающейся» жизни. Детский страх перед книгами только отступил, и теперь я жадно пожирал произведения иностранных классиков. Наших – то я все еще боялся. Школьный учитель литературы привил мне отвращение к ним на долгие годы.

      «Я должен написать роман», - с этими мыслями я забросил фортепиано, взял ноутбук и сигареты и ушел на балкон. Балкон в родительской квартире был большой и светлый. Я садился на пол, закуривал и начинал стучать по клавишам. А через окна было видно зелень дерева, растущего под окном и крышу дома напротив.

~У меня отлично получается. Похоже, это мое призвание. Слова идеально подобраны, а сюжет достаточно свежий. Думаю, у меня выйдет неплохо.~

      Получалось паршиво. Я писал и писал, показывал друзьям, и друзья говорили что-нибудь вроде «о, круто» или «ты молодец», но я-то знал, что получается паршиво. Тот роман был так же плох и банален как все творчество двадцатилетних романтиков, не имеющих к тому способностей.

      До веры в свои актерские способности я так и не дорос, но на протяжении еще двух лет писал рассказы, плохонькие стихи и эссе. И еще тот незаконченный роман. Рукопись до сих пор пылится где-то на полке.

~Я снимаю очки. Я разбил их, но выбрасывать такую вещь слишком жалко. Это ведь не просто обрамленные куски стекла. Это мой символ. Символ того, что у меня была юность. И мечта. У меня была мечта.~

                :::::

      В то лето я закончил институт. Было много радостных людей, но, как по мне, праздник был грустнее похорон. Помню, как все бросали в воздух угловатые шапки, которые, по-моему, даже как-то назывались. Впереди была военная служба, а за ней долгожданная жизнь. «Вот тогда-то я и развернусь», - думал я.

~Она решает сама сбрить мне волосы перед отправкой на службу. 
- Ты больше не красивый, – говорит девушка, скорчив лицо в шутливой гримасе.
- Вот здесь еще осталось, - я указываю на клочки волос у себя на висках.
- Может, так оставим? – она смеется, глядя на импровизированные пейсы.~

      Армию я прошел легко. Хотя тогда бы я так не сказал. Это теперь я знаю, что армию я прошел легко. В основном служба заключалась в исполнении работы ради работы и поиске того, как этой работы избежать. Я не хочу вспоминать тот год, он не принес мне ничего нового, кроме лицезрения людской озлобленности. Не был я злым человеком, не мог просто так ударить кого-то. Скажу только, что там мне приходилось защищаться. Я бил не ради веселья, бил, потому что был вынужден.

~Я вернулся. У меня есть образование. У меня есть мысли и идеи. Пора бы мне начать жить.~

                :::::

Завершение

      Мы обручились. Это был радостный день, солнце висело уже высоко, когда мы вышли из храма, и кучи родных улыбались вокруг. Родными для нас были родственники и друзья. Я ума не мог приложить, что их так много. Было много. Сейчас и трети из них не осталось.
 
      Мы ненавидели тот день, если честно. Мы любили друг друга и ненавидели тот день. Играла плохая музыка, было много глупых пьяных людей с её стороны, которых я до того никогда не видел, но каждый считал своим долгом подойти и дать мне совет чуть ли не по поводу первой брачной ночи. Мои родители держались незаметно, словно им было плевать на происходящее. Но я знал, что им не все равно. Они обсудят это потом. Вдвоем. Мать расплачется от счастья, а отец улыбнется и обнимет её.

      Мы с ней терпеть не могли толпу и жались друг к другу, если вокруг нас оказывалось больше пяти человек, так что свадьба стала для нас испытанием. Помню, когда под утро последние энтузиасты среди гостей уснули или разъехались по домам, мы пошли в нашу комнату и упали на нерасправленную постель, мысленно умоляя, чтобы в нашей жизни больше не было таких дней.

                :::::
   
      Помню, как умер отец. Странно даже подумать об этом. Мне не было и тридцати, когда это случилось. Похороны мы решили организовать тихие и не приглашать плачущих женщин и серьезных мужчин, даже из числа родственников.

      Мы с матерью сделали это вдвоем. Она была так убита горем, что сил у нее ни на что не осталось, поэтому на меня легла организация, а мама плакала над отцовскими вещами.

      В назначенный день приехала бригада крепко сложенных мужчин из похоронного бюро, чьи услуги нам предложили, просто позвонив по телефону. Как мне объяснил один из рабочих, им сообщают из больницы о смерти человека и предоставляют телефонный номер, после чего они ненавязчиво объясняют убитым горем родственникам, что их компания самая лучшая и может организовать все по высшему разряду. Мы не стали сопротивляться.

      Я никогда и ни с кем не говорил об отце. При его жизни меня не часто о нем спрашивали, так что, отдавая дань сложившейся традиции, я просто пропускал вопросы о своем родителе мимо ушей.

      Мы похоронили его в прекрасном месте, чуть поодаль от общего кладбища. На пригорке, под кленом. Оттуда открывался жутковатый вид на могилы, но если лечь на землю и смотреть в небо, то видно было крону дерева, спускавшуюся почти до земли, и окружающую её небесную синеву.

      Я любил приходить к отцу. Я притащил на пригорок обточенный ветром булыжник и оставил его рядом с могильным камнем. Я ложился на землю, клал голову на этот булыжник и глядел на этот клен, и разговаривал. Разговаривал часами о том, что происходит со мной, и часто повторял, что я дурак, раз лежу сейчас у могилы и болтаю вслух о вещах, о которых не в силах был произнести ни слова где-то еще. Рассказывал отцу о работе, которая мне не нравилась, вспоминал, что мечтал стать кем-то, кем уже не стану, жаловался на глупые капризы жены. 

                :::::

      Прошло много лет. У меня были к ней претензии. Были в ней черты, которые мне не нравились. Но будь я проклят, если скажу, что не любил её. Она по-прежнему была моей женой. Я лишь хотел иногда бывать один. Совсем один.

~Мне просто нужно время. Время наедине с собой. Я никогда не спорю с ней, не хочу её обидеть. Я выписываю мысли на бумагу и оставляю их в ящике стола. Пусть там и остаются. Бумага создана для слов. Для этих слов.~

      Наверное, я был сумасшедшим тогда. Не замечал вокруг ничего, кроме белых листов. Я снова увлекся. Стал писать, словно тот двадцатилетний мальчишка, решивший, что сможет стать великим.

      Я вытягивал слова из воздуха и постоянно записывал. Ехал ли я на работу, лежал ли в постели или гулял с дочерью, которая пугающе быстро растет. Всюду дома валялись исписанные клочки бумаги. На одних было что-то забавное, на других – тоскливое, а на третьих такое, что и вслух произнести неприлично.

      А в какой-то из тех дней я нашел свои старые сломанные очки. Подумать только, столько лет прошло. Я был молод как никогда. Словно вернулось то время, когда у меня еще не было семьи, не было вечного долга перед родными. Я жил для себя. Жил, потому что хотел жить.

      Я был вдохновлен. Я снова стал идеальным. Для себя. Я никому не собирался отдавать свою жизнь. Мне было весело. В своей голове я был чертовой рок-звездой от литературы. Я был вдохновлен.   

      У нас случалось много скандалов из-за этого. А я смотрел в прошлое, затем в будущее и продолжал писать.

~Как эта маленькая женщина может занимать столько места в моей жизни? Я ведь просто хочу делать то, что мне нравится. Разве это плохо?~

      Однажды, когда я писал и не замечал её, она присела на край моего стола и сказала вещь, которую я, наверное, никогда не забуду.

      «Ты словно ребенок. Делаешь то, что захочется, - она расплакалась, и голос её стал срываться на крик. - Оставь это занятие. У тебя есть обязанности, у тебя есть семья. Умоляю, прекрати это. Забудь о творчестве и вернись уже в реальный мир!»

      Я вышел из себя. Наверное, в первый раз за свою жизнь я вышел из себя. Встал из-за стола, грубо выругался и замахнулся на неё ладонью. Её глаза округлились, она замолкла и вся сжалась, глядя на меня этими своими огромными глазами.

      Нет, я не смог её ударить. Никогда не мог. Я вышел из комнаты, накинул на плечи пальто, наспех обулся и выбежал из квартиры, захлопнув дверь. 

      Сентябрьский ветер распахивал на мне пальто, а я шел по улице и не знал, куда податься. Я вглядывался в лица людей, лица, уставшие от работы, от житейских проблем, и представлял, словно все они мне сочувствуют. Эти мысли меня забавляли, и настроение немного улучшалось.

      Я поехал к отцу, размышляя по дороге, как это глупо. Только подумать, единственный человек, который до сих пор меня понимает, давно мертв.

      Долго шел по кладбищу, пока не увидел вдалеке тот старый клен. Стоит как и прежде. А вот и могила отца, и мой булыжник. Эти два камня. Большой и маленький. Словно отец и сын под старым кленом. Я упал на колени и слезы как-то сами покатились по моим щекам.
 
~Думаю, нельзя так слепо гнаться за мечтой. Я ведь мог жить обычной жизнью, как жил раньше. Что же теперь изменилось?~

      Я смотрел на булыжник и плакал. Рука сама достала из кармана ключи, и я стал одну за другой выцарапывать на камне буквы. Когда с этим было покончено, я посмотрел на плод своих трудов и удовлетворенно улыбнулся. Я лег на землю и взглянул вверх, на дерево. Листья скоро совсем пожелтеют. Интересно, каково это, все время любоваться небом и природой? Я повернул голову к отцу и с гордостью произнес:

«Сегодня, папа, я высек свое имя на камне. Оно никогда не сотрется, никогда не потускнеет и не исчезнет. Я вписал его в историю».