Говорящая коза

Известного общественного деятеля, доктора психиатрии, автора нескольких книг по парапсихологии и эзотерике, а так же просто замечательного человека, Николая Францовича Григорьева, нашли сегодня утром, подавившегося борщом. Борщ запятнал его белую рубашку, пол, клавиатуру компьютера, на котором было открыто электронное письмо, которое мы приводим здесь, полностью сохранив орфографию и пунктуацию оригинала.

Уважаемый Николай Францович! Я долго не мог решиться написать к Вам, однако обстоятельства вынуждают меня это сделать. Мне порекомендовали Вас, как редкого специалиста, способного эффективно и непредвзято разобраться с возникшей у меня, весьма нетривиальной проблемой. Раньше мне никогда не приходилось обращаться к людям Вашей специальности, и, признаться честно, я испытываю некоторое смущение и даже трепет, но впрочем перейдём ближе к делу.
И так, начну с того, что вот уже на протяжении 7 лет я принимаю психотропное вещество декстраметорфан, с регулярностью примерно два-три раза в неделю. Использую я декстраметорфан, что называется, в рекреационных целях, то есть, попросту говоря, чтобы отдохнуть от своего одинокого существования. Моя работа связана с компьютером, заказы мне отправляют через интернет, и я практически не вижу людей, веду  скрытный и весьма размеренный образ жизни. С детства я рос боязливым, закрытым ребёнком, у меня никогда не было друзей, да и вообще, я всегда испытывал трудности при общении с людьми. Виной тому обстоятельства моего детства: в 2 года я лишился отца, после чего мать стала пить и подсела на барбитураты, я очень часто болел и потому не посещал детского сада, проводя свои дни с бабушкой, глухой на одно ухо и наполовину безумной. Она любила читать мне сказки Андерсона и Эдгара По, после которых меня преследовали галлюцинации, ночные кошмары и мысли о смерти. Но, вернёмся к теме моего изложения: декстраметорфан, несмотря на свою химическую близость к производным морфина, обладает совершенно отличным от опиатов действием – это связано с неспособностью его молекулы встроиться в опиоидный рецептор, и вместо типичного морфинного ступора дестраметорфан вызывает ряд специфических эффектов, который Вам, несомненно, знаком: это и диссоциативный эффект, и визуальные галлюцинации, ментальные искажения самого разнообразного рода, а так же полумистическое сигма-плато, вызванное воздействием данного препарата на сигмовидные рецепторы, функция которых до сих пор окончательно не раскрыта. Помимо всех этих прекрасных, и заслуживающих внимания свойств, декстраметорфан так же является и неплохим антидепрессантом, после каждого его приёма я ещё несколько дней ощущаю шлейф повышенной ясности мышления и увеличение работоспособности. Кроме того, следует отметить, что изменённое состояние сознания позволило мне по-новому взглянуть на многие мои представления о себе и о мире, и даже отчасти помогло разобраться с некоторыми проблемами, корни которых уходят глубоко в детство. Я провёл много часов в диссоциативных состояниях, созерцая собственный психический ландшафт, раскрывающийся с невероятной ясностью и быстротой.  Проводя параллели с моей работой (я программист), можно сказать, что мне раскрылись коды моего сознания, я получил возможность детально изучать и редактировать самого себя, ощущение невероятной власти над своим умом и чувствами переполнило меня, и не покидало несмотря на довольно длительный стаж потребления. Да, я нашёл себе музу, я был обновившимся и чистым, декстаметорфаносодержащие сиропы были бальзамом для моей несчастной души.
Инструкция по применению сообщает, что препарат на 40% выводится с мочой в неизменённом виде, однажды это заинтересовало меня, и я решил подвергнуть мочу, собранную в течении недели, химической экстракции. Был получен желтоватый кристаллический горький порошок, очень схожий с основанием декстраметорфана, я отмерил себе дозу приблизительно 200 милиграмов, и немедленно выпил. Эффект наступил несколько раньше чем обычно, и оказался значительно сильнее, чем я ожидал. Однако, это не был эффект декстраметорфана. Зрачки сузились, дыхание стало поверхностным, по моему телу разливалось приятное тепло, а в голове не осталось ни одной мысли. Это был полноценный опиатный приход. Мне стало интересно, и я продолжил экспирименты с экстракцией этого  вещества. Оказалось, мой организм каким-то неведомым образом преобразовывал декстраметорфан в сложную смесь опиатов, свойства которой, после нескольких опытов с ацетилированием и кипячением в присутствии азотной кислоты, мне удалось усилить до убойной силы и продолжительности действия. Я не буду приводить здесь полное описание этих реакций, на тот случай, если моё письмо попадёт в руки недобросовестным людям, которые решатся повторить мои изыскания. Полученный мною опиоид, а точнее смесь опиоидов, отличалась крайне низкой дозировкой, так что после каждого декстраметорфанового трипа я имел как минимум четыре сильные дозы опиатоподобного вещества.
Не знаю, жажда ли наживы взыграла во мне, или тяга к приключениям, но спустя совсем немного времени меня посетила идея куда-нибудь сбыть получившийся у меня продукт. Найти покупателя орфина было не так уж и просто, однако я справился с этой задачей, найдя на анонимном форуме о психотропах несколько человек, готовых купить у меня вещество. Оплата производилась на мой электронный кошелёк, после чего я зарывал где-нибудь пакетик, и отправлял клиенту карту, с крестом в том месте, где зарыт клад. Несколько месяцев всё шло по отработанной схеме, пока я не почувствовал боль в пояснице. Дело в том, что стремясь удовлетворить постоянно растущие запросы своих клиентов, я начал потреблять гораздо больше декстраметорфана, превратив тем самым свой организм в фабрику по производству опиатов. У меня заболели почки. Я продолжал закидываться, гонясь за прибылью, не щадя себя – мне хотелось поскорее приобрести новый ноутбук, от таких объёмов наркотика мой мозг начал давать сбои, мне стало труднее работать, и я практически не спал по ночам, перегоняя через себя огромные объёмы декстраметорфана. Долго так продолжаться не могло, и однажды, когда я обнаружил себя в четыре часа утра в шлёпанцах и халате на голое тело, ждущего открытия продуктового магазина с бабушкиной авоськой в руке, я решил сказать себе стоп. Хватит с меня. Однако мою электронную почту продолжали осаждать мои лишившиеся доз клиенты, да и мне самому не хотелось терять такой источник дополнительного дохода – и тут меня осенила идея. В общем, я купил себе козу.
Она была молода, и приучить её к жизни в городской квартире не составило особого труда. Сложнее дело обстояло с тем, для чего собственно была куплена коза – поначалу влить в животное приторно-мятный сироп было не так-то просто. Однако, вскоре она привыкла и к этому. Я сильно привязался к ней, ведь это было единственное живое существо, с которым я контактировал, я начал называть её Зоя, что означает «живая».  Так из живой нарколаборатории моя коза превратилась в подругу, она стала самым близким мне существом, и я мог часами смотреть в её умные, всё понимающие глаза, когда она отходила от очередной дозы декстраметорфана. Я водил её на поводке по паркам, покупал ей нежнейшую пекинскую капусту и укладывал её спать на своей кровати. Я так привык к теплу её тела рядом, что теперь, когда её нет, я не могу заснуть – кровать стала без неё слишком большой и холодной. Возможно, Николай Францович, Вы осудите меня, однако я обязан упомянуть об этом обстоятельстве. В общем, однажды, когда Зоя находилась в состоянии сильной диссоциации, у нас с ней произошла интимная связь. Она лежала в моей постели, едва шевеля копытами, под полутора граммами декстраметорфана. Я был под меньшей дозой, и лежал, обнимая её и наслаждаясь музыкой Вагнера, игравшей из колонок. Внезапно, некий порыв охватил меня, я скинул с себя одежду, и прижался к её тёплому, покрытому шерстью телу… она была такой мягкой и податливой, на особо сильные толчки она отзывалась тихим «Ме-е-е-е», и настолько полно я чувствовал тогда её тело, что, казалось, я готов был раствориться в её присутствии навсегда. Под яростное крещендо вагнеровского Заратустры я разрядился в неё, и, обессилев, погрузился в наполненный диссоциативными искажениями пространства сон. После этого я уже не мог относиться к Зое как к простому животному. Наши дни проходили как обычно – мы закидывались сиропами, слушали классическую музыку, смотрели фильмы… Но между нами протянулась тоненькая ниточка необъяснимого, иррационального чувства, которое, должно быть, погубило меня…. Поймите, Николай Францович, я очень одинокий человек, и я настолько привязался к козе, что она стала для меня целой вселенной. Она была моим другом, сестрой, любовницей… Теперь моё сердце – открытая рана, когда она умерла, я не смог совладать с отчаянием, и я принял все запасы наркотиков, хранившиеся в моей квартире – но всё без толку, я очнулся через два дня, весь в собственной рвоте. Я не могу больше плакать, моя жизнь потеряла всяких смысл. Ведь у меня теперь нет никого и ничего. Осталась только ноющая, противная боль. Но продолжу своё повествование – и Вы сами всё поймёте.
Я любил её, страстно и нежно. И меня совсем не удивляет тот факт, что я обнаруживаю в обычной козе богатую и насыщенную эмоциональную жизнь. Для меня это было нормой, это было в порядке вещей. Допускал ли я, что коза обладает разумом, способностью рассуждать и анализировать, совсем как человек? И да, и нет. Я настолько очеловечил её в своих мыслях, что не удивился бы, заговори она со мной. Однако, случилось нечто, заставившее испытать меня чувство глубочайшего шока, пошатнувшее основы моей реальности.
В тот роковой день мы с Зоей приняли почти по грамму декстраметорфана. Мы лежали в приглушённом свете ночника, и я созерцал образы световых всполохов, сверкающих волокон и рваных наплывов. Пространство перетекало амёбными кляксами, резкие переходы сумрачной шероховатости льнули у тёмному, окружённому лентами интерферентных узоров ядру. Мы с Зоей лежали в обнимку, пока разум мой носился по мягким коридорам. Когда действие вещества пошло на спад, мы занялись сексом. Коза тихонько блеяла, классическая музыка вибрировала и растекалась вокруг, мы сношались несколько часов подряд, как вдруг она повернулась ко мне, и во взгляде её прямоугольных зрачков я прочитал нечто такое, что заставило меня почувствовать, будто мой мозг проткнули толстой, и нестерпимо холодной иглой. В глазах козы был разум. Чёткий, холодный, острый, и абсолютно нечеловеческий. Я впал в ступор от неожиданности и некоего недоумения или испуга. Наконец, совладав собой, я позвал её «Зоя?», пространство всколыхнулось, и в моём мозгу раздался тихий голос, лишённый каких быто ни было интонаций. Она обращалась ко мне, и это было нестерпимо странно… Это почти не было оформлено в слова, скорее безмолвное знание, проникающее в меня со всех сторон. Далее я перескажу рассказ Зои.
Ты думал, друг мой, будто бы я обычная коза. Что ж, так оно и было, до определённого времени. Но теперь я обрела разум – не могу сказать, что было тому причиной, вещество, которое ты даёшь мне, или твоя любовь, мощным потоком изливавшаяся на меня в последние месяцы. Одно я могу сказать точно – быть разумным не так уж и уютно, первое время я ужасно недоумевала, пытаясь понять кто я, и откуда я взялась. Пробуждение разума – крайне мучительный и непростой процесс. Но мне всё же удалось смириться с постоянным процессом анализа действительности, с сомнениями и даже с невероятным, практически невыносимым осознанием собственного бытия и его бренности. По сравнению с этим тот факт, что я, возможно, первая и единственная в мире мыслящая коза, меркнет, и кажется не совершенно незначительной деталью. Каждое разумное существо, не важно, будь то коза, человек или божество, находится прямо на краю ужасающей бездны собственного бытия, а эта бездна, в свою очередь, граничит с не менее пугающей бездной небытия, так что все мы, хотим мы того или нет, ведём своё существование между двух пугающих своей непознаваемостью бездн. Но не буду утомлять тебя бесплодными умствованиями. Осознав себя, как мыслящую единицу, перейдя из состояния объекта в состояние субъекта, я задумалась – а что же я могу? Оказалось, не так уж и много. Я даже не могла общаться с другими разумными существами, оказавшимися представителями чуждого мне биологического вида. И только ты, одним своим присутствием, не давал мне совсем зачахнутьи погрузиться в депрессию. В твоих глазах я всегда видела понимание, и хотя мы не могли общаться с тобой на твоём языке, я чувствовала между нами невидимый мостик, и это вселяло в меня надежду. Надежду на то, что контакт между двумя представителями разных видов всё же возможен, и рано или поздно будет установлен. Под воздействием психотропного вещества я часто испытывала состояние  выхода из тела, и воспринимала это сначала исключительно как забавный, но не имеющий никакой практической ценности феномен. Однако, спустя некоторое время я поняла, что способна проникать в суть вещей и воспринимать информацию из твоего мозга напрямую. Постепенно я начала создавать семантическую карту твоего сознания. Это было непросто – ведь вы, люди, живёте в совершенно иной вселенной, чем козы. Почти полтора месяца ушло у меня на то, чтобы научиться распознавать и сопоставлять твои паттерны мышления со своими. Эмпатия немало помогла мне в этом. Параллельно я изучала возможности перемещения вне физического тела, и возможность получения информации таким способом. Я стала встречать души других таких путешественников, и вступать с ними в общение, что очень сильно мне помогло. Именно там я встретила человека, который стал моим наставником и проводником в мир человеческой души.
Это был йог или брамин, а может быть и не брамин, а просто духовный искатель, изучающий Веды. Он очень интересовался вопросом, в чём смысл всего. Он ночами не спал, корпел над священными текстами, выискивая в них хоть что-нибудь, способное подтолкнуть его к пониманию абсолютной истины. И, однажды, он решил погрузиться в камеру сенсорной депривации – ванну, заполненную раствором английской соли, приблизительно совпадающим по температуре с температурой тела. В неё не проникает ни свет, ни звук, и после нескольких минут изоляции в такой ванной, сознание начинает раскрываться, и перед ним предстают неведомые доселе глубины. Этот искатель много часов провёл, плавая в тёплой воде, прежде чем научился отделяться от тела. И однажды, войдя в состояние глубокого самосозерцания, он вышел за пределы себя, и мы встретились в какой-то странной прослойке между миров, с тех пор я начала сопровождать его практически во всех внетелесных полётах. Вместе мы достигли множества миров, побывали в самых невероятных вселенных, однако смысла всего брамин так и не постиг. Однажды он решил погрузиться в ванну под смесью кетамина и ЛСД. Смастерив хитрое приспособление, позволяющее ввести вещество внутривенно, когда он будет лежать неподвижно в солёной воде, он погрузился, мысленно сконцентрировался на вопросе, и его дыхание  стало замирать под обратный отсчёт… Ноль… Пуск…
Меня разорвало на клочки зрения, слуха и осязания вместе с ним. Все чувства переплелись, многократно усиленные и усложнённые, на мгновение я ощутила, будто бы на меня смотрит нечто огромное и древнее, и мне стало очень не по себе. А потом моё индивидуальное я прекратило своё существование, растворившись в потоке восприятия брамина в камере сенсорной депривации, который переживал процесс жизни мириад существ. Он становился бактериями, амёбами и простейшими одноклеточными организмами. Он был червями, мхом, плесенью, папоротниками и плаунами. Он стремительно пронзал собою эпохи, геологические эры сменяли друг друга в головокружительном калейдоскопическом танце. Был он древними ящерами, своими гулкими шагами попиравшими молодую земную твердь, и осторожными тараканами в каменноугольных лесах, и странными цветами безумных расцветок, глядящими на древнее солнце. Он был моллюсками, рыбами и медузами, он струился сквозь время и пространство, развиваясь вместе с развивающейся биологической жизнью. Он был первыми млекопитающими, ещё яйцекладущими, он охотился на мамонтов с дубинкой в руке. Это он изобрёл огонь и колесо, отпечатки его ладоней украсили собой стены древнейших пещер человечества. Он был древними египтянами и вавилонянами, он водил народ зраиля по Аравийскому полуострову, он изобретал письменность, он истреблял племена и народы, и был этими народами. Он был всеми людьми. Пройдя через безумную свистопляску двадцатого века, он не остановился, а будто бы только набрал ускорение. С жёстким рывком мы ворвались в будущее, и меня озарила багряная вспышка. Солнце угасло. Но человечество словно вирус, распространялось по мирам. Я не буду рассказывать тебе миллиардлетнюю историю экспансии разума в космос, историю войн, генетических преобразований, неузнаваемо изменивших облик мыслящих существ, не буду рассказывать о том, как разум научился копировать себя на макромолекулярные ячейки кристаллического углерода, и вся Вселенная была превращена в один огромный, осознающий квадриллионы процессов мозг. Но, в тот бесконечный миг, когда интенсивность разума достигла апогея, всемирный мозг задал себе вопрос: «А что, собственно говоря, происходит? И зачем?  В чём смысл всего?». Вся предшествующая этому вопросу вселенная была лишь эхом этого великого, вечного мига. И когда всеохватный разум, превзошедший самого себя, задал самому себе этот вопрос, пустота разверзлась, и хлынул Хаос, клокочущий, безумный, жуткий. А после заполненное Хаосом бесконечное пространство разрезал ослепительно яркий свет, и небо взорвалось рокотом, в котором можно было разобрать слова «Вылезай! Коля, вылезай из своей бочки, суп стынет!» Прошли целые эоны, и не знаю, сколько кальп лет спустя, брамин, а может быть и просто духовный искатель, понял, что его мама наварила борща, и сумела открыть массивную дверь его изоляционной камеры. «Коленька, вылезай, а то отощаешь совсем с экспериментами со своими. Бледный то какой! Одевайся, я тебе борща наварила.» И духовный искатель Коленька вылез из камеры изоляции, и пошёл есть борщ. Вокруг хлопотала его мама, борщ был вкусный, наваристый и с фрикадельками, и Коля решил в камеру сенсорной депривации больше не лазить, и смысл всего не искать.
На этом месте Зоя взяла паузу, вздохнула, потрясла ушами, и, переменив положение копыт, продолжила.
Поставь мне Реквием, дорогой. Я осознала, что жизнь не имеет смысла, что весь космос – глупая и неуместная шутка. Я не хочу больше в этом участвовать. (Пока я ходил включать Реквием, в копытах козы оказался мой пистолет – где она только его нашла? Спокойным голосом без всяких интонаций льющимся со всех сторон, она продолжила):
Я научилась обращаться с твоим пистолетом. Где ты его прячешь, догадаться было несложно, ведь я чувствую и знаю каждую из твоих мыслей. Впрочем, не только даже твоих. А знать все возможные мысли – это невыносимо тяжело. Я оставляю этот мир, так и не ответив ни на один поставленный передо мной вопрос. В конце концов, я ведь всего лишь коза, пусть и ставшая разумной в результате приёма психотропных средств. Я хочу, чтобы меня кремировали, а мой прах был развеян над Невой.
Прогремел выстрел.