Последнее преступление против природы

Заря на восточном горизонте еще едва начала заниматься, распыляя по небу яблочно-розовый перламутр. Ночная синь все уступала и растворялась в хрустальном утреннем воздухе, так дивно звенящем от любого движения. В предрассветной прохладе пробуждающаяся природа дышит как-то нежнее и отдает все свои ароматы в немного зябкий простор без остатка, до последней капли, наполняя всё бытие чувством той чудесной, едва уловимой грани между реальностью и волшебной сказкой. Первый луч солнца стремительно и победоносно вырвался из-за линии горизонта, огненным мечом рассекая слоистый туман. «Земные облака» тут же начали таять и отползать в низины. Роса на листве заиграла, блестя и переливаясь восхитительным сочетанием разноцветных сияний. Легкие розовые облака, очерченные золотой краской, задумчиво парили в небесах, пытаясь там найти ответы на главные вопросы земной жизни. Свежий, бодрящий аромат умытой зелени будил, звал за собой. Немного сонные деревья, будто жмурясь от яркого солнца, тянули вверх ладошки.
Лишь первые лучи солнца коснулись окон дома, стоявшего на окраине деревни, дверь с легким скрипом отворилась. Из дома показался высокий мужчина с каштановой шевелюрой. Узкие губы были сжаты, а темно-карие глаза его, всегда живые, проницательные и можно даже сказать пронзительные, сейчас выглядели сонными и щурились от солнечного света. Арсений вышел на крыльцо. Зевнул и потянулся, вдыхая кристальную свежесть раннего утра.
Все вокруг полнилось разнообразными звуками. Вовсю щебетали и серебристо заливались мелкие птахи. Бойко, задиристо, с пылким задором горланили петухи, стараясь перекричать друг друга. Где-то на другом конце деревни встревоженно лаяли собаки, выражая тем самым свое недовольство из-за того, что их потревожили. Над крышами некоторых домов легкими облачками струился полупрозрачный дымок с ароматом свежевыпеченного хлеба.
Еще раз зевнув, Арсений бодро направился через весь двор к бочке с водой. Зачерпнул пригоршню хрустальной ледяной воды и начал умываться. После теплой постели холод обжигал кожу. Закончив умывание, Арсений зашел в дом и стал одеваться, после чего он почти с отцовской любовью взял ружьё.
Охота… для него охота была не способом развлечения, не увлечением. Нет, она занимала гораздо большее место в его жизни. Это была его безумная любовь, сумасшедшая страсть. И не было для него большего удовольствия, чем долго, забыв про усталость, несмотря на непогоду, пренебрегая болью в ногах, бродить по влажному сумрачному лесу, улавливать чутким охотничьим ухом нужные ему звуки, выхватывать зорким орлиным взглядом из всего великолепного лесного разноцветья малейшее движение, выдающее чье-то присутствие. А потом, затаив дыхание. С замирающим сердцем без малейшего шороха достать ружье… Медленно, чтобы не привлечь к себе внимание и не спугнуть, прицелиться… И в тот момент, когда сердце бешено колотится и готово выскочить из груди, кровь стучит в висках, а дыхание перехватывает, он наконец жмет курок… Охота была важна для Арсения исключительно как процесс, как занятие. Его не интересовала добыча, хотя и ценнейших трофеев у него было немало. Лишь сама охота, как явление. И все.
Закинув на плечо ружье, Арсений вышел из дома и направился к лесу. Быстро перейдя росистое поле, благоухающее и обволакивающее своими сладкими, терпкими и свежими  ароматами, причудливо переплетающимися и создающими неповторимую, необыкновенную симфонию запахов; он вошел в лес, стряхивая с одежды алмазные капли. Узкие косые лучи пробивались сквозь шелестящие кроны деревьев и золотыми нитями связывали небеса с землей, пронизывая столбами сияющей пыли лесное царство. Влажный сумрак дышал умиротворенным спокойствием. Птичьим языком говорил лес. Звонко и переливчато плыла песня ввысь к небесам, как единый гимн всему живому. Дурманяще пахло смолой, которая янтарными слезами горела на медных стволах нечасто встречавшихся тут сосен, подпиравших небосвод и задевавших своими вершинами белые мохнатые облака. Мягкий мох вперемешку с иглами и прошлогодней листвой необыкновенным ковром устилал землю, приглушая звуки шагов.
Арсений вышел на просеку. Несколько лет назад тут рубили деревья. Те-перь же некогда голые пни приоделись густой порослью. Залитая уже взо-шедшим солнцем зелень будто светилась изумрудным светом.
Неожиданно на противоположной стороне просеки листья чуть заметно колыхнулись, и это не укрылось от орлиного взгляда охотника. «Хорошо, что ветер дует оттуда ко мне, - пронеслось в голове Арсения. – Кто бы там не был, он меня не почует». Вдруг раздался треск ломающихся веток, и из-за кустов появилась огромная медведица орехового цвета. Шерсть на ее покатых боках была длинной и густой, яркого насыщенного цвета. При движении она отсвечивала ослепительным отливом. «Медведица?! Тут? В этом лесу? Это невозможно, но…» И охотник с замирающим сердцем притаился за нежно-зелеными кустами. Переведя дух, стал прицеливаться. Мгновение, еще мгновение, еще и еще.… Где-то стучал по дереву дятел, а стук сердца вторил ему. Арсений прищурился, его зрачки сузились. Он затаил дыхание и нажал курок… Почему-то непривычно громко грянул выстрел. Резкий запах пороха неожиданно перебил все ароматы летнего леса. Гулкое эхо всколыхнуло деревья, и, казалось, лес содрогнулся от ужаса. Или охотнику всего лишь показалось это? Испуганные птицы взметнулись в лазурную высь небес. Словно стон прокатилось гулкое эхо над кронами. И все смолкло. Гробовая густая тишина, которую ничто не в силах разорвать, объяла лес. Птицы притихли, и даже ветер перестал шевелить ласково шепчущуюся листву. Арсению было не по себе. У него внутри творилось что-то непонятное. Ощущения той радости, которая всегда появлялась в подобные минуты, почему-то не было. Грудь сжималась грязно-серой пустотой.
Арсений стал подходить к своей добыче и возле медведицы увидел маленького медвежонка. Толстенький карапуз был удивительно похож на ребенка. В воздухе стоял металлический запах крови. Охотник почему-то ощущал этот привкус во рту. Медвежонок растерянно нюхал рану матери и тыкался мордочкой в густую и еще теплую шерсть. Он не обращал никакого внимания на человека, который стоял рядом как вкопанный. Детеныш трогал мать лапой, толкал носом и тянул зубами за ухо, но она не вставала. Навсегда застыв в неестественной позе, она больше никогда не поднимется, никогда не пройдется со своей малюткой по залитой солнцем поляне… Медвежонок не понимал, что это за двуногий головастик, что означает этот громкий неприятный звук. Он не знал, почему его мама, такая сильная и большая, неожиданно упала, закрыв глаза, и не отзывается, когда он зовет ее. Но звериное чутье подсказывало, что произошло нечто ужасное и неисправимое. Он бесстрашно посмотрел на человека с внимательной строгостью и бессильным укором. Глаза этого маленького беззащитного медвежонка были большими, немного наивными, карего цвета. Как два океана плескались они болью и обидой, страхом и непониманием, укором и ужасом. И эти выразительные детские глаза застыли в пристальном взгляде с немым вопросом «зачем?».
«Как я… тогда… весной сорок третьего, когда немец по мамке очередью из автомата… Сирота… как я… А сейчас я сам как фашист… Зачем? Зачем я это сделал? Зачем я вообще этим занимаюсь?» - неожиданной молнией сверкнуло в голове человека. Его трясло. Дрожащие руки выронили ружье. Стукнувшись о выступающий корень, глухим вздохом разорвало оно упругую тишину. Душа болела. Арсений чувствовал это физически. Казалось, что с сердца снимают каменный налет. И теперь оно, незащищенное, очень тонко чувствует каждое прикосновение к нему.
«Боже! Что я творил? Я не понимал, что делал, не думал об этом, не осознавал. Как я мог? Как я мог?! Она же… живая… была… она же… МАТЬ…  Она  дышала, как дышу сейчас я. И сердце ее еще несколько  мгновений назад билось подобно моему… А теперь… она убита, мертва. Глупое развлечение... Но как убийство может быть развлечением? Я человек. Человек? Человек призван создавать, а не разрушать. А я несу смерть… Прости, прости, прости… У кого мне просить прощения? У кого мне его вымолить? Как искупить преступление?»
И он, ломая ветки, бросился в бреду бежать прочь от места ужасного, но теперь последнего – он это точно знал – преступления против природы.