Коро-ле-ва

     За пыльным трамвайным стеклом мелькало пасмурное утро. Пассажиры трамвая по-утреннему вяло (словно не желая стряхивать с себя остатки недавнего сна) покачивались на разухабистых рельсах. А молодой программист Максим Пузырёв и вовсе чуть не спал. После недавнего студенчества он не привык ещё к ранним поездкам на службу в другой конец города. И потому был хмур, что, впрочем, вполне соответствовало вагонной атмосфере.

     Но вот чудо!

     На одной из остановок в дряхлый вагон впорхнула жар-птичка с лицом и фигурой «мисс Вселенной»; тут и глаза, как омут, и губы, как вино, и грудь, как магнит, и талия, как.., но речь, собственно, не о том; вмиг посветлело, сами собой расправились плечи Максима, и даже унылая болтанка обрела самый что ни на есть первостепенный смысл, потому как позволяла будто невзначай обозреть потрясающее видение. Максим скользнул по «Вселенной» взглядом – и тут же повернулся к окну, словно и не интересуясь вовсе залётной богиней. Хотя отвернуться от волнительного рельефа стоило ему немалых усилий, о чём свидетельствовало учащённое биение левой части груди. Тут уж ничего не поделаешь: красота – есть красота, а если к ней добавить ещё свободу Максима от брачных уз, то не стоит и упоминать о его величайшей заинтересованности во внезапной соседке.

     Максим всем был хорош: и мужественным взглядом, и косой саженью в плечах, и модным костюмом, и потому часто ловил на себе загадочные девичьи взгляды. Но наряду с этим обладал и недостатком: он был напичкан этикетом, как придворная фаворитка давно минувших дней, и потому не мог позволить себе неприличного разглядывания в общественном месте прекрасной феи. Однако от её близкого присутствия в нём разыгралась неуёмная фантазия; его обволокло облако миражей.

     Обычно при виде хорошеньких женщин мало-мальски искушённые мужчины сразу стремятся к конечной цели, пытаясь проскочить хлопотную стадию ухаживания. Правда, женщин такая неприкрытая целеустремленность почему-то не устраивает, иначе к чему бы им строить из себя неприступные крепости, взять без штурма которые нельзя. Но Максим был далёк от мыслей о физиологической штурмовщине. И вообще, как человек воспитанный, он фантазировал одухотворенно и расплывчато. Что-то нежное вдруг выплыло из закоулков души, приятно щекотнуло в груди, и даже ласково посмотрело в глаза. Затаив дыхание, он искоса взглянул на изящную кисть девичьей руки и увидел, что её безымянный пальчик чудеснейшим образом не закован в обручальное золото. Это придало новый импульс его воображению... У беломраморных ступеней при входе в храм торжественно зазвучали аккорды органа, вскипела пена венчального наряда, послышался даже влюблённый шёпот, обрамленный кружевами пеньюара, пахнуло семейным счастьем...

     «Она же может сойти и навсегда исчезнуть!» – грянула вдруг жуткая провидческая мысль. И Максим, сконцентрировав волю, отважился на решительный шаг. Он безжалостно уложил на лопатки этикет, который ещё как-то позволителен был в эпоху грядущего коммунизма, но оказался ни к чёрту не пригоден в реформаторские времена. Стараясь не выказывать взволнованности, он повернулся навстречу судьбе. И тут только заметил, что прекрасная незнакомка пытается незаметно так… позавтракать. В руках её не было бутерброда, но можно ведь понемногу отщипывать и из сумочки, подумал он.

     Этот вновь возникший рубеж он нарушить не посмел: нельзя же смущать незнакомую женщину. «Бедняжка, не успела поесть по-человечески. Наверно, вчерашний пирожок у остановки... а тут трамвай... Всё на бегу, всё урывками. Сумасшедшие времена!» – участливо размышлял Максим, терпеливо ожидая, когда незнакомка справится со злосчастным пирогом. «Вот негодяи! Подсовывают – не прожуёшь… Ну ничего, скоро я окружу Вас заботой, и не прорвутся сквозь нее никакие пирожки», – подумал он в адрес бедолаги.

     За окном проплывали городские кварталы. Трамвай со скрежетом замедлил свой вихляющий бег у очередной остановки. Максим занервничал. Проклиная этикет и недобросовестную кулинарию, он придвинулся поближе к захватывающей дух женщине. И в тот самый момент, когда он набрал полные лёгкие воздуха, чтобы произнести судьбоносные слова, губы незнакомки, цвета утренней зари, приоткрылись, и меж ними вздулся белый пузырёк. Он в миг вырос до размеров пинг-понговского шарика, лопнул, и обвисшие лохмотья тут же спрятались в пьянящих зарницах. Это было настолько неожиданно, что вступительное слово, сорванное с языка напором воздуха, заметалось во рту и медленно просочилось сквозь зубы негромким шипением. В голове то ли щёлкнуло, то ли дзенькнуло. И в следующий миг Максим понял, что с таким звуковым сопровождением рушатся радужные иллюзии. А вместе с иллюзиями улетело куда-то и предчувствие перемен. С великолепных форм незнакомки схлынула божественная таинственность, и вагон вновь заполнился обыденностью и скукой.

     Максим разочарованно повернулся к окну, размышляя о том, что чудеса бывают на балах, на карнавалах, а в трамвае... Он доехал до нужной остановки и не заметил даже, где сошла красотка, едва не одарившая его счастьем.