Мост у Серой реки

Деймин жил только Надеждой – единственной своей путеводной звездой, которая могла согреть его охваченную льдом душу. Иногда ему казалось, что он чувствует, как сердце медленно наполняется холодным ядом безразличия ко всему на свете. Он уже ничего не хотел кроме этой отчаянной тоски, поэтому все чаще и чаще возвращался на каменный мост и плакал долго и навзрыд, или медленно и тихо, слезы не спеша стекали по замерзшему лицу. Деймин глотал их, ощупывая пальцами прохладные серые камни, и думал об их соленом вкусе. Глядя на бурые пятна на перилах, он вспоминал, и боль пронзала его сердце иглой, этой смерти он не мог простить сам себе, это была его глупость. Но всматриваясь в мутные воды зловещей реки, в которых не осталось ни следа от былых трагедий, Деймин видел лицо Суари, его темные печальные глаза, молча умоляющее о помощи и прощении. Но Деймин никак не мог простить. Никак не мог простить Суари за то, что он оставил его одного наедине со своей тоской.
Зачем он ушел?
Зачем оставил его одного?
Единственной подсказкой было письмо Суари, посланное так давно, что адрес отправителя был потерян, стерт. Он исчез, словно его и не было никогда в этом мире. Деймин доставал из кармана сложенные потертые листки, написанные дрожащей рукой, и читал, читал снова и снова.
«Мы сидели с другом, и он как всегда начал расспрашивать меня о плене. Это безумно раздражало меня, и по  обыкновению я решил  игнорировать любые вопросы, и делать вид, словно ничего не слышу и даже улыбаться, словно меня это ничуть, не трогает. Я так делаю, потому что такая реакция сильно ему не нравилась, он хотел увидеть боль в моих глазах, услышать крик, что я не буду об этом говорить и конечно в итоге получить пару откровений. Но когда я молчу, он дико беситься и потом уходит  разочарованный.
- Я понимаю, тебе было плохо, - начал он.
Я промолчал.
- Я представляю себе, что ты чувствовал.
Эта фраза почти вывела меня из себя, но я сдержался и опять промолчал. « Что он может понимать! Что может представить себе из того что случилось со мной на самом деле!?»
- Мне, кажется, что это конечно плохо, но в жизни всё гораздо хуже, вот мои проблемы…-  говорил он гнусным  тихим голосом.
 Я вскипел.
- Что ты несёшь! То, что я пережил ни в какое сравнение не идёт с твоими жалкими жизненными неурядицами!
- Я понимаю, - повторил он, – но…
- Ты себе не представляешь! – закричал я.
- Тебе было больно,- сказал он равнодушно.
- Да,– ответил я почти шёпотом. – Это была боль. Боль - застилающая глаза… Боль - уничтожающая ощущение времени и пространства. Боль - тянущаяся, режущая, хлёсткая. Боль – бесконечная, мучительная, жаркая и ледяная, пронзающая. Это была боль со вкусом крови и блевотины, со звуком ломающихся костей и ударов плетью  о человеческую плоть.  Бывало, что мучители вставали перед моими глазами и спрашивали что-то, но я молчал. Они думали, что могут напугать меня и заставить, опять чувствовать эту боль, но я не боялся их. И я не боялся той боли. Потому что это было не хуже чем то, что происходило со мной, когда они уходили.  Я оставался один на мокром  вонючем полу камеры, грязном и скользком.  Некоторое время я лежал, и моё тело дрожало от холода и увечий, а раны мои кровоточили и пульсировали.… Но потом наступала Тьма!  Она поднималась из углов, поглощая обычную темноту человеческого мира. Постепенно она поглощала и меня.…   Тьма, Мрак и Пустота заполоняли всё вокруг и проникали в моё тело через открытые раны, и смешивались с кровью, и пробирались в самое сердце.… Тьма была настолько непроницаема, что выдавливала  мои глаза из глазниц. Она понемногу багровела и раскалялась и из невыносимого холода  бросала меня  в адский огонь.…  И багровый демон шептал на ухо, что мне никогда не выбраться отсюда, и что он никогда не оставит меня.… Даже, если я умру в этой камере, он спрячет мои кости, чтобы их не смогли захоронить, и будет терзать меня, пока они не превратятся в прах.… И много ещё говорил мне…. Об одиночестве…. И слёзы душили меня и заливались мне в горло, и я захлёбывался ими, и не мог остановиться.  Я ждал, и я надеялся, что придут мои мучители и снова приведут меня в сознание своими пытками. Но они не приходили. И демон продолжал шептать. … Он просил и уговаривал меня убить себя!  Тогда  всё прекратилось бы, но мне, казалось, что если я это сделаю то, он навсегда останется со мной и будет мучить и терзать мою душу вечно. Он шептал мне, что никто в этом мире не любит меня! И никогда не полюбит. И что нет смысла жить на земле такому человеку.… Тогда я ощущал Боль!  Несравнимую с земной болью.…  Демон продолжал шептать. И не было никакого спасения. Эта мука длилась вечно и беспрерывно. Демон продолжал шептать, обдавая меня пламенным дыханием ада. Багровый демон пел мне и разрывал мою душу этим адским пением.
Идём со мной. Прошу идём.
 Я покажу, что будет после жизни.
 Среди могил, что дремлют чутким сном,
 Не оставляй меня своей молитвой.
 И это никогда не прекращалось. Это до сих пор длится….  Багровый демон стоит за моей спиной и шепчет…прямо сейчас…
На моих глазах выступили слёзы.
- Вот, видишь я плачу, но что тебе мои слёзы?
Демон не ответил.»


Деймин не находил ответа в письме ни на один из своих вопросов, а они словно осы жалили его, заводя в тупик снова и снова. Будто он метался по каменному лабиринту, и каждый его проводник, которому он начинал верить, бросал его на полпути, и опять Деймин оказывался в ловушке собственных мыслей.
Со временем Деймин разучился даже плакать, приходя на серый мост, он наклонялся, перегибаясь через широкие перила, и разговаривал с Мутной рекой. Волны, наполненные грязноватой туманной водой и гнилыми щепками, шептали и шипели. Деймин, едва приоткрыв рот, тихо шипел им в ответ. Теперь Деймина не прельщало общение с людьми, ему нравилось разговаривать только с волнами. Река была такая холодная и серая, что не могла испытывать никаких чувств. А Деймин был как каменный мост, такой же старый, такой же крепкий. Столько же трещин, столько же камней. И, если ветра, бури, снега и наводнения не смогли разрушить мост, то ничего уже не могло.