Два Писателя

      Однажды меня угораздило пойти с Петровичем, писателем и соседом по лестничной площадке, в дом союза писателей на чтения авторских работ.
  Я столкнулся с Петровичем у входа в его квартиру, где он, тревожно озираясь по сторонам, курил.
 - Тебя сам Бог мне послал! - воскликнул он, увидев меня, и погасил окурок в консервной банке.
 Он предложил мне пойти с ним в дом литераторов на чтения отрывков из его нового романа.
- Там будут и другие мастера слова, - сипел он, шевеля пышными седоватыми усами, и наседая на меня пузом под выцветшей майкой. - Ты ведь тоже чего то пишешь, ну вот я тебя и представлю. Есть у тебя что нибудь распечатанное?
Я кивнул.
- Возьми с собой, - Петрович поскрёб грязным обкусанным ногтем трёхдневную щетину на щеке и прищурил хитро один глаз. - Надо же тебе в свет выходить, а то всё пишешь и пишешь в унитаз. 
  Через пару часов мы приехали на метро ( за обоих пришлось заплатить мне, ибо Петрович сильно переживал, что забыл бумажник дома)  в дом литераторов и поднялись на третий этаж.
   Здание снаружи аккуратное, внутри поражало изяществом и даже можно сказать роскошью.
  Мягкие диваны с высокими спинками и пухлыми подлокотниками манили в своё лоно, гравюры на стенах, антикварные вазы  красовались почти в каждом углу, сверкающий паркет гулко фиксировал каждый шаг, если вам случилось промахнуться  каблуком мимо ковровой дорожки.    В холле толпилось десятка четыре мужчин и женщин, сбившихся в глухо гомонящие стайки. Дверь актового зала открылась, и все потянулись внутрь, занимая стоявшие рядами стулья.
  Помещение оказалось площадью около ста квадратных метров, с высоченным потолком, с канделябрами на отделанных  самшитом стенах.  В торце высилась трибуна из чёрной фанеры, на ней сверкали графин и стакан. 
  За трибуной расположился худощавый брюнет в сером костюме и галстуке, аккуратно и коротко подстриженный и причёсанный. 
Он постучал пальцем по микрофону и пророкотал: "Хорошо меня слышно?"
Все шумно подтвердили.
 - Это председатель союза писателей, сам Полунников, - пыхнул мне перегаром в ухо Петрович.
- Друзья, - заговорил председатель, прочистив горло. - Сегодня у нас знаменательная дата. День рождения нашего великого писателя Д........., в честь которого у нас по традиции состоятся чтения отрывков из лучших произведений  наших авторов, написанных за этот год...
- Разве не справедливее было бы читать отрывки из произведений Д......., раз уж это его день рождения... -  шепнул я в ухо Петровичу.
- Шшш, - Петрович скосил взгляд вправо и влево. - Здесь предполагается, что романы Д...... все знают наизусть.
- Я вообще не читал Д.... - я пожал плечами.
-  Смотри не ляпни здесь - порвут, - прошептал Петрович.
 Тем временем на трибуну, вместо Полунникова,  взошёл сухонький старичок, имя которого я пропустил из за перешёптывания с Петровичем.  Старичок заговорил глухим монотонным голосом, делая паузы лишь для обозначения глав.  После пятой главы все позёвывали, почёсывались, ерзали на стульях, кое-кто задремал. Старичок с сияющим взором, то и дело поднимая платок к глазам, прочитал ещё пять глав, и было уже принялся  за одиннадцатую, но председатель аккуратно, взяв старичка под локоток, проводил его на своё место, под радостный гул аплодисментов.
Затем выступали писатели помоложе, и читали энергично, местами срываясь на крик, и хотелось уже не спать, как в случае со старичком, а  заткнуть уши и бежать.
- Когда же ты будешь читать? - спросил я Петровича.
- После антракта.
  И в самом деле, председатель объявил перерыв на двадцать минут.
" Все желающие могут пройти в холл, где вы сможете угоститься напитками и бутербродами," с улыбкой добавил он.
Желающими оказались все. Толпа хлынула в холл, заполонила  его, забурлила вокруг прямоугольной формы стола, на котором стояли подносы с бутербродами и длинные ряды пластиковых бутылочек с водой. 
- Когда же ты меня представишь? - спросил я, доставая из папки распечатку своих рассказов.
- Ну уж не раньше чем мы полакомимся - воскликнул Петрович, схватил меня за руку и потянул к столу, распихивая локтями  усердно жующих писателей.
Мы пробрались к скатерти самобранке и Петрович набрал в руки столько бутербродов, сколько поместилось в его раскидистой пясти.
- А ты, брат, чего? - он изумлённо взглянул на меня.   - Не стесняйся, за всё заплачено!
- Я не голоден, - промямлил я.
- Прихвати бутылочки три.
- Я и пить не хочу.
- Для меня возьми, - рявкнул Петрович.
Я взял пару бутылок, и мы отошли от стола.
 Петрович азартно жевал бутерброды, разделываясь с ними в два укуса и запивая их водой, которая лилась  по его подбородку и капала на ковёр.  Он радостно говорил, брызгая колбасой мне в лицо, что знаком со всеми выступившими, и все они писатели так себе, да и те, что будут выступать во второй части, ещё хуже.
Насытившись, писатели возвращались в зал и занимали свои места.
 Вскоре холл опустел, лишь у стола, на котором лежали полу опустевшие подносы с бутербродами,  хлопотала женщина в белом фартуке,
Я хотел было тоже идти, но Петрович, покончив с добычей и выпив две бутылки, шумно отрыгнул и сказал:
- Жди меня здесь.
Через пару минут он вернулся и обратился к женщине:
-  В заведении в раковине вода течёт, а кран не закрывается.
- Да что вы! - женщина, посерьёзнев лицом, поспешила в сторону туалета.
Петрович в два прыжка оказался у стола, выдернул из кармана полиэтиленовый пакет, жестом фокусника развернул и мощными движениями перекидал в него бутерброды, остававшиеся на подносе.
 Я замер с разинутым ртом, уставившись на Петровича.   Набив тару, он толкнул меня в бок и тихо сказал:
- Валим.
- А как же вторая часть, - выдохнул я. - А мои рассказы? А знакомство с писателями?
-  Какие к чертям рассказы! Какие писатели!  Бегом! - прошипел он, ткнув меня пальцем под ребро. - Я слышу её шаги.
 Мы выскочили из холла и ринулись вниз по лестнице.
Минут через пятнадцать мы уже спускались на эскалаторе метро. 
- Значит, ты за этим  на чтения ездишь? - унылым тоном спросил я.
- А то зачем ещё! Чепуху всякую слушать что ли!  - воскликнул Петрович, отвинтил крышку,  глотнул из бутылки и протянул мне.
Я отказался, раскрыл папку и уткнулся в листы с отпечатанными на них моими рассказами.
Он с сочувствием вздохнул и сказал:
- Завязывал бы ты, брат, с этой писаниной, пока не засосало. Вон я, тридцать лет пишу, и что? Тырю бутерброды. Пенсию пробухал, а до следующей ещё дожить надо, так то, брат.