Царевна-ведьма - 4

     (На картинке: иллюстрация к данной книге художника Виктора Служаева)


    Ох, и тяжело пришлось ей, бедняжке, утра там дожидаться в муках жгучих телесных. Лишь когда петухи первые запели, сделалось ей немного полегче. Она даже в забытьё некое провалилась, как бы в туманный такой полусон.

   То, что далее с нею произошло, показалось не всамделишным её сознанию, а явленным вроде как понарошку. Её куда-то вели, потом везли в деревянной клетке, словно не человека, а зверя. Ну а под конец доставили якобы преступницу по градским тряским улицам из города наружу. Вся окрестность там народом оказалась запруженной, и лишь мост широкий подъёмный и площадка возле него оказались от людей свободными.

   На эту-то площадку ведьму-царевну слуги и доставили, после чего скинули они клетку на мостовую под шум неумолчный и громкий гул.

   То шумели зеваки, там собравшиеся, дабы потопление ведьмы ужасной воочию здесь увидать.

   Среди кодлы этих зевак любопытных оказалась и Милоликина добрая приютительница, бабушка свет Милада. Стояла она в толпе рьяной и горько-прегорько плакала. Да и как ей было там не плакать, когда ничегошеньки у неё не вышло из того что она намечала. Не пустили её к царю Болеяру, как она ни просила о том, ни умоляла. Сказали ей царёвы охранники, что царь на охоту ни свет, ни заря ускакал, и то было воистину досадно и жалко.

   Не пустили бабушку и к царице Плениславе.

   А на помощь царевича Борилева она совсем мало надеялась, резонно считая его легкомысленным повесой, а не достойным царёвым наследником. Правда, и к нему на приём попросилася она слёзно, но стражники так ей отвечали, что, дескать, ускакал он прочь, а куда – да бог его, как говорится, знает: им де Борилев о своих вылазках не докладывает.

   И вот видит Милада, что воевода Недруяз, сволота такая, возле клетки гоголем этаким нарисовался. Был он в окружении  вооружённых вояк, да и сам не просто так тама хаживал, а в кольчуге и в блестящих латах.

   – Эй, земляки-славяне! – зычным голосом он заорал. – Видите эту ведьму, в клетке сидящую? О, это совсем не девица красная, как вам с первого взгляду кажется! Это страшная злая карга, облик младой лишь принявшая! Она недавно семейство царское чуть было с белого света не извела. Ага! Да я вот её поймал и вырвал к чертям её кусачее жало!

   Тут он гордо приосанился и, надувшись, окрест заозирался. Толпа же неистово взгорланила, спасителя липового вовсю славя.

   Все собравшиеся дико прямо возликовали.

   Одна лишь Милолика в клетке своей стояла печальная, да бабка Милада никла там, слезами вся обливаючись.

   Недруяз в это время холуям своим дал команду, чтобы клетку они открывали и наружу ведьму скорее выволакивали. Намеревался он собственноручно с нею расправиться, с моста в воду глубокую обидчицу свою отправив.

   Не стала Милада зрелища казни дожидаться. Выбралась она из толпы кое-как и пошла, куда глаза глядят, на грани помешательства находясь явно.

   И тут она смотрит – некий добрый молодец навстречь ей скачет галопом. Пригляделась она позорчее и глазам своим в первый миг не поверила. То ж был ни кто иной, как царевич-повеса Борилев, по полям и лесам, очевидно с ветерком проехавшийся.

   Чуть ли не под копыта коню его Милада бросилась!

   И едва-то успел царевич коня своего в сторону отвернуть, дабы не затоптать им полоумную бабулю. Остановился он и на неё недовольно глянул.

   – Ты чего это, дурёха старая, – раздражённо Борша вскричал, – совсем что ли с ума рехнулася, чтобы на коня мчащегося тут кидаться! Что тебе от меня надобно? И что это за толпа там собралась?

   Принялася старушка несчастная, в волнении великом находящаяся, чего-то царевичу вопить да объяснять: и про царевну некую, малолетку, и про птицу большую волшебную, и про башмачки какие-то махонькие...

   Однако Борилев не понял из речи её сбивчивой прям сказать ни фига. И порешил он тогда самолично вперёд податься, чтобы на месте всё увидать да узнать.

   Вот пришпоривает он ретивого своего коня, к толпе рысью подъезжает и дорогу конской грудью себе пробивает. Глядит и видит – какую-то девку чернявую вои бравые из клетки деревянной как раз выволакивают. Спервоначалу-то он Милолику не признал, поскольку растрёпанною она была, в одёже грязной и с фингалом вдобавок под глазом. А затем пригляделся он к ней получше, и чуть был даже с коня своего не рухнул.

   То ж была та самая девица лесная, знакомица его ласковая, кою он потерял вроде бы безвозвратно, но о коей грезил по-прежнему и втайне мечтал. Да, она, она самая, любовь его потерявшаяся!

   – Это что же здесь происходит?! – воскликнул Борилев строгим голосом. – За что вы девицу сию так мытарите, и что делать с нею тут собираетесь?!

   Враз притихла оравшая толпа.

   А Недруяз зато не растерялся ни мало. Глаза он сощурил преяро и так всаднику знатному отвечал:

   – Не мешай казнь нам вершить, Борилев-царевич! Эта девка-чернавка ведьма на самом деле страшная. Она, про между прочим, и тебя во гроб едва не упрятала, ага! Так что правосудие, как ни крути, а свершится, и ты воду здесь не мути, а в сторону лучше отойди!

   Все ведь знали, что Борилев с Недруязом недруги давние. В народе Недруяза ценили и боялися, а Борилева не больно-то и уважали за характер его пустой да слабый. Так что в сиём споре гневном большинство местных явно было не на стороне Борилевовой.

   Окаменел лицом царевич, с коня неспешно он слез и, подойдя к клетке той деревянной, пинками и тычинами холуёв оттуда погнал. Те, естественно, царевичу поддались, и кто куда разбежались.

   – Не сметь препятствовать казни! – взгремел тогда Недруяз громогласно, и аж весь побурел он на харю. – Это дело царское казни назначать, и лишь царь наш, батюшка, может приказы свои отменять!

   И толпа весьма угрожающе в адрес Борилевов зашумела, явно не его поддерживая в этом деле.

   – Поди-ка прочь, дурак-царевич! – выкрикнул кто-то голосом дерзновенным.

   И остальные тоже не смолчали.

   Свистели они, орали и кричали:

   – Как смеешь ты защищать ведьму!

   – А ну, вали отсюда, остолоп хренов!

   – Ага, проваливай!

   – Иди вон, на лошадке давай покатайся!

   – На гусельцах своих побрякай!

   – Болван!

   – А ну, в ров его давай окунай!

   Видит Борилев – не остановить ему казни любимой девушки. Ещё и самого сейчас к такой бабушке отселя спровадят или в ров швырнут кверху тормашками. Да и отца не было у него времени искать в дебрях-то непролазных.

   И решился он тогда на самое последнее в этом случае средство. На самое крайнее средство! На самое-пресамое!..

   Выхватил он меч вострый из ножен стоявшего рядом воя, со свистом им поиграл и заорал что было в лёгких мочи:

   – Я требую суда божия! Сей же час и с кем угодно за жизнь и честь девушки этой невиновной готов вступить я во смертный бой! Ну, выходи, кто желает – будем биться мы с ним на мечах!

   Мёртвая тишина после вызова этого отчаянного по рядам галдящим пробежала. Даже сам Недруяз-вояка оторопел слегонца сначала.

   Однако растерянность недолго душою его распоряжалася, и вскоре буйная и лихая ярость исказила черты боярского лица. Что-то внутри разума Недруязова будто сломалось, и словно бы воля некая чужая вызов принять ему приказала.

   Не знал, не ведал недалёкий Недруязка, что это жрец Чаромир, его злой папашка, в этот миг им на расстоянии командовал.

   – Добро! – со звоном извлёк он свой меч из кованых ножен. – Коли так, то и ладно! Ужо я покажу тебе, гусельный бряцала, что такое сеча на мечах! Поскольку я за казнь сей твари отвечаю – то, получается, мне и бой на суде божием принимать!

   От нетерпения гневного боярин аж дрожал, хотя усмешечка высокомерная на устах его змеиных вовсю играла.

   Приблизился он к стоящему Борилеву и тоже мечиком пред собою поблистал малость.

   И всё же первым на ворога своего ухмыляющегося напал царевич наш яростней яростного. Словно стремительный ясный сокол ринулся он на предводителя бравых воинов! И до того-то быстро и страстно Борилев мечом своим засвистал, что ухмылочка наглая на харе лихого бояра враз и растаяла.

   Народ же собравшийся вопил чисто в экстазе, за поединщиками жадно наблюдая. А у одурманенной и связанной Милолики надежда вдруг разгорелася в груди. Часто-часто застучало её сердечко, когда она увидела Борилева в сей сече. Царевич-то малый оказался не промах: даром что плясун да гусляр, а вона как мечищем он размахивал!..

   Однако рановато Мила тому возрадовалась.

   Поугас вскоре пыл азартный у царевича, не вояки, и уже ему пришлось идти на попятный. Отбился опытный в рубке на мечах Недруяз от не шибко ловких ударов Борилевовых, и стал он мал-помалу уже сам наседать на царевича. Сил своих немалых зазря не тратя, приосанился он молодцевато, стоечку боевую как надо принял, да и стал отражать все удары, в него летящие прямо сказать чисто играючи.

   А сам-то мечиною чирк-чирк, швырк-швырк – да и погнал соперника по мосту да по площадке, словно грозный барбос щенка малого.

   Минута за минутою там так летели, и положение Борилевово становилося неважнецким. Явно насмехаясь над его в ратном деле неумелостью, жестокий Недруяз видно нарочно его сразу не убивал, хотя и мог это сделать уже не однажды. Однако мечом своим язвящим и острым всю одёжу он противнику в клочья поразнёс да вдобавок и кожу в нескольких местах ему чуток порезал.

   Весь окровавленный, ободранный и обессиленный, защитник жизни и чести Милоликиной едва-то уже и двигался. Каким-то чудом прямо продолжал он от наседавшего Недруяза кое-как убегать, да насилу поспевал от него уворачиваться.

   А народец собравшийся нет бы поддержать в бою жарком наследника царского, так наоборот, орал ещё на него и дико притом свистал.

   Вот не уваживает обыватель тех, кто послабже – под силу он вишь ты горазд подлаживаться.

   – Эй, Борилевка, – гоготали из толпы злые насмешники, – а ты гуслями Недруяза огрей!

   – Ага, песенку спой ему сладкую!

   – Про всякие там трали-вали!

   – Расскажи ему складных стишат!

   – Ха-ха-ха-ха!

   – Га-га-га-га!

   – Да кончай ты, Недруяз, защитничка сего ведьмачьего!

   «Вот видно и смертушка моя безжалостная по душу мою пришла! – пронзила тут Борилева думка печальная. – Эх, дурак я дурак – и сам здеся ведь пропадаю, и Милолику не спасаю, главное!..»

   А Милолика в этот тяжкий миг глаза свои в отчаянье позакрыла и молила Бога и все светлые силы, чтобы они царевичу в правом деле помогли. О своей особе она не беспокоилась ни капельки, но вот Борилева благородного ей было очень жаль.

   Звяк! Это ударил резко по мечу царевича Недруяз.

   А затем и сапожищем с размаху в живот ему втаранил.

   Выпал мечик из десницы Борилевовой ослабевшей и в сторону далеко отлетел, а сам он на спину плашмя грохнулся, и силился было подняться на ноги...

   Только вот сбил ему дыхание, видимо, Недруяз, поэтому из попыток подняться ничего путного у парня не получалося.

   – Даждьбог наш не ошибается! – взметнув вверх меч, заорал Недруяз громогласно. – Гляди-ка, народ, на сиё валяющееся ничтожество! Он посмел ведьму мерзопакостную дерзко защищать, но бога ведь не обманешь, и он победу ему не дал! Умри же, поединщик аховый – ты позорно проиграл эту схватку!

   И воевода злорадно и громко расхохотался.

   А потом смех он внезапно оборвал и, с презрительной миной на грубой харе, стал не спеша к лежащему царевичу подступать, чтобы головушку его бедовую своим мечищем с плеч снять.

   Однако пока Недруяз-гад о боге там лживо распинался, у Борилева лежащего внезапно слабость его жалкая как-то и прошла. Почуял он вдруг, что силушка бодрая в члены его измождённые течмя течёт, и преисполнился он благородной ярости супротив этого негодяя.

   Пошарил он рукою вокруг себя и, зачерпнув пыли придорожной в ладонь побольше, как швыранёт вдруг ею в Недруязовы наглые очи.

   Попал-то весьма удачно! Схватился воевода левою рукою за буркалы свои запорошенные и принялся их впопыхах оттирать. А Борилеву только того было и надо: подхватился он, сколько мог споро, на резвые свои ноженьки да по запястью Недруяза уже своим сапогом ловко вмазал.

   Полетел меч Недруязов к чёртовой бабушке, а Борилев, опамятоваться врагу не давая, поперёк пояса его – хвать! – поднатужился мал-мало, над головою бронированного воя приподнял, подшагнул  скоро к перилам моста и... вместе со своим противником на воду-то и пал.

   Раздался сильный всплеск. Народ ахнул. Все бросились к краю моста, дабы увидать что будет далее.

   Вода во рву, правда, особой прозрачностью не отличалась, да вдобавок упавшие и ил ещё со дна подняли, так что не видно было ни шиша, кто кого там одолевает. Но то, что оба противника не на шутку и под водою меж собою сцепилися, было ясно совершенно.

   Какое-то время на дне происходило сильное бурление, а потом пузыри обильные оттуда изошли, и всё вроде бы там затихло.

   – Утопли! Оба утопли! – резанул уши чей-то визгливый голос.

   И другие голоса ему вторили:

   – Вот вам и божий суд, гражданы!

   – Оба пошли к ракам! Как два камня!

   – Ах!!!

   – Вот будет делов, когда царь-батюшка с охоты возвертается!

   И в этот самый миг чья-то буйная голова на поверхности водной показалася.

   Это был пловец Борилев, а вовсе даже не силач Недруяз!

   Утопил он врага, победив таким образом в сей смертельной схватке, так что за ним была, как всем стало ясно, и божья окончательная правда.

   Несколько отдышавшись, Борилев гребанул пару раз руками и вскорости на крутой бережок он уже вскарабкался.

   Настроение же народа к победителю изменилося разительно противоположно. Ещё минуту назад царевич в глазах зевак был негодником, а зато теперь он сделался вдруг героем.

   – Да здравствует славный Борилев!

   – Слава смелому царевичу!

   – Ага, слава!

   – Вот же молодец, Борилевка, ишь же какой он ныряльщик!

   – Да уж, тут он большой мастак!

   – А Недруяз-то гад, оказывается!

   – А кто в этом сомневался?!

   Эти и подобные словеса в его адрес зазвучали со всех концов буквально.

   Однако царевич слушать потоки лести был совсем не намерен.

   – А ну-ка молчать! – и впрямь будто лев, взревел ояренный Борилев. – Освободить сей же миг несправедливо осужденную Милолику!

   И сам первый по направлению к ней кинулся.

   Только что это?! Спасённая от смерти девица, оказывается, чувств навроде бы лишилася. И как царевич ни старался в сознание её привести, у него ничегошеньки из этой затеи не получилося. Обмерла странным образом спасённая Милолика или в волшебный сон она провалилась.

   Первым делом Борилев за лекарем дворцовым послал. Потом приказал сыскать в лесах царя-батюшку и попросить его как можно быстрее ехать во град. Ну а в-третьих он велел бабушку ту разыскать, которая несвязно чего-то ему сказать пыталася.

   А чего её искать-то? Вот же она, Милада ласковая, нашлась уже и сама. Вознесла она над головою башмачки детские и вещала окрест, что, мол, Милолика – это вовсе не злая ведьма, а украденная чудо-птицей младая царевна, дочка царя когдатошнего Сиясвета.

   Обрадовался Борилев, весть сию услыхавши. Ну, думает, теперь все препятствия к его женитьбе на Милолике враз отпали. Возможно, царь Болеяр возражал бы, чтобы он незнатную девушку в жёны бы взять собрался, зато не будет он против, а будет за, чтобы он с царевною по происхождению браком сочетался.

   А вскоре и сам Болеяр на взмылённом скакуне туда прилетел. Он чуть было молнии из глаз своих не метал, когда узнал, что тут произошла смертельная схватка.

   – Да как же вы допустили, – в бешенстве он на бояр своих орал, – чтобы сын мой единственный такой страшной опасности подвергался! Вот я счас вас, мерзавцы!!!

   Бояре тогда на колени пред царём попадали и в один голос стали оправдываться: сами, дескать, не знаем, как такая катавасия тут произошла – морока де на умы наши снизошла загадочная.

   А вскорости и жречина Чаромир там нарисовался.

   Пожаловал он туда важный-преважный, на Милолику спящую огненным взором глянул и вот чего во всеуслышание сказал:

   – От сильных весьма переживаний сия красавица в сон глубочайший впала. Необходимо обряды очистительные срочно произвести и моление вознести всем богам, тогда, вероятно, разбудить её мне и удастся.

   И лекарь дворцовый, ему вторя, тоже беспомощно руками лишь развёл. Не в его, дескать, лекарских силах, в сознание привести сию девицу...

   Что ж, делать нечего. По приказу Болеярову отнесли Милолику спящую в главное их капище, где её и оставили на высоком ложе лежать. А Чаромир, как жрец заглавный, вызвался в одиночестве произвести обряды некие тайные, дабы сознание утраченное омороченной деве возвертать.

   Две ночи подряд Чаромир хитрый, что девицу он излечивает, искусно там делал вид. А в действительности он в сношение с Воромиром на расстоянии входил, чтобы о цене переправы Милолики ему с демоном  сим удалось договориться.

   И вот на третью ночку прибегает жрец во дворец дико весь взволнованный и требует незамедлительно, чтобы слуги царя с Борилевом будили срочно. Те, вестимо, с постелей своих – скок, и в одном исподнем к жрецу выбегают.

   А он им врать принимается:

   – Вот беда так беда! Украдена вновь Милолика-краса, похищена птицею она громадною! Я было попытался сцапать её не дать, да вишь ты, птица эта на время меня околдовала.

   Да уж, беда! Чего тут ещё скажешь...

   Для Борилева, конечно, беда, не для царя Болеяра с Чаромиром окаянным.

   И до того-то сильно ведьмочка младая стала царевичу нашему дорога, что с большим нетерпением он утра светлого дождался. И как только заря прекрасная небосвод собою окрасила, то уселся он на доброго коня и, как папаня остаться его не упрашивал, на розыски любы своей в неведомый путь тут же отправился.

   Поехал, куда глаза его глядят.

   А как же иначе? Пути ведь верного он не ведал, поскольку куда эта птица несуществующая спящую царевну унесла, про то один чёрт, наверное, знал, да вряд ли он кому о том сказал бы...

   Ехал он так, ехал, глядь – озеро впереди показалось. То самое, у которого он Милолику впервые повстречал. И, как по заказу, медведь громадный из кустов на дорогу вылез в это время.

   Знакомый медведь-то – это он когда-то царевича на дуб загонял!

   Конь под Борилевом дико от страха дёрнулся, громко заржал, да только тот удила посильнее натянул и воли прочь бежать ему не дал.

   – Послушай меня, братец медведь, – почтительно царевич к зверю тут обращается, – ты часом не знаешь, где мне Милолику мою сыскать? А то она, брат, пропала, и где она теперь, не ведаю я ни мало.

   Закряхтел медведь, рявкнул и вроде как головою закивал согласно, что де он что-то на сей счёт знает. А затем лапой Борилеву он махнул призывающее: иди, мол, за мною, пособлю я тебе малость...

   Что ж, тот такому обороту был рад.

   Медведь-то вперёд заковылял ни шатко, ни валко, а царевич за зверем на коне своём увязался.

   Шли они так с час, или чуть поболее, а тут смотрит Борилев – некий туман такой зеленоватый по ходу их движения образовался. И пошли они далее в тумане, а как его ветерком чуток поразогнало, то увидел парень вот что: места-то вокруг сделались диковинные. И то сказать, верно: ели-то в три обхвата росли в тех краях, никак не менее. Везде сумрак стоял, тишина и вроде как обстановка оказалася чисто сказочная.

   Остановился медведище здесь как вкопанный и головою косматою упрямо замотал: дальше, мол, не пойду, поезжай туда сам...

   Поблагодарил царевич сердечно медведя и поехал себе сторожко промеж тех елей.

   Проехал он малость таким макаром, вперёд затем глядь – ёлы-палы! – а там избушечка аккуратненькая словно ниоткуда взялась. Пригляделся Борилев позорчее – родная мама! – котяра там не маленький полёживает на завалинке, огромный ну как собака.

   Лежит он, значит, глазами хитроватыми царевича подъезжающего изучает и широко притом ему улыбается.

   – Здравствуй, Борилев, свет царевич! – говорит тут кот голосом человеческим. – Что найти у меня ты тут чаешь? Дело какое пытаешь али, может, от дела лытаешь?

   – Ой ты, гой еси, котик незнаемый! – так котяре Борилев отвечал. – Не шастаю я, не лытаю, а важное дело пытаю. Милолика, невеста моя милая, вишь ты, потерялася. Унесла её давеча птица великанская, и где её теперь искать, не ведаю я ни капельки. Али, может, ты о ней что-либо знаешь?

   Усмехнулся Кот Баюн в пышные свои усищи и вот чего царевичу затем говорит:

   – Как не знать – знаю! Да только вот не похищала её никакая птица великанская. Её жрец Чаромир, он же колдун страшный, злой своей волею в несусветное царство отправил. Теперь она у Воромира в когтях, у коварного владыки тамошнего. Женою своею он её стать склоняет, и Милолика, под угрозою мук ужасных, уже дала на свадьбу сию согласие.

   – Ах! – издал тут царевич возглас печальный. – Вот незадача-то! Да неужто расстроить свадьбу эту нельзя?!

   – Хм, – усмехнулся опять котяра, – ну это как сказать... Коли проявишь удаль да смекалку, то может быть царевну Милолику и отобьёшь у Воромира. Ну, а коли нет – и её не спасёшь, и тебе смерть.

   – Эх, семи смертям не бывать, а одной так и так не миновать! – махнул Борилев рукою решительно. – Расскажи мне, котик загадочный, как мне невесту мою у чертей украсть?

   Ещё шире котяра тут заулыбался.

   – И вовсе я никакой и не загадочный, – потянулся он сладко лапами, – обыкновенный я кот, просто большой да весьма многознающий. Баюном меня кличут, ага!

   – Так помоги мне, пожалуйста, Котик Баюн! – протянул царевич руки к коту. – Век тебя я не забуду, и буду у тебя я в долгу, клянусь!

   – Э-э, чего там, – недовольно поморщился кот, – это я Милолике премного обязан, так что это я у неё в долгу неоплатном.

   Тут Баюн с завалинки своей неспешно поднялся, в избушку затем смотался и выходит оттуда через минуту на двух ногах, в огромные сапоги обутый желтоватые.

   За голенища лапами он крепко держался, чтобы сапоги с ног его, значится, не упали, и вот чего царевичу пылкому он наказал:

   – Бери, Борилев, мои сапоги-скороходы, а коня своего тут оставь покамест. Вот тебе также чудесная карт выигральных колода. С кем ты ни сядешь с ними играть, всех до единого враз околпачишь!

   Начертал котяра на куске бересты план, как и куда Борилеву бежать было надобно, и приказал ему догнать по дороге в Воромирово княжество одного шута. Это был не простой шут, а Кащеев близкий приятель. Звали его странно – Самдуракголовасбурак.

   Так вот, этот шутяра был, оказывается, страстным и умелым игроком в карты. Его-то и надобно было царевичу обыграть во что бы то ни стало и выиграть у этого весельчака гусли волшебные, самогуды, да облик шутовской в придачу. Ну а как оно сложится всё далее, один бог лишь знает, да никому о том не скажет. Всё было в Борилевовых руках: повезёт ему – и он пан, ну а не вывезет его кривая – пропал он тогда с концами!

   Обулся царевич в волшебные сапоги и несколько минут потешно там скакал да прыгал, покуда к ним слегонца не привык.

   Хотел было он уже в путь подаваться по тому направлению, куда ему кот указал, да Баюн его тормознул малость.

   – Слушай, царевич, главное, – напутствовал он его перед расставанием, – когда дело дойдёт у тебя до развязки, то ты тогда прикажи этим волшебным гуслям вот что:

                Эй, вы, гусли-самогудки,
                Начинайте-ка играть!
                Не давайте ни минутки
                Этим гадам отдыхать!

   Получив сей приказ, гусли  станут играть самостоятельно, а все там находящиеся, кроме тебя, начнут дико плясать. Не теряй тогда времени даром, хватай скорее Милолику в охапку да оттуда быстрее тикай! Понял ли ты меня?

   – Ага, понял – как не понять!

   – Ну, тогда с богом, царевич Борилев! Надеюсь, что выгорит у нас это дело.
 
   Гикнул тут спасатель наш скороходный, свистнул он во всю мочь, да и задал стрекача по местам тем несусветным. Только его Баюн там и видал.

   Ох, же и быстро мчался Борилев по невидальной той местности! Одним своим шагом покрывал он десятки шагов обыкновенных, так что вокруг него всё аж мелькало и свистело.

   Однако и с планом, ему данным, царевич сверяться не забывал, то и дело на бересту поглядывая. Какие-то чудовища и юдовища в мире том обитали в достатке, какие-то страшные ползали везде монстыря;. Кое-кто из них пытался даже на скорохода нашего нападать, да только тот-то больно ловёхонек на их ухваточки оказался и шутя от сих хищников уворачивался.

   Наконец, выбежал Борилев таким макаром на дорогу, как видно, главную. Вперёд он глядь, а там, на коньке махоньком, какой-то детина несуразный весьма резво скачет.

  Был он немал собою, да зато отставал головою, коя у него была с бурак, не более. По всем приметам выходило, что это и был ни кто иной, как Самдуракголовасбурак.

   Вот о чём он пел:

          Пригласил меня на пир
          Лепший дроля Воромир.
          Еду, еду я, скачу,
          Ни минутки не молчу.

          Ведь я Сам-ду-рак,
          Голова-с-бу-рак,
          Видом я про-стак,
          Так меня, раз-так!

          На пиру у Воромира
          Нету лада, нету мира,
          Ибо лядов Воромир
          Любит лишь упырий пир!

          Ведь я Сам-ду-рак,
          Голова-с-бу-рак.
          Видом я про-стак,
          Так меня раз-так!

   
   Поравнялся с ним Борилев, насмешливо всадника оглядел и обогнал его на маленько.

   Тому такое дело не понравилось, и он конька-горбунка своего ушастого чуток подогнал. А Борилев ещё пуще прыти даёт!

   И так они наперегонки-то гнали всё да гнали, покуда оба от этой гонки не приустали.

   – Эй, – орёт детина рыжий царскому сыну, – может, остановимся да передохнём малость, а?

   Борилев на это предложение оказался согласный.

   Остановились они, детина с коника махонького живо соскакивает и представляется: я, говорит, Самдуракголовасбурак, а ты кто?

   – А я Картофиля! – отвечает ему Борилев прехитро. – Величайший я игрок в карты. Доселе поражений я даже не знал, ага!

   Обрадовался этому Самдуракголовасбурак, глаза у него разгорелися азартно. О, восклицает он гордо – да я же и сам ведь таков! Никто, мол, со мною теперь в карты играть не желает, даже сам Кащей, и вся прочая знать – я де у всех подряд сплошь выигрываю, так что многих до нитки уже обобрал.

   – Не желаешь ли сыграть со мной партию? – предлагает шут Кащеев Борилеву. – Правда вот, карт с собою у меня нету. Чего их зря таскать, когда так и так от меня все шарахаются.

   – Ну, это не беда, – отвечает ему царевич, – у меня зато есть... Что ж, отчего ж не сыграть, коли возникло желание? Я на игру карточную завсегда с радостью...

   Уселись они скоренько на ближайший бугор, картишки живо раскинули, и Борилев у шута шапку тут же выиграл.

   От такого исхода, для себя неожиданного, у картёжника конопатого ещё пуще разгорелся азарт. Стали играть они далее, и в короткое время Самдуракголовасбурак в одном исподнем сидеть там остался.

   Однако никак не мог он поверить, что этот скороход встречный его в картах сильнее. Поставил он на кон конька своего ушастого – и его незамедлительно проиграл. Тогда он гусли-самогуды на кон ставит – и их тоже безвозвратно лишается.

   – Вот чёрт! – хлопнул шут себя по ляжке в досаде. – Не везёт-то как! Прям завал...

   – Ну, – добавляет он кисло, – проигрался я начисто. Гляди-ка – гол сижу, как сокол, и нечего мне более ставить на кон.

   – А ты облик свой, давай, поставь! – Борилев ему тогда предлагает. – Глядишь, и сыграем ещё одну партию. Глядишь, ещё и отыграешься...

   – Облик?

   – Облик.

   – На кон?

   – На него самого...

   – А что, ладно. Только с уговором: ежели я и теперь проиграю, то ты облик мой на себя напялишь, но лишь на три полных часика. Более дозволить не могу – это для меня зело тяжко.

   Так. Сыграли они последнюю партию и, знамо дело, выиграл сызнова Борилев, а не приятель этот забавный Кащеев.

   – Эх, – воскликнул Самдуракголовасбурак, – видать, что игрок ты посильнее меня и впрямь! Хотел было я на свадьбе Воромировой попировать, да в таком виде обшарпанном меня туда не затянешь. Придётся не солоно хлебавши назад возвертаться...

   Дунул он на соперника своего удачливого, и в тот же миг Борилев двойником его стал. Ну, голос в голос, волос в волос – как два братца, право, близнеца!

   А Самдуракголовасбурак гикнул да свистнул тогда на прощание и… колесом акробатическим в обрат покатился. И до того споро он это делал да быстро, что царевич сему зрелищу поразился.

   Ну что же – полдела было сделано, и довольный собою Борилев в облике своём новом шутейном, на конька усевшись, невесту свою спасать полетел.

   В скором совсем времени достиг он благополучно роскошного Воромирова замка и был проведён, как гость долгожданный, в самые шикарные дворцовые палаты.

   Не стал Борилев в облике своём шутейном здороваться ни с кем. Заместо этого заиграл он громко на гуслях среброструнных и, как шут липовый, принялся гостей чопорных музыкой задорной веселить. Смотрит он – рядышком с Воромиром-злодеем сидит-посиживает Милолика пребледная; очи долу она потупила, ни кусочка не ест, ни глоточка не пьёт, и настроение душевное у неё явно не алё.

   А Воромир этот, наоборот, ухмыляется и то и дело на невесту свою, красавицу, жадно поглядывает. Гости же собравшиеся – всё дамы сплошь шикарные да лощёные господа – пьют и жрут аж до отвала и пребывают все в пьяном угаре.

   Пригласил вскоре хозяин замка употчеваться чем чёрт послал и затейника-шута. Поел, попил Борилев там малость и рожу вдруг скорчил превесьма пакостную.

   – Что, Самдуракголовасбурак, – Воромир его пытает, – неужели еда моя тебе не понравилась, а?

   – Не-а, не понравилась.

   – Что так?

   – Да дерьмовая она у тебя, ага.

   – Это как же прикажешь тебя понимать?! – полезли на лоб брови у хозяина. – Яства готовили мои лучшие повара. Обидно слышать такое, право...

   – А вот спорим, что дерьмо? – Борилеву-то всё неймётся.

   – Ну ладно, спорим. Чем докажешь?

   – А ты завтра, когда в уборную тебя потянет, то не поленись и на еду эту глянь. Сам тогда и убедишься, что дерьмецом ты заправился. Уж не деликатесами ты, право, какать-то станешь. Ух-ха-ха-ха-ха!

   Подколку сию услыхав, гости пьяные ну все как один жеребцами там разоржалися. Даже печальная дотоле Милолика усмехнулась чуток губами.

   Одному лишь Воромиру-хозяину такая шуточка отнюдь не по нраву пришлась. Побурел он, словно рак, да по столу кулаком как жахнет.

   Аж посуда вся на воздух взлетела от сего удара не слабого.

   – Да как ты смеешь надо мною тут насмехаться, шутяра ты конопатая! – проревел бешено жених хренов. – Может, и невеста моя тебе не нравится, а?!

   – Хэ! – осклабился в ответ шут гороховый смелый. – А чего, скажи, в ней такого прекрасного, когда она сидит у тебя словно расквася какая? Вона – бледна как смерть, и улыбочки на личике у неё даже нету.

   – А ты попробуй, – уставился на шута князь тяжёлым взором, – может, развеселить её сможешь своими приёмами. Подарю я тебе за то... мешок золота!

   – А что – изволь! Я охотно! – завёлся Борилев в пол-оборота. – На танец пригласить невесту твою можно, а?

   Воромир кивнул, то ему разрешая. Ну а Борилев на гусельцах слегонца побренчал, подобрал мелодийку самую раздолбайскую и велел гуслям самим её играть далее.
Выхватился он из-за стола, Милолику за руку – хвать, посередь залы её выволакивает и принимается с нею в обхваточку препотешно там танцевать.

   Милолика-то, правда, танцевать совсем не хочет, а приходится, потому как Борилев её не пущает, а всяко-разно туда да сюда поворачивает, швыряет да бросает...

   Гости же, наблюдая за сей уморной пляской, гоготали прямо отпадно. Даже Воромир и тот в ухмылочке ехидной пасть свою ощерил. Понравилось ему, наверное, как отплясывал с его невестою шут бойкий Кащеев.

   И в это самое время что-то вдруг в воздухе зазвенело, и превратился рыжий плясун-кавалер в прежнего царевича Борилева.

   – А-ах! – пронёсся вздох удивления по залу.

   – Обман! Волшебство! Подстава! – не своим голосом заорал князь адский. – Хватайте скорее этого негодяя! Держите его, мерзавца!

   Но только лишь гости пьяные хотели было на царевича всем скопом напасть, как он посвистом разбойничьим там засвистал и воскликнул весьма громогласно:

                Эй, вы, гусли-самогудки,
                Начинайте-ка играть!
                Не давайте ни минутки
                Этим гадам отдыхать!

   Зазвучали гусли волшебные особой мелодией рьяной и все до единого гости пустилися, где стояли, в оголтелый и яростный пляс.

   И сам Воромир заплясал с ними в придачу.

   А Борилев, времени даром не теряя, подхватил Милолику себе на руки и такого стрекача оттуда задал, что только его там и видали. Усадил он свою любаву на конька-горбунка махонького, и прытко и скоро из места сего нехорошего побежали они да поскакали.

   А Воромир со своей чертячьей бандой осталися в зале, как бешеные, скакать там да плясать.

   И по сей день, может статься, они там всё пляшут, не отдыхая.

   Да и ляд с ними, с гадами этими окаянными!

   Не сказать, чтоб без спешки выбирались наши беглецы из гиблого несусветья. Опасались они, чтобы не случилось чего с самоиграющими гуслями во дворце Воромировом клятом. Мало ли чего могло там с ними статься: поломка там какая, или кончится, к примеру, завод...

   Но, слава богу, всё обошлось. Конёк-горбунок скакал аж во весь опор, так что даже по паре сотен шагов, случалось, он пролётывал. А о Борилеве скороходном и говорить было лишне – мчался он прямо как вихрь!

   И таким образом оказались они вскоре у избушки Бабы-Яги, где теперь Кот-Баюн жил.

   Вот же и встреча случилась там радостная!

   – Я так и знал! – вопил котяра в экстазе. – Я так и знал, братцы, что всё у нас будет ладом! Ай да царевич, чудо-гусляр! Ай да царевна наша милаша!

   И эти восторги длились там до обеда. Ещё бы – такая над злом победа!

   А затем приспело времечко им расставаться. С котом, конечно же, мудрым – не друг с другом же! Борилев-то прямо от Милолики не отлипал, очей своих восторженных с неё не сводя. Да и она его привечала весьма страстно да ласково.

   Любовь промеж ними воспылала просто-напросто, да вдобавок ещё и обоюдная, не односторонне направленная, а это ведь совсем не часто среди людей бывает, правда?

   Вот с Котом-Баюном они, наконец, попрощались и без спехи уже до дому подались. Царевич на коне своём верном в обрат ехал, а его невестушка – на коньке-горбунке трофейном. Борилев, не теряя времени даром, сердце своё предложил Милолике в подарок, а к сердцу и руку ещё в придачу.

   Ну, тут уж от ведьмочки своенравной не последовало отказу, и она женой его стать согласилась с великой радостью.

   Между делом, обсудили они положение во дворце, особливо Чаромирову коварную неверность. Борилев пылкий прямо сходу хотел предателя порешить, и о нём говоря, то и дело за меч он хватался. Однако Милолика его чуток осаживала: погоди, говорила она, Борилевушка, тут не стоит поступать неверно: натворишь чего-либо с бухты-барахты – а и пойдёт тогда всё прахом.

   И то сказать, правильно. Чаромир ведь в колдовстве своём окаянном далеко был не слабак и наскоком его, татя, так просто будет не взять.

   А как въехали они вскоре во престольный град, то вот же удивление привезли они народишку тамошнему!

   Борилева-то, по правде сказать, все уже вроде как списали. Думали про него, что, мол, пропадёт глупый малый. Помчался де чёрт те куда – значит, и сгинуть ему судьба с концами. А насчёт Милолики, так и вообще ни у кого сомнений не было, ибо её Чаромир отпеть уже успел, как сил злых и вредных несчастную жертву.

   Сам царь Болеяр выскочил из дворца и кинулся сломя голову навстречу сыну. Ну, и навстречу Миле тоже, вестимо. Слезами он даже облился обильно, когда живыми и здоровыми их увидел.

   Ну, а во дворце уже находясь, когда узнал государь вкратце о приключениях несусветных своего сынка, и о том, главное, каким злым интриганом его старший жрец оказался, то разгневался он непритворно и приказал сей же час доставить ему сего ворона.

   Однако поиски самые тщательные ничего не дали – пропал хитромудрый жречара куда-то без следа.

   Тогда царь пир велел закатить – и непременно сейчас же, безотлагательно!

   Для всех встречных и поперечных приказал он столы за городом поставить, где места было предостаточно, выдать из складов своих съестные припасы, выкатить бочки туда с вином заморским да с медами стоялыми. Да и сами горожане, узнав, что всё завершилося счастливо, несли на те столы всякую свою всячину.

   И грянул пир там вскоре великий! Всем пирам и на мир весь разгульный пир!

   Во главе сановного стола сидели на тронах деревянных царь Болеяр с царицею Плениславою, а с ними рядом царевич Борилев на почётном месте с царевною Милоликою, своею невестою. Гусляры играли на гуслях там звончатых, дудари дудели на дудках и сопелках, а народ захмелевший пел вовсю песни и плясал зело рьяно, чтобы жизнь у всех была без изъяна.

   И вдруг, когда пир и веселье достигли уже, казалось, своего апогея, а солнце, наоборот, к закату клонилось устало, нежданно-негаданно, как гром среди неба ясного, появился там сам Чаромир мерзопакостный. Одетый сплошь во всё чёрное, и держа в руке ясеневый белый посох, грозно сощурив совиные свои очи, шёл он размашисто по направлению к царскому трону.

   Все замерли. Замолкли враз разговоры оживлённые. Замолчали визгливые дудки и гусли звончатые. Замёрзли на устах пирующих песни весёлые. И даже царь Болеяр поперхнулся своим мёдом и пырснул им пред собою во всеуслышанье.

   Невдалеке от трона остановившись, колдун вперил очи в сидящую тихо Милолику и перстом указательным в её сторону тыкнул.

   – Я пришёл за этой ведьмой! – грозно он взревел. – Отдайте её мне, или вы все сильно пожалеете, что перечить здесь мне посмели!

   Гул возмущения прокатился по рядам пирующих, у царя Болеяра всё лицом тиком нервным стянуло, царица охнула, всплеснув руками, Борилев с места гневно восстал, и лишь одна Милолика сидела как ни в чём ни бывало, за оборзевшим Чаромиром спокойненько наблюдая.

   – А ну-ка, взять этого негодяя! – насилу придя в себя, прорычал тут царь. – Связать его по рукам и ногам и в темницу отправить, чёртова колдуна! Живее! Ну, стража!

   Но едва лишь стражники бравые к Чаромиру было направились, как он посохом пред собою замахал и пробормотал что-то гортанно.

   И все до единого воины удалые повалилися вдруг на землю как соломенные снопы.

   Тогда на защиту своей Милолики вышел вперёд смелый Борилев. Выхватил он меч, висевший на поясе у ближайшего воина, и ринулся вперёд аки грозный барс на свою добычу. Крутая решимость в его глазах говорила о том, что он цацкаться с этим магом вовсе не собирается. Но едва лишь пылкий царевич приблизился на чуток к сему нелюдю, как тот сызнова посох пред собою выставил, и чародействовать вновь принялся. И его молодой ярый враг превратился вдруг в подобие изваяния каменного. Ни рукою, ни ногою, ни даже бровью царевич околдованный пошевелить-то не мог.

   – Никому не двигаться! – обвёл Чаромир вкруг себя посошину. – На местах своих сидите, словно клуши, и внимайте покорно владыке наимогучему! Отныне я буду у вас царём, а не этот вон безмозглый осёл!

   И он громко и язвительно расхохотался, над царём Болеяром явно издеваясь.

   А и тот ведь не мог пошевелить и пальцем своим, мизинчиком, ибо и его колдовская воля туго всего скрутила. А о царице Плениславе и толковать даже не приходилось, поскольку та замерла словно овца, и лишь на Чаромира в ужасе она пялилась.

   – Ко мне иди, девка паршивая! – махнул рукою Чаромир призывно. – Иди-иди, давай – живо!

   Однако, противу его ожидания, Милолика не соскочила с места своего и к нему не помчалася, а продолжала, слегка развалясь, сидеть на сиденьице своём мягком, и лишь ехидным взором колдуна она прожгла.

   – Ах, ты так – волю здесь вздумала проявлять! – прошипел тогда тот. – Ну ладно, погоди у меня!

   И он посох свой в землю с силой вогнал, скрюченные пальцы в сторону девицы направил и изрыгнул из себя страшные словеса гортанные.

   Где-то в небесах прогрохотал гром раскатистый. Дунул ветра порыв шалый. У кого шапки были на головах, те у них долой послетали, и волосы на ветру у всех присутствующих заполоскалися.

   Вокруг же явственно и страшно сгустился мрак.

   Да только вот Милолика сидела всё так же. Почему-то не боялась она теперь Чаромировой власти.

   Наконец, грозный ветер успокоился, и снова из-за туч выглянуло закатное красное солнышко. Под его светлыми лучами мрак куда-то ушёл. А на Чаромира внезапно напала нервная дрожь.

   – Нет у тебя более надо мною воли! – решительно и твёрдо царевна-ведьма тут молвила. – И не будет её, колдун, более никогда! Потому что за тобою кривда стоит поганая, а за мною чистая правда. А кроме правды – вся родная земля вдобавок!

   И она рукою вокруг себя обвела плавно.

   Сжался, скрючился злой Чаромир, словно был он не человек, а коршун некий великий. Не мог он поверить никак, что ужалась его гадова власть, и что появился у него враг отнюдь собою не слабый.

   – Да, липовый жрец Чаромир, – продолжала между тем Милолика, – колдун ты могучий действительно. Но кто из нас двоих сильнее, я предлагаю сейчас же, и прямо тут нам проверить.

   – А это, интересно, как же мы с тобою сделаем? – усмехнулся злодей недоверчиво. – Нашлём друг на дружку порчу что ли чёрную, или, может, тут подерёмся?

   – Хм! – в свой черёд усмехнулась и царевна. – Зачем такими глупостями впустую заниматься? Я предлагаю тебе кое-что гораздо действеннее.

   – И что же это, а?

   – Яд!

   – Вот как – яд?!

   – Ага, он самый. Пусть каждый из нас примет собственное противоядие, а затем выпьет самый сильный яд, который его противник ей или ему предоставит. Кто в живых из нас двоих останется – тот, значит, и главный, ну а кто в корчах здесь скончается – тот, получается, оказался слабым.

   С минуту где-то Чаромир размышлял там, чего-то в уме своём прикидывая, а потом растянул он пасть в довольной ухмылке и закивал согласно:

   – Хорошо, так и быть, ладно. Покажу  я тебе, ведьма-царевна, кто из нас сильнее в изготовлении зелья зла. Только ты, глупая девка, победы себе не чай, ибо ты в этом деле предо мною букашка!

   Что ж, раз так, то и добре.

   Полезла царевна в свою котомку и вытащила оттуда две одинаковых вроде скляночки. В одной из них, очевидно, находился яд, а в другой – без сомнения, противоядие. Содержимое одной из этих склянок Милолика тут же выпила. Это было чрезвычайно сильное снадобье, из самых чудесных трав и кореньев Бабой-Ягой когда-то изготовленное. Оно исцеляло и защищало буквально ото всех на свете ядов.

   Вторую же скляночку Мила Чаромиру передала, чтобы тот употребил этот её яд.

   Чаромир же ни в какую котомку не лез вовсе. Щёлкнул он просто-напросто пальцами своими кривыми, и в тот же миг в руках его по бутылёчку махонькому появилось. Также же, как и Милолика, он содержимое одного бутылька сразу же выпил, а второй бутылёк передал сопернице своей на пробу.

   Выпили яды они практически одновременно.

   И уставились друг на друга, а вернее враг на врага, весьма заинтересованными взорами, дабы увидеть воочию действие наглядное своих ядов...

   Первой от чудо-яда Чаромирова проняло, что было ожидаемо, Милолику. Задышала она вдруг часто-пречасто, грудь её взволновалася, лицо сделалось румяным, а потом она дыхание на чуть-чуть задержала и... отрыжка прегромкая у неё изо рта изошла.

   И всё!

   Не такое уж сильное воздействие оказал на нашу ведьмочку ядище тот злодеев. Помогло ей защитное противоядие, когда-то встарь ещё Ягусей сварганенное.

   И словно отмер там весь народ околдованный. Единый вздох прокатился по рядам, и то был вздох не печали, а бурной радости.

   А зато Чаромир растерялся там явно.

   Было заметно, что внутри у него происходит какое-то действие странное. Побурел вдруг на харю колдун сей окаянный, на лбу у него выступила испарина, и всем слышно стало, как забурлило сильно у него в кишках.

   Бросил он свою посошину наземь и, словно волк в клетке, по площадочке заметался, за брюхо своё притом держась.

   Народ начал над ним смеяться да похохатывать, понимая, что тому с поносом, видать, никак было не совладать. Чародею же пришлось худовато. Миазмы ярости и страха плясали, меняясь, на харе у колдуна.

   Наконец, он с шумом испортил там воздух, вызвав этим хохота бурный гром, и метнулся, как заяц, к ближайшим кустам, чтобы там поскорее опростаться. Видно было всем, как он тама присел. И слышно было весьма отменно, как с ним происходило нехорошее это дело.

   Народ же чуть не писался от восторга, зря наглядное посрамление злого ворога. Даже Милолика и та чуток эдак усмехнулася, наблюдая за копошениями в кустах посрамлённого колдуна.

   Наконец, Чаромир таки опростался.

   Вышел проигравший из кустов с рожей, дико перекошенной, кулаки злобно сжав, чего-то там проорал, хотя в шуме и гаме всеобщем его было не слыхать, а затем схватился он за сердце рукою и грянулся мешком оземь.

   Не вынесла чёрная его душа, как над ним тут все потешалися. Гордыня, его обуявшая, погубила его насмерть. Околел он, негодник, подох – и туда ему была и дорога!

   Ну а народец успокоился понемногу. Тело Чаромирово с глаз долой убрали, и повелел царь Болеяр в землю его закопать безотлагательно, кол осиновый вогнав в могилу аж до отказа.

   И была там вскорости свадьба!

   Милоликина, конечно же, с Борилевом – их самых!

   Ох, и шикарная была эта свадебка, ох и весёлая, бают! Народу на ней побывало – не перечесть сколько много! С деревень даже приходили не ближних и с самых дальних сёл.

   А царь Болеяр через годиков парочку передал своё царствие наследнику Борилеву в управление. Почувствовал он себя чуток эдак старым.

   И из Борилева вышел, как сказывают, превосходнейший царь! А из Милолики, вестимо, царица великолепная!

   Нарожали они себе славных детушек и жили, по преданию, весьма долго и счастливо, с чем мы все их, конечно же, горячо и сердечно поздравляем!

   Ну а у меня охоты сказки вам сказывать более не имеется. Сызнова пойду вот за грибочками в тот самый лес. Кто же слушал да читал сиё повествование – тот молодец, конечно, да и всей сказочке нашенской, вестимо, пришёл тут

                КОНЕЦ
               
                На гусля;х бренчал красиво
                Я всегда. Меня просили
                На той свадьбе поиграть,
                Чтоб была бы благодать.

                Я играл. И гости рады
                Оказались. И награда
                Гусляру была дана.
                Мне понравилась она.

                Сам жених налил мне мёду.
                Чашу взяв, ему в угоду
                Я там славицу пропел.
                Был я весел. Был я смел.

                Только мёд, не дав мне лада,
                Мимо рта потёк. Досада
                Жгла меня. Я видел сам:
                Мёд струился по усам.

                Да плевать! Народ смеялся.
                Пир шёл яро. Пир удался!
                И жених сказал, дивясь,
                Что я ныне... Гуслекнязь!

                Я царевича и челядь
                Развлекал. Ещё звончее
                Пели гусли, грусть гоня.
                Славься, русская земля!