Это было недавно, это было давно...

   Уже много лет в замке жил и служил своему народу и королеве простолюдин по имени.... Ах, как же его звали? Как бы его не звали, он всегда откликался на зов о помощи и поддержке. Появлялся в любой момент, отбросив дела, и стремился помочь. Никому не отказывал. И хоть ему за это не платили ни гроша, он продолжал помогать, потому что считал, что помощь не будет помощью, если за нее еще будут платить. Как он говорил, его держали в замке глаза и души тех, кого он любил и уважал: детские глаза и те, кто относился к нему как к человеку.

   Взрослые, кого он уважал, почти все покинули это место, не в состоянии ужиться с истеричной и злобной королевой-дурой, которая жила златом да лестью. Она любила всем улыбаться, тем самым повышая свой рейтинг среди молодежи и тех, с кого можно было что-нибудь взять. Но стоило ей остаться со своими приближенными и слугами, как начиналась порка и истерика. Она вопила так, что летели стекла в окнах, да падали в обморок юные фрейлины. А когда в приступи бешеной ярости начинала топать ногами и верещать, всем напоминало шабаш ведьм и баньши.

   А простолюдина, который всегда всем помогал и искренне любил, гнобила, заставляя публично разгребать навоз, убирать помои, разлитые ей самой, да еще пинала его, обвиняя в том, чего он не делал. Все чаще его посещала мысль: когда же ее свергнут? Но никто не рисковал своей шкурой, потому что когда-то головы бунтовщиков долго украшали частокол у ворот. Ему советовали бежать из замка куда угодно, но только не оставаться здесь, называли тряпкой. И он готов был в любой момент исчезнуть, но его удерживали там души тех детей, кого он искренне любил. Ему нравились сердца некоторых высокопоставленных персон и фрейлин. И было ему больно вот так все бросить и уйти из-за одной истеричной дуры. Но время делало свое дело.

   Все чаще стали появляться у него подобные мысли, все реже он искренне улыбался, стараясь спрятать душу от всех, просиживая на краю стены, с грустью глядя на манящий горизонт. Иногда те, кто его уважал, приглашали его на ежегодные гуляния в честь совершеннолетия молодых людей, которые уходили из замка. Сначала ему было удивительно и даже странно: кто они, а кто он. Но потом, когда это стало привычкой, он привык. Как-никак, его приглашали публично, угощали, одаривали подарками. Но как только сменилась королева, изменилось все устройство и порядки в замке. Она запретила приглашать простых людей, считая их людьми второго сорта. Даже выезды за пределы замка, чтобы навестить старого короля в своей летней резиденции, она запретила обычным людям.

   "Кто он такой? - тыча в простолюдина, кричала королева. - С какой стати его куда-то приглашать? Пусть копается в навозе. Там ему самое место...". Когда она говорила это, ее окружение смеялось. Особенно те, кто всегда смеялись над королевой, распространяя о ней слухи. А одна, в которую простолюдин когда-то имел несчастье влюбиться, прилидно обнимала истеричку, кладя ей голову на плечо, за что ее иногда возили в карете. Она пела жаворонком возле трона, срывая аплодисменты королевы и ее фаворита. А если шутки касались крестьян и особенно простолюдина, если она позволяла себе трепать ему нервы, задевать и издеваться, то радости королевы не было предела. Да и фрейлина эта сначала было обычной любимицей королевы, а теперь стала старшей фрейлиной...

   ... Одни ему говорили: "Беги! О тебя же здесь вытирают ноги!", другие просили остаться.... Так и сидел бедный добряк на краю стены и смотрел на горизонт. Помощи ждать ему было неоткуда...