Под подозрением

У меня появился откуда-то (кажется, арендовал) автобус-люкс, то есть повышенной комфортности. Иногда сажусь за руль  и езжу по Екатеринбургу. Почему иногда? Боюсь автоинспекторов: что будет, если остановят, а у меня нет прав? Да и за рулем прежде никогда не сиживал, не имею опыта вождения, тем более  в таком крупном и насыщенном транспортом городе.

Короче, больше стою, чем езжу.

И вот во время стоянки вижу, как толпа начинает рваться в автобус. Выглянул, а во главе толпы крепкие и мускулистые парни в черных масках. Кто такие? Что им надо? Не знаю. Когда кто-то попытался монтировкой взломать дверь, я вынужден был открыть: жаль, могут повредить.

Парни врываются, хватают меня, валят на заднее сидение. Один - садится на ноги, другой - держит голову, которой я верчу в недоумении, стараясь понять, что происходит, третий – на моих запястьях защелкивает «браслетики», то есть наручники. Краем глаза вижу, как салон заполняют дети, возглавляемые педагогом. По репликам понимаю, что дети – иногородние, в Екатеринбург прибыли с экскурсией и хотят, воспользовавшись автобусом, осмотреть город. Дети – это хорошо, думаю я; люди в масках при народе не станут сильно беспредельничать.

Проскальзывает мимолетно мысль: может, милиция думает, что я угнал автобус, из-за этого весь сыр-бор?

Лежу, стиснутый со всех сторон дюжими парнями в масках, смотрю и спокойно говорю им:

- В чем дело, парни? Что вам от меня надо?

- Лежи и молчи, злодей, - говорит один из них и сердито сплевывает себе под ноги.

- Зачем плюешься? – недовольно спрашиваю я. – В салоне – чисто, ковровые дорожки, после вас за день не пропылесосить.

- Заткнись, гад!  - грубо отзывается все тот же парень в маске. И добавляет. – Сейчас придет наш Петрович – уж будет тебе.

Я не знаю, кто такой «Петрович», да и мало он меня заинтересовал, поэтому спрашиваю о другом, о главном:

- Что я сделал? Кто вы? Не держите меня так… Я – не опасен, я очень спокойный… Дайте сесть и снимите наручники

Тот, который ручищами-тисками держит голову, фыркает:

- Нашел дураков. А что, как улизнешь? Отвечай потом перед Петровичем.

Я резонно замечаю:

- Но и я не дурак, чтобы оставить без присмотра такой автобус. К тому же, -  добавляю я, - вины за собой не вижу. Если пали подозрения, что я…

Тут мои захватчики приосанились, глядя вперед салона. Скосил глаз и я. Вижу, к нам направляется невзрачный с виду мужичонка средних лет, припадающий на левую ногу, в милицейской форме: то ли старший лейтенант, то ли капитан – сразу и не разглядишь нынешние офицерские погоны. Мелькает догадка: это и есть тот самый Петрович, которым меня пугали.

Мужичонка подходит, смотрит на меня, покряхтывая и почесывая в сильном раздумии затылок. Потом, обращаясь к моим захватчикам, хмуря брови, бросает:

- Отпустите! Чего, как медведи, облапали?

- Петрович, может уйти… Ищи потом, злодея.

- Ну, да, - хмыкает мужичонка в ответ. – От вас, костоломов, уйдешь.

Захватчики освобождают меня. Я вскакиваю, отряхиваюсь, сажусь и ворчливо говорю:

- Нашли себе злодея… Делать, что ли, нечего?

Петрович кивком головы показывает на мои руки:

- Уберите! Что вы, в самом деле?

В моей голове проносится: «А Петрович-то либерал».

Один из захватчиков спешит снять с меня наручники, оставившие на запястьях красные круги. Я обращаюсь к мужичонке:

- Господин… Простите, звания не знаю…

- Не знаете и не надо, - отвечает Петрович. – Ответите на несколько вопросов, и потом уж представлюсь по всей форме.

- Почему «потом», а не сейчас и сразу? – смелея, лезу под кожу то ли старшему лейтенанту, то ли капитану.

- Так предписывает служебная инструкция.

- В чем вы меня подозреваете? Не в захвате ли автобуса? Но у меня все документы…

Петрович прерывает:

- Как сообщил наш секретный сотрудник, вы не тот, за кого себя выдаете.

- Как это «не за того»? А за кого же?

- Вы, - отвечает уверенно Петрович, - Онищенко Осип Захарович…

- Что еще за Онищенко? С ума вы все посходили, что ли?

Петрович, не обращая никакого внимания на мои эмоции, равнодушно повторил, доставая из потрепанного портфеля, древнего-древнего, наверное, еще его дед с ним в школу бегал, кипу бумаг:

- Вы – Онищенко Осип Захарович, бывший бандеровец, то есть украинский националист, долго скрывались в лесах (район Львова), а потом, когда особисты стали припекать, сбежали на Урал, здесь обманным путем получили новые документы.

- Господин… Вы, случайно, не спятили?

- Не запирайтесь: нам все известно, - и внушительно добавил, почесывая голый, освободившийся от волос, затылок. – Чистосердечное признание, гражданин Онищенко, смягчает вину.

- Какая вина? Что вы несете? Да, посмотрите вы на меня: ну, какой из меня бандеровец?! В пору бандеровщины мне было три года. Нашли националиста!

Один из парней в масках, качая головой, говорит:

- До чего ж ловок, злодей!

- Заткнись, дурак! – вырывается из меня первая грубость.

- Он, Петрович, еще и хамит. Может, съездить пару раз по харе? Дозволь, Петрович, отвести душу, а?

Петрович, вижу, отрицательно мотает головой в ответ на дельное предложение, пристально всматривается в меня и говорит:

- Молодо выглядите, гражданин… Хорошо себя сохранили… По моим сведениям, гражданин Онищенко, вам уже восемьдесят семь, а вам дашь не больше шестидесяти.

- Ну… Мне не шестьдесят…  На пять лет больше…

- Это уже детали, - говорит Петрович и глядит в кипу бумаг. – Ну, как? Станете говорить правду или?..

В эту минуту подошла учительница, руководившая детьми, заполнившими салон автобуса.

- Когда начнется экскурсия? Чего мы тут торчим уже целый час? Дети истомились.


Петрович, даже не повернув головы в ее сторону, сердясь за вмешательство во внутренние дела, бросает через плечо:

- Экскурсия отменяется!

- Как это «отменяется»? По какому праву?  Кто вы такой, чтобы отменять? У нас – договор, услуга еще неделю назад оплачена.

Я гляжу на учительницу и перестаю вообще что-либо понимать:  бред какой-то! Мало того, что «менты поганые» насели, «шьют» явно политическое дело, подозревая в участии в незаконных вооруженных формированиях, а тут еще… Какой договор и с кем? Какая услуга? Кому и сколько оплачено? Лично я – впервые слышу. Что, в конце концов, происходит со мной?!

Петрович, роясь в бумагах, отвечает не сразу:

- Я все сказал… Можете, гражданочка, быть свободны… Вместе с истомившимися детьми… - и посоветовал. - Поищите для экскурсии другое транспортное средство.

Учительница, потоптавшись на месте несколько секунд, забрала школьников и покинула салон автобуса. Петрович удовлетворенно хихикнул, сморщив нос:

- Баба с воза – кобыле легче, - потом вернулся ко мне. – Ну-с, милостивый государь, - по старомодному обратился он и снова почесал затылок, - слушаю-с… Ваше слово, гражданин Онищенко!

- Прекратите! Сколько можно молоть всякую ерунду? – кричу в сердцах я. – Меня в городе всякая собака знает.

Петрович согласно кивает головой.

- Это – правда: над имиджем славненько поработали. Да и времени было, хоть отбавляй… Отдаю должное.

- Да я… Родился и вырос на Урале, учился, работал только здесь, ни шагу – за пределы нашей области.

- Не трудитесь, гражданин Онищенко…

- Да никакой я вам не Онищенко! Может и был когда-то…

Петрович, радостно ухмыляясь и потирая от удовольствия сухонькие ладони, испещренные голубенькими прожилками, прерывает:

- Вот-вот! А я о чем?!

Я, мрачно уставившись в кругленькие, сверкающие искорками, глазки Петровича, упрямо повторяю:

- Может, и был когда-то тем самым Онищенко, но это в другой жизни.

- Не надо мистики, голубчик, не надо! Я тот самый воробей, которого на мякине не проведешь.

А я выдаю еще аргументы.

- Мои деды и прадеды жили и умерли на Урале… Все похоронены на кладбище… в родовом городе… Слышали, наверное, про Ирбит? 

- Как же, как же! – Петрович кивает головой. – Днями там был… Такое дельце раскрутил, такое дельце! Залюбуешься! Местные следователи пурхались-пурхались и ничего. А я приехал и победил. Сам понимаешь, кто твоим делом занимается.

- По-моему, идиот, - неосторожно сказал я, теряя терпение.

Петрович посмотрел и грустно вздохнул:

- Сколько людей, столько и мнений… А начальство…

- Начальство ваше недалеко от вас ушло.

- Гражданин Онищенко, я на грубость привык отвечать лаской. Так что и не пробуйте вывести меня из себя.

- Была нужда, - сказал я и презрительно хмыкнул. – К тому же, - зачем-то добавил я, - у всякого преступления есть срок давности.

- Знаю-знаю: человек вы непростой, было время подковаться. Однако, - он сощурил свои маленькие глазки, - должен вам заметить, что сроки давности у преступлений разные, а отдельные, вообще, не имеют срока давности.

- Мой случай – из другой серии, - сказал я и понял, что фраза прозвучала как признание вины. Хотел исправить ошибку, но было поздно.

Петрович вскочил на ноги.

- Какой, право, молодец, гражданин Онищенко. Просто – молодчина! Я так долго шел к этому и, наконец, - Петрович протянул к моей щеке два пальца, легонько захватил кожу и ущипнул. - У-тю-тю, мой хорошенький…

…Я проснулся. Открыл глаза. Хитрые глазки моей Муськи смотрят на меня. Она тянется к щеке и вновь пытается легонько куснуть, чтобы привлечь мое внимание к своей эгоистичной особе.

ЕКАТЕРИНБУРГ,  июль 2006.