Стародавняя быль

ABRAXAS

Если верить древнегреческим мифам, белокурая Европа, дочь Агенора - царя богатого финикийского города Сидона - с детства пользовалась почти неограниченной свободой. Подданные ее венценосного отца благоговели перед своим грозным владыкой, как перед неким земным божеством, перенося это благоговение на всех членов царской семьи и на единственную дочь Агенора. Опасаться быть похищенной морскими разбойниками Европе также не приходилось - все побережье Финикии охранял грозный сидонский флот, сам грабивший и опустошавший берега соседних царств. Поэтому Агенорида /1/ могла в полной безопасности и в полном одиночестве гулять в окрестностях Сидона. Она была высокой для своих лет и нескладной, очень худой, длиннорукой, длинноногой и узкой в плечах, как многие отроковицы.

Больше всего на свете царевна Сидона любила любоваться скалистыми мысами, у подножия которых шумел морской прибой, и отдыхать на песке маленьких бухт, расположенных между ними. Весь берег излюбленной Европой местности состоял из такого чередования живописных скалистых мысов, выдвигающихся в море, по которому скользили паруса далеких кораблей, и мелких, более или менее пологих бухт. В тихую погоду, сидя на скалистой глыбе, Европа могла часами вглядываться в прозрачную морскую глубину, следить, как зачарованная, за подводной жизнью, наблюдая, как в рощах красных и зеленых водорослей скользят рыбы, сверкая при резких поворотах серебристой чешуей, как ползают серые и багряные крабы, как открывают и закрывают свои створки радужные морские раковины, или же при сильном ветре любоваться разбивающимися о скалы волнами, плетущими вечно меняющееся кружево пены, слушать их убаюкивающий шум. В бухтах, растянувшихся на песке под отступившим обрывом скал, Европа, похожая в профиль, из-за своих широко поставленных глаз, на испуганного олененка, часами грелась на солнце, следя то за облаками, плывущими по лазурному небу, то за волнами, набегающими на песок. Или, сняв сандалии, с наслаждением бродила босиком по твердому влажному песку, собирая дары моря - ракушки, рыб, медуз, ловила крабов, а потом спешила назад на берег перед заливающим ее босые ноги наступающим прибоем.

Но однажды дочь Агенора, вышла из дворца, вопреки своему обыкновению, не в одиночестве, а в сопровождении прислужниц и подруг, погулять на берег моря. Когда подруги и прислужницы затеяли на берегу веселые игры, в ней словно опять проснулась маленькая девочка. Европа, в коротеньком хитоне цвета крови, завязанном лишь на одном плече, и в такой же кроваво-красной ленте, обхватившей ее белокурые волосы, ничем не отличаясь от прислужниц и подруг, предалась девичьим забавам, резвясь и бегая с ними по берегу наперегонки, водя хоровод и собирая цветы. Она скакала, как козленок, беззаботно подставляя ладони брызгам разбивавшихся о берег волн прибоя. Коротенький красный, как кровь, хитон раздувался на свежем, налетавшем с моря ветру, берег оглашался счастливым девичьим смехом. Вдруг, откуда ни возьмись, на морском берегу появился удивительно красивый бык с блестящей черной шерстью и золотыми, причудливо изогнутыми рогами. Казалось, его привлекли забавы подружек, и он сам был готов с ними поиграть. Перед самой мордой быка, чуть не задев свисающие с нее длинные стекловидные нити слюней, порхнула легким мотыльком самая юная из них - Европа, гнавшаяся за красивой бабочкой. Лицо ее раскраснелось от бега, пряди волос, выбившиеся из-под красной ленты, развевались на ветру. Она смеялась, кружилась и прыгала легче бабочки - своей воздушной соперницы, которую никак не могла поймать. Но вот бабочка окончательно упорхнула, слившись где-то в небесах с лучами солнца, и царевна в изумлении увидела наблюдавшего за ней быка. Мирно помахивая хвостом, черный бык подошел к Европе, глядевшей на него во все глаза, и подставил ей свою широкую спину. Царевна Сидона со смехом взобралась на спину такого мирного и ласкового с виду животного и шутливо пришпорила его голыми розовыми пятками, крикнув звонким голосом: "Но!". Тут черный бык внезапно сделался как бешеный. Его только что такие добрые, любопытные глаза вмиг налились темной кровью, и он с оглушительным ревом стремительно бросился в зеленоватые морские волны. Испуганной Европе не оставалось ничего другого, как крепко держаться за рога. Крики оставшихся на берегу прислужниц и подруг вскоре стихли вдали...

В открытом море, при виде дельфинов и других диковинных морских тварей, поднявшихся со дна, чтобы приветствовать и сопровождать увезшего ее черного быка, у Европы не осталось ни малейшего сомнения, что облик ее похитителя принял некий бог. Но вот какой? В отцовском дворце юная царевна встречала великое множество гостей из заморских стран, посещавших Сидон по торговым делам, и научилась различать по одеждам ассирийца от египтянина, египтянина от ливийца, ливийца от нубийца, нубийца от этруска, этруска - от шердана, шердана - от обитателя богатого острова Кефтиу /2/. "Очевидно, боги разных народов и стран одеваются так, как их почитатели - думала Европа, рассудительная не по годам - И не потому ли этот хитроумный бог принял облик черного быка, чтобы отец, узнав от прислужниц и подруг, кто меня похитил, не догадался, где искать?"

Сидонская царевна попыталась с силой вырвать из черной шкуры быка клок шерсти, надеясь, что под шкурой скрыта какая-нибудь из знакомых ей чужестранных одежд. Но бычья шерсть была плотной, как черный бархат, и в ладони осталось лишь несколько тонких волосков, отливавших серебром на солнце. Бык повернул голову, и Европа, казавшаяся в своем хитоне цвета крови цветком красного мака, украшающим черную шкуру быка, не уловила в его огромных глазах, светлых от морской синевы, ни малейших признаков ярости. Они стали почти человеческими и напомнили ей глаза юноши-простолюдина, приходившего порой на берег моря и издали молча смотревшего во все глаза на ее игры с подругами. Ветер дул в сотни эоловых арф.

Вдали в туманной дымке взорам царевны показался гористый берег. Черный бык поплыл быстрее, словно чувствуя за спиной погоню. Но море опустело: морские чудища отстали, не в силах плыть с быком наравне.

"Нет, это не Египет, - думала Европа. - Отец рассказывал, что берег у места впадения великой египетской реки Нила в море плоский, как ладонь, поросший во многих местах камышом. Значит, это остров? Но какой? Мало ли в море, простирающемся до столпов Мелькарта /3/, островов, к которым захотел бы пристать бык?"

Черный бык выбрался на берег и дал Европе спуститься на прибрежный песок. Царевна тут же стала выжимать свой мокрый от морской воды красный хитон, для чего ей пришлось поднять его подол и открыть не только свои худые, как у всех девочек-подростков, длинные голени, но и узкие бедра гораздо выше колен. Тем временем бык с шумом отряхнулся. Ослепленная градом холодных и соленых брызг, обрушившихся на нее с его мокрой черной шкуры, царевна стала вытирать лицо ладонями, когда же отняла их от лица, увидела стоящего на месте черного быка чернобородого незнакомца с узкой, осиной талией и широкими плечами, в складчатой полотняной набедренной повязке. Шею Чернобородого, чьи завитые колечками длинные кудри и неостриженные пряди колос на висках доходили ему почти до пояса, украшали два ожерелья - бирюзовое и сердоликовое, запястья - браслеты из красного сердолика, обрамленные голубой бирюзой. Смущенная тем, что незнакомец увидел ее бедра много выше колен, Европа поспешила опустить подол мокрого красного, как кровь, хитона, прилипшего к по-мальчишески стройному телу отроковицы, облегая его пленительные в своей незрелости формы. Незнакомец молча продолжал смотреть на Европу. На голове у него сверкала увенчанная пышным кудрявым пером диадема, которую, как было известно Европе, носят только на острове Кефтиу.

"Бог Кефтиу!" - поняла царевна Сидона.

Чернобородый, обхватив ее за талию, легко, как перышко, поднял Европу, внес ее в черневшую неподалеку, среди лавровых деревьев, пасть пещеры, озаренной внутри красноватым огнем тусклого глиняного светильника, и, не говоря ни слова, поставил на землю. Пол пещеры приятно холодил босые подошвы сидонской царевны. Казалось, вся она - из светлого меда, сотворенного пчелами из солнечного цвета и пыльцы цветов. Бог схватил Европу за плечи, и она почувствовала, как в них бьются сразу два сердца: его - рывками, и ее - часто-часто. Держа дочь Агенора за плечи, бог Кефтиу, по-прежнему храня полное молчание, долго смотрел сверху вниз на царевну Сидона, глядя ей прямо в глаза. За короткое время морского путешествия дочь Агенора будто выросла и похудела, став похожей на остроносого мальчика. Отпустив левое плечо Европы, бог все так же молча коснулся груди отроковицы, ощутив через тонкую красную ткань, как бьется под ее нежной кожей упругая кровь. Развязав одним движением пояс Европы, бог приподняв подол ее кроваво-красного хитона. Стыдливая царевна безотчетно сдвинула колени. Бог положил ладонь на нежный лобок дочери Агенора. Как будто искра проскочила между ее лобком и прижатой к нему ладонью Чернобородого, мягким, но властным движением пальцев вниз по ногам отроковицы раздвинувшим ее сжатые колени. Европа попыталась придержать подол хитона, но всего лишь на мгновение. И тут же, под упорным взглядом бога, не сознавая, что делает, распустила свой красный хитон на левом плече. Влажная ткань цвета крови упала к ногам Агенориды. Бог Кефтиу внимательно разглядывал отроковицу - ее широкий белый лоб, обрамленный нежными локонами белокурых волос, собранных в узел на затылке, широко поставленные темные глаза с длинными ресницами, прямой точеный нос, по-детски крупный рот, круглый подбородок, плавный изгиб тонкой шеи, худенькие плечики, едва наметившиеся груди с трогательно, как у юной козочки, торчащими в стороны острыми розовыми сосками, еле заметную талию, гладкий плоский живот, посреди которого пупок еще хранил в себя несколько капель морской воды, узкие бедра, стройные, касавшиеся слишком длинными для худенького тела девушки-подростка ноги с маленькими узкими ступнями, такие же длинные руки с узкими ладонями, которыми она робко пыталась убрать с неожиданно занывшего лобка его горячую ладонь. Сердце Европы гулко билось в полумраке пещеры, стуча все сильней и сильней от сознания того, что она, совершенно нагая, какой ее сотворили боги, находится наедине с незнакомым мужчиной, держащим ее за плечи. Такого в жизни Европы еще не бывало. До сих пор мир сидонской царевны был миром исключительно женским, и все окружение дочери Агенора составляли только девушки и женщины. Даже когда царевне нездоровилось и требовалась помощь врача, в покоях окна задвигались ставнями, опускались занавески, создавая в покоях почти полный мрак. Если царский лекарь должен был осмотреть больную или пощупать ей пульс - как, например, совсем недавно, когда к начавшимся около трех лун тому назад беловатым выделениям из лона юной царевны стала примешиваться кровь - ему приходилось делать это через тончайшую газовую вуаль, чтобы его пальцы не касались нагого тела Агенориды, ее атласной, нежной белой кожи. И ей казалось, что так будет всегда.

Опустившись перед царевной на колени, бог Кефтиу горячими губами поочередно прикоснулся к соскам ее маленьких, ставших совсем холодными, грудей, почувствовав, как отроковица задрожала, словно в лихорадке. Положив ладони ей на груди, он стиснул их и стал попеременно целовать, вбирая в рот и водя языком вокруг сосков.   

Оцепеневшая Европа, которую еще никогда не целовали в грудь, не знала, сколько простояла так в полумраке пещеры, дрожа всем телом и прижав ладони к пылающему лицу. Но наконец она опустила руки и подняла свои широко расставленные темные глаза на критского бога.   
 
Держа Европу за плечи, бог Кефтиу, все еще храня молчание, смотрел на нее сверху вниз, глядя царевне прямо в глаза. Завороженная его неотрывным взором, дочь Агенора, забыв о своей наготе, робко шагнула к нему, протянув вперед руки. Бог наклонился к царевне, обнял ее, и она, задрожав в его сильных объятиях, сама, встав на цыпочки, обняла его за шею и прижалась щекой к его бородатой щеке, а потом, когда он приподнял ее за ягодицы, затрепетавшие от этого прикосновения, положила голову ему на плечо. Бог Кефтиу развязал кроваво-красную ленту, стягивавшую волосы царевны, рассыпавшиеся по ее худеньким плечам льняной волной, поцеловал Агенориду в губы. Европа задрожала еще сильнее - впервые в жизни ее поцеловали в губы, да еще так крепко, что у царевны перехватило дыхание.

Обессиленная этим первым в жизни поцелуем в губы, Европа, все еще не в силах перевести дух, как во сне, осознала, что бог Кефтиу положил ее спиной на отливавшую то золотом, то серебром бычью шкуру, озаренную мерцанием светильника. Шкура оказалась удивительно мягкой - совсем как шерсть черного быка, привезшего ее сюда из Финикии, теперь же пропавшего неизвестно куда. Оглядись царевна повнимательней, она бы увидела голову увезшего ее быка пристально глядящей на нее со стены таинственной пещеры. Но Европе было так приятно, что она закрыла глаза и потому наблюдавшей за ней бычьей головы на стене не увидела. Бог Кефтиу принялся покрывать поцелуями ее лицо и шею. Царевне стало еще приятнее, и она, обняв бога левой рукой за шею, ощущая непривычную, ноющую, нарастающую боль в грудях и лобке, стала неосознанно стискивать и крутить свою правую грудь. Бог горячим языком лизал ей уши и за ушами, шепча ей на незнакомом языке непонятные слова, от которых у нее голова шла кругом, стискивал ее маленькие груди, ласкал стонущей царевне горячими пальцами соски, то сдавливая их, то перетирая между подушечками пальцев, от чего твердые груди Европы стали упругими, как мячики, а розовые соски набухли, вытянулись, потемнели и затвердели. Воздух в пещере как будто сгустился, став плотным и горячим, словно в огненной печи. Бог целовал соски Агенориды, водя языком по розовым кружочкам вокруг них, сосал болевшие все сильнее груди Европы, то втягивая их в рот, то снова выпуская, проводил горячим искушенным языком по дрожащему животу юной царевны сверху вниз, одновременно гладил, стискивал и мял ей груди, уже готовые, казалось, лопнуть от возбуждения, как вымя юной козочки, лаская в то же время кончиком языка пупок царевны Сидона, вылизывая из него последние капли морской воды, целовал Европе низ живота, впиваясь ей горячими губами в поросший редкими светлыми волосками лобок, болевший все сильнее, как и маленькие груди томно стонущей царевны. Он целовал ее длинные ноги, которые Агенорида сама поочередно поднимала, переходя от узких бедер к худым коленям, голеням и маленьким ступням, целуя и лаская мягкими губами каждый пальчик - от мизинца до большого. Когда бог Кефтиу стал сосать ей большой палец на левой ступне, Европа на мгновение лишилась чувств от потрясения. Она не помнила, как перевернулась на живот. Бог целовал ей спину, сверху вниз, до едва заметной талии и худых ягодиц, лаская кончиком языка крохотную дырочку афедрона /4/, время от времени слюнявя пальцы и вдавливая их поочередно в афедрон, как бы подражая движениям флейтиста. Европа осознавала, что бог делал с ней, урывками, как в бреду. Вот она оказалась стоящей на четвереньках, опираясь на кисти рук и дрожащие колени. Изощренный в ласках язык бога Кефтиу, державшего дрожащую, как в лихорадке, стонущую Европу левой рукой за худое бедро, проникал ей все глубже в афедрон, а правая рука ласкала ей сокровенные части тела, которых еще ни разу не видел и не касался ни один мужчина - болевший все сильнее лобок и трепещущее лоно, постепенно, медленно вводя в его сначала плотно сжатые, а затем открывшиеся, как розовые лепестки, уста сначала средний, затем безымянный палец, сначала медленно и осторожно, а затем все быстрее и сильней вращая ими, массируя дрожащими пальцами влажные стенки влагалища сидонской царевны, входя все глубже в его узкий канал, пока не проник горячими пальцами, натолкнувшись на невидимую, упругую преграду, как ей показалось, до самого конца в переполненный благоуханным, клейким соком грот Европы, заполнив всю его пустоту, вплоть до этой незримой преграды, прикосновение к которой заставляло ее трепетать всем телом, и, ощутив, как низ ее живота вдруг обожгло неудержимой горячей волной, упав на острый локоть правой руки, подломившейся, не в силах удержать вес собственного тела царевны и тела нависшего над ней бога Кефтиу, сотрясаемая неистовыми содроганиями всего тела, не впилась зубами в левую ладонь, заглушая рвущиеся с губ сдавленные крики, звучавшие в тишине темной пещеры как мычание телки в ночи...

Она не помнила, сколько пролежала на животе, без сил, без памяти и без движения, в липкой луже своих выделений, уткнувшись лицом в шкуру черного быка. По стенам пещеры волновались громадные тени от мерцавшего светильника. Бог Кефтиу, уже без своего пернатого венца и без набедренной повязки, молча сидел рядом с ней на пятках, опираясь на колени, и глядел на царевну, прижавшуюся щекой к черному бархату бычьей шкуры. Ее лицо было румяным и спокойным, ресницы бросали дрожащие от огня светильника тени. Но вот она пошевелилась. Робко перевернувшись на спину, Европа обратила к нему разгоряченное лицо. Мокрые волнистые пряди прилипли к широкому лбу, на котором впервые запечатлелась морщинка страдания. Приподнявшись на локте, Европа вдруг увидела торчавший у бога Кефтиу в поросшем темным курчавым волосом паху дотоле никогда не виданный ею предмет, напоминавший царский, а может быть - жреческий жезл или скипетр с округлым заостренным навершием темно-розового цвета. 

Подчиняясь его молчаливому приказу, не терпящему ни возражений, ни ослушания, Европа приподнялась и, встав на колени, робко протянула руку к вознесенному перед ней жезлу критского бога. Жезл мнился зачарованно глядевшей на него царевне живым существом, слегка подрагивавшим от нетерпения. Узкий зев его навершия, казалось, подмигнул ей, из него выступила маленькая светлая капля. Медленно-медленно Европа коснулась его кончиками пальцев протянутой вперед правой руки. Жезл вздрогнул, упругий, как сжатая пружина. Робко погладив его по навершию, Европа, не веря собственным глазам, коснулась его снизу и несколько раз провела рукой по жезлу сверху вниз, пока ее пальцы не коснулись поросшего кудрявым черным волосом мешочка, заключавшего в себе что-то вроде пары твердых шариков, а затем - снизу вверх, от мешочка к навершию. От ее легкого прикосновения жезл вздрогнул еще сильнее и поднялся еще выше. Затаив дыхание, дочь Агенора медленно села на пятки, упираясь в черный бархат бычьей шкуры расставленными острыми коленями. Жезл бога Кефтиу, все так же подрагивая, то слегка поднимаясь, то слегка опускаясь перед пылающим лицом Европы, потянулся к ней, как некое живое существо. Благоговейно, словно перед алтарем сидонского бога Мелькарта, преклонившая колена перед этим чудом, Европа медленно откинулась на спину, широко раздвинув худые колени и закрыв глаза. Бог поднес навершие жезла к затрепетавшим, словно розовые лепестки, устам ее плачущего мелкими слезами влагалища и стал вводить его в раскрывшиеся створки. Это удалось ему не сразу, лежавшая на мокром черном бархате шкуры, раскинув руки и зажмурившись, изнемогавшая дочь Агенора дважды вскрикнула и содрогнулась, ощутив поочередно два толчка его упругого и твердого жезла в свою незримую преграду, но с третьей попытки, когда бог Кефтиу, схватив ловившую своим по-детски крупным ртом, как рыба, воздух, истекавшую пахучим соком из переполненной чаши влагалища дочь Агенора за плечи, приподнял ее, открывшую в это мгновение невидящие глаза, и, крепко сжав ее распяленные, ставшие совсем тугими, скользкие от выделений маленькие ягодицы, насадил одним рывком, как на вертел, жезл, проскользнув в лоно царевны легко, словно смазанный маслом, наконец вонзился внутрь ее канала, пробив насквозь незримую преграду. Европа, ощутив, как что-то у нее внутри как будто затрещало, хрустнуло и с треском разорвалось, закатив глаза под лоб, истошно закричала. Повисшая на ее реснице блестящая слеза вспыхнула, отражая пламя светильника, разгоревшегося в этот миг ярким огнем.

Войдя в дочь Агенора до конца, бог опустил жалобно стонущую царевну на спину и навис над Европой, схватив ее за маленькие груди. Европа конвульсивно закинула ноги с судорожно скрюченными к подошвам пальцами ему на мерно колеблющиеся ягодицы, и, чем глубже бог Кефтиу вгонял в нее свой жезл, расширяя ее узкий канал, как будто забивая сваи в ее недра, проникая в утробу сидонской царевны до самого дна, словно желая распороть ее, вонзаясь в недра Агенориды мощным жезлом, как будто исступленный лепет, крики и стоны безжалостно мучимой его могучей силою отроковицы распаляли его все больше и больше, и чем сильнее он мял, крутил и стискивал ее нестерпимо болевшие груди, тем сильнее она охватывала бога худыми длинными ногами, задирая их все выше и крича все жалобней и громче. Кровь из прободенного лона дочери Агенора, намертво вцепившейся закинутыми за голову руками в бычью шкуру, стекала между ее широко разведенными в стороны худыми ягодицами вниз, к часто дышащей звездочке афедрона, увлажняя шкуру черного быка, уже обильно орошенную выделениями сидонской царевны. Стоны и вопли Европы, то раскрывавшей глаза и водившей безумным взглядом по потолку пещеры, то снова закрывавшей их, становились все громче, пока не стали напоминать пронзительные крики южных птиц с ярким оперением, привезенных из заморских стран для украшения вечнозеленых садов владыки Сидона.

Распятая на черной бычьей шкуре дочь сидонского царя, выкатив вышедшие из орбит блестящие глаза, смотревшие в потолок пещеры, но ничего не видевшие, ловя воздух широко раскрытым в крике ртом, наконец всецело отдалась неуклонному, как морской прибой, ритму движений неутомимо вспарывавшего ее бога Кефтиу, и вновь с криком зажмурилась только когда он, вырвав жезл из ее распухшего кровавого влагалища, брызнул ей в лицо струей горячей липкой жидкости, обдав в изнеможении простертую под ним дочь Агенора с ног до головы божественным семенем, из которого было суждено родиться Миносу /5/, Сарпедону /6/ и Радаманфу /7/. Лишь тогда умиротворенно закрылись и глаза черного быка, глядевшего во все глаза со стены пещеры за совершением священного брака.

ПРИМЕЧАНИЯ

/1/ Агенорида - дочь Агенора.

/2/ Кефтиу - древнеегипетское название острова Крит.

/3/ Столпы Мелькарта - финикийское название Гибралтара и Танжера (у древних греков: Геракловы столпы). Связь между сыном Зевса Гераклом и финикийским божеством Мелькартом (отождествляемым древними греками с Зевсом) прослеживается и в древнегреческой мифологии, в которой фигурирует сын Геракла по имени Меликерт, зачатый сыном Зевса с финикийской царевной.

/4/ Афедрон (греч.) - здесь: анальное отверстие (задний проход).

/5/ Минос, Миной — мифический царь Крита (Кефтиу), на которого были перенесены многие факты, известные древним из истории этого острова за последние два века до Троянской войны. Минос считается сыном верховного бога древнегреческого пантеона Зевса и Европы, дочери Агенора - царя богатого торгового финикийского города-государства Сидона, которую Зевс похитил в образе черного быка и увез на остров Крит (впрочем, существовала и иная версия —, утверждавшая, что Минос - сын Ликастия и Иды). Считалось, что Минос жил в одиннадцатом поколении после Инаха (отца прекрасной Ио, лишенной невинности Зевсом, принявшим вид облака, и превращенной за это Герой, ревнивой супругой Зевса, в корову). Минос считался братом Радаманфа и Сарпедона, отцом Федры, Ариадны, Девкалиона, Главка, Катрея и Эвримедона.

В греческую мифологию Минос вошел прежде всего как мудрый законодатель.

Получил царский скипетр непосредственно от своего божественного отца Зевса, Минос издал для критян законы (по преданию, также получив их от Зевса в пещере, в которой был зачат Зевсом и Европой). Согласно по-разному уже в древности толкуемому месту Гомера, каждый девятый год ("девятилетиями") Минос отправлялся в горы в эту пещеру Зевса. Девятилетие, по древнему счету времени, должно пониматься как происходящее раз в восемь лет. Иная точка зрения, не учитывающая, что в древности греками и период между Олимпиадами (раз в четыре года) назывался пятилетиями, представлена в большинстве энциклопедий.

По другому рассказу, отчасти противоречащему гомеровскому, после смерти усыновившего его критского царя Астериона (или Астерия), вступившего в брак с Европой и не оставившего собственных детей, его полубожественный пасынок Минос задумал захватить царскую власть на Крите, уверяя, что он предназначен к этому богами и что всякая его молитва будет исполнена. Действительно, когда он попросил морского бога Посейдона выслать ему для жертвоприношения священное животное, бог выслал ему из моря прекрасного быка, и Минос получил царскую власть. Но, пожалев красивое животное, он отослал быка в свои стада, а в жертву принёс другого. В наказание Посейдон наслал на быка бешенство и внушил жене Миноса, Пасифае (дочери бога Солнца Гелиоса), противоестественную (лаже по мнению весьма толерантных во вех отношениях творцов древнегреческих мифов) страсть к этому быку; плодом этой пагубной страсти (внушенной Пасифае, по другой версии мифа, не Посейдоном, а богиней любви Афродитой, за разглашение женой Миноса любовной связи между Афродитой и богом войны Аресом) был чудовищный человекобык Астерий (не путать с упомянутым выше критским царем -= супругом Европы, усыновившим детей Агенориды от Зевса!), прозванный Минотавром ("быком Миноса"), питавшийся сырой человечиной и убитый афинским героем Тесеем.

Сын Зевса и Европы Минос основал на Крите города Кносс, Фест и Кидония. Он считался основателем морского господства (талассократии) критян. Корабельной стоянкой при Миносе был порт Амнис. Минос изгнал карийцев с Кикладских островов и вывел туда критские колонии, поставил правителями своих сыновей.

Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос принудил афинян к выплате дани, по семь молодых людей и семь девиц каждый девятый год (то есть раз в восемь лет). По пути в Афины Минос завоевал и Мегару.

Пасифая, разгневанная частыми изменами любвеобильного Миноса (пошедшего в своего отца Зевса!), заколдовала неверного мужа. Каждый раз, когда Минос сходился с другими женщинами, он извергал в них вместо семени гнус, и женщины погибали в страшных мучениях. Прокрида дала Миносу выпить настой корня волшебницы Кирки (Цирцеи) и исцелила его. По другому варианту мифа, Минос испускал при совершении полового акта вместо семени змей, скорпионов и сколопендр, в результате чего совокуплявшиеся с ним женщины также погибали в лютых муках. Тогда Прокрида ввела в лоно очередной женщины мочевой пузырь козы, и Минос при соитии изверг змей и ядовитых насекомых туда, после чего исцелился и смог сойтись с женщиной, излив в нее уже обычное мужское семя. В данной связи древнегреческий историк римской эпохи Плутарх Херонейский  упоминает, что один его знакомый юноша-эфеб как-то извергнул при совокуплении, вместе с большим количеством спермы, мохнатую многоножку. Возможно, это первое в истории упоминание столь редкого вида зоофилии, как инсектофилия (любовь человека к насекомым).

Смерть застигла Миноса на острове Тринакрии (Сицилии), в городе Камик, куда он прибыл, преследую бежавшего с Крита мастера Дедала. Миноса убили дочери царя Кокала (или сам Кокал), заманив его в жарко натопленную баню, облив критского царя в ванне кипящей водой и сварив сына Зевса и Европы заживо. Труп Миноса был выдан его спутникам и похоронен ими на Тринакрии. Ему устроили пышную гробницу, рядом с которой воздвигли храм Афродиты, которой он усердно служил всю свою бурную жизнь. Впоследствии кости Миноса были перевезены на Крит, где ему был воздвигнут памятник. Гора Юкта на Крите первоначально считалась могилой Миноса, а затем - могилой Зевса (за что все эллины обвиняли критян, показывавших чужеземцам могилу бессмертного бога, лгунами и нечестивцами). Впрочем, некоторые знатоки мифологии различали, как минимум, двух Зевсов - Зевса Олимпийского, бессмертного царя богов, и смертного Зевса Критского, похитившего Европу, увезшего ее на Крит и впоследствии на Крите же и похороненного). По одной из версий, жители Керкиры отбили прах Миноса у критян и не дали увезти его на остров.

В последующей традиции Минос царил в подземном царстве (например, согласно "Одиссее" Гомера) над умершими. Настоящим судьёй в царстве теней его, вместе с Эаком и Радаманфом, сделало позднейшее сказание, вероятно, в воспоминание его земной деятельности как законодателя. Впоследствии стали различать двух Миносов, Первого и Второго, чтобы иметь возможность разделить приуроченный к Миносу слишком обильный мифологический материал; при этом Минос Первый считался сыном Зевса и Европы, а Минос Второй — внуком Миноса Первого, мужем быколюбивой матери Минотавра -  Пасифаи - и отцом Девкалиона, Ариадны и других мифологических персонажей более позднего цикла. В "Божественной комедии" Данте Алигьери Минос предстаёт в виде демона, змеиным хвостом, обвивающим новоприбывшую душу, указывающего круг ада, в который предстоит душе спуститься.

Минос фигурирует, в качестве действующего лица, в трагедиях древнегреческого драматурга Софокла "Камикийцы" и "Минос", а также в трагедии римского драматурга Акция "Минос".

/6/ Сарпедон (Сарпедонт) — сын Зевса и Европы, вынужденный бежать с Крита из-за соперничества со своим старшим братом царем Миносом в любви  к прекрасному Милету. По другой версии мифа, Сарпедон влюбился не в Милета, а в другого прекрасного отрока - Атимния, и начал войну с Миносом из-за него. Сарпедон заключил союз с Киликом, воевавшим с ликийцами. В результате этой войны Сарпедон поселился в Ликии. Согласно другим мифам, Сарпедон отправился во главе критского войска в Азию и овладел землями, прилегавшими к Ликии. Согласно "отцу истории" Геродоту, Сарпедон был изгнан с Крита Миносом и прибыл в Милиаду. Еще одна версия мифа говорит, что Сарпедон был родом из города Милета, расположенного на Крите, и стал основателем колонии в Малой Азии, также названной им Милетом. Вместе с Сарпедоном с Крита в Азию, якобы, пришли термилы (не путать с термитами).

По одной их версий мифа, Зевс так любил своего сына от Европы, что дал Сарпедону пережить три поколения людей. Тем не менее, Сарпедон (если верить "Илиаде" Гомера) был убит ахейским героем Патроклом, другом Ахилла, во время Троянской войны. По другим мифам, Сарпедон, сын Зевса и Европы, брат Миноса и отец Евандра, был дедом другого, младшего Сарпедона, который и пал от руки Патрокла в битве под стенами Трои.

Смерть Сарпедона и его оплакивание Европой описаны в трагедии Эсхила "Карийцы, или Европа".

/7/ Радаманф, или Радамант — сын Зевса и Европы, брат Миноса и Сарпедона (хотя, согласно поэту Кинефону, Радаманф был сыном Гефеста, сына Тала, сына Крета), отец Гортина.

Радаманф родился на Крите, где был зачат Зевсом, в образе быка похитившим Европу. Критский царь Астерий, вступив в брак с Европой, усыновил её детей. По некоторым мифам, именно Радаманф, славившийся своей справедливостью, а не его брат Минос, дал критянам законы. Предположительно имя Радаманфа связано с важным термином поземельных отношений микенской эпохи da-ma-te. По Гомеру, Радаманф был связан с феаками, но характер этой связи не совсем ясен.

Согласно византийскому хронисту Иоанну Цецу, Радаманф убил своего родного брата и был изгнан за это преступление. Изгнанный с родного острова, Радаманф поселился в беотийском городе Окалее, где женился на Алкмене - вдове Амфитриона и матери величайшего героя Древней Греции Геракла, сына бога Зевса.

Окончив свой жизненный путь на Земле, Радаманф стал судьёй в загробном мире — Аиде. Согласно позднейшим версиям, сын Зевса и Европы живет на Елисейских полях (Элисии), или на Островах Блаженных.

Наставления Радаманфа излагались в поэме Гесиода "Труды и дни". Он - главное действующее лицо трагедии Крития "Радаманф".

Согласно древнегреческому историку Эфору, Радаманф был не сыном Зевса и Европы, а древним исполином, который цивилизовал остров Крит, установил законы, объединил города и дал установления, полученные им от Зевса. Живший же много позднее Минос, сын Зевса и Европы, лишь подражал этому древнему законодателю и государственному деятелю Крита. Оргазм у свиней длится полчаса (но это так, к слову).