Тайная в

                Пролог

 Северный ветер разрывал тонкую плоть тумана в клочья и, прогоняя их вдоль пустынной платформы, забивал под навес павильона. Нелепая серая фигура перевалилась через небольшой парапет и направилась к этому единственному укрытию. Прелестный вечер! Удалось отыскать новую лазейку, позволявшую пробраться сюда в обход турникета, где вечно бдели злые как псы полицейские. Именно что бдели и именно как псы, а что касается слова «полицейские», то ему больше нравилось слово «менты», хотя он не знал его происхождения. Скорее всего, это слово восходит к понятию «менталитет», а они действительно ментальностью отличаются от остальных людей. При случае, правда, приходилось использовать обращение «господин полицейский», но он старался таких случаев не допускать. Продолжая размышлять таким образом, старик в потрепанном комбинезоне прислонился к спинке пластиковой скамьи и, пытаясь поудобнее угнездиться на тёплом сидении, наткнулся рукой на непонятный предмет. То была тетрадь в виниловой обложке. Вероятно, её частенько носили в кармане, потому что она имела вид небольшого рулона. Первым желанием было – отбросить её подальше: он уже много чего  в своей жизни и прочитал, и понаписал, и знал, что лучше иной раз не читать лишнего. Но потом интерес победил осторожность, все-таки тетради – редкость в наши дни. Старик не носил линз. Сделанная несколько лет назад операция не требовала никаких дополнительных средств по корректировке зрения, да и искусственного павильонного освещения оказалось достаточно. Он поёрзал на скамейке и углубился в чтение.

1.
  Хес попался на глаза  Удо лишь на Терминале, когда уже возвращался, а тот не мог себе простить, что утром проспал. Он умирал от любопытства, но не посмел спросить, чем занимался сегодня товарищ. Хес вообще не любил афишировать свои деяния, и думай теперь что хочешь. Они недолго совещались, на чём добираться до кампуса, и выбрали трейн. На нервной почве Удо, обшарив карманы своего комбеза, щедро отсыпал невесть откуда взявшемуся бедолаге пригоршню монет. Собственно говоря, полиция гоняла попрошаек с перрона, но этому старику повезло. Он молча глазел, как жёлтые кругляши с весёлым стуком сыплются в его кружку, потом утёр рукавом нос и слегка наклонил посеребрённую  голову.  Хес тоже едва заметно поклонился старику,  поглубже запахнул полы своего макинтоша и, поправив перекрученную лямку рюкзака, направился к последнему вагону поезда. Сверкающий никелем и всеми оттенками красного вагон мало напоминал своих древних предшественников. Эта продолговатая, обтекаемых очертаний махина полупрозрачными переборками разделялась на небольшие отсеки. Хес прошел в середину полупустого вагона, выбрал место у окна и, не включая индивидуального освещения, уселся на мерцающий винил. Удо плюхнулся на сиденье напротив. Он с наслаждением откинулся на спинку кресла, в точности повторяя движения приятеля. Разговор не клеился, а Удо изнемогал от неведения. Так хотелось знать, где нынче побывал Хес, и чем набит его рюкзак! Спросить напрямик он не решался, зная, что при всей своей мягкости, Хес  не приветствовал излишнего любопытства. Да и что толку спрашивать? Отмолчится,  как водится, или переведёт разговор на другую тему. В этот миг Удо пронзил почти непереносимый укол зависти: как удалось такому хрупкому и тихому человеку, каким был Хес, взять такую власть над людьми?
Двойственное чувство раздирало его на части: он преклонялся перед Хесом и страшно ему завидовал! Казалось бы, он, Удо, такой красивый и сильный, первый спортсмен в Хефсимании, и умом не обижен, и уважаем собратьями, но… почему же в общине он перебивается на вторых ролях? Он резко согнулся и не заметил, как вернулся к пагубной привычке, принявшись грызть ноготь на левом мизинце. Хес открыл глаза, предостерегающе протянул руку и заговорил:
- Я знаешь что подумал? Ты вот давеча отдал все свои деньги старику, а не кажется ли тебе, что ты смог бы разделить эту сумму среди нескольких страждущих?
- Ну нет! Всем сестрам – по серьгам, что ли? Глупость несусветная! Мне кажется…
- А мне кажется, не глупость.
- Да пойми ты! Что эти монеты дали бы пятерым, допустим, бедолагам? А этот, может, хоть неделю на них протянет.
- Иногда и малой толики участия хватает, чтобы поддержать огонёк чьей-то жизни.
- Ну, Хес, ты прям как тот, что пятью хлебами горазд накормить пять тысяч человеков! Ах да, там еще две рыбки фигурировали,- Удо хрипло рассмеялся.
- Да, и две рыбы, - задумчиво повторил Хес.
  За окном, на западе, широким мазком перечеркивая полнеба, зловеще разливался малиновый закат. Только его и можно было разглядеть в синих сумерках. Трейн приближался к нужной платформе.

2.
   Удо ухватился за рюкзак Хеса и поразился его тяжести: «Интересно, что на этот раз? Опять книги?» Он вспомнил, как однажды в трапезной появился чудной деревянный ящик с коленчатой ручкой в боку и огромной изогнутой воронкой. Никто не мог понять, что это за чудо природы, то бишь техники.
- Граммофон, музыкальная машина, - сказал тогда Хес, - настоящий раритет.
- Что есть  ра-ри-тет ? – поинтересовался Удо.
- Редкая старинная вещь, - пояснил Марк. – Сходи в библиотеку, - он посмотрел в окно, - Люк еще не ушёл. Блок с  эн-ци-кло-пе-ди-я-ми в дальнем углу, справа.
Удо вспомнил, как отбрил Марка:
- Не дождёшься! Я знаю, что такое энциклопедия.
Хес не дал разгореться искре раздора:
- Посмотрите, что у меня есть.
Он вытащил из рюкзака две круглые жестяные коробки без лейблов, обшарпанные и тяжелые. Внутри плотными рядами лежали какие-то черные блины – некоторые в пожелтевших конвертах, а иные – просто проложены тонкой бумагой.
«Оскар Строк, - прочитал Удо на одном из дисков.  - А кто это?»
Все промолчали. Удо пожал плечами и впился взглядом в серую этикетку. По маркировке удалось выяснить, что произведено сие изделие в начале двадцатого века.  Хес осторожно поставил пластинку на примитивный проигрыватель, немного поколдовал над ним, и случилось чудо. Скромный обеденный зал оказался наделённым редким качеством – замечательной акустикой, и несколько прелестных музыкальных миниатюр прозвучали в полной тишине. В другой коробке жила совсем другая музыка. «Mozart», - прочел Удо на диске, изъятом из второй жестянки.
Мелодии, доносившиеся из широкой трубы, были ни на что не похожи. Во всяком случае, с нынешней музыкой не имели ничего общего. Они не проникали в голову с жестокой неотвратимостью, не пытались разъять на атомы душу и тело. Эта музыка просто лилась в уши чарующим потоком, как и было ей положено издревле. В раздобытых Хесом  коробках хранились настоящие сокровища, которые невозможно было приобрести за всё золото мира. Так, кажется, говорили раньше.
Хеса сразило трепетное отношение приятеля к раритету, и он доверил ему драгоценное устройство. А тот в минуты необъяснимой печали уливался слезами под волшебные звуки старинной музыки, мысленно повторяя пришедшие на ум строки: «Имеющий уши да слышит».
Иногда Удо ловил себя на страстном желании обладать подобной (или этой?) музыкальной коллекцией и пугался своих мыслей.

3.
   Как получилось, что Хес стал лидером? Прямо так и не ответишь. Но что случилось, то случилось. 
Никто не знал, откуда он родом. Впрочем, теперь это не имело значения. После Большой Перемены география изменилась до неузнаваемости. Карта мира поделилась на пронумерованные зоны, размеченные квадратно-гнездовым способом, и прежние названия стран вышли из употребления. Но это официально, при желании можно  раздобыть старые географические атласы и полюбоваться причудливыми линиями границ между государствами. Законом это не возбраняется, хотя и не приветствуется властями: к чему забивать голову населения лишней ерундой? Прагматизм – вот норма нынешней жизни. И казалось, никого не волновало, что на периферии придуманных зон, то и дело возникали локальные конфликты. Обитатели этих окраин никак не желали втискивать себя в умозрительные рамки новой политической геометрии, заменившей исторически сложившуюся географию.

 Говорят, Хес прибился к общине несколько лет назад. Пришел откуда-то вместе с Марией и Магдой. Видно было, что обе к нему сильно привязаны. Говорили даже, что Мария – его мать. Всякое случается, конечно, но она так молода, что не могла быть матерью тридцатилетнему. Трудно поверить в это. А он, Хес-то, прямо боготворит её, называет матушкой и прислушивается к её советам. Удо даже завидовал тому, как эти женщины опекали Хеса. Впрочем, все в общине уважали и любили его. И видимо, не случайно многие называют его Учителем. Многие, но Удо предпочитал называть его Братом, потому что любил, как брата.
 Все они - обитатели Прованса, то есть периферии Моски (Moscow-city), и как ни крути, все были отщепенцами, не прижившимися в мегаполисах. Пит, Жак, Дюша, Мария и Магда, Удо, Хес и все остальные – настоящие отщепенцы, до которых властям (до поры до времени) нет никакого дела. Они предпочитают не вспоминать, как очутились на обочине большой жизни, да и чего там вспоминать – никто не застрахован от этого, даже обитатели мегаполисов. Такая уж нынче жизнь: никто ни от чего не застрахован. Вернее, тем, кто сумел удержаться в городах, полагаются всякие разные страховки, но в любой момент каждый может лишиться этого блага, и тогда он становится отщепенцем.
 IMF, World Bank, EADS, GE, GM, NOKIA, BAYER, ГАЗПРОМ – все эти крупнейшие концерны, корпорации и иже с ними удачно поделили власть, образовав чудовищный конгломерат под названием Мировое Правительство. Набирает обороты Объединенная Церковь, вобравшая в себя основные религии и конфессии. Она также превратилась в гигантскую корпорацию, протянув свои щупальца по всему миру. Отпали за ненадобностью такие организации, как Гринпис, растворившийся в хищной UNEP/GRID, Таможенный союз и Интерпол, заменённый чудовищной паутиной агентств Всемирной Полицейской Сети. ЮНЕСКО и ЮНИСЕФ также почили в бозе. А бесправная ООН, похоже, существует лишь номинально.

 Отдельные города, общими стараниями превращённые в мегаполисы, перемежаются огромными производственными образованиями, важнейшие из которых – SOFTхозы. И никого – даже тех из отщепенцев, кому доводилось трудиться на этих фабриках по производству пищи – не интересовало, кому сии хозяйства принадлежат. SOFTхозы на многие десятки километров простираются вдоль пустынных автобанов, поражая взгляд проезжего люда своими масштабами и футуристическим обликом.
 Слава Создателю, за парадно-благочестивыми видами, в отдалении от автобанов и мега-хозяйств, находятся места для обитания отщепенцев. Наша община разместилась в бывшем молодёжном лагере, её так и называют – кампус. Местоположение на удивление удачно:  милях в пяти от трассы сохранился сосновый  лес, рядом река, а небольшие, когда-то побелённые здания, затерянные среди деревьев, были вполне пригодны для жилья. Неизвестно почему сей кампус прозывается  Хефсиманией, но все привыкли и не задавались излишними вопросами. Общее число обитателей Хефсимании никто не подсчитывал, но в разные времена здесь проживало от пяти сотен до тысячи человек. Не много и не мало, но такое количество отщепенцев в состоянии прокормить себя и обеспечить относительный порядок в общине. Всё просто: чтобы поддерживать в человеке хоть какое-то подобие жизни, необходимо доставать еду, а значит, приходилось всем вместе искать и заготавливать дары леса, и каждый трудоспособный член общины участвовал в этом процессе. Иногда удавалось наловить рыбы в реке, и все были счастливы. Конечно, можно было бы обратиться в SOFTхоз, но для этого требовались наличные, с которыми у обычного отщепенца вечные проблемы. Да и потом питаться одной соей – этак и коньки отбросишь. А как известно, SOFTхозы специализируются на выращивании сои и изготовлении из неё продуктов, по сути суррогатов. Всех достали огромные жовто-блакитные баннеры с набившим оскомину слоганом «Больше сои – больше СОЭ», там и сям растянутые на десятки метров. С соей все ясно: хавай сою, и будет тебе счастье,  а вот зачем сюда были притянуты за уши СОЭ (Современные Энергии) – этого отщепенцу не понять. Неужто софты научились поставлять мегаполисам энергию? А может, это только проекты… Им с бугра виднее.
 
 Ни для кого не была секретом возможность заработать немного наличных, на полчаса заделавшись донором. Всего и делов-то – пройти экспресс-анализ в любой придорожной лаборатории да  тут же облегчить организм  на 0,33 L собственной кровушки. В последнее время спрос на натуральную кровь повысился, видать, плазма – не лучший вариант для чего-то стоящего. 
 Вообще-то, Хес был против подобных процедур, но при острой необходимости  смотрел на это сквозь пальцы. Зато взамен получаешь сотню ойро чистоганом. На эти деньги можно взять на заправке скутер в аренду и сгонять в маркет за жрачкой.
 
 Да, Хес стал лидером, и к нему все прислушивались. Вот только Удо, прилепившийся к Хесу, аки репей, казался тёмной лошадкой. Порою он во всём соглашался с Учителем и тогда светлел лицом, а иной раз мотал головой за спиною у Хеса и выглядел мрачнее тучи.

 Это благодаря Хесу в кампусе работала школа, и немногочисленные ребятишки общины могли постигать основы наук. Занятия вели прекрасно образованные преподы из отщепенцев, по разным причинам покинувшие большие города. Двадцатилетние не знали, что такое школа в полном смысле этого слова. Уже много лет общее образование было дистанционным. Школы сохранили лишь начальную ступень, а университеты оказались в основном привилегией мамбров  –  жителей мегаполисов. К счастью, в Хефсимании не было проблем ни с Интернетом, ни с электричеством. Сети работали. Было ли это упущением со стороны Надзирающих, или перекрыть общине все ресурсы не представлялось возможным – всё же двадцать второй век на дворе, технический прогресс никто не отменял – эти блага цивилизации достались и отвергнутым Большим обществом. Учителя сразу же отказались от системы тестирования, заменив бессмысленные опросники живым общением с учениками. Уроки представляли  собой  нечто вроде лекций и семинаров, часто завершаясь интересными дискуссиями и  изрядно напоминая занятия в древнегреческих школах. Малышня безбожно марала крючочками и палочками дефицитную бумагу, и никто из них не жаловался. Школьники постарше вовсю использовали диктофоны и планшеты, а бумажные тетради доставались самым лучшим в качестве поощрения.
 
  Почему я пишу обо всём так подробно? Кто знает! Вообще-то, я не претендую на звание летописца, просто возникает иногда потребность взяться за перо. Может, кто прочтет… когда-нибудь.

4.
  Удо любил Город. Он знал его и боготворил, потому что родился и вырос здесь. В интернат Удо попал довольно большим мальчиком после гибели родителей. Ему нравилось старинное название Города – Москва, не то что нынешнее, совершенно идиотское по звучанию – Моска. Что касается официального, Moscow-city, никто почти так его и не называл. Нет, вы сами сравните и, что называется, почувствуйте разницу.
 Москва – динамичный город и меняется довольно быстро, но Удо обожал болтаться по Центру, самой старой части мегаполиса. Новейшая архитектура, прибившаяся к окраинам, тоже ему нравилась. Впечатляющие громады зданий с обилием стекла, металла и пластобетона напоминали космические корабли, а всё, что связано с космосом, с детства его привлекало. Фантастическими мегалабиринтами смотрелись многоуровневые транспортные развязки, воплотившиеся в полиметалле и других современных материалах мечты гениальных инженеров. Конечно, среди этих архитектурных монстров не больно-то прогуляешься на своих двоих, но на то и существует общественный транспорт. Для прогулок лучше выбирать не бас, а мобили, небольшие беспилотники, которые перемещаются по «выделенке», крайней правой полосе магистралей. Приятнее всего по Центру  передвигаться пешком, хотя и из окна мобиля прекрасно просматриваются древние постройки из кирпича, или, как говорят еще, каменные. Они невелики и приземисты, и выкрашены в приятные светлые тона. Вряд ли в этих домиках кто-нибудь живёт, наверное, здесь располагаются офисы и учреждения. Сердце Удо всегда обдает тёплой волной, когда он прогуливается по улочкам Центра. Они островами вклиниваются в более-менее современные кварталы, и его безумно раздражает эта чересполосица старого и нового. На месте градоначальников он сохранил бы самый центр Москвы – с Красной площадью, Кремлём, Большим театром и прилегающими к ним  кварталами, –  а всё, что казалось чужеродным, удалил бы к чертям собачьим. Уж он бы развернулся, много чего он выкорчевал бы внутри Садового кольца.

5.
  Ох, и натерпелся же Удо страху в тот день! Но ему удалось убедить себя, что в конце концов всё образуется. Ну не мог он подолгу сидеть в Хефсимании! Город притягивал Удо и, казалось, отвечал ему взаимностью. Невозможно передать, какие чувства вызывало одно только приближение трейна к Мегаполису. Скорость поезда замедлялась, и как будто бы ниже становились края жёлоба, по которому он скользил. Во всяком случае, в окно можно было разглядеть предместья, внезапно возникавшие в дымке утреннего тумана. Сначала на горизонте появлялся голубой город-призрак, с каждым мгновением надвигаясь и расцветая новыми красками. Удо смотрел и всякий раз удивлялся новизне впечатлений: Город представлялся гигантским трансформером, никогда не повторявшим фазы превращения. Ещё несколько мгновений – и Терминал. А когда-то, говорят, терминалы располагались чуть ли ни в центре Москвы. Теперь это никчему, пересадка в сабвей легко решала любую задачу по передвижению. Проблема была в другом – в наличии транспортной карты. Но Удо это не волновало, он как член Совета общины имел обширную коллекцию карточек. Сам он считал себя вторым человеком в Совете, а посему – достойным этих благ. Иногда он злоупотреблял своим положением, но только чуть-чуть. Удо тщательно скрывал свои слабости и всячески старался их преодолеть. Если не получалось – он просто отрицал порок. Но была одна страсть, которую он не мог ни изжить, ни простить себе: он играл.
 
 Он был игрок и ничего не мог с этим поделать. Ну как удержаться, если всё вокруг буквально нашпиговано игровыми заведениями! Самое смешное, что тянуло его к примитивнейшим автоматам, обычным «шарманкам», которые в случае удачи разражались дурацкими звуками и испражнялись презренным металлом. Время от времени в качестве приза вываливалась куча пластмассовых жетонов – тоже неплохо! Их без сожаления снова можно было вбросить в игру, и тогда шанс на выигрыш возрастал. Говорят, правда, что эти фишки годятся на посещение общественных антистрессовых центров (ОАЦ), где за пару-тройку жетонов можно отдубасить манекен или воспользоваться мнемофильтром, сливающим агрессию прямо из твоих мозгов, но Удо эти глупости не интересовали. Главное – не переусердствовать. Два-три часа проведёшь за игрой, и нужно остановиться. В том-то всё и дело, что прекратить игру невероятно сложно. Удо знал это по себе: в голове вдруг что-то щёлкает, открывается другое зрение, и  ты перестаёшь замечать реальность. Ты становишься единым целым с игровым аппаратом. Кажется, руки совершенно отдельно от сознания бегают по сенсорам, живут отдельной жизнью. Перед глазами в броуновском движении двигаются разноцветные кружки, выстраиваясь затем в цепочки, бесконечно разветвляя паутину этих абстрактных, но очень важных связей. И если удастся сохранить картинку с одноцветными кружочками или построить гармоничную фигуру в два цвета – всё, выигрыш твой. Главное – успеть сохранить счастливую комбинацию, зафиксировать её на три секунды лёгким нажатием на зелёную клавишу. Ничто на свете не приносило Удо такого наслаждения, как возможность создавать и лицезреть эти прекрасные  эфемерные взаимосвязи, приводящие к выигрышу. Удо часто везло. Порою он пугался своей удачливости, но ни с чем не сравнимое чувство независимости, которое давали наличные, грело его и вновь влекло к игре. Да, важно не переусердствовать и уйти вовремя, иначе можно было загреметь в отдел Службы по Проверке Благонадежности. Как видно, Большой Брат зорко следил за обстановкой в игровых центрах, и лица, проводившие слишком много времени за игрой, привлекали его внимание. Некоторые утверждали, что вполне безопасно предаваться этому небольшому пороку в течение пяти-шести часов, Удо же старался не превышать четырёхчасовой марафон. Но и на старуху бывает проруха!

 В тот день он не смог остановиться, фортуна не покидала его. Проторчав около двух часов у одной из «шарманок», Удо уговорил себя оторваться от игры. Но лишь для того, чтобы перейти к следующему автомату. Так, перемещаясь от одного устройства к другому и направляясь от центра зала к выходу, он завис здесь ещё на пару часов. Очнулся Удо, когда карманы комбинезона оказались битком набиты монетами. Он почувствовал себя водолазом в гигантском сине-зелёном аквариуме игрового зала. Уши заложило от последних победных фанфар, и Удо, вымотанный и отрешённый, еле переставлял ноги по испещрённому светящимися символами полу. Жажда и голод, слившись в жестоких объятиях, обрушились на его истощённый организм. Шагнув на улицу из тёплого тамбура, Удо заозирался в поисках автомата с напитками. В это самое время двое полицейских в тёмной униформе подхватили его под белые рученьки. Оранжевые шевроны на рукавах их комбезов пламенели в сгустившихся сумерках. Офицеры пригласили Удо к спецмобилю и живо доставили его в отделение СПБ, как только узрели, что его социальная карта синего, а не белого цвета.

  Печальный вышел визит! Если учесть, что за последние два года это был уже третий привод, то огорчение Удо понятно. Он сидел и тихо злился, мысленно называя себя лохом. Его заставили заполнить форму, похожую на тест ЕГЭ – так много там было вопросов и вариантов ответов. Терзая бумагу, он невольно сравнивал себя с учеником, промокашкой, как старшеклассники называли малышей. И что это за словечко всплыло в памяти, что оно означает? Ничего кроме бумажного носового платка, который годился для утирания слёз, на ум не пришло. «Ага, щас!» - фыркнул Удо. Покончив с анкетой, он отошёл от стойки. Но его не отпустили и через несколько минут томительного ожидания отвели в другой кабинет. Дурное предчувствие его не подвело. Трое суровых мужчин, одинаковых с лица, заглядывая в заполненный им листок, забросали его вопросами. Наибольший интерес вызвало место обитания Удо. Он знал, что врать не стоило, и прямо указал в анкете Хефсиманию. Разговор получился серьёзным, и он согласился сотрудничать с СПБ. Сделку завершили личной подписью Удо в трёх формулярах и выдали ему небольшой кусок ламинированного картона, который он не глядя сунул в карман. Холодный пот прошиб его с головы до ног, на душе скребли кошки. Но ничего не попишешь! В противном случае за бродяжничество ему грозила изоляция и общественные работы. «Знаем мы эти работы! – скривился Удо. – Сошлют куда-нибудь к чёрту на кулички». Работа по уборке мусора в Мегаполисе считалась тёплым местечком, но не факт, что на это место попадёшь. А так – необходимо было являться в Департамент на «беседы» раз в две недели.

 «Скверно, как скверно!» - сокрушался Удо. А добрые дяденьки, видя, как не по-детски трясёт новообращённого, отправили его в местное кафе-автомат подкрепиться за счёт заведения. Даже какую-то карточку ему вручили для этих целей, сволочи.
 Управившись с кофе и чизбургером, Удо почувствовал себя немного лучше и, решив проверить эту контору на вшивость, отправился за вторым «комплексом». Всё оказалось по-честному, карта сработала. Вторая кружка кофе с молоком и щедрый кус английского пая почти примирили его с действительностью.
 Нащупав в кармане плотный квадратик, Удо вытащил его на свет божий и поразился невзрачности оного. Шестизначный код в центре и синяя полоса по белому фону – вот карт-бланш на его будущую неприкосновенность. И его позор.

6.
  Власти уже давно вели варварскую работу по изъятию из семей детей, «не получающих должного попечения». Должным, видимо, являлось попечение государства, на худой конец – содержание детей в семьях с благополучным статусом. Да и то их могли отобрать у любой семейной пары, например по доносу соседей, или если ребёнок пожалуется на родителей по Горячей линии Надзора. В Хефсимании же всегда обитало не менее сотни ребятишек. Хес со товарищи боролся за каждую ребячью душу. Он на своей шкуре испытал, что такое госпопечение, проведя в государственных пансионах несколько лет. Говорил, что подобные заведения воспитывают рабов. Вот потому-то Хес  со всей серьёзностью относился к воспитанию и обучению подраставшего поколения. Вместе с Марком и Люком он добывал бумажные книги у тайных библиофилов и денег на это не жалел. Кое-что можно было отыскать на просторах И-нета, но это грозило обнаружением общины властями и потому не могло использоваться в свободном режиме. Совет общины во главе с Хесом дорожил возможностью свободного развития детей и вовсе не жаждал отдать их государству, а посему выход в Интернет был регламентирован, и сеансы проходили под строгим надзором хефсиманских хакеров.  К сожалению, настали времена, когда успехи высоких технологий заслонили развитие гуманитарных наук, и духовность перестала быть важнейшим качеством личности. Хес никак не мог согласиться с такой расстановкой приоритетов, и большинство обитателей Хефсимании его поддерживало. Подросшим ребятам было чем заняться в кампусе, поверьте, и не только сбором грибов-ягод. Общине требовалось немало техников, воспитателей, учителей и других специалистов. К тому же в Хефсимании успешно функционировала небольшая фабрика  по производству робов-трансформеров. Пройдоха Мэт сумел наладить сбыт продукции в ближайших мегаполисах. Таинственный бренд HP (Hefsimanya-Production) пользовался спросом у модниц любого социального статуса. Несколько десятков женщин и подростков под руководством Магды трудились на пошивочном производстве и еженедельно выдавали на-гора до ста единиц универсальных и довольно миленьких платьев. Талант Магды, помноженный на труд хефсиманский швей и гений Мэта по части снабсбыта, оказался полезным для многих и приносил какой-никакой доход общине.

  Да, так вот, с недавних пор Хеса не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Именно ощущение, а больше и сказать-то было нечего. Он давно привык, что Удо таскается за ним по пятам, и поначалу это не вызывало у него опасения. Но в последнее время, отлучаясь из кампуса, он заметил странную вещь: не раз ему чудились странные вспышки повсюду, где бы он ни находился: в сабвее, в Эльдорадо, в гипермаркетах и других общественных заведениях. Вспышки были неяркими, и он не сразу догадался, что его фотографируют. Но зачем? И почему в переполненных людьми местах? Впрочем, происходило это и на пустынных перронах терминалов, и на платформах спидбасов, и в крохотных кафешках при АЗС. Поначалу каждая фотовспышка отдавалась дрожью в плечах, сердце гулко колотилось и запускало механизм внутренней паники. Но Хес быстро научился справляться со страхом и даже отчасти жалел, что вспышки всегда внезапны, и, вероятно, на снимках его лицо выходит немного испуганным. Ему хотелось бы улыбнуться в такой момент. Так или иначе, он перестал дожидаться Удо по утрам, когда уезжал из кампуса. Это не было следствием страха, нет, скорее – осторожностью. К тому же он безотчётно старался исключить повод к подозрению в отношении Удо, так было правильнее. А вообще, Хес казался фаталистом, придерживаясь мысли, что чему быть – того не миновать.

  Обитатели Хефсимании с удивлением стали замечать, что неразлучная пара Хес – Удо как будто распалась. Ведь все привыкли, что они – такие разные – всегда вместе. И если бритый наголо, высокий и крепкий Удо в привычной для нашего века одежде – облегающем комбинезоне – не выделялся из общей массы, то Хес смотрелся архаично и странновато. Удивительным казался контраст между тёмными волосами до плеч, иногда прихваченными по лбу тонким шнурком, и яркими глазами под цвет летнего неба. Небольшая бородка и усы заметно светлее волос также придавали ему необычный вид, в наши дни мужчины предпочитают брить бороды. Странной казалась и манера Хеса одеваться. Он не просто выглядел старомодным в своём длинном сине-сером плаще, а выпадал из нашего времени как олицетворение анахронизма. Он был вне и над толпой.

  Надо отметить, однако, что обитатели Хефсимании всё же различались вкусами, и далеко не все из них являлись приверженцами латекса, полиэстера и прочих синтетических материалов, практичных и вроде бы незаменимых в наше время.  Добрая половина хефсиманцев с удовольствием отказалась от комбезов и высоких всепогодных ботусов с автоматическими застёжками. Они предпочитали обходиться джинсами, юбками и кроссовками. Конечно, в ходу были Т-образные майки-футболки, которые в больших количествах шились у Магды, но мало кто знал, как возникло это странное слово – «футболка».

7.
  Не подумайте только, что существование общины сводилось к борьбе за выживание. Это не совсем так. И хотя вряд ли мы числились в каких-либо государственных реестрах и не могли рассчитывать на помощь властей, жизнь продолжалась. Находилось время на досуг, были и праздники. Нередко группы друзей в Хефсимании устраивали совместные трапезы, называемые вечерями. Вечеря – это не просто поглощение пищи в большой компании. Вечеря – это дружеский ужин, иногда очень поздний, иногда – сразу же после трудов праведных, но всегда с беседой, спорами и обсуждениями. Здесь не действовало правило «глух и нем, когда я ем». Вечери возникали стихийно и по потребности. Число их участников не было постоянным: могли собраться три-четыре человека, а иногда трапезная забивалась «под завязку», или «как сельди в бочке». (Сельдь – это такая рыба, которая не водится в наших реках. А бочка – видимо, бокс или бак, куда её в прежние века складывали для хранения и последующей сублимации. Я так думаю).

  Разные темы поднимались во время вечерних трапез, но, пожалуй, чаще всего обсуждались проблемы образования. И хотя Удо во многом соглашался с Хесом, он не мог отказать себе в удовольствии поспорить:

- Образование – это забота государства. Скажешь, нет?

- Нельзя в этом вопросе полагаться на государство, - отвечал Хес. – Государство – это машина. Ей и требуются шестерни да винтики в огромных количествах, чтобы не давала сбоя. А отлаженный механизм с большим удовольствием пройдется по оставшимся – по тем, кто не желает быть винтиком иль шестернёй. Этой машине наплевать на каждого отдельно взятого человека. А нам – нет.

- Но как мы можем противостоять такой машине? Смешно даже сопоставить наши возможности. Или вот ещё: червячная передача – тоже вид механизмов. Так уж нам на роду написано – быть червячками в этой жизни.

- Зря ты так. Человек выше машины. Наша задача – не допустить, чтобы дети превращались в бессловесных червячков. Ты вот догадываешься, наверно, что общин, подобных Хефсимании, не так уж мало. Не одни мы озабочены будущим. Нельзя поддаваться людоедскому режиму, иначе человек превратится в бездушную машину. Разве ты хочешь, чтобы общество состояло из одних мамбров?

- Бр-рр! Нет, конечно, как же без отщепенцев! Я за гармонию. Должно же существовать  равновесие в природе. И в обществе тоже. Земля – это Ноев Ковчег. Хотя бы каждой твари – по паре. Но, если честно, иногда я думаю, что нужно не противостоять властям, а вливаться в ряды мамбров. Мне кажется, в идеале общество должно быть однородным.

- Да? А что ты предлагаешь делать с отщепенцами, уничтожать их?

- Ну... нет, конечно...

- И кто тебе больше по душе? Мамбры – в большинстве своем узкие специалисты и обыкновенные потребители, зажатые в тисках современного законодательства и ради призрачной стабильности отказавшиеся от духовных ценностей, или отщепенцы – презираемые Большим обществом, но по мере сил реализующие право на свободное развитие личности? Ведь из боязни потерять так называемые блага цивилизации мамбр готов поступиться чем угодно и оказывается тем самым винтиком, бессловесным червяком, необходимым режиму. К тому же ты прекрасно знаешь, что Большое общество отнюдь не однородно. И среди мамбров есть элита, а есть рядовые члены общества, обслуживающие элиту. Благосостояние мамбра определяется степенью лояльности его к власти: хочешь жить очень хорошо – будь элитой, хочешь жить сносно – изволь подчиняться. Иначе прощай размеренная жизнь! Понимаешь, у них от рождения подрезаны крылья. Нужно перестать соглашаться с системой, и всё изменится.

- Да, да, я знаю: под лежачий камень вода не течёт.

 - Вот и замечательно. Ты известный остряк, Удо, но всё прекрасно понимаешь. И я рад, что ты с нами.

- Знаешь, Хес, ты, как Бог. В тебе, кажется, и недостатков-то нет никаких, - рассмеялся Удо.
 
А его оппонент мучительно покраснел и покачал головой:

- Я обыкновенный человек.

8. 
  Первый день лета с утра отметился дождём. Календарь показывал четверг. Мария опять умоляла Хеса быть осторожнее, просила его одеться, как все. Хес рассмеялся, поцеловал руки её и облачился во всегдашний макинтош. Он даже завтракать не стал и вышел из дома, едва солнце отлепилось от горизонта. Он очень спешил, но лавируя среди больших деревьев, не мог не заметить, как светило на глазах набирало силу. Длинные тени перекрещивались у него под ногами, перемежаясь с освещёнными участками леса. Мир вокруг казался сказочным лабиринтом, ведущим в прекрасную страну. Сладкий утренний воздух отворял лёгкие и бодрил. Вдруг где-то вверху зашумело, и небесная влага обрушилась с высоты, глухо ударяясь о мягкую сосновую подстилку. Крупные капли алмазами засверкали в изумрудной хвое. Хес задрал голову и не увидел туч, в вышине сияло чистое голубое небо. «Вот чудо», - удивился он, снимая с плеча подмокший рюкзак. А дождь кончился так же неожиданно, как и начался. «Как будто оплакали кого-то. Не меня ли?» - мелькнула беспокойная мысль. Мелькнула и растаяла. Он ладонью стряхнул с плеч капли дождя и заспешил к поезду.

 День предстоял насыщенный, а вернуться следовало пораньше. В кампусе затевался праздник Первого дня. С детским представлением, с выставкой рисунков. Собственно, празднество это давно уже вошло в традицию Хефсимании и знаменовало конец учебного года и начало каникул. Женщины и ребятишки с утра украшали Большую беседку берёзовыми ветками, цветами и яркими баннерами. Но сегодня Хес собирался рассказать соплеменникам о том, что в давние времена первое июня отмечалось как Международный день защиты детей. Он узнал об этом из Интернета и расценил как добрый знак. Это был один из старейших международных праздников, напоминавший взрослым о правах ребенка. О праве на жизнь, на свободу, на образование, отдых и защиту от всяческого насилия. Но где же оно, то гуманное и справедливое общество, для формирования которого более полутора сотен лет назад была принята Декларация прав ребенка? Почило вместе с гуманитарными программами и фондами ООН, так и не успев зародиться? И всё же, всё же Хес верил, что рано или поздно человечество очнётся, выйдет из спячки и не даст сожрать себя бездушной машинерии государства и возведённым в культ новейшим технологиям.

9.
  На развилке Удо свернул на другую тропу, иначе он непременно бы догнал Хеса. Это ничего, что дорога к автобану была длинной, зато басы ходили чаще и быстрее трейнов. Хотелось бы поскорей закончить дело, и визит в Департамент откладывать не следовало. «Трудно только в первый раз – есть, кажется, и такая поговорка», - горько усмехнулся Удо. Нелегко ему было решиться на свой поступок. Но иначе нельзя.

 Ему обещали, что Хефсиманию оставят в покое. Хотя бы на время. И тогда власть в общине перейдёт к нему. Да нет, второе не так важно, как первое. Это не главное. И всё же он перестанет быть на вторых ролях. Он достоин этого. И нисколько он не глупее Хеса. Он потом объяснит всем, почему так всё произошло. Его поймут. А эти обещали закрыть глаза на существование общины. Они обещали. Им нужен только Хес.

 Удо старался не думать, что станет с Хесом в случае ареста. Ладно, чего себя расстраивать. Не казнят же его, в конце-то концов! В худшем случае сотрут память… Мамма миа, да что же в этом страшного! Просто перепишут её на специальную флешку да запихнут куда подальше. А уж в мнемотеках найдётся местечко и для этой маленькой штучки. Не Хес первый, не он и последний. Сам же пел, что всегда можно начать жизнь с нуля. С чистого листа. Вот пусть и попробует.
А то, что держат этих беспамятных в специальных заведениях, пока не адаптируются – это уже не его головная боль.
А куда ему было деваться? Он не враг государства. Ведь оно вскормило его, сироту, дало какое-никакое образование. Сам бы запросто мог оказаться на месте Хеса, и тогда лишили бы памяти его.

А детишек жалко.
Но ничего, как-нибудь все устроится. Удо только и нужно, что получить в Департаменте крохотный аппаратик вроде степлера. Это совсем не больно. Лёгкий укол – и чип попадает куда надо. Нужно только… приблизиться к Хесу. Тут не будет проблем, Удо найдет повод для дружеских объятий. Славный сегодня ожидается денёк! Позже, когда ребятишек уложат, нужно устроить вечерю. Тайную вечерю. А потом Удо пригласит Хеса прогуляться под звёздами. Искренне поздравит его с сегодняшним праздником, обнимет… как брата… а там уже не его забота.

  Так странно писать о себе в третьем лице…

10.
  Тайная в


              Эпилог
 
  Записи обрывались неожиданно. Старик пролистал тетрадь в поисках продолжения и, не найдя его, слегка расстроился. Думал ли он, что чтение этого манускрипта так увлечёт его? Он уже давно ничего не читал: любил бумажные книги, но не имел возможности их достать. Казалось, читая дневник, ничего нового он для себя не открыл, но странная  история без начала и конца запала ему в душу. Интересно, что стало с этими двоими? Почему тетрадь оказалась на скамейке? Ответов нет. Подчиняясь первому порыву, старый человек скрутил было тетрадь в тугую трубку, чтобы затолкать её в нагрудный карман, но потом раздумал. Зачем? Он осторожно положил тетрадку на край скамьи, с минуту посидел, как бы впрок вбирая в себя тепло, поднялся и, расправив плечи, вышел из-под навеса.


_____________________________________

Примечания:

IMF        - Международный валютный фонд
World Bank - Всемирный банк
EADS      -  Европейский аэрокосмический и оборонный концерн
GE        -  Дженерал электрик - американская многоотраслевая корпорация
GM        -  Дженерал моторс - крупнейшая американская автомобильная корпорация
Nokia     -  финская транснациональная компания телекоммуникационного
             оборудования
Bayer     -  немецкая химико-фармацевтическая транснациональная корпорация
UNEP/GRID -  глобальная информационная база данных о ресурсах Программы ООН по
             окружающей среде
ЮНЕСКО    -  специализированное учреждение ООН по вопросам образования, науки и
             культуры
ЮНИСЕФ    -  детский фонд ООН, ответственный за оказание гуманитарной помощи и
             помощи в целях развития детям во всём мире
ООН -     -  Организация Объединённых Наций - международная организация,
             созданная для поддержания и укрепления мира и
             безопасности, а также сотрудничества между государствами
мамбр     -  член (общества) от французского membre (de la commune)