Страшно просто

- Смотри, ещё один, - поручик махнул рукой в направлении костра.
- Да, точно, и как они умудряются? До передовой семь вёрст, а уже несём потери, притом глупые, - ответил другой офицер.
- Надеялся, что списки потерь буду заполнять в окопе. Ладно, скажи своему унтеру, чтобы кадавр закопали, негоже ему валяться.
Два командира построили маршевую роту и пошли в сторону гремящего фронта. Около костревища осталось  тело солдата, который хотел погреться, заснул и упал в огонь. Даже жар от костра не разбудил уставшего донельзя человека, который месил грязь уже третьи сутки подряд. Голова бедняги превратилась в головешку, запеченную как картофель, чёрную, сквозь которую проступало лопнувшее красноватое мясо.

***

Во время атаки ему в спину что-то сильно ударило, отбросило. Пришел в себя, винтовки нет, фуражка куда-то укатилась. Пробовал шевельнуться – никак. Покрутил головой – вертится, руками пошевелил – слабо дернулись, как ватные. Ноги уже не двигались. Осмотрелся – лежит в низиночке, по которой, видимо, протекал полевой ручеёк. Наверху гремел бой, до сих пор тоненько свистели пули. Пробовал ползти – не получалось, каждое движение прожигало острой болью. Начал накрапывать дождь. Шло время. Уже всё вокруг было мокрое, влажная земля вспухала, расползалась. Послышался тихий журчащий звук – ручеёк почувствовал прилив свежих сил, весело вбирал в себя воду, пробивал старое русло…
Несчастного раненого нашли немцы – сведенные в судороге руки пытались поднять непослушное тело над землёй, глаза были страшно выпучены, как у утопленника, а рот забит грязью и травой.

***

- Братцы, хочу в грехе страшном исповедаться, - пожилой солдат корягой разворошил угли костра.
- Говори, дядя Василий, тут свои, - ответили его товарищи.
- Дело было недели две назад, когда мы стояли на Карпатах. Смеркалось, солнце так красиво спускалось за горы, ажно сердце падало, такая красота, а мы тут с австрийцами воюем. Я стою на посту, посматриваю, нет ли где врага. Затишье тогда было на фронте, дней пять. А дружок мой, Федя, развеселить хотел. Надел где-то раздобытую шапку австрийскую, да и зашел со стороны солнца. Я не разобрал, что к чему, помню только, что штыком я его в пузо угостил с неожиданности. Он тихонечко так проверещал что-то и затих. Я его, горемычного, с края и толкнул вниз. Полетел он, руки-ноги раскинув, в пропасть. А с утра ротный поверку проводил, одного не досчитались, послал нас в розыск, нашли Федю, разбившегося об камни.
- А зачем ты нам это рассказал, дядя Василий? – раздались голоса.
- Да так. С той поры успокоиться не могу, - он встал от костра и отошёл в темноту. Негромко хлопнул выстрел. Василий застрелился из нагана.

***

По ветвям жестоко хлестала шрапнель. Перелесок простреливался насквозь, в воздухе кружилась взвесь из отбитой коры, листьев, трухи. Что-то кричал прапорщик, уводя взвод из-под гибельного огня после неудачной атаки. Понемногу успокоились, внезапно на всех напала жажда. Нашли какое-то болотце, все припали к водице, прямо как лошади на водопое.
- Эй, стой! – прокричал прапорщик, - в воде полно трупаков!
И точно, кто-то вспомнил, как здесь, на болотце, в засаду попали немцы, мало кто ушел. Кто-то прямо перед собой, в мутной воде, увидел бледную руку со скрюченными пальцами, отпрянул. Кто-то увидел сложенную, как мешок, фигуру в серой форме на островке в центре болотца…
Все просто перешли на тот край берега, где не было видно убитых, наполнили фляжки. Жарко ведь.

***

- Это место ещё ничего, терпимо, - сказал унтер-офицер, воткнул лопату в землю, вытер пот со лба, - помню, полгода назад было вообще швах. Тогда, в середине осени, пришли мы на новые позиции, стали обустраиваться. Там шли бои сильные перед этим, нам сказали, что надо обновить траншеи. Копнули там, копнули здесь – одно и то же – в окопах до верха мертвецов. Видимо, даже не стали копать могилы, так в окопах и похоронили. Но делать нечего, надо свои рыть. Копаем мы, и страх берёт – по слоям видно как здесь воевали – вот тело в летнем, уже полуистлело, вот пошли останки в шинелях, там нога торчит сгнившая, там кости из земли вылезают, там череп пробитый. И вонь, страшная, тягучая. Офицеры платочки свои надушили, ходят, закрываются, а у нас духов-то нет. Ничего, привыкли со временем. Досками окопы обшили. Просто надо было здесь стоять. И стояли. А потом ушли... Всё, работаем, сегодня надо закончить.