Каждвй выбирает дорогу по себе. Глава 3

                Салажата.

   Наконец, нас построили на плацу и торжественно зачитали приказ о зачислении в Училище, прозвучавший в моих ушах, как музыка. После этого нас постригли наголо и переодели в робы. Роба - это рабочее платье, состоящее из хлопчатобумажных блузы и брюк синего или белого цвета. Робы нам выдали без погончиков и без гюйсов (пристяжных воротников синего цвета, окаймленных тремя белыми полосками, символизирующими три славные победы русского флота: Гангутскую, Синопскую и Чесменскую). Выдали также тельняшки и бескозырки с белыми чехлами, но без ленточек, и кирзовые ботинки (по-курсантски – «гады»). Еще выдали черные шинели второго срока (т.е. бывшие в употреблении) и матросские кожаные ремни с увесистыми пряжками-бляхами, украшенными якорями. В этом одеянии нам предстояло красоваться вплоть до принятия присяги, после чего мы должны были стать полноправными военнослужащими, курсантами и получить все положенные виды довольствия.
   Для тех, кто не знает, поясню значение слова, взятого мною в качестве заголовка для этой главы. «Салага» - это матрос-первогодок, прибывший на корабль из учебного отряда. Естественно, он мало что знает, понимает и умеет в сложной корабельной службе. Слово это чаще всего несет в себе уничижительно-пренебрежительный смысл и предназначено для употребления старослужащими матросами, т.е. морскими волками, с целью обозначения матросов-новичков, которые не должны забывать о предоставленной им чести служить рядом с вышеозначенными морскими волками. Если же хотят придать этому слову ласковый, доброжелательный оттенок, то говорят «салажонок», или, во множественном числе, – «салажата».
   Начались многочасовые изнурительные строевые занятия, десятикилометровые марш-броски по каменистым осыпям на дорогах, проложенных в окрестных сопках, ночные подъемы по тревоге и многое другое, что постепенно превращало нас в военных людей. Неожиданно для самого себя, никогда не занимавшегося бегом и не имевшего ни хорошего роста, ни атлетических кондиций, в одном из забегов я показал лучший на курсе результат. Думаю, что при этом сыграли свою роль выносливость и настойчивость, которые помогли мне преодолеть и удушье, и боль в селезенке, и желание броситься на землю и больше не двигаться. Привлекали нас и к разгрузке железнодорожных вагонов с углем, предназначенным для училищной котельной. Вагоны стояли на путях станции Первая Речка. Вооружившись лопатами, мы вдвоем разгружали за смену пульмановский вагон. Как бы то ни было, мои однокурсники, спортсмены и не спортсмены, которым было не легче, а кому-то и труднее, чем мне, стойко переносили тяготы службы, никто не жаловался, не просился к маме. Наоборот, все были воодушевлены, веселы и готовы к любым испытаниям. Эти испытания уже поджидали нас в двадцати пяти милях  к югу от Владивостока, в бухте Миноносок.


   В один из дней августа (кажется, 20-го числа) весь наш курс погрузился на сторожевые катера, подошедшие к причалу Училища в Амурском заливе. На них мы совершили свой первый выход в море. Наш путь лежал в южный район залива Петра Великого. Там, в Славянском заливе, находилась бухта Миноносок – живописнейшее место Приморья. В этой бухте располагалась учебная военно-морская база нашего Училища, где нам предстояло пройти «курс молодого краснофлотца».
   Погода была пасмурная, ветер и волнение не более трех баллов. Взревели моторы, и катера, задрав носы и просев кормами, понеслись полным ходом. Маленький кубрик не мог вместить и половину пассажиров, поэтому мы расположились на палубе, укрывшись от ветра и брызг за рубкой. Переход был недолгим, не более трех часов, качка - незначительной, тем не менее, некоторые ребята укачались, и старшина катера преподал нам первый урок поведения на корабле:  палуба и борта корабля всегда должны сверкать чистотой. Поэтому, если появилась необходимость освободить желудок от излишков пищи, сначала определи, откуда дует ветер и только после этого, расположившись на подветренном борту, можешь травить, сколько хочешь.
   Рев моторов резко прекратился и перешел в глухое урчанье, задранный нос катера опустился в воду, скорость резко упала – мы входили в бухту Миноносок. Бухта оказалась небольшой, вытянутой с запада  на восток. От Славянского залива ее отделяла узкая песчаная коса, поросшая низкорослым кустарником. Противоположный, северный берег бухты был возвышен, на нем виднелись постройки барачного типа и пост СНИС . Сразу за территорией базы начиналась знаменитая уссурийская тайга, знакомая мне только по книжкам. На десятки километров вокруг ни души. Узким горлом бухта открывалась в просторный Славянский залив, на противоположном берегу которого едва виднелся поселок  Славянка. В глубине бухты, у северного берега находился деревянный пирс, к которому и пришвартовались наши катера. Здесь же находилась стоянка МУКов (малых учебных катеров) и целой флотилии шлюпок разных размеров.
   Все постройки на базе были деревянные, летнего типа. Большой барак, уставленный двух-ярусными койками, был отведен под кубрик, в другом размещался камбуз, где мы все одновременно принимали пищу. Было еще несколько небольших служебных помещений, где размещались преподавательский состав, склады и т.п. Недалеко за территорией базы, в тайге, на берегу ручья стояла маленькая банька-сруб, к которой вела узкая тропинка. Натаскав в чан, вмазанный в печку, воды из ручья, и разведя огонь, мы обдавали водой раскаленные камни и устраивали великолепную парилку.


   Началась напряженная учеба. Подъем, физзарядка, умывание, построение, завтрак. Затем, разбившись на учебные группы, приступали к занятиям. Изучали флажный семафор и азбуку Морзе, чтобы сдать зачеты на скорость приема и передачи сообщений флажками и светом. Учили настолько основательно, что и сегодня, спустя шестьдесят лет, я могу свободно передать и прочитать сообщение и флажным семафором, и прожектором (азбукой Морзе). Изучали свод флажных сигналов, поднимаемых на корабельных реях и древнеславянскую азбуку, каждая буква которой присвоена определенному сигнальному флагу, т.е. овладевали специальностью сигнальщика. Переправившись на шлюпке на косу, попадали в боцманские владения, где учились вязать многочисленные морские узлы,  маты, заделывать растительные и металлические троса, словом, приобретали боцманскую профессию.
   Большое внимание уделялось физической подготовке; требовалось сдать нормативы по бегу на разные дистанции, по преодолению полосы препятствий, по плаванию, по прыжкам в воду.
   Проводились учебные водолазные погружения в мягком скафандре, которые оставили незабываемые впечатления. После того, как я втиснулся в скафандр, старшина водолазного бота, затянув гайки крепления шлема и традиционно стукнув гаечным ключом по моей медной башке, приказал погружаться. Двое курсантов на палубе бота начали крутить воздушную помпу, воздух через клапан в верхней части шлема с шипением стал поступать в скафандр. Ступая свинцовыми подошвами тяжелых водолазных башмаков по  короткому трапу, спущенному с кормы бота, и держась обеими руками за поручни, я быстро погрузился в воду, увлекая за собой воздушный шланг и сигнальный линь . Поскольку глубина была небольшой, то уже через несколько секунд  я стоял на грунте, пораженный красотой открывшегося передо мной подводного мира. Тяжелое снаряжение теперь ничего не весило, движения были легкими. Тем временем, пока я, забыв о воздушном клапане, любовался красотами флоры и фауны Японского моря, скафандр наполнялся воздухом, и я почувствовал, что всплываю, при этом непреодолимая сила переворачивает меня, извините, задницей кверху. Благодаря быстрой реакции мне удалось избежать этого позорного, но часто случавшегося с салажатами эпизода, когда они неожиданно всплывали на свет божий в непрезентабельном положении, приводя в восторг досужих зрителей. Я же успел нажать затылком на клапан, стравил излишек воздуха и вновь опустился на ноги. Чтобы приспособиться к новым условиям, не потребовалось много времени; регулируя поступление воздуха в скафандр, я приводил свое тело в положение, наклоненное примерно на 45 градусов к горизонту и отталкивался ногами от дна. При этом я совершал плавное движение вперед и вверх, помогая себе руками и нажимая затылком на клапан. Воздушные пузыри с урчанием уносились на  поверхность, обозначая там мое местоположение, а мои ноги опять опускались на дно, чтобы произвести следующий толчок. Сам собой установился определенный ритм движения, а прозрачная вода в бухте, живописные водоросли и многочисленные рыбки с крабами располагали к созерцанию. К сожалению, отведенное мне время быстро закончилось, сигнальный линь трижды дернулся в руке, и меня бесцеремонно вытащили наверх.
   На учебной базе в бухте Миноносок было стрельбище, на котором мы осваивали свое штатное оружие – трехлинейную винтовку Мосина образца 1891/1930 года; в дальнейшем до окончания Училища за каждым была закреплена такая винтовка.

 
   Много времени отводилось на изучение шлюпочного дела. Изучали устройство военно-морских ялов: четырехвесельных, шестивесельных, шестнадцативесельных (баркасов) и десятивесельных (катеров) и их парусное вооружение. При этом необходимо было освоить морскую терминологию; ведь каждая деталь, деревяшка, веревка, парус имели не только свое назначение, но и свое название. Начались тренировки по гребле, а затем и по управлению шлюпкой под парусами. Часами флотилия шлюпок бороздила во всех направлениях просторный Славянский залив. Грозные старшины-сверхсрочники и мичмана, восседая у транцев , зычными голосами задавали темп гребли, подавали команды и при каждой ошибке гребцов извергали на наши головы проклятия, густо приправленные солеными словечками.
   Самыми распространенными на флоте шлюпками были шестивесельные ялы – «шестерки». Как и все на корабле, они содержались в безукоризненной чистоте и в полном порядке. Рангоут  и паруса были аккуратно зачехлены и уложены вдоль шлюпки на банках, разделяя гребцов правого и левого борта, шлюпочное снабжение (анкерок с пресной водой, шлюпочный компас, спасательный круг, черпак для удаления из шлюпки забортной воды, шлюпочный якорь - «дрек») разложены по своим штатным местам. На флоте корабельная шлюпка издавна считалась лицом корабля, его визитной карточкой, и по тому, насколько слаженно и профессионально управлялись с веслами гребцы, насколько ухоженным был ее вид, флотский народ безошибочно определял, каковы командир, старпом и боцман корабля, которому принадлежала шлюпка. На каждом корабле одна из шлюпок пользовалась особым вниманием вышеозначенных должностных лиц, ее вылизывали и холили с особой тщательностью, укомплектовывали наиболее сильными и тренированными гребцами. Эта шлюпка защищала честь корабля на шлюпочных гонках, которые периодически проводились в соединениях и на флоте, ее посылали за начальством, следующим с визитом к стоящему на якоре кораблю.
   При посадке в шлюпку мы оставляли свои «гады» на пирсе и оставались босиком. Заходили в шлюпку парами: сначала – «баковые» – занимали места на носовой банке , затем – двое - на средней. После них усаживались на кормовой банке «загребные». Загребными назначались крупные и сильные ребята из числа наиболее успешно овладевших техникой гребли. По ним равнялись остальные гребцы обоих бортов. Для меня излюбленным местом всегда был бак левого борта. Последним заходил командир шлюпки – старшина или мичман с кафедры военно-морской практики, вставлял румпель  в гнездо руля и отдавал кормовой фалинь, удерживающий шлюпку у пирса.


   Звучит команда: - Уключины вставить, весла разобрать!   Быстро подхватываю уключину, болтающуюся на коротком штерте , вставляю ее в гнездо. Среди шести весел, аккуратно сложенных посередине шлюпки сверху парусного вооружения, нахожу по номеру, нанесенному на шестигранном вальке, свое весло и вставляю его в уключину, удерживая в горизонтальном положении и развернув лопастью книзу. При этом стараюсь, чтобы мое весло было строго параллельно веслу загребного и в дальнейшем, при гребле, абсолютно синхронно, как тень, повторяло все его движения. Левая рука сжимает рукоять, правая обхватывает валек тяжелого весла.
               - Весла! На воду! – Выпрямляю обе руки, одновременно наклоняюсь вперед и заношу весло назад для гребка, при этом правой рукой поворачиваю его вокруг оси таким образом, чтобы рабочая поверхность лопасти вошла в воду под углом в 45 градусов к поверхности воды. Если угол будет меньше, то лопасть не войдет в воду, а скользнет по ней и весло ударит по веслу впереди сидящего гребца, не совершив гребка. Если угол окажется большим, то весло затянет глубоко под воду и, чтобы достать его, потребуются большие усилия и даже приостановка гребли. При этом часто бывает, что взбесившееся весло силой встречного потока воды резко отклоняется назад, а надводная его часть наносит увесистый удар по потной спине впереди сидящего гребца. Если это происходит на 16-весельном баркасе, где весла в два раза длиннее и тяжелее, чем на «шестерке», то сила удара такова, что впереди сидящий бедняга слетает со своей банки и падает вниз, на рыбины. Это неприятное событие называется «поймать щуку» и навлекает на виновника строгую кару.
   Выполняю команду, не забывая выдерживать параллельность весел. Весло входит в воду на две трети длины лопасти. Порядок!
              - Два-а-а-а! – Протяжная команда. Откидывая туловище назад, прямыми руками тяну весло на себя, используя всю силу мышц брюшного пресса и спины. Пошел гребок! Весла параллельны! В течение гребка, используя валек и правую руку, увеличиваю угол наклона лопасти почти до 90 градусов. Сопротивление воды веслу постоянно увеличивается. В конце гребка ложусь на спину так, что, с точки зрения постороннего наблюдателя, исчезаю под планширем . Шлюпка все быстрее скользит по воде.
              - Раз! – Окончание гребка – рывок. Максимальным усилием сгибания рук и выпрямления туловища выдергиваю весло из воды, одновременно принимая вертикальное положение. Шлюпка делает рывок вперед. В этот же момент выпрямляю руки и заношу веслo назад для следующего гребка. Процесс повторяется.
               - Два-а-а-а! Раз!...Два-а-а-а! Раз!...-Два-а-а-а! Раз!...
   Занятия по гребле обычно продолжались по нескольку часов, до полного изнеможения. Мой плечевой пояс обрастал мышцами, виденными мною ранее в анатомическом атласе, но которых доселе я не замечал у себя, бицепсы и трицепсы стремительно увеличивались в объеме, а плоский живот, который теперь справедливо можно было назвать брюшным прессом, при ударе по нему палкой издавал четкий металлический звук. Вместо постоянно лопающихся и кровоточащих мозолей на ладонях наросла толстая, твердая, а главное – нечувствительная шкура. Такие же метаморфозы происходили и с моими товарищами. В результате к концу месяца мы уже вполне прилично ходили на веслах. В дальнейшем это занятие пришлось мне по вкусу. Я никогда не упускал возможности принять участие в любых шлюпочных гонках. И по окончании Училища, будучи офицером, а потом и командиром корабля, неизменно участвовал в таких соревнованиях, в той же роли бакового гребца.


   Тем временем мы приступили к изучению парусного дела. Сначала изучили устройство парусного вооружения, морскую терминологию, правила управления шлюпкой под парусами и лишь после этого перешли к практическим занятиям.
   Пожалуй, трудно найти военно-морское занятие, более романтичное, чем парусное учение! Представьте себе погожий день ранней приморской осени. На ярко-синем небе с редкими облачками вовсю сияет еще по-летнему горячее солнце. Довольно свежий зюйд-ост разводит стада белых барашков по всей просторной акватории Славянского залива, куда мы на веслах выходим из бухты. «Шестеркой» командует мичман с кафедры морской практики. После того, как весла и уключины убраны, звучит команда «Рангоут ставить!».  По этой команде каждый выполняет заранее определенные обязанности: устанавливает мачту, обтягивает стоячий такелаж , крепит углы парусов (на «шестерке» это фок и кливер), разводит фока-шкоты и кливер-шкоты , предназначенные для управления парусами. После этого по команде «Паруса поднять!» два-три человека выбирают фал  и рей с парусами поднимается до места. Сразу после подъема парусов шлюпка приобретает ход, команда располагается внизу, на рыбинах , под банками. Одни («шкотовые») держат в руках шкоты, выбирая или потравливая их, тем самым добиваясь, чтобы паруса забрали ветер и не полоскали, другие, следуя указаниям командира шлюпки, изменяют места своего расположения в шлюпке таким образом, чтобы создать наиболее выгодные для хода шлюпки крен и дифферент.                Командир,командуя «шкотовыми» и управляя рулем, удерживает шлюпку на выбранном галсе, например, на правом бейдевинде. Это означает, что шлюпка идет почти против ветра, который дует ей в правый борт. Ветер немного посвежел, но по-прежнему дует ровно. Шлюпка, увеличивая ход, несется в полной тишине. Слышно лишь, как журчит разрезаемая форштевнем вода, и как отбрасываемые волны шлепают по скулам шлюпки, осыпая нас солеными, сверкающими на солнце брызгами. За кормой остается ровный темный след. Вокруг, на обширной темно-синей поверхности залива, тут и там белеют паруса моих однокурсников.
Однако, созерцать окружающую нас красоту приходится недолго; звучит команда «К повороту! Поворот оверштаг!». Это означает, что командир решил поменять правый галс на левый, и при повороте нос шлюпки должен будет пересечь линию ветра, после чего ветер станет дуть не в правый, а в левый борт.    При ходьбе под парусами все плавание состоит из смены галсов, которые, в зависимости от направления ветра относительно курса парусного судна, имеют различные названия: бейдевинд, бакштаг, галфвинд, фордевинд. Например, при фордевинде ветер направлен в корму судна. Соответственно поворот, при котором шлюпка пересекает линию ветра кормой, называется «поворотом через фордевинд». Этот поворот более сложен, чем поворот оверштаг и при значительном ветре представляет опасность опрокидывания шлюпки, а поэтому требует от командира и экипажа определенной выучки.
   В последующие годы, во время летних практик, мы не раз снова бывали в бухте Миноносок, где, среди прочего, продолжали совершенствоваться в шлюпочном деле. Теперь каждый из нас выполнял обязанности командира шлюпки. Одно из парусных учений выглядело так: в Славянском заливе на якорь становился сторожевой корабль, с которого спускался трап. По очереди командуя шлюпками под парусами, мы описывали круги вокруг корабля, и, совершив несколько поворотов через фордевинд и оверштаг, подходили к нижней площадке трапа, имитируя высадку пассажира на корабль, после чего отходили. При этом важно было не промахнуться, не проскочить мимо трапа и в то же время не врезаться в него. Каждый из нас стремился выполнить это упражнение с марсофлотской лихостью.


   Сейчас же, в октябре 1950-го, мы были салажатами, и все вокруг было незнакомым, а иногда и враждебным. Запомнился  шлюпочный поход по южной части залива Петра Великого, в котором я участвовал в качестве гребца на шестнадцативесельном баркасе. Военно-морской баркас - это двухмачтовое  парусно-гребное судно. Его мачты несут три паруса: кливер, фок и грот. По сравнению с «шестеркой» здесь все огромное и тяжелое: и мачты, и паруса, и весла. Если память мне не изменяет, вес одного баркасного весла составляет 16 кг. Чтобы со всем этим управляться, от каждого гребца требуются немалые силы и выносливость. И еще, как стало вскоре понятно, -  высокий моральный дух.
   Рано утром в конце октября три баркаса, следуя строем кильватера  под всеми парусами, покинули Славянский залив. Погода выдалась ненастная, свежий порывистый ветер развел в заливе приличную волну, сразу после выхода из бухты Миноносок началась килевая качка. Время от времени налетали дождевые заряды, видимость была ограниченной; горизонт скрывался за серой пеленой дождя. Следуя восточным курсом, миновали остров Герасимова, плохо различимые контуры которого проплыли мимо левого борта, затем справа  показался мыс Брюса с белой башенкой маяка наверху и высоким пенистым буруном у скалистого подножья, и вскоре мы вышли на просторы залива Петра Великого в его южной части, открывающейся в Японское море.
   Ветер и качка усилились. Пройдя прежним курсом еще пару миль, повернули на юг. Погода продолжала ухудшаться. К килевой качке добавилась бортовая. Во время порывов ветра крен достигал опасной величины. Чтобы избежать разрыва парусов и опрокидывания, нам приходилось, следуя командам, постоянно то выбирать, то травить шкоты. Ветер свистел в вантах . При каждом опасном крене волны перехлестывали через борт, внизу гребцы еле успевали вычерпывать воду. Казалось, что вот-вот баркас перевернется кверху килем и тогда надетые на нас пробковые спасательные жилеты не смогут среди разгулявшихся в открытом море волн спасти наши юные жизни. Противный холодный пот струился между лопатками, предательская дрожь временами охватывала руки и ноги. Однако для паники не было времени; мы еле успевали выполнять команды, которые уверенным голосом подавал старшина, спокойно восседавший у транца.
   Тем временем шторм крепчал. Через некоторое время мы были вынуждены взять сразу по два рифа  на фоке и на гроте, чтобы уменьшить парусность, но через пару часов и этого окемазалось недостаточно. Пришлось спустить фок и грот,  продолжив путь под одним кливером, а еще через пару часов последовали команды «Кливер спустить! Рангоут рубить! Весла разобрать!» и наше парусное судно, летящее по волнам, превратилось в беспорядочно болтающуюся и скачущую на волнах галеру. Ценою немалых усилий нам удалось уложить парусное вооружение на штатные места и взгромоздиться на постоянно уходящие из-под нас банки, вставить уключины и разобрать тяжеленные весла. «Весла на воду!» и началась настоящая работа.
   Все наши силы и внимание теперь были сосредоточены на том, чтобы заставить непослушные весла двигаться слаженно и согласно воле командира, бдительно следящего за каждым нашим движением. Помимо команд, задающих ритм гребли, на наши головы обрушивались весьма энергичные выражения и невообразимые угрозы, раздававшиеся при каждой ошибке того или иного гребца и действующие на нас подобно ударам хлыста. Все понимали, что с морем шутки плохи. Тут даже сама только мысль о «ловле щук» становилась абсолютно неприемлемой. Несмотря на сильное волнение и качку, весла двигались синхронно, баркас набрал хороший ход.
   Довольно скоро я начал уставать, но об отдыхе нечего было и мечтать; все понимали, что при такой погоде лишенный хода баркас станет беззащитной игрушкой волн. И я, как и мои товарищи, собрав остатки сил, продолжал грести. Однако усталость наваливалась неотвратимо. Постепенно мышцы рук одеревянели, и я перестал их чувствовать, мышцы живота и спины посылали в мозг болевые сигналы. Я больше не видел ни моря, ни волн вокруг, а только свое весло и весло загребного, по которому равнялся. Я больше не замечал, как при каждом ударе баркаса о встречную волну нас окатывало холодным душем; мы промокли до нитки, несмотря на надетые штормовки, лица были мокрыми, а на губах стоял вкус соли…Ничего этого я больше не замечал, время как будто остановилось. Вкладывая последние силы в гребок и выдергивая тяжелое весло из воды, я чувствовал, что сил больше нет и все-таки снова заносил весло и делал следующий гребок. И так, раз за разом, я продолжал грести до тех пор, пока мы не возвратились в базу. Сколько таким образом было преодолено миль и за сколько  часов, сейчас сказать не могу, так как в памяти с того дня осталось лишь чувство преодоления усталости и удивления от скрытых возможностей, обнаруженных мною в самом себе.
   Сейчас, вспоминая о том шлюпочном походе с позиции старого служаки, должен признать, что выходить в море в штормовую погоду с мало обученным и нетренированным экипажем было довольно рискованным делом. С другой стороны, с точки зрения приобретения салажатами необходимых морских качеств, подобные мероприятия давали неоспоримый воспитательный эффект, и если действия руководства кафедрой морской практики основывались на высокопрофессиональном опыте, а так оно и было, то риск следует признать разумным, а суровых учителей наших поблагодарить за науку.

 
   Как уже говорилось, в бухте Миноносок мы бывали неоднократно. Сейчас трудно восстановить точную хронологию осваиваемых здесь дисциплин, да в этом и нет смысла. Достаточно просто рассказать о тех из них, которые хорошо запомнились.
   В бухте базировалось с десяток МУКов (малые учебные катера). Почти ежедневно, в любую погоду, как днем, так и ночью, эта флотилия выходила в залив и там ходила разными строями, отрабатывая Правила Совместного Плавания (ПСП). На мостиках МУКов хозяйничали курсанты, по очереди  выполняя роли вахтенного офицера, рулевого, сигнальщика. «Сигнальщик»  внимательно следил за сигналами, которые подавались флагманом и далее по линии передавались (репетовались) от мателота к мателоту . Днем сигналы подавались подъемом сигнальных флагов на реях, или семафором (сигнальными флажками), или светом (сигнальными фонарями, или прожекторами), ночью – светом. Приняв такой сигнал, «сигнальщик» немедленно докладывал «вахтенному офицеру» и репетовал сигнал следующему катеру. Например, при следовании строем кильватера, на флагмане, идущем головным, поднят до места, т.е. до реи. флаг «С» («СЛОВО»), что означает, согласно ПСП, «Всем застопорить ход». Пока флаг на флагмане поднят, он имеет  предупредительное значение и ждет своего исполнения. На всех катерах, получив доклады о приеме сигнала, «вахтенные офицеры» командуют «сигнальщикам»: «На фалах! Поднять «СЛОВО» до места!». После того, как все катера, идущие в строю, отрепетовали сигнал, все внимательно следят за флагманом, продолжая движение прежним курсом и скоростью, до тех пор, пока на флагмане не спустят сигнал, что означает «Исполнить!». В этот момент «вахтенные офицеры» на всех катерах командуют своим «сигнальщикам»: «СЛОВО» долой!» и одновременно переводят ручки машинных телеграфов в положение «Стоп». «Сигнальщики» спускают сигнал «СЛОВО», после чего заменяют его черными шарами, что согласно Правилам предупреждения столкновений судов в море (ППСС) означает «Мое судно застопорило машины»
   Днем и ночью флотилия МУКов маневрировала в Славянском заливе и за его пределами, по сигналу флагмана перестраиваясь из строя кильватера то в строй фронта, то в строй пеленга, то ложась на новый курс, то совершая поворот «все вдруг», увеличивая и уменьшая ход, становясь на якорь и снимаясь с якоря. «Рулевые» учились удерживать судно на заданном по компасу курсе, или держаться в строю, не выкатываясь ни вправо, ни влево, укладываться в заданные циркуляции при поворотах, учитывая инерцию катера, а также скорость и направление ветра. «Вахтенные офицеры» учились глазомерно определять расстояние на море, выдерживать заданную дистанцию до идущего впереди катера, подавая по переговорной трубе в машинное отделение команды об увеличении или уменьшении оборотов винта, отрабатывали командный язык, подавая команды «рулевому» на руль и «сигнальщику» на фалы.
   В результате этих занятий курсанты получали навыки, необходимые вахтенному офицеру на мостике корабля. Отмечу особо, что во время наших пребываний на учебной военно-морской базе ярко проявилась флотская традиция: офицер сам должен знать и уметь делать все, что должен знать и уметь делать матрос.
   Прошел месяц нашего пребывания в бухте Миноносок, плотно заполненный  занятиями и тренировками. За это время мы получили морскую закалку и представление о флотской службе, овладели некоторыми матросскими специальностями, окрепли телом и духом. По возвращению во Владивосток ни один из трехсот моих сокурсников не отказался от выбранной профессии.