Путь к комиссарскому сердцу

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Valery)

Путь к комиссарскому сердцу

Посвящается дражайшему соавтору

От автора
Немагическая просоветская модерн-АУ по Dragon Age II. Авторы не прохрамовники, но один из нас до смерти фанатеет от советской эпохи. Соответственно, ненавистникам не читать, всем остальным просьба считать, что вольное обращение с каноном (характерами, персоналиями, основным конфликтом) имеет место из-за полностью другого мира вокруг. Тут даже массовка непохожа на перенесённую из канона, а соответствует авторским представлениям об описываемом времени. С точки зрения советской истории тоже эклектично – просто попытка создать что-то узнаваемое. В общем, лучше сильно всерьёз не воспринимать, если вы не фанат СССР и социализма этого образца.
В тексте использованы цитаты из песен: «Песня гномов» из классического перевода «Хоббита» в исполнении «Дерсу Узала» с дополнениями от исполнителя, «Итальянец» из репертуара Тото Кутуньо и “Writing on the Wall” группы “Blackmore’s Night” (в вольном переводе).
Глава первая
«Я, Орсино Марчетти, … года рождения, уроженец Ансбурга, прошу принять меня в ряды Коммунистической Партии Вольной Марки…»
К концу строки буквы пошли вниз, загнулись неровно. Нет, правильно он решил поменять очки на более сильные. В этих уже не видно толком – тем более в коридоре, в очереди, при слабом освещении. И вообще, кажется, он пишет не по форме – да и нельзя такие важные документы на коленке писать-то.
А тут уже и очередь подошла.
…Через два с половиной часа доктор Орсино Марчетти прошёл через проходную Института, поднялся по лестнице и зашёл в свой отдел.
Вернее, нет, не так. Сначала он услышал за дверью смех и голоса. Народ нестройно распевал:
За синие горы, где мрак и снега,
Куда не ступала людская нога,
За быстрые воды уйдём до восхода,
Чтоб золото наше отнять у врага!
– Давай по новой! – предложил кто-то. – Про дракона, про дракона давай!
– Или припев!
И голоса грянули уж вовсе какую-то отсебятину:
А ты и не вспомнишь, как было когда-то,
Как люди, закованы в шлемы и латы,
Бежали за смертью за горы, леса и моря,
И я не увижу кровавых закатов,
А ты и не вспомнишь, как было когда-то –
В то время, где воля и радость любили меня!
Орсино дослушал это, вздохнул и распахнул дверь.
Ну да, конечно. Сидят за шкафом, вокруг чайного стола, у раковин, прямо под плакатом: «Тщательно промывая агрегаты, вы очищаете их от неправильных мыслей!» Да как будто от входа не видно этого застолья – если знать, куда смотреть. Хорошо ещё, без спиртного сидят.
Часть сотрудников перестали шуметь и принялись здороваться.
– Извините, доктор Марчетти, – сказала комсомолка Бетани Хоук, его аспирантка, и покраснела.
– Что здесь происходит? – Орсино поверх новых очков обвёл взглядом своих подопечных. – Почему не работаем?
– Предзащита у Грейс Старкхевен, – сообщил кто-то.
– Так ведь не защита ж ещё! Насчёт золота, кстати, сильно не переживайте, мне сегодня с утра сказали, что нам подписали премию.
– Всем? Даже тем, кто не ходит на политзанятия?
– Всем, кроме тех, кто ничего не делает. И кстати по поводу вашей песни – мелодия хорошая, дополнения странные, понял ли смысл тот, кто положил на музыку? Поднимите руки – кто из вас читал первоисточник? Так я и думал – одна Бетани Хоук. Товарищи, право слово, быстро все по местам!
Орсино пять лет преподавал в университете, и это чувствовалось по сей день. Когда началась война с кунари, он не просто отбыл в эвакуацию, а сделал то, что давно собирался. Вызвался поехать в аномальную зону – в Киркволл. Странное место, где многие сходили с ума, а некоторые становились гениями. Город, где соглашались работать либо энтузиасты, либо направленцы. И куда в «почётную ссылку» отправлялись многие, кто по доброй воле не поехал бы ни за что.
Киркволл вырос вокруг секретного НИИ Скрытых возможностей человека и других разумных рас. Направление исследований большинством считалось гиблым и сомнительным. Хотя поговаривали, что у госбезопасности свои виды на тех, у кого можно выявить или развить способности. Отсюда и особое финансирование, даром что в подавляющей части отделов возились с повышением работоспособности, с резервами памяти и лишь изредка замахивались на эксперименты типа чтения мыслей. По результатам экспериментов обычно объявлялось, что подобные вещи невозможны, как и считает официальная наука. Только результаты были тоже официальные…
О неофициальных знал очень мало кто. Те, кто охранял секреты, и те, кто занимался непосредственно исследованиями. Среди последних публика была всё больше странная. В разные стороны сумасшедшая. Из тех, кто верит в чудеса. Из тех, кого власти часто только терпят, потому что больше никто за подобное не возьмётся. С сочувствующими надо осторожно. Или хотя бы ненавязчиво.
Орсино, по крайней мере, проходил по категории «дитя угнетённого народа» – острые уши сразу привлекали внимание. Социалистическая революция застала его восьмилетним мальчишкой, и на тот момент заботиться о нём было некому, кроме государства. Да даже по сей день, хотя в недавно минувшие годы наголодались все, в столовой худому и большеглазому доктору старались накладывать «полуторные» порции. И очень мало кто шептал ему в спину про «эльфийскую квоту». Может, потому, что был он по природе своей неконфликтен и влюблён в науку – и талантлив, да. Видимо, по тем же причинам, прибыв сюда, Орсино вскоре оказался начальником самого подозрительного из всех подозрительных отделов. Того, что изучал непосредственно здешние аномалии и их влияние на те самые скрытые возможности человека. Оказался, кстати, не по своей воле. Вернее, просто больше было некому.
Здесь был просто рассадник вольнодумства. Безумных теорий, отчаянных и порой несанкционированных экспериментов, обид на власть и просто игр в борцов с системой.
Орсино с системой бороться не хотелось. Стоять на лестнице с повально курящей компанией и шептаться о том, как всё плохо, казалось неприятным и бессмысленным. Ему хотелось спокойно работать, и ещё – чтобы всю эту честную компанию никто не пинал, не тягал и вообще не приставал. Потому что среди безумных теорий встречались очень интересные, и их стоило проверять. Потому что отчаянные вылазки в собственно аномальные зоны тоже давали любопытные результаты. А ещё потому, что если уж его подчинённые работали – то большей частью на совесть и самозабвенно. Пусть и далеко не всегда по инструкциям. Вот и воспитывал их доктор Марчетти, как умел. И защищал везде со страшной силой. Прикрывал от руководящих и контролирующих органов. А коллеги – ну, некоторые из них – ещё и обижались, и нарывались, и очень хотели затащить его в свою компанию. Пророчили ему славу мученика, первого и главного диссидента их НИИ. Орсино им устал уже объяснять:
– Ну за что вот лично мне ненавидеть Советскую власть? Мне она позволила не пропасть в беспризорниках, получить образование и выбрать самому себе дорогу. Многим из вас – так же. Даром что у нас здесь хватает выходцев «из бывших». Всё совсем не так плохо, как могло бы быть. Разве главное – не работа?
И всё это, конечно, была правда – да не совсем. Точнее, не вся. И сейчас, после долгих лет хождения «в сочувствующих», Орсино писал заявление в партию не только потому, что это облегчило бы жизнь и отделу, и ему лично. Была ещё одна причина. И причина эта звалась подполковник Мередит Станнард. «Комиссар Станнард», как её часто называли на довоенный манер. А ещё – Драконша. Идеологический куратор отдела. Дочь героя революции и вдова фронтовика. Ровесница Орсино, ей тоже недавно минуло сорок. И фантастически красивая женщина.

Глава вторая
До приезда сюда доктор Марчетти был давно и прочно женат на науке. В совсем далёком прошлом осталась краткое и неудачное супружество. После веселья в общежитии она настояла на близости, он, как порядочный, женился, очень скоро стало ясно, что ничего общего между ними нет. Разошлись миром. И не сказать чтобы Орсино тогда совсем разочаровался в любви, скорее во многом винил себя. Но понял, что работа уж точно не обманет.
А в первый же день в Киркволле увидел эту женщину.
Сначала мельком. Просто прошла мимо, стройная и подтянутая в своей форме, сверкнули на солнце золотые волосы, строгий взгляд скользнул по Орсино, будто она его и не заметила. А у него перед глазами так и заплясали цветные полосы, будто только что смотрел на яркие солнечные блики.
Нет, это нельзя было назвать любовью с первого взгляда. Как служитель науки, Орсино прекрасно понимал, что так не бывает. А если и бывает, то быстро проходит и ни к чему серьёзному не приводит. Разум учёного определил это как «сильное эстетическое впечатление». И не более того. А вот сердце его тогда промолчало. Он давно забыл, как это – быть романтиком.
Тем более тогда в Киркволле было и не до того. Сначала работа по призванию, потом – этого никто не ждал, но кунари вдруг оказались под стенами города. Так далеко от основного театра военных действий, глубоко в тылу…
Тогда в оборону встали все. Тогда прославилась своим героизмом юная Мариан Хоук, старшая сестра Бетани. Но, конечно, исход битвы решила не она одна.
Доктор Марчетти тогда работал над усовершенствованием дальнобойного оружия. Не совсем его область, но по военному времени оно было нужнее. Да и к тому же свои собственные скрытые возможности он параллельно очень даже изучал.
И когда кунари ворвались во двор Института – Орсино вдарил по ним из опытных образцов. Корректируя огонь не только руками, сжимающими оружие, но и силой мысли…
За это впоследствии он был представлен к награде. Но, по скромности своей, никогда не носил боевой орден.
Да и вообще этот день запомнился ему совсем другим. Когда полегли все кунари, до которых могло дотянуться направляемое им пламя, Орсино увидел в окно, как та самая женщина, офицер ГБ, почти врукопашную билась с рогатыми воинами. И отбилась – раньше чем он смог хоть как-то ей помочь.
…Ни помочь, ни утешить. К этому дню Мередит уже точно знала, что мужа с фронта не дождётся. И на тот бой вышла с мужеством отчаяния. Могла бы и умереть – так инстинкты не дали. Или даже, скорее, долг перед Родиной.
Орсино был одним из немногих свидетелей того, как Мередит в последнюю минуту спасла отчаянную Мариан Хоук. Он потом всем об этом рассказывал.
И ещё он точно знал, в какой день, в какой час началась его любовь.
* * *
Уже позже Мередит Станнард оказалась его куратором. Когда их официально представляли друг другу, он так и впился в неё взглядом, ясно говорившим: «Хочу знать больше, хочу знать о вас всё!» И ещё боялся, очень боялся, что они не сработаются.
И с тех пор, седьмой год уже, постоянно принимал на себя все удары, что пыталась она наносить его подопечным. Он и Мередит как-то даже пришли к тому, что у них ведь общая цель: не допустить, чтобы на Институт обрушились неприятности извне. Только вот потом Орсино заявил:
– Знаете, подполковник Станнард, главное – любить людей. И… да, всех остальных тоже. Потому что если не любить, они это чувствуют, обижаются и начинают в самом деле вести себя недостойно.
– Знаете, доктор Марчетти, – ответила она с холодным достоинством, – если людей… и всех остальных тоже любить слишком сильно – они обязательно сядут вам на голову. Что, собственно, и происходит.
Ну вот как ей такой скажешь: «Вы прекрасны и удивительны»? И цветы дарить нельзя, и много чего нельзя ещё.
А вот написанное ровным почерком заявление – совсем другое дело.

Глава третья
После аскетической трапезы в столовой – коллеги косились, мол, почему бы не брать что повкуснее? – подполковник Мередит Станнард обходила всех, приглядывалась к настроениям. Да и прочих дел у неё было немало. Везде и во всём хотелось порядка. Чтобы каждый делал что должен и было бы всё правильно и спокойно. И чтобы не было особых проблем. Работать бы без помех. Ей же тоже неприятно, когда кто-то нарывается и вступает в конфликт с законом. Взрослые люди, а ведут себя как… Глупо, в общем, ведут. Вот и следи за ними…
То, что доктор Марчетти и особенно его буйные подчинённые считали ударами, на самом деле – по железобетонному мнению подполковника  Станнард – защищало их же. От вышестоящих инстанций, от глупостей и неприятностей.
…«Аномальный отдел» сидел за чаем. Здешний коллектив не слишком-то любил институтскую столовую. Кто мог – пробавлялся домашним, кто, как начальник отдела, не мог – хотя бы присоединялся к чаепитию.
Орсино заметил Мередит в дверях и, как всегда, украдкой засмотрелся. Подполковница была в расцвете сил и красоты, и форма шла ей несказанно. Вот только она сама, кажется, ни о чём таком не задумывалась. Что они там, в ГБ, железные? Или дают монашеские обеты? Или просто она до сих пор в трауре? Не спросишь же. Остаётся только молча любоваться. Не прикажешь ведь сердцу – даже когда тебе сурово выговаривают за что-то. Ну а что ещё, не обижаться же! Хотя во многом она неправа. Плохо у неё с полётом фантазии, и склонна она видеть опасность там, где её нет. Но главное ведь – правильно друг друга дополнять, а не ссориться. Если б этому ещё не мешали! А то идиотов вокруг, увы, хватает. И с его, и с её стороны. Вот где главная-то проблема. Нельзя воспарить над этим и поговорить спокойно.
– Добрый день, – Орсино отмер, поднялся из-за стола и слегка, по-старомодному, поклонился.
– И вам тоже, – Мередит уже широким шагом пересекла комнату и остановилась около него.
Коллеги начали отодвигаться и перемещаться за свои столы. Орсино улыбнулся: мол, мне-то скрывать нечего. Предложил:
– Налить вам чаю? Пока я буду рассказывать?
– Не стоит. А хотя… ладно.
Коллеги уже показывали под столом кулаки: мол, ты герой или крыса? Но Орсино хотелось мира, так что он незамедлительно занялся чаем. Хоть по-человечески…
Мередит сидела на стуле идеально прямо, ни одной лишней складки на юбке. И смотрела куда-то поверх головы Орсино. Возможно, на графики, развешанные по стенам. Или думала о чём-то о своём. Это было бы приятнее. А то ведь сейчас начнётся!
Да нет, кажется. Слушает про нервные импульсы, про уровень облучения и про возможное – почти удавшееся – чтение мыслей в седьмой лаборатории, в виду главной горы. Не придирается, про предрассудки не говорит. Только аккуратно прихлёбывает чай.
– У нас, как видите, всё хорошо, есть успехи, – продолжал Орсино.
– Я вижу. Следы в песчаном карьере я тоже видела. Прямо за лентой, которой там всё оцеплено. Там недостаточно большими буквами написан уровень радиации?
– Вы как всегда проницательны. Там достаточно большие цифры.
– Издеваетесь?
– Нисколечко. Говорю правду, как и всегда. Те, кто там был, были там ровно три минуты и всего лишь взяли образцы почвы.
– Да ладно. У вас каждый раз так, а потом нарушение режима секретности.
– Всё так и есть. Никаких нарушений, всё под контролем. Ешьте варенье… – взгляда Бетани, которая это варенье и варила, Орсино даже не заметил.
– Нет, вы точно что-то задумали.
– Ну что вы. Я не подлизываюсь, просто так давно мечтал…
– Дело ваше.
На них уже со всех сторон косились. И группками убегали курить. Кто-то не удержался и прошипел:
– Ты бы лучше бы уж прямо к ней шёл и запирался! Или к себе в кабинет вёл!
Мередит с лёгким удивлением посмотрела на говорившего – и только плечами пожала.
Орсино тоже повёл плечом. Мол, своих не выдаю, но придурки же… Вроде как – а что поделаешь.
– Ладно, я бы и при них сказал, и сейчас говорю: всё у нас и правда нормально.
– Хорошо, если так.
– Я за этим слежу. Чтобы глупостей не делали.
– Хорошо.
– Стараюсь. А летать люди всё-таки научатся, и ничего вредного в этом нет.
– Мне бы вашу уверенность.
– А вы оторвались бы от догматизма.
– Мне и так дел хватает.
– Нет, ну безусловно. Например, нас охранять.
– В том числе.
– Тогда не смею более задерживать, – это прозвучало с лёгким сожалением.

Глава четвёртая
Письмо нашло Орсино совершенно неожиданно. Правда, ту, кто его написала, он вспомнил сразу.
В бытность в детдоме он всё время возился с младшими ребятишками. И эта девочка, Арианни, была одной из них. Сейчас ей должно было быть… ну да, где-то года тридцать два. Она никогда не хватала звёзд с неба, всегда любила только шить, и Орсино помогал ей с уроками, чтобы хоть как-то справлялась. Да и за минувшие годы Арианни так и не получила высшего образования. Даже не пыталась. Зато, как узнал Орсино из письма, обзавелась сыном. История банальная и печальная – наивную девушку обольстил заезжий антиванец. Или не очень заезжий – в Ансбурге их всегда хватало. Многие остались на постоянное житьё даже уже после провозглашения Советской власти. Только данный антиванец был не таков. Сбежал от ограничений свободы торговли и заодно от свалившейся на него ответственности. Больше Арианни его не видела. И даже не пыталась разыскивать. Стоически приняла позор – тем более что государство хоть как, но поддерживало. Орсино так и надеялся, что «эльфийская квота» облегчает жизнь не ему одному.
Сын Арианни, Фейнриэль, более-менее счастливо дожил до четырнадцати лет. Единственная радость матери, с её слов он совершенно не избаловался. Проблемы начались только совсем недавно. Мальчик постоянно видел странные сны. Совершал в них «хорошие дела и благородные поступки». А иногда и не очень хорошие и благородные. Ведь кто из нас властен над своими снами, кто иногда не мечтает о запретном? Проблема-то была не в этом. А в том, что зачастую сны Фейнриэля сбывались. Принятые им там решения меняли реальность. Влияли на оценки в школе – не только собственные, на отношения между одноклассниками и отношение одноклассников к самому сновидцу. Причём далеко не всегда так, как мальчику хотелось бы. Он совершенно не умел этим управлять. Зато с честнейшей наивностью всем рассказывал, как, что и почему. На него уже косились со всех сторон, вызывали мать в школу, засылали её с Фейнриэлем к психиатрам…
Через какого старосту всей Вольной Марки или через какой рупор трудящихся масс Арианни раздобыла адрес доктора Марчетти – она умалчивала. Она упорно именовала его «професор» – именно так, с одним «с», – вспоминала, как слышала по радио о его подвигах на научном поприще, и отчаянно просила о помощи. Где же и помогут, как не в Институте скрытых возможностей?
…Над ответом Орсино думал очень и очень долго. В принципе, ему не так уж сложно было устроить парнишку на полставки лаборантом, а заодно присмотреть за ним и разобраться в его странной способности. Вот только… не поймут. Особый отдел тут же влезет в это дело по уши. И она… Живо представилось, как Мередит вперит в мальчика пронзительный взгляд, а потом Фейнриэля уведут на секретные опыты. Да ещё и спросят: мол, если он не ваш сын, то что же вы, доктор Марчетти, так переживаете?
Сердце защемило. Обернись всё по-иному, у него и правда мог бы быть ребёнок такого возраста… И тоже полукровка.
Но бывшая жена Орсино Марчетти ещё до войны уехала в Тевинтер. И уже много-много лет он даже не вспоминал её лица. И не потому что влюбился в Мередит – всё ведь было кончено намного раньше. И не потому что Орсино считал себя вправе осуждать чужой выбор. Именно что – чужой. Она мыслила как существо из другого мира. И нельзя научиться жить вместе, скажем, зайцу и дрозду.
Только вот… а кто тогда Мередит? У неё во многом тоже совершенно инопланетный разум. Поймут ли они когда-нибудь друг друга? Не проще ли ничего-ничего не рассказывать? Об этой истории в том числе. Ей не стоит видеть Фейнриэля. Думать, что он либо безумен, либо без пяти минут секретное оружие. В конце концов, это эльфийское дело. Более того, внутреннее дело детдома номер восемь города Ансбурга.
* * *
– Мальчику надо ехать в Тевинтер, – убеждённо заявил Орсино измождённой эльфийке, в которой совсем непросто было узнать ту девочку из детства. Решение пришло, ещё когда он сюда ехал, и окончательно оформилось, когда повидал Фейнриэля лично – нервного, запутавшегося и почти затравленного парнишку. – Там есть группа учёных, которые занимаются… чем-то максимально близким к тому, что в нём проявилось.
– Но как же… сбежать?
– Нет, зачем. Можно всё устроить официально. Хотя бы чтобы доказать, что та группа несёт ересь. Сам я в Тевинтере никогда не бывал, но и переписывался, и на конференциях встречался, – он умолчал о том, что один из тех учёных – его бывшая жена. Точнее, не столько учёный, сколько организатор и опекун молодых специалистов. Леди Мон никогда не общалась с доктором Марчетти ни по этому поводу, ни по какому-либо ещё, не звала никого под своё крыло, не предлагала помощи. Да и сам Орсино сейчас не собирался списываться именно с ней. Само устроится.
…Оно и устроилось. Правда, не сразу.
Письмо Орсино передали. Ни дать ни взять как разведчику. Сунули в руку на ближайшей конференции. И записка оказалась прямо от неё. От леди-магистра Мон Ари.
«А говорил – в гробу видал нашу Империю! Мальчик, судя по фото и твоему описанию, сложный. Мы ему, конечно, поможем, но ты уверен, что потом он не прокричит на весь мир о том, что выбрал свободу?»
«Займите его работой, – быстро черкнул доктор Марчетти на обороте записки. – Мы ведь уже повзрослели настолько, чтобы быть выше таких игр».
Их переписка очень быстро перестала быть личной и секретной, и всё действительно устроилось.
И почему-то – а может, и понятно, почему – Орсино даже не стал писать об этой истории у себя в дневнике. Только успехи и неудачи тевинтерских коллег при случае отмечал.

Глава пятая
А буквально через несколько дней случилось ЧП. И мало кого волновало, что преступник, взятый прямо над телом матери Бетани Хоук, уже очень давно не работал в Институте. Слишком уж хорошо деятельность этого Квентина вписывалась в отдельные сферы научных интересов. Изучал, понимаешь ли, возможности продления человеческой жизни, а докатился до опытов на живых людях! Убивал женщин, пытался создать из них копию погибшей жены. Оживить её надеялся. Неспроста, наверно. Не инопланетяне же ему нашептали такое сотворить! Не повышенная же радиация на мозги повлияла!
Нет, конечно, по-человечески-то всё понятно. Смерть жены подкосила талантливого учёного – бросил всё, ушёл в глушь, занялся неквалифицированным трудом. Не то в бульдозеристы подался, не то вовсе в лесорубы. Бывает. Только вот теперь оказалось, что на его совести куда больше одной жертвы. С горя ли стал он опасным сумасшедшим, или это была не единственная причина?
Народ в отделе у Орсино жался по углам, ожидал репрессий. Ведь в Особом отделе как пить дать думали, что все они тут не лучше Квентина! Кто ж разбираться-то будет. Уж точно не подполковник Станнард.
Доктор Марчетти прикидывал, как бы обезопасить коллег. Пока как-то ничего не придумывалось. А уже начинали трясти народ на предмет близкого знакомства с закоренелым, оказывается, маньяком. А так или иначе с ним знакомы были многие. Кроме совсем уж молодёжи. Сам Орсино в своё время учился с Квентином в университете. В Киркволле они не пересеклись, но до самого ухода Квентина из Института состояли в переписке. И даже некоторое время после. Потом тот перебрался вовсе в глушь, и письма перестали приходить.
Орсино только молился кому уж там мог, чтобы самое тяжёлое свалилось на него одного.
Вот, идёт Мередит, что-то будет…
– И как это понимать? – в руках её было несколько писем. – «Результаты, о которых ты пишешь, действительно впечатляют. Книги в обычном месте. О.»
– Это было давно, подполковник. Сразу после моего приезда сюда. Тогда Квентин занимался всего лишь теоретическими изысканиями.
– Этого никак не докажешь.
– Но ведь доказали… когда именно он начал заниматься этим ужасом.
– Возможно. Если не откроется ничего нового.
– Не должно. Тот факт, что я передавал ему теоретические издания, прямого отношения к его злодеяниям не имеет. А в отделе у меня и вовсе народ прекраснодушный.
– Возможно.
– Можете, конечно, проверять, да вы даже точно будете…
– Обязательно, – Мередит устало вздохнула. – Что вам стоило сберечь мне немножко времени и ставить на письмах даты!
– Давайте я сейчас буду вспоминать.
– Сейчас это уже никак не подтвердить.
– Могу дневники предоставить. За все четыре года.
– Всё, что сможете.
– Сейчас. Достаю в вашем присутствии из сейфа, можете быть уверены – ничего не подчищал и не добавлял.
– Хорошо. Вы знали – одной из первых жертв была ваша сотрудница, Марен? Помните, рыженькая, из отдела, который курирует Траск.
– Нет, не знал, – казалось, Орсино сразу постарел на несколько лет.
– Вот поэтому я вам верю. Может, я ещё об этом пожалею, но…
– Спасибо. Вот, всё, что у меня есть. Последняя запись датируется вчерашним числом, – сейчас он совершенно забыл о том, сколько страниц в его записях посвящено Мередит лично.
– Хорошо. Надеюсь, я и правда не ошибаюсь.
– Всего вам доброго. Надеюсь, смог помочь.
– Да, конечно.
О стихах и прочих глупостях Орсино вспомнил только к вечеру. Когда от него отстали встревоженные коллеги, гадавшие, предатель он или мученик. Ну, может быть, Мередит просто не обратит внимания. В конце концов, дело важнее. Для них обоих. А остальное подождёт.
* * *
Пачки листов, подобранных в скоросшиватель. Судя по всему, записи он делал дома, одинокими вечерами, чашки вон иногда на них ставил… А потом нёс свои записки на работу, потому что в сейфе – надёжнее. Подозрительно. Но не стоит судить не читая.
Почерк у Орсино был мелкий, но понятный. Вот только эти рисуночки на полях – впрочем, пренебречь как ненужным. Мередит даже приглядываться к тексту долго не понадобилось. И содержание сразу поглотило полностью.
Мысли доктор Марчетти высказывал порой весьма крамольные. Хвалил коллег из Империи (ко всему, у него же там жила бывшая жена! Мередит как о ней вспоминала невзначай, так и чувствовала вдруг – ненавидит. Хорошо, что они не общаются!). Ещё Орсино много писал о возможностях посмертного существования… А также о том, о чём, бывало, говорил и вслух. Мол, хотите работать как у нас, а получать как в Тевинтере? Да если быть честным – у нас на весь Институт всего пара настоящих учёных и есть! Причём один из них был Децимус Старкхевен, муж Грейс – только вот оказался он несознательным, не вписался в систему, занялся социально опасными экспериментами без особого согласия испытуемых, натворил дел и попал под расстрельную статью… Грейс старалась (а ещё бы не, подумала Мередит, раз уж её даже из Института не попёрли!), но как учёному ей было до мужа далеко.
И всё равно драть уши Орсино за все его словесные художества быстро расхотелось. Поскольку, даже приятельствуя до недавнего времени с Квентином и обсуждая с ним теоретические вопросы, даже считая, что Квентин для науки – не меньшая потеря, чем Децимус, к злодеяниям их обоих Орсино всё же был непричастен.
В принципе, она в этом не особо и сомневалась. И даже от сердца отлегло. Хотя, конечно, проблем это не решало. Всё равно надо проверять их всех. Если у людей такое в головах, добра не жди. Даже если они пока ещё хотят как лучше.
Всё это вредные глупости. Один вон от большой любви к науке (и не только к науке, а и просто от большой, чтоб её, любви) маньяком стал, вторая пришла сюда за мужем, а теперь в память его не уходит, еле сдерживая норов… А третий на полях, рядом с формулами, рисует цветочки. И не только цветочки, но и портреты. Хорошо ещё – не неприличные. И, наверно, самым лучшим выходом будет сделать вид, что ничего и не видела. И просто вернуть записи.
И заговорить не о том, о чём хотелось.
– Орсино, присмотрите, пожалуйста, за этой вашей ученицей, Бетани. Её семья уж слишком сильно впутана в эту историю, как бы чего ещё не вышло.
– О да, разумеется, – нет, ему правда было далеко не всё равно, но тоже ведь рад был, что опасных тем она не коснулась.
– А если лишний шум поднимется… ну, сами понимаете.
Расстались они мирно, как в прежние времена. Это радовало.

Глава шестая
Квентин получил высшую меру, и на время всё затихло. Но однажды Мередит застала в кабинете у Орсино рыдающую девушку. И, разумеется, сразу начала выяснять, что случилось.
– Её обидел ваш сотрудник, – уронил-уколол Орсино.
– Кто?
– Майор Алрик. Вызвал к себе для приватной беседы и… повёл себя непристойно. Дитя моё, давайте я вас провожу, а потом поговорю с подполковником.
Мередит только кивнула. Значит, некоторые предупреждений не понимают. «Освежить секретариат за счёт комсомола!» – и все-то идеи были у Отто Алрика в таком духе. Хотя вроде бы до столь вопиющих случаев не доходило. Или – что хуже – она не знала.
Орсино вскоре вернулся:
– Мне сдаётся, что это не первый случай. Может, первый столь тяжёлый, но…
– Этого ещё не хватало. Я разберусь.
– Уж пожалуйста. Это же ужасно.
– Ещё бы.
– Вот так бы и вломил рельсой, – он очень редко так разговаривал, но сейчас его голос звучал так, что даже Мередит не усомнилась: это не пустая угроза. – Ему повезло, что я воспитанный.
– Может, и не повезло.
– Вы опасны, что да – то да.
– Да, я в курсе, что вы обо мне думаете. Не извиняйтесь, сейчас это неважно.
– Это был комплимент. Я вам нужен при разбирательстве?
– Пока нет.
– Как скажете.
Мередит удалилась, и тут до Орсино дошло: это она ему дневники припомнила. Или нет?
* * *
А когда он в следующий раз увидел Мередит – та выглядела вполне довольной. Но не расслабилась – может, и просто не умела.
– Орсино, пожалуйста, если что-то ещё – не тяните, сразу ко мне.
– Конечно. Не забуду. Я полагаю, вы с ним разобрались?
– Да.
– Спасибо. Надеюсь, он больше у нас не появится. Ещё надеюсь, что он в тюрьме. Туда ему и дорога. Желаю ему оттуда выйти старым, лысым, без единого зуба… и чтоб девиц обижать было нечем! – он даже не просил подтверждения. Сам хотел в кои веки всё высказать.
– Даже соглашусь.
– Носит же земля скотов. Плохо, когда думают, что все такие.
– Потому и нужно с подобным бороться.
– Чтоб их таких не было и другие не были как они. Воистину.
– Да.
– Я бы предложил отметить. Но, увы, он не последняя сволочь в мире.
– Но всё равно найдётся кому отметить.
– А вы не станете? – быстро взглянул в глаза и сразу отвёл взгляд.
– С вами, что ли?
– Ну да. Я угощу.
– Не поймут. Ни вас, ни меня.
– А мы в выходной. И им не скажем.
– Ох… Ну ладно.
* * *
И оставалось только ждать назначенного дня.
А там… И самим себе немножко удивляться. И побаиваться – а вдруг правда кто увидит. Не поймут же. Но вроде везло. Даже странно.
Видимо, это могло кончиться плохо. Но пока-то хоть можно было об этом не думать.
Долго, конечно, не получится. Они оба слишком привыкли оглядываться по сторонам. А как ещё-то.
Поэтому и вина было совсем мало, и разговоры всё больше о службе. Но тоже хорошо. И ведь первый раз в жизни вот так… Может, не в последний.
Орсино сейчас позволял себе любоваться спутницей. Он и не помнил, когда видел её одетой не в форму. Интересно, сама-то она помнит?
А ведь ей так идёт это весеннее платье! Тем более здесь, в кафешке заброшенного парка. Как во сне или вроде того. Или в кино. Радоваться надо…
Они и радовались. Робко и как-то неумело. И будто таясь друг от друга.
…Назад шли уже в густых сумерках. Над ними светила яркая луна. Здесь, в Киркволле, она бывала зловещей – но только не сегодня.
– Для перспективного отдела вы слишком романтики, – вздохнула Мередит, глядя на небо. – Песни вон поёте вместо практической пользы.
– Это не так плохо, спеть я тоже могу. Хоть сейчас.
– Ох, да ну вас, – она невольно рассмеялась.
А он уже начал тихонько, будто ловя мелодию в воздухе:
Lasciatemi cantare
con la chitarra in mano
lasciatemi cantare
una canzone piano piano…
– Это на каком? – хмыкнула Мередит.
– Это мой родной язык. И вообще-то это надо петь очень громко. Во весь голос.
– А о чём там?
Он чуть помолчал.
– Ну примерно так: позвольте мне спеть с гитарой в руке, позвольте мне спеть песню тихо-тихо… Ну что вы смеётесь, Мередит?
– Неожиданно. Весьма.
– А дальше там ещё было: здравствуй, Господь Бог, ты знаешь, что я тоже здесь.
– Бога нет, доктор Марчетти, – Мередит посуровела.
Орсино вроде и почувствовал охлаждение, но всё равно ответил:
– Это спорный вопрос, подполковник Станнард.
Вообще говоря, после таких заявлений он вполне мог остаться без рекомендации в партию. Гонения на церковь прекратились ещё в войну, но тем не менее. Однако время сегодня пролетело незаметно, и что-то между ними двоими изменилось неуловимо. Непонятно – что, но тем не менее…

Глава седьмая
«Орсино, присмотрите, пожалуйста, за этой вашей ученицей, Бетани. Её семья уж слишком сильно впутана в эту историю, как бы чего ещё не вышло».
Эти слова Мередит он помнил всё время. Как и все прочие слова. Тем более повод для беспокойства и правда был. Пусть, может, и не такой серьёзный, как нападение маньяка. Но вон, пожалуйста, уже кто-то говорит с ней грубо. А она ведь, в общем-то, даже кусаться в ответ не умеет, младшая девочка в семье.
Надо бы заступиться. Правда, Орсино сам не ожидал, что выйдет настолько эмоционально – ещё немного, и мог бы и ударить обидчика Бетани. Нет, ну в самом деле, разве можно говорить такое девушке, семью оскорблять и вообще…
А ещё меньше он ожидал, что в конце коридора появится подполковник Станнард и увидит всю эту сцену, хотя и не услышит ни слова. И даже не вмешается. Просто уйдёт к себе, поджав губы.
Неужели подумала что-то не то? Хотя с чего бы, да ей и всё равно.
…А в тот же день, под вечер уже, Бетани заглянула к начальнику в кабинет. Посоветоваться, наверно. Или поплакаться. Много ведь всего накопилось, наболело. А к кому ещё пойти-то?
И вот Орсино её выслушивал, успокаивал, чуть ли не по голове гладил. И даже не заметил, как скрипнула дверь. Да и кто бы мог зайти-то?
Но это была она, и так посмотрела… Но ничего не сказала. Опять.
Орсино беспокойства своего не выдал. И разговор по душам с Бетани закончил не раньше, чем почувствовал, что девушка выговорилась. Но к Мередит надо будет зайти самому. Наверно, так лучше. Хотя страшно, конечно – идти-то. Но надо.
– Добрый день.
– Здравствуйте.
– Я хотел бы извиниться… На случай, если моё поведение вас задело.
– Ничего.
– Хорошо, если так.
– Да, наверно.
– Если вам ещё интересно – то с девочкой всё в порядке. Кроме мелких проблем.
– Это хорошо.
– Надеюсь, так и продолжится. Я прослежу.
– Надеюсь.
Сердится? Или все-таки выше этого? Не спросишь же. А начнёшь оправдываться – ещё глупее выйдет. А что-то сказать надо.
– Если что-то случится – я вам сразу доложу.
– Я знаю.
– Тогда я пойду, всего хорошего.
– Подождите.
– Да?
Она замолчала, уставившись на свои руки.
Он тоже замер, глядя на неё из-под ресниц.
А потом она поднялась и шагнула вперёд. Так решительно, так стремительно…
И вот она близко… совсем рядом. И объятия её крепки, как её слово. И возражать не получается. Только радостно подчиниться и ответить. Сколько мечталось же! Но и пригрезиться не могло, что будет так. Да разве могло вообще…
Но однако вот же, прямо здесь и сейчас, комиссар Станнард сжимает его в объятиях и жадно целует! Кому рассказать… Хотя нет, слишком личное. Нельзя, ни за что. И сейчас – а дверь-то хоть закрыта?..
– Может, не здесь?.. – шепнул он, на миг оторвавшись от её губ.
– Да, кажется, так лучше.
– Тогда вечером… у меня, наверно…
– Давайте так.
Расстались они наспех, оба смятённые. И было с чего.
Оставалось ждать вечера. И по возможности работать. Потому что вот это-то точно никуда не денется.
* * *
И вот наконец рабочий день остаётся позади. И выходить лучше поврозь, и встретиться уже как можно дальше от конторы. Даже не потому, что увидит кто. Просто – слишком уж далеко от привычного мира. Будто они уже направляются в другой. Всё ещё даже не верится толком. И полумрак, и всё кстати… И как во сне.
И даже ключ уронишь, и не раз, пока попадёшь в квартиру. Смешно уже.
Так и легче будет – посмеяться и броситься друг к другу в объятия. И уже не так страшно. А всё более и более увлекательно и волнующе. И трудно устоять на ногах – ей, может, легче, и за неё можно хвататься…
И проще потом окажется сесть рядом. Взяться за руки, поглядеть наконец друг на друга. Сказать, а вернее – показать друг другу всё, что чувствуешь… Без слов как-то надёжнее. Слова улетят, а вот всё это, что сейчас творится – никуда не исчезнет.
И само собой выйдет, что Мередит, на миг разорвав поцелуй, закинет ноги на колени Орсино, и тот, почти не дыша, приподнимет её форменную юбку. И даже без очков и в полумраке в глаза ему бросится аккуратно заштопанное кружево по низу её комбинации. И от этого сердце просто захлестнёт тёплой волной, и он подхватит Мередит и усадит на колени, чувствуя её ответный порыв, и дальше всё продолжится как танец, как полёт…
И сейчас совсем не будет думаться о том, как же всё повернётся дальше.

Глава восьмая
Утро настало гораздо раньше обычного. Примерно за час до будильника. Орсино открыл глаза, и какое-то время ему казалось, что он продолжает грезить.
Она спала рядом, и лицо её было безмятежным. Никто и никогда не видел у подполковника Станнард такого лица. Даже она сама, наверно.
И будить ещё рано… и не хочется. Лучше полюбоваться. Пока потихонечку светает и прекрасное видение становится всё реальнее. Удивительно же.
Будить так и не пришлось – сама почуяла солнце, открыла глаза…
И вот теперь, наверно, надо было что-то говорить.
– Мередит… Выходи… те за меня замуж. Доброе утро, да.
– Доброе утро.
Кажется, она решила снова уходить в холод. Орсино осторожно встал, по возможности от неё отворачиваясь, начал одеваться.
– Сейчас соображу нам поесть.
– Да, спасибо.
Конечно, всё у него из рук валилось – от счастья, неловкости и дальнейшей неопределённости. Но поднос до комнаты он всё-таки донёс, не уронил.
Мередит за это время успела побывать в его ванной, потом одеться и принять обычный неприступный вид. Не сказать, что от этого стало проще. Скорее наоборот.
– Знаете, я серьёзно.
– Я догадываюсь.
– А я очень жду вашего ответа. И не хочу вас компрометировать.
– Понимаю.
– Сегодня вам ещё удастся выйти отсюда раньше меня и… Но если вдруг будет продолжение – кто-нибудь всяко узнает.
– Да, я знаю. Хорошенькая задачка.
– У неё есть решение.
– Пожалуй.
– Если вы не против – то это замечательно.
– Вряд ли всё так радужно.
– Но лучше, чем вот так, по углам.
– В этом плане да.
– А с остальным… Думаете, вам… нам не разрешат?
– Не знаю.
– Так пойдёмте и узнаем. Нельзя же оставлять вас одну перед таким.
– Ну что ж.
* * *
Через пару часов они вдвоём пришли в Особый отдел. К начальству Мередит.
– Что у вас за вопрос? – удивился полковник. – Опять нашли злоупотребления?
– Нет, к счастью. Вопрос чисто личного характера, – заверил доктор Марчетти.
– Очень личного. Орсино, прошу вас, с этим я могу справиться и сама.
Он бросил на неё взгляд, означавший примерно «стою рядом и держу за руку». И вышел за дверь. Было обидно, ну да что поделаешь. Если ей так проще. В конце концов, это её сослуживцы, и она должна лучше знать, как с ними говорить.
Вышла она не так уж и скоро, и по лицу её, как обычно, ничего нельзя было прочесть. Наверно, это можно было считать хорошим знаком.
– И что? – спросил Орсино почти шёпотом.
– Ничего, всё в порядке.
– О, правда? Ну это же прекрасно.
– Возможно.
– Тогда сегодня подадим заявление, а через три месяца хоть трава не расти.
– Видимо, ничего больше не остаётся.

Глава девятая
«Мы, инициативная группа имени доктора Орсино Марчетти, категорически заявляем о своём несогласии с политикой правящего режима и намерены саботировать все научные проекты».
И ни одной подписи.
Орсино, как во сне, смотрел на машинописные строчки. И наконец решился поднять глаза на Мередит, державшую сию прокламацию. Как будто и так не знал, что будет написано у неё на лице.
Никак не ждал такого, когда пять минут назад услышал по телефону: «Зайдите ко мне». А холод в голосе списал на официоз.
Сейчас в её кабинете пело радио, будто издеваясь, и сознание отстранённо переводило, впечатывая в память:
«У тебя было моё сердце на серебряной цепочке, с выгравированными словами – я люблю тебя…»
 Чужая. Он теперь для неё враг. Но ведь…
– Это же бред и чистой воды провокация. Я этот, с позволения сказать, документ вижу в первый раз и всегда был против подобных игр. А это именно глупая игра, иначе они бы подписались. Анонимка это, подполковник!
– Ну разумеется.
Не верит. Может, не поверит больше никогда.
– Если я в чём и повинен – так в том, что плохо за ними следил. Я найду виновного.
– Я надеюсь.
…Орсино зашёл в свой отдел. Все повернулись как по команде.
– Товарищи, где ваша совесть? Кто это сделал?
– Мы все, доктор Марчетти. Одна Бетани Хоук плакала и не хотела.
– Ну и зачем? Приплели меня к…
– Вы должны быть с нами! Ненавидеть систему, как все честные люди! А вы собрались жениться на кровавой спецслужбистке! Ещё и заявление в партию написали, позор какой, думаете, никто ничего не знает!
– А шпионить нехорошо, – что ещё он мог сказать? Только вздохнуть и добавить: – Товарищи, вы вели себя не только глупо, но и подло. Но я сделаю всё, чтобы смягчить вашу участь. Бетани, хотите мне помочь? Идёмте.
– Да, конечно, – пробормотала девушка.
Вместе они пошли в кабинет Мередит. И Орсино попросил Бетани рассказывать, как было дело.
– Кто же все затеял?
– Грейс Старкхевен.
Мередит кивнула. Вот так и знала же – этой змее простых сплетен будет мало, и всё же держит её здесь только месть за покойного мужа!
Только мелкая она какая-то, эта месть. Вот чисто бабская. А за намерения, увы, не осудишь.
– Она то ли сама видела, – продолжала Бетани, – то ли ей рассказал кто, что вы… подали заявление. И эту весть принесла нам. И все зашуршали.
– Хорошо, допустим.
– Подполковник Станнард, – взял слово Орсино, – мои подчинённые просто наделали глупостей. Они не собирались прекращать работу над проектом.
– Подтверждаю, – кивнула Бетани. – Бумага существовала в единственном экземпляре, и её целью были вы, товарищ подполковник. Я не смогла их остановить.
– Посмотрим, – устало сказала Мередит. – Если на этом всё прекратится, что ж, хорошо.
– Да уж должно. Я прослежу. И… сейчас я провожу Бетани, и вы позволите пару слов наедине?
– Да, хорошо.
Вернулся он быстро.
– Ещё немного – и я устану за них распинаться. Столько лет! А они выстрелили из-за угла – в наши с вами отношения.
– И что вы предлагаете?
– Быть может, нам всем отделом следует стать частью того НИИ, что за колючей проволокой. На севере. Потому что я виноват, что они у меня такие. Потому что вы, наверно, больше не хотите меня знать.
– Возможно. Если окажется, что, несмотря на ваши обещания…
– Тогда под монастырь пойдём все. А… с заявлением что сделаем?
– Подождём забирать.
* * *
И пока всё и впрямь стихло. Грейс вызывали на отдельную беседу, с которой она всё же вернулась. Всё в том же мрачно-презрительном настроении, что и всегда. Все у неё были плохие. А подполковник Станнард – и вовсе странная женщина. Могла бы и в порошок стереть…
Орсино на всякий случай сказал ей – работайте, мол, и, пожалуйста, помалкивайте. От вас все свары в коллективе. И не все же такие, как вы! Некоторые и законы чтят, и даже в вашем шатком положении готовы дать ещё один шанс.
Она только фыркнула. Мол, знаю я про вас всё.
– А вы про себя знайте, если что-то и знаете. Товарищи, у нас сдача проекта на носу, не подведите, иначе плохо будет всем.
Отдел скрипел зубами, но подчинялся.
Прошло без малого три месяца, и всё было готово. Даже с дополнительным, очень эмоциональным и искренним, отчётом, показывающим, что скрытые возможности человека лучше всего раскрываются в коллективной работе.
А на другой день, в обед, когда все разбрелись, Орсино позвонил Мередит по внутреннему телефону.
– Три дня осталось, ведь так? Вы не передумали?
– На ваше счастье, нет.
– Так хорошо, что даже страшно. А остальное будет не по телефону…

Эпилог
Между прочим, три месяца назад Грейс и другие коварно нашёптывали Бетани: соглашайся на наш заговор, тебе же выгодно, думаешь, мы не видим, как ты на доктора Марчетти смотришь? Если сейчас его свадьба с Драконшей расстроится, так ты его утешишь, и он твой! Но девушка только отмалчивалась, жгуче краснея. В чувствах к Орсино… к начальнику и научному руководителю она не собиралась признаваться даже самой себе. Только точно знала одно: она желает ему счастья. И если он выбрал не её – значит, для него так будет лучше.
Поэтому Бетани сказала коллегам твёрдое «нет». Спасла доктора Марчетти. Может быть, дала комиссару Станнард шанс немножко подобреть. Наверно, сознание своего маленького подвига и благодарность от шефа, который, к счастью, так и не догадался о её чувствах, должны были составлять счастье всей жизни Бетани Хоук. Но всё равно было грустно и тоскливо, ещё и отношения с коллегами почти совсем испортились. Почти – поскольку работа над проектом всё-таки захватывала и сближала всех.
Орсино по-прежнему относился к своей ученице по-доброму и готов был за неё заступаться. Но не более того. Теперь, с кольцом на пальце, – и подавно. Даже не искушение преодолевал – просто ему и в голову не приходило…
И кто же мог понять и помочь?
…В один прекрасный день вместо Мередит в отдел заглянул её заместитель. Бетани до того видела его всего несколько раз, помнила – точно или неточно – что звали его вроде бы Калленом. А сейчас почти столкнулась с ним в дверях. Даже бумаги на пол посыпались.
Молодой майор нагнулся вместе с ней, принялся собирать документы.
– Простите.
– Ничего страшного. Я сама виновата.
Взгляды их встретились – и, может быть, это что-то значило.

Задумано: август 2011
Записано: январь-май 2012
Окончательная вычитка и доработка: октябрь, декабрь 2012, январь-март 2013