Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 40

Глава 40

Несмотря на то, что сон не освежил, а лишь ещё более утомил — всё тело ныло, голова была тяжёлая — Кручёный проснулся, как всегда, в восьмом часу. Многолетняя привычка вставать в это время к голубям взяла своё, хотя и не нужно было теперь ни поить, ни кормить, ни выпускать никого.
Через небольшие оконца, в верхние пыльные стёкла которых был виден край земли и клочок ясного голубого неба, в комнату робко вливался утренний свет. Он разгонял серую мглу по углам и делал все ночные страхи непонятными и нелепыми. Там на улице глухо работала какая-то машина, и то и дело раздавался стрёкот пневматических молотков.
Кручёный прислушался и понял, что это — на эстакаде, которая была уже почти готова. Там заканчивались последние отделочные работы. Расслабился. Вставать сразу не любил, задумался.
«Ну что? Всё вроде складывается как нельзя лучше. Благополучно разрешился вопрос с транспортом, и нашлось надёжное место для товара. Не сегодня-завтра выяснится и насчёт Люсеньки… Но вот, скажи, на душе всё равно почему-то тягостно! Сердце нет-нет да и сожмёт какое-то неясное предчувствие беды. В чём же дело? — хмурясь и покусывая кожицу на верхней губе, спрашивал он себя. — С Люськой не выйдет?.. Да чёрт с ней, возьму Надьку!.. Да и потом, отчего это должно не выйти?.. С квартирой не получится, и дадут одну комнату? Плевать — сменяем на дачу с участком и сделаем из неё такую малину, что закачаешься!
Ещё лучше, чем здесь будет. Трещит-разваливается дело?.. Да, тут есть над чем призадуматься. За пять-шесть месяцев столько народу потеряно, что даже жутко становится. Откололись такие испытанные, как Художник, Агроном, на которых всё держалось!
Ну, да ничего, с этими разговор ещё впереди! Они ещё пожалеют, у-ух как пожалеют!.. Ну, что ещё? Да! Струсили и избегают его в последнее время два пацана: дворничихин парень и — из четвёртой квартиры. Это скверно. Очень толковые ребята, и из них определённо можно кое-что сделать! Надо бы выйти в девятом часу на улицу: они как раз в школу попрутся…
Кручёный прислушался. Из соседней комнаты донёсся подозрительный шорох. «Что за чёрт?!» — тревожно подумал он, замирая. Но в следующую секунду, смекнув в чём дело, бесшумно соскочил с постели и, мягко ступая по заплёванному полу, подошёл к двери. Приложился к замочной скважине: так и есть, мать в одной ночной рубашке, костлявая и страшная, пыталась неслышно сдвинуть с крышки люка сундук. «Ах, сука,
— с трудом сдерживая бешенство, подумал он. — Ах, лярва, всё мало ей!..» Он до боли стиснул свои гнилые съеденные зубы: «Ну, я ей сейчас дам напиться! Век не забудет!» Кручёный злобно прищурился, хватаясь за дверную ручку, но на какое-то мгновение задержался: «Нет, сейчас не выгодно! Потом как-нибудь!» Кашлянул и, зевая, вышел в другую комнату.
— Ты над чем это здесь, мать, хлопочешь-то? — сделав вид, будто не заметил, как та отскочила от сундука, простодушно спросил он.
— Не над сем! — сдёргивая со спинки стула платье и с нарочитым вниманием разглядывая его на свет, огрызнулась Дашка. — Стыдно смотъеть, в сём хозу! Всё пойзёт, всё в дыйках! — полезла в платье головой и в нём застряла…
— Сынок, называется! Хоть бы одно купий! На, дескать, мать, носи!..
— Обожди, я те куплю, куплю, — многозначительно проговорил Кручёный и с ненавистью посмотрел на жиденькие, спутанные волосы просовывающиеся в ворот платья. — А мне-то показалось, что к машине уж готовишься…
— А сто, и это надо!
— Об чём и говорю, — Кручёный взглянул на часы и, отталкивая от себя остро вспыхнувшую ненависть, добавил:
— Так вот и давай! Занавешивайка окна и начнём. Делов немало, ясно? А мне ещё нужно, — и он снова бросил взгляд на криво висевшие ходики, — двух этих пацанов повидать…
— Да пьюнь ты на их! — махнула рукой Дашка.
— Это зачем же? — насмешливо хмыкнул Кручёный. – Мы ещё с тобой из них таких людей сделаем, что пальчики оближешь!
Сердито застегнув дрожащими пальцами ворот платья, Дашка взгромоздилась на стул и стала, ворча, занавешивать окна. Кручёный же зажёг свет и, почувствовав себя сразу как за каменной стеной, налёг на сундук. Работа действительно предстояла нешуточная. Нужно было весь товар выволочь из хранилища, разобрать и разложить по чемоданам и тюкам. Потом — перевязать верёвками и ремнями и снова спустить вниз с таким расчётом, чтоб удобно было брать и выносить к машине через голубятню.
Работали молча, изредка обмениваясь короткими фразами. В девятом часу Кручёный вылез из подземелья и сказал, отряхиваясь от сора и пыли:
— Ну, ты валяй тут пока одна, а я… да, кстати, чаю поставила бы что ль!..
— Ступай, ступай, — недовольно буркнула Дашка, ловко упаковывая кипу шёлка. — Но тойко не вовъемя, не вовъемя ты этими сопъяками, вот сто я сказу!
— Да ладно, я — не надолго, — возразил Кручёный и, натянув, как всегда, на самые брови кепку, вышел.
Утро выдалось солнечное, ясное и удивительно покойное. С соседних улиц доносился ровный шум города. На эстакаде весело перекликались рабочие, красившие в серебристо-стальную краску парапет, который уже почти по всей длине сверкал на солнце.
На месте старых домов, где ещё вчера высились кучи пыльных балок, досок, кирпичей и разного хлама, деловито урчали бульдозеры, расчищая и выравнивая землю.
— У, с-суки!.. — поглядев на эстакаду и на работающих на ней, выругался Кручёный и, злобно пустив сквозь зубы тонкой струйкой слюни, поплёлся к голубятне, вид которой сразу напомнил, что голубей нет и что делать возле неё нечего, кроме того только, чтоб любоваться на чужих, которые уже, как бы поддразнивая, ходили невысоко над двором.
— Что, распродал всё и теперь деться не знаешь, куда? — насмешливо сказала вышедшая из сеней флигеля Анфисья.
— Проваливай-проваливай, — неласково отозвался Кручёный. — Чего надо?..
— Эх, ты-и, шалопай окаянный! — покачала головой дворничичиха. Но, рассудив, что связываться и портить себе настроение в такое тихое утро не стоит, с презрением плюнула на землю и зашмурыгала к воротам, которые неизвестно зачем всё ещё стояли на своём месте.
«Сейчас выйдут, — отодвигая рукав и взглядывая на часы, подумал Кручёный о мальчиках. — Так как же… о чём с этими сопляками говорить-то?.. Э, да я ж с ними ещё не рассчитался за последнее их дельце. Так что выпью-ка с ними, пускай погарнитурятся…» Затаил дыхание: из сеней показались два паренька в школьной форме и с обшарпанными портфелями под мышками. Выждал, снисходительно ответил кивком на отчуждённые приветствия и, делая вид, будто не замечает их смятения, сказал с усмешкой:
— Что ж не подойдёте-то? Не нужен больше дядя Саша стал, да?
— Да нет, мы… вообще… в школу нужно!.. — забормотали в ответ ребята.
— Нехорошо, нехорошо, — укоризненно покачал головой Кручёный.
Мальчики, потупившись, остановились.
— Так вы, может, раздумали в тёплые края-то подаваться, нет?
— Не-эт…
— Тогда как же мечтаете попасть туда?..
Путешественники молча засопели.
- Ну, так и зайдите ко мне, — Кручёный кивнул на голубятню, — там и потолкуем. А в школу успеете, завтра сходите… да не вдруг притесь-то, а по-умному, — сердито остановил он покорно двинувшихся было к голубятне пареньков. — Иль забыли, как надо?.. Выйдите за ворота, обойдите вокруг и — с другой стороны, чтоб никто не видал, ясно? Дверь отперта будет.
Сам же проворно спустился в подвал, захватил водки, закусок.
— Да сто ты с сопъяками связываесся — не выдержала, пожалела водку и прочее Дашка. — Такой день сегодня, собияться надо, а он!..
— Отзынь, если ничего не смыслишь, — хмуро оттолкнул её с дороги Кручёный.
С мальчиками он сразу понял, как надо держаться — как с равными.
— Ну, пацаны, садись, — ставя на засиженный голубями ящик бутылку и расстилая под закуски мятую газету, обратился к ним запросто и запер на засов дверь голубятни. Сразу сделалось темно и глухо, и даже не верилось, что за обитыми ржавым железом толстыми стенами — чудесное весеннее утро.
Приглядевшись, мальчишки расселись, и смущение мало-помалу оставило их.
— Ну, что ж, друзья, — также усаживаясь, небрежно заговорил Кручёный, — последняя работка… — он сделал паузу и незаметно оглядел своих молодых собеседников, — последняя ваша работёнка, так сказать, мне нравится, — он как бы задумался и повторил:
— Нет, даже определённо нравится. Сами-то вы на этот счёт какого мнения?
— Да мы, что ж, — глядя в пол, отозвался дворничихин внук, — делали всё, как ты говорил.
— Ну и правильно! — живо подхватил Кручёный. — Вот потому-то всё и… Вон Таракан хотел — по-своему, а что из этого получилось? То-то! А вы — молодчиками. И я по этому поводу желаю с вами, так сказать, выпить. Выпьем?
— Выпьем, — стараясь держаться по-взрослому, но всё же смущаясь и пряча глаза, ответил тот же мальчик. Его приятель, взглянув на него, напряжённо кивнул.
Кручёный с солидным видом наполнил плохо вымытые стаканы. Потом он намеревался, неспеша, изложить всё более отбивавшимся от рук подручным свои дальнейшие виды на них. Кроме пряника в запасе всегда имелся и надёжный кнут. Оба уже дважды участвовали в небольших делах. Раз устроили пробку в дверях универмага, и благодаря этому в сутолоке была срезана сумка у намеченной дамочки. В другой раз они стояли на стрёме и подвали условные сигналы. Так что можно будет припугнуть в случае чего!
Но планам Кручёного не суждено было сбыться: после первого же стакана дворничихина внука начало вдруг рвать и выворачивать наизнанку.
— Да потише ты! — срываясь со взятого тона и кляня себя за то, что связался с сосунками, при каждом приступе рвоты злобно шипел Кручёный. — Услышит кто-нибудь!
Второй мальчик, ещё не успевший выпить, смотрел с ужасом и под шумок незаметно выливал свою порцию под ящик. Наконец, дворничихин внук, побледневший и перепуганный, затих и выпрямился.
— Эх ты-и, — взглянув на него и укоризненно качнув головой, проговорил Кручёный. — Весь облевался! Как теперь домой-то пойдёшь?!
Паренёк, ошеломлённый происшедшим, потупился и мол-чал.
— Ну да ладно-ладно, — ободрил его Кручёный. — Не вешай нос, что-нибудь изобретём. «Надо бы его сейчас — в подвал, чтоб обчистился, — подумал он, — тайным ходом что ль провести? Нет, пожалуй, не стоит! А вдруг не всё увезём сегодня?.. Да и показывать небезопасно…» Сказал, вставая:
— Обожди — выгляну! Если никого нету, к нам перебежишь, ясно?
Паренёк покорно кивнул. Подойдя к дверце и взявшись за засов, Кручёный подозрительно прислушался: кажется, никого поблизости нет, тихо. Отворил дверь и тотчас увидел насторожённо стоявшую в двух шагах от голубятни Марью Андреевну
мусорным ведром в руке.
— Чего тебе?! – протискиваясь наружу и заслоняя собой внутренность голубятни, рыкнул он на неё.
— Ничего-о, — пытаясь всё же заглянуть через его плечо, недобро пропела она. — Кого это у тебя так тошнило?
— А тебе что!
— То-есть, как это — что?! Ты что же это, мерзавец, малолетних к алкоголю приучаешь, да? Мало, что к табаку всех приучил, теперь — к водке, да?
— Отзынь, с-сука! — с ненавистью глядя в побелевшее от негодования лицо Марьи Андреевны, прошипел Кручёный.
— Я т-тебе сейчас покажу — «сука»! Я т-тебя выведу, мерзавца, на чистую воду! — всё более распалялась Марья Андреевна, — ты у меня напрыгаешься!..
Встревоженный доносившимися со двора криками и отложив свои книги, Леонид подошёл к окну. Возле затаившейся в тени флигеля голубятни Кручёного сразу увидел Марью Андреевну и самого Кручёного. Они оба стояли с таким видом, что казалось, ещё мгновенье и — вцепятся друг другу в лицо. У Марьи Андреевны в одной руке было помойное ведро, другой — она яростно жестикулировала. Кручёный, отбивая от своего носа жестикулирующую руку, напирал на противницу и что-то грубо кричал.
К голубятне со стороны флигеля робко и в то же время с любопытством подходили две женщины. Одна из них, по-видимому, вышла трясти половики и держала в руках ковровые дорожки. Другая — с полной авоськой возвращалась из магазина.
«Да что, что там такое?!» — озабоченно подумал Леонид. Несмотря на страсть соседки к разного рода инцедентам, он отлично знал, что ни с того ни с сего она ни к кому не привяжется. «Другое дело, из-за пустяка может поднять бучу, но зря — нет, не начнёт! И опять этот отвратительный тип — Кручёный…»
Леонид отворил форточку, в которую ворвался свежий, пахнущий весенней землёй, солнцем и прелыми листьями ветер.
— Не смей, мерзавец, дотрагиваться до меня! — взвился вдруг до визга голос Марьи Андреевны. — Ты не смотри, что я… вот как огрею сейчас ведром по башке, узнаешь у меня! Как сейчас двину!.. Караул!
Досадливо крякнув, Леонид стянул со спинки стула пиджак, выскочил на улицу и зашагал прямо по грязи к голубятне, к которой уже подходили со всех сторон люди.
— Сама видела, не ври! Сама! — кричала в лицо Кручёному побелевшими губами Марья Андреевна. — Лучше открой, мерзавец! Выпусти их оттуда!
— А что такое? Что случилось-то? — приближаясь к спорящим почти вплотную, хмуро спросил небритый мужчина, в котором Леонид признал соседа дяди Ефима.
— Да как же, — резко оборачиваясь в его сторону и чувствуя поддержку, возбуждённо сыпала Марья Андреевна, — выношу это я, значит, на помойку мусор, равняюсь с этой самой проклятой голубятней и вдруг — что ж вы думаете?! – слышу, как в ней кого-то наизнанку выворачивает! Я остановилась, а в это самое время он… — она с остервенением ткнула Кручёного пальцем в грудь, — вот он вылез, и я…
— Не распускай грабли-то! — отмахнувшись, но всё-таки опоздав отбить её руку, вскипел тот. — А то ведь и мы умеем!
— Ты меня не пугай! Ты, мерзавец, не смотри, что я… — визгливо закричала Марья Андреевна.
— Да ладно, дальше… дальше-то что? — остановил её сосед дяди Ефима.
— Так вот, — мигом переключилась она, — дверь отворилась, и я увидела… Что, вы думаете, я увидела? В голубятне пьют водку!
Да! И знаете — кто? Анфисьин внук и мальчишка из четвёртой квартиры — Настин сын!
— Врёт! — окинув Марью Андреевну ненавидящим взглядом, грубо оборвал Кручёный. — Нет там никого!
— А ты открой, открой! Что, боишься?!
— Не боюсь… а голубятня моя, захочу — открою, а захочу — и не открою. Понятно? А только там никого нету.
«А может, и в самом деле ей померещилось? — введённый в заблуждение уверенным тоном Кручёного, подумал собравшийся уж было вмешаться Леонид. — Окажешься потом в идиотском положении!»
— Ничего-ничего, сейчас ты у меня откроешь! — вся дрожа, злорадно приговаривала Марья Андреевна… и спросила, взглядывая поверх голов стоявших:
— Позвали Анфисью? Сказали ей? Идёт?
— Мам, ну, пойдём домой, пойдём, — канючили в два голоса её маленькие сыновья, находившиеся рядом. — Ну, мам!.. — Но Марья Андреевна будто не слышала их.
— Сейчас, сейчас откроешь, — нараспев говорила она. – Дай Анфисье прийти!
— А что мне твоя Анфисья?! — весь покрываясь пятнами, клокотал злобой Кручёный. — Сказано, моя голубятня! И Анфисья мне не указ, понятно?! «Анфисья»! Буду я перед каждой там… всякой… — Кручёный с ненавистью смотрел на дрожащее нервной дрожью лицо Марьи Андреевны. «Сука! С-сука! — яростно прыгали в его голове слова. — Так бы вот сейчас и выколол эти самые гляделки! Узнала б как подсматривать!..» И тут же беспокойно подумал: «Только б пацаны не выдали! Только б пацаны!..
И мать, стерва, неужели не догадается их к себе забрать?!»
— Сейча-ас, сейчас откроешь! — звеня помойным ведром, напирала Марья Андреевна.
— Уйди, слыхала?! – искоса посматривая на всё подходивших людей и пытаясь определить их отношение к происходящему, шипел хозяин голубятни. Мысли метались в его голове: «Догадается там эта дура или нет? У-ух, тогда б я эту падлу с дерьмом смешал: На, смотри — видела? Ну что, есть здесь кто? Есть?!.. Надо изо всех сил тянуть время. Может, сообразит!..»
Кручёный пустился на последнее:
— Во, слыхал? — обратился он к стоявшему ближе всех к нему соседу дяди Ефима. — Как с цепи сорвалась! С утра пораньше! Да принесите ей кто водички поскорее, не то её кондрашка хватит!
Но это не дало желаемого эффекта. Сосед Ефима даже не улыбнулся.
— А ты открой да покажи, — сказал он рассудительно, — вот она и успокоится.
— Чего? Кто? — на ходу одеваясь и что-то дожёвывая, ещё более долговязая и нескладная в коротком демисезонном пальто, кричала, протискиваясь к голубятне, дворничиха.
— Вот тут! Вот здесь! — оживилась Марья Андреевна, обличительным жестом указывая на Кручёного и его сооружение. — Твой и Настин мальчик там водку пьют! Сама видела! Не открывает!
— Ты чего, чего это удумал, паразит?! — глядя уничтожающим взглядом на Кручёного, сходу грянула дворничиха. — Отворяй свой притон, а то разнесу вдребезги!
— А вот теперь принципиально не открою, — качая острым коленом, с усмешкой отозвался тот. — Вот валяйте, попрыгайте! Мне это даже интересно!
— Минька, паразит, лучше вылазь! — оставив Кручёного в покое, яростно загрохотала вдруг кованным сапогом Анфисья по обитой железом стене голубятни. — Это ты так слово дал в школу ходить, сук-кин ты сын, да?! Хочешь, чтоб шкуру с тебя потом спустили, да?
— А что я сам, что ль? — неожиданно раздался из голубятни плаксивый голос. — Я и шё-ол в шко-о-о-лу!
Кручёный побледнел и завертел головой, надеясь хоть в ком-то найти участие.
— Сего, Сего тут такое?! — выходя из подвала и протискиваясь к голубятне, заорала Дашка. Она всё же добралась до Надькиного чемодана, да услышала, что здесь что-то неладно.
— Нехорошо, нехорошо получается, — осуждающе глядя на Кручёного, покачал головой сосед дяди Ефима. — И Марью Андревну по-всячески оскорблял, и Анфисью… а сам — вон что!.. А ну выпускай их!
Гаденько усмехаясь и пытаясь перевести всё в шутку, Кручёный отомкнул дверь и хотел было нырнуть в голубятню, чтоб незаметно сунуть куда-нибудь бутылку и другие атрибуты попойки. Но дворничиха с неожиданной яростью оттолкнула его в сторону и ворвалась сама.
— Люди добрые! Да что ж это здесь творится-то, а?!.. — тотчас раздался оттуда её грозно-бухающий голос, и наружу на камни полетели, со звоном разбиваясь, стаканы, бутылка и прочее.
Вслед за этим послышались сочные шлепки и хриплые причитания:
— Ах, ты, сукин сын! Сукин сын ты эдакий! Вот тебе, вот тебе!..
А ещё через некоторое время, стукнувшись головой о притолоку, из темноты с воем вылетел и плашмя растянулся на земле её внук. На него коршуном налетела сама дворничиха.
— Ну, что, гадина, — наскакивала на Кручёного Марья Андреевна. — Ошиблась я, да? Неправду говорила, да?!
— А эту заразу, — неожиданно оставляя внука, которого начала было пороть его же ремнём, крикнула Анфисья, — сейчас же всю дотла разорю! Чтоб духу от её не осталось! Дай только лом принесть! — и она, расталкивая на обе стороны зрителей, стала выбираться из круга.
— Только попробуй! — проводил её бешенным взглядом Кручёный.
— Нехорошо, нехорошо, — опять закачал головой сосед дяди Ефима.
— Правильно, ломать! Сейчас же сломать этот рассадник заразы! – подхватила Марья Андреевна. — Во имя наших детей, во имя нашего собственного спокойствия мы должны это сделать сейчас, слышите?! Немедленно! — она отбросила в сторону ведро и шагнула к голубятне, жестом увлекая за собой остальных.
— Уйди, с-сука! — грубо оттолкнул её Кручёный. — Лучше уйди!
— Я тебе дам — «сука», я тебе дам — «сука»!..
— А вы вот что, не толкайтесь-ка, — выходя вперёд и твёрдо глядя Кручёному в глаза, недобро проговорил потерявший, наконец, терпение Леонид. — Она правильно говорит! — он порывисто поправил очки. — И курят здесь подростки, сколько раз сам видел, и нецензурно выражаются…
— Сейчас-сейчас! — со свистом дыша, приговаривала появившаяся с ломом в руках дворничиха. — Сейчас!..
— Отзынь, пошла в жопу. Лучше не прикасайся — рявкнул на неё Кручёный, пытаясь оттолкнуть.
— А ты полегче, дорогой, полегче! — подал снова голос сосед дяди Ефима. — Она как-никак постарше тебя будет.
— Вот что, дайте-ка мне лом, — не спуская глаз с Кручёного, решительно шагнул к Анфисье Леонид.
— Отзынь и ты, очкарик, побереги окуляры! — загородил дорогу Кручёный.
— Правильно… спихнуть её к чёртовой матери — и дело с концом! — загомонили все.
Кручёный затравленно огляделся.
— Не имеете права! — не зная, на кого прежде броситься, хрипло орал он. — В суд подам!
— Подавай, подавай, — отстраняя его, усмехнулся сосед Ефима. — Нам ещё и спасибо скажут!
Поняв, что голубятню не отстоять, Дашка бросилась в подвал: как нарочно, только что раскрыла дверцы потайного хода и подтащила к ним готовые к выносу тюки и чемоданы.
Сдерживая Кручёного одной рукой, Леонид подсунул под голубятню лом. Несколько человек дружно навалились на стену, и одновременно кто-то стал помогать Леониду.
— Раз-два, взяли — скомандавал сосед Ефима, и Леонид выпрямился, налегая на рычаг. — Ещё… раз!
Сооружение затрещало, заскрежетало… и подалось. Что-то треснуло под ним, отдираясь. Затем вдруг голубятня послушно и легко, как бы убедившись, что сопротивление бесполезно, повалилась на бок. Собравшиеся ахнули…
— Постой-постой! А это что за лазейка здесь?! — с любопыт-ством наклоняясь к оторванной дверце потайного хода, вос-кликнул высокий мужчина.
— Это не к нам! — загораживая дверцу, взвыл Кручёный.
— А ты и не ерепенься, ежели не к вам! — спокойно возразил мужчина и растворил другую дверцу настежь. — Вот это да! — не удержался и воскликнул он в следующий момент: обнажилось пространство и аккуратно лежащие в глубине чемоданы и тюки, за которыми мелькнуло искажённое ужасом лицо Дашки.
— А говоришь не к вам! — насмешливо обратился мужчина к побледневшему и потерявшему способность двигаться Кручёному.
— Так вот, значит, почему, бывало, сколько к ним не ходили с проверками, никого не заставали-то! — ахнула дворничиха. — Вот почему у них, у паразитов, все шито-крыто всегда было!
— Граждане, задержите его! Задержите! Милицию вызывай-те! — взвизгнула Марья Андреевна, бросая взгляд на чемоданы. — Здесь что-то не чисто!
Прочь с дороги, падла! — выхватив из кармана нож, рыкнул Кручёный.
— Сейчас же брось! — приказал Леонид и схватил обезумевшего держателя притона за руку. — Слышишь или нет, гад?!
— А-а! — роняя нож из вывернутой руки, взвыл Кручёный и, повалившись на землю, стал, визжа и извиваясь, бить Леонида каблуками по ногам.
В эту же минуту из сеней флигеля, оглянувшись на обе стороны и слегка пригнувшись, с удивительным проворством выскочила и бросилась к воротам Дашка с сумкой Надьки-Приманки в руках.
— Ку-уда?! — заметив её, крикнул высокий мужчина и кинулся вслед за ней.
— Не уйдёт, — уверенно сказал Леонид, провожая их взглядом. — Никуда не уйдёт!..
— А-а-а!.. — в бессильной ярости выл и катался по земле Кручёный, слепо колотя ногами по воздуху.
— Ну, что, попался, паук проклятый, попался?!.. — в круг пробралась Лиза и бесстрашно наклонилась к мокрому от слюны и пота лицу Кручёного…
— Ведь я же говорила, — сказала она, уворачиваясь от прицельного плевка «профессионала», — говорила же, что не долго тебе, гаду, ползать осталось! Получишь своё! И за Лёшку получишь!
Мальчишки, недавно вышедшие из голубятни, дрожа и с выражением крайнего ужаса на лицах, не спускали расширенных глаз со своего корчащегося и воющего «наставника».
— В чём дело, товарищи?.. — неожиданно раздался над толпой деловитый голос. Леонид поднял голову. В круг протискивались участковый и сухощавый с серыми висками генерал.
— Да вот, кустаря-одиночку, так сказать, расшифровали, — брезгливо кивнул на тяжело дышащего, облепленного грязью и пеной Кручёного, сосед дяди Ефима. — Сколько лет всё в сторонке оставался!
— Ещё бы немного и всё это богатство вывез, — указала на чемоданы дворничиха.
— Не вывез бы, — с усмешкой возразил участковый и подмигнул Кручёному. — А Наденьку-то с машиной мы задержали, часовщик! Зря ожидал.
— С-суки! Подонки! — брызгая слюной и с ненавистью глядя на всех, взвыл Кручёный и ещё яростнее заколотил по земле ногами.
Во дворе появилась Люська. Приблизившись к толпе и заглянув в круг, радостно обернулась к поспешавшей от дома Полинке: «Ого! Кажись, ещё одного с дороги убирают! — но в следующую секунду вся помертвела: А ежели продаст гад — шёлк-то мать ещё не сбыла!..»
— Да-а, — раздумчиво протянул сосед дяди Ефима, — видели вообще-то, что не по средствам живут-гуляют люди… видели.
— Так чего ж молчали? — переводя с Кручёного взгляд, строго повернулся в его сторону участковый.
— Да ведь, как это говорится-то? Не пойманный — не вор!
— Неправильная, вредная это теория! Раз видишь, получает человек сто рублей, а живёт на тыщу — интересуйся, откуда! Спрашивай его! И тогда не будет места на нашей земле таким вот проходимцам! — участковый снова опустил взгляд на выделывающего коленца Кручёного.
— На вид мозгляк мозгляком, — с удивлением проговорила худенькая женщина с соседнего двора, — а ведь сколько в нём злости-то!
— Мозгляк, вы сказали?.. — строго отозвался стоявший неподалёку от неё генерал. — А знаете, скольким людям, оказывается, этот самый мозгляк жизнь испортил?!..
Леонид коротко взглянул на него и опустил голову, остро ощутив свою вину: видел ведь не раз его сына возле голубятни, а вот… Круто повернулся и пошёл прочь.