Просто жить

                I
Было около двух часов ночи, когда спокойную атмосферу дома Словицких  вдруг нарушил оглушительный крик, доносившийся с первого этажа. 
– Пожалуйста, не нужно… я прошу Вас не нужно… – Не  забирайте его, не забирайте... Нет!.. Пожалуйста!.. – слышались  сверху сбивчивые обрывки чьих-то фраз, соединённых с рыданием.
Пожилая Словицкая вздрогнула. Она знала, что последует дальше, знала, что сейчас должна встать и спуститься вниз, к своей дочери, что это её испуганный голос разрывает ночную тишину, знала и, наверное, поэтому не решалась. Не могла. С каждым днём смотреть на ночные страдания дочери становилось всё труднее, но было совершенно необходимо. Мария Николаевна понимала это и поэтому всё же начала медленно подниматься.
 Было совсем темно. Белые цветы за окном казались особенно яркими и завораживающими в это время. Небо синело, и лишь воздух был всё таким же прохладным и свежим, как и всегда.
Но время шло. Женщина никак не могла разобраться, где правая, где левая сторона кровати, и долго хваталась руками за пустоту, пока не наткнулась на гладкую поверхность выключателя. Яркий свет мгновенно разлился по комнате.  Словицкая машинально взглянула на часы: ну вот без двадцати два, как обычно  – мельком пронеслось у неё в голове. Господи, помилуй нас грешных! Прости нам деяния наши! – добавила она про себя, подняв голову к потолку, словно он мог заменить ей бескрайнее небо с его непоколебимым величием, с его благодатью. Единственное утешение в последние месяцы. Смахнув рукой выступившие на щеках слёзы, женщина вышла в коридор и начала спускаться вниз по лестнице. Комната дочери находилась здесь, совсем рядом. Она недавно перешла в неё, говоря, что высота и постоянные спуски и подъёмы по ступенькам пугают её, что она вообще больше не терпит ничего, что выше одного метра. А здесь внизу, как ни странно, много света, тепла и простора, много покоя. Дубовая дверь, от которой пахнет лесом и тишиной. Её так приятно и легко открывать. Вот и сейчас Мария Николаевна без труда распахнула её. Картина, открывшаяся её глазам, взволновала пожилую женщину, она еле держалась, стараясь не заплакать. К своему ужасу она и вправду начала считать свою дочь сумасшедшей. Татьяна почти бредила. Голова девушки беспокойно металась по подушке.
 – Нет..нет – шептала она полусумасшедшим голосом – прошу не надо..
Словицкая кинулась к ней.
– Тише, тише, моя милая! Проснись! Это пройдёт, это всего лишь сон… Только сон… успокойся..
Девушка вздрогнула, подняв на мать свои светлые голубые глаза.
 – Я так больше не могу…не могу!..  – прошептала она и разрыдалась, закрыв лицо руками.
– Он зовёт меня к себе ..да, да он зовет..
 – Да Господь с тобою! Что ты такое говоришь! Это просто обычный ночной кошмар, милая! Не волнуйся…не волнуйся – утешала Мария Николаевна, а у самой слезы катились из глаз.
    Вот уже несколько месяцев длились эти ночные кошмары, и ничто не могло их прекратить. Даже врачи беспомощно разводили руками. Мария Николаевна тоже была не в силах что-либо сделать, она лишь постоянно винила себя за что-то, даже горничная и та, казалось, замечала это, но подчас списывала на обычное материнское беспокойство. А она винила и знала, что ничего уже не изменить. И это было самым тяжёлым: смотреть, как мучается родной человек и знать, что ты ничего не можешь с этим поделать.
 – Мы завтра позовём Степана Савельича, всё будет хорошо, милая. Он лучший врач во всей округе, он обязательно поможет, ты поправишься.
– Да не будет ничего лучше, не будет, мама  – Ты знаешь, я решила: я съезжу туда, я должна…
 – Куда? О чём ты говоришь, родная?
 – На кладбище, к дедушке, может, тогда всё наладится…
Мария Николаевна побелела. Её руки беспомощно затряслись, а лицо вдруг покрыло выражение ужаса и страха. И она вдруг закричала так резко и строго, как никогда не слышала Татьяна раньше.
– Нет! Ты никуда не поедешь! И не спорь, это не обсуждается!
 – Но, я должна… Почему ты так разволновалась?
 – Всё, что ты должна – это спокойно лежать в своей постели и отдыхать. Не более того, не смей даже и думать об этом! Глаза Словицкой светились гневом, а костяшки пальцев хрустели от сильных сдавливаний.
Татьяна вздрогнула.
 – Я так устала, прошу тебя, оставь меня. Иди спать – тихо проговорила она и отвернулась к стене.
Словицкая взмахнула головой и вышла. Татьяна продолжала лежать на кровати, глядя в окно. За чёткими очертаниями деревянной рамы было светло и тихо. И хотя луны не было совсем, небо всё равно казалось удивительно ярким и чистым.
 – И что это на неё нашло вдруг? Что я такого сказала? – подумала девушка, глядя в пустоту ночи, но ей никто не ответил.
Лишь звёзды продолжали разливать свой холодный мерцающий свет.



                II
На следующее утро пришёл доктор – высокий худощавый человек с тучными ручками и приплюснутым носом. Он всё время вертел своей круглой головкой, да так сильно, что постепенно становился заметен каждый волосок, каждая проплешина на его макушке, и это немного отвлекало внимание. На его лбу и щеках уже давно выступили морщины, а от серого несменного халата сильно несло хлороформом. Звали его Степаном Савельичем, и на первый взгляд он мог показаться весьма странным хотя бы потому, что  постоянно судорожно бегал по комнате из угла в угол, держа в руках свой набитый потрёпанный портфельчик, и всё время шептал себе что-то под нос. Наконец, его внимание привлекла и сама пациентка. В своей просторной ночной рубашке и холодным компрессом на лбу, она выглядела очень измученной, даже жалкой.
 – Ну что ж, приступим-с – медленно начал он, потирая руки,  – Что вас собственно беспокоит, дорогая Татьяна Александровна? Ваша матушка говорит, что вам частенько снятся кошмары. Она беспокоится за вас, говорит, вы совсем перестали спать.
Словицкая удивлённо подняла на него глаза. Посмотрела с минуту и медленно отвела взгляд в сторону.
– Да. Перестала – нехотя бросила она и замолчала.
 – И как давно у вас это?
 – Что это?
– Простите, я хотел спросить: как давно вы перестали спать?
– Давно. Год, может, два. Не задумывалась, знаете ли.
– Ах, как плохо, как плохо. Надо бы задуматься, душенька, надо бы. А то так и до последствий недалеко – взволновано проговорил доктор, пропитывая выступившие на лбу капли пота своим платком.
– Что вы этим хотите сказать, Степан Савельич?
– Да ничего. Просто вы совершенно несерьёзно относитесь к своей болезни, а так нельзя, ни в коем случае нельзя. Через некоторое время вам могут начать чудиться голоса, шорохи, знаки… Вы можете стать душевно нездоровой…
 – Ах вот как! Теперь это так называется? Да не подбирайте слова: мне прекрасно известно о том, кем меня здесь считают. Не утруждайте себя!
– Ну что вы, что вы! Я совсем не это хотел сказать. Я искренне сочувствую вам. Вы ничего не хотите говорить из-за матушки, я понимаю. Признаться честно, я и сам немного побаиваюсь её – сказал он шёпотом, и немного помолчав, добавил – Я хочу вам помочь, поверьте. 
Татьяна внимательно посмотрела на него. Казалось, его глаза и вправду вызывали доверие и даже сочувствие, сочувствие к тому положению, в котором он оказался.
– Ну хорошо. Что вы хотите от меня услышать? – начала она отстранённо.
– Расскажите мне всё… расскажите всё, что вам снится. Быть может, я смогу вам чем-нибудь помочь.
Словицкая немного задумалась. Если она расскажет ему всё, что так мучает её в последнее время, то навлечёт беду и на себя, и на него. Хватит того, что её и так все считают сумасшедшей, но не рассказать она тоже не могла. Слишком сильным было желание высказаться хоть кому-то. И она… решилась.
– Всё началось два года назад, в сентябре. Мне приснилось, что я стою в какой-то закрытой комнате, обклеенной нежной тисовой тканью. Она была очень мала и всюду окружена свечами. В центре этой комнаты стоял огромный стол, а на нём он – дедушка, совсем один, брошенный, забытый… Он лежал не двигаясь, не дыша, с мёртвенно-белым лицом и уже посиневшими губами… Он совершенно ничего не чувствовал… И вдруг я вижу, как его кожа постепенно начинала желтеть, а в комнате становилось намного холоднее… И тут… тут появляется она… женщина в чёрном… она подходила всё ближе и ближе, наклонялась, брала  его за руку и …начинала душить, он задыхался, хрипел, пытался закричать… но тщетно… а потом , потом она уходила,  уводя его за собой…  уже мёртвого, а я … я ничего, ничего не могла сделать, просто стояла и смотрела, как он умирает понимаете, умирает?... И всё… потом они уходили вместе, точнее, растворялись около дверцы маминого шкафа… Это всё…
– И больше вам ничего не снится?
 – Нет. Постоянно один и тот же сон… Только вот…
 –Что? Ну же говорите..
– Вы, наверное, точно решите, что я не в себе, но мне всё время кажется, что он хочет мне что-то сказать… Каждый раз перед приходом смерти он поворачивает ко мне свою голову, и на мгновение, если присмотреться, кажется, что его губы слегка шевелятся… Но… это…вздор… Не слушайте меня… Я больна… Оставьте, прошу..
Доктор внимательно посмотрел на девушку. После чего размеренно произнёс:
– Перестаньте винить себя. В том, что он умер вашей вины нет, это уж точно. Успокойтесь. Пусть прошлое останется в прошлом. Как бы мы того не хотели, но никто из нас не в силах изменить то, что уже случилось. Но зато мы можем изменить своё отношение к этому. Мы сами в состоянии выбрать себе реальность. Вы можете лежать здесь и думать, что он умер, а можете лежать и думать о том, что он, наконец, нашёл желаемое успокоение, что он сейчас там, в другой реальности, счастлив и очень огорчается тому, что вы делаете с собой. Перестаньте себя изводить. Сделайте собственный выбор между темнотой и светом… Скоро всё окончательно прояснится, но пообещайте мне, что что бы ни случилось в ближайшее время и как бы вам ни было тяжело, вы не забудете о моих словах и научитесь просто жить! Это самое чудесное времяпрепровождение на свете, уж поверьте!
Татьяна смотрела на Степана Савельича с удивлением, даже с тревогой.
– К чему это всё? Зачем вы мне всё это говорите?
– Просто обещайте и всё. Я прошу вас…
– Ну хорошо, обещаю.. Только..
  –Ну вот и славно! А мне уже нужно-с идти. Выздоравливайте поскорее, Танечка! Всего вам доброго!
– Постойте, а как же порошки, отвары и все прочее?
– А вы и вправду думаете, что вам это поможет?... –  бросил он на прощанье и скрылся за дверью.





                III

После того, как доктор ушёл, Татьяна решила немного прогуляться, но едва она встала с постели, как вдруг заметила, что на столе лежит какой-то клочок бумаги, потёртый и почему-то свёрнутый аж в четыре раза. Словицкая удивилась и, подойдя ближе к столу, взяла в руки свёрнутый листок.  Знакомый почерк ошарашил её. Элен. Это была Элен. Но как? Как она могла передать письмо, если матушка строго-настрого запретила появляться ей в их доме?. Неужели … О Господи! Доктор! И как она сразу не догадалась! Ну, конечно, Элен бы никогда не пропустила такой шанс. Только вот почему именно сейчас? Элен была подругой Таты ещё с института, они долго общались да и вообще были друг другу, как родные. Только вот старая Словицкая никогда не принимала эту дружбы и всегда всячески старалась ей помешать. Однажды она выгнала Элен прямо у всех на глазах, и с тех пор она уже не появлялась.. Что же сейчас заставило её вспомнить о старой подруге? Татьяна судорожно разворачивала записку, и, развернув её, увидела следующее:
« Здравствуй, моя дорогая! Знаю, знаю, как ты удивлена этому клочку бумаги. Поверь, если бы это бы не касалось твоей никчёмной жизни, я бы даже и не подумала объявляться! Меня, как ты помнишь, не слишком жалуют в твоём доме… Но… сейчас не об этом. В общем, если ты хочешь излечиться от своих чёртовых кошмаров и узнать, наконец, что же случилось Тогда на самом деле… приходи сегодня вечером в наш парк, туда, где мы встречались обычно… Надеюсь, ты меня поняла и ещё не до конца забыла все наши уловки… 

К сожалению, уже не твоя… Э.»

Татьяну бросило в жар. Столько лет прошло. Что она имеет в виду, зачем всё это? – взволновано думала девушка – не понимаю, ничего не понимаю… Элен как всегда в своём репертуаре. Хоть бы раз сказала по-человечески! Без этих своих излюбленных фраз про «никчёмную жизнь» Впрочем, о чём бы она не думала, я всё же схожу. Надо же в конце концов повидать свою дорогую подругу..»  – решила Тата и начала собираться.

                IV
Вечер был тихий, тёплый, почти совершенный, такие не часто случаются поздней осенью. Подчас казалось, что вот-вот нагрянет сильный ветер или пойдёт дождь, но стоило вдохнуть эту прохладную свежесть, и все страхи сразу уходили, становилось легко и спокойно. Появлялось ощущение какого-то небывалого умиротворения, хотелось вот так дышать и дышать этим прохладным осенним воздухом целую вечность и больше ни о чём не думать.
Татьяна быстро шла по улице, направляясь к саду. Повсюду сновали одинокие пары, разъезжали автомобили, бегали уличные мальчишки… Но в саду было свободней, народу было гораздо меньше. Лишь кое-где можно было заметить одинокие фигурки прохожих. Элен ещё не было, и Тата начала волноваться. Она знала, что опаздывать было не  в её правилах. Девушка достала из кармана свою любимые часики и взглянула на время: девять.
«Ну и где же ты есть?»  – мелькнуло у Словицкой в голове. Через некоторое время она вздрогнула.
«И что за странное ощущение? – подумала она  – Кажется, будто кто-то стоит за спиной и наблюдает. Очевидно, и вправду схожу с ума… А может Элен?»
 Татьяна обернулась. Это действительно была Элен – маленькая изобретательная красавица - авантюристка. На ней была её излюбленная бежевая накидка и маленькая чёрная шляпка, в руках она держала какой-то свёрток. Взглянув на Татьяну, Элен спокойно наклонила голову в знак приветствия и махнула рукой, призывая идти за ней дальше. И быстро направилась вперёд.
– Элен, здравствуй – проговорила Татьяна, но девушка ей не ответила, а всё продолжала идти – Да подожди ты! Ну что опять за шутки? Когда ты, наконец, избавишься от этих своих штучек! Давай, поговорим!
Элен остановилась.
– Я как раз собиралась это сделать, если ты не заметила! Но не здесь, здесь нас могут увидеть, пройдём в беседку!
– Увидеть? Но кто? Кому придёт в голову искать меня здесь в такое время? Что за вздор!
– Например, твоей дорогой матушке! Или ты забыла, что считаешься сумасшедшей?
– Откуда ты…?
– Что? Откуда я знаю? Господи! Столько лет мы с тобою дружим, и ты до сих пор не поняла, что не существует такой информации, которую бы я не узнала! Это моя сущность, да будет тебе известно! – произнесла Элен, слегка подмигнув.
– А..
– Да пошли же уже! – добавила она, мешая Татьяне договорить, и резко дёрнула её за руку – Так и собираешься тут стоять? Я вообще кому сейчас всё это объясняю? Татьяна хотела бы что-то сказать, но Элен шикнула строго: - Молчи, и девушка успокоилась, думая о том, что кто из них двоих и является на данный момент сумасшедшим, так это её дорогая подруга: совсем помешалась на своих тайнах и загадочных предположениях.
Наконец, они дошли. Беседка располагалась в самом затерянном уголке сада, недалеко от пруда, в гуще высокой разросшейся сирени. Войдя туда, девушки вместе присели на скамью.
 – Ну, теперь я надеюсь, ты в конце концов объяснишь мне, что всё это значит? Ты сначала пропадаешь на десять лет, а потом вдруг являешься неизвестно откуда и ещё назначаешь эти непонятные встречи? – начала рассерженная Татьяна.
– Потише, дорогая, успокойся. Во-первых, я не исчезала, это, скорее ты, не столь желала меня лицезреть в своём доме, ну а во-вторых, в данный момент я, как ты говоришь, явилась, чтобы помочь тебе избавиться от всеобще известного диагноза первой сумасшедшей.
– Но.. но как ты мне сможешь помочь, Элен? Даже доктора и те разводят руками. Маменька…
– И снова она… маменька..
–Элен, послушай, я знаю тебе есть за что на неё злиться..
– Злиться? Ты верно шутишь! Я тебе скажу больше: мне есть за что её просто не выносить! Между прочим, если ты запамятовала, то именно она вышвырнула меня из твоего дома, как котёнка, когда я узнала то, чего мне знать не следовало, и пригрозилась меня цитирую дословно: « Вздёрнуть на первом столбе», если я когда-нибудь попадусь тебе на глаза, ну и ей, собственно, тоже.
– Элен, ну что ты такое говоришь!.. Я понимаю, ты очень огорчена, но не нужно на неё наговаривать, она – моя мать, помни об этом, и она выгнала тебя, желая нам добра, мы не должны препятствовать действиям родителей, им лучше знать, что нам пойдёт на благо.
– Ой, Тата, только не начинай этих душещипательных разговоров! Да, я знала, конечно, что будет непросто, но .. тем не менее… – в общем, я позвала тебя для того, чтобы, наконец, положить конец всем твоим страданиям, и тем самым перестать выполнять наказ твоей разлюбезной матушки, ты меня знаешь : не люблю исполнять чью-то волю, не будь она Волею Божьей или государевой.
– Но..
– Молчи. Пока молчи и слушай. Все вопросы потом. Пожалуйста, Татьяна.
Татьяна? Элен никогда не называла её полным именем. Никогда. Неужели всё настолько серьёзно? – подумала девушка и сказала:
– Хорошо. Я слушаю тебя. Всё, что было сказано дальше повергло Словицкую в шок, но как бы там ни было рано или поздно она должна была это услышать. Лучше, конечно, рано, но так тоже неплохо.
– В общем, дело в следующем. Десять лет назад, пятого ноября, если ты, конечно, помнишь, я была у тебя дома, на Васильевском острове. В не лучшем, кстати, из всех домов вашей семьи…
– Причём здесь дом, Элен? – не выдержала Татьяна
 – Дом? Да, дом тут собственно ни при чём.. Это так… к слову пришлось. Ты кажется, обещала выслушать молча?
Словицкая замолчала.
– Так вот, тогда мы с тобой играли в прядки – излюбленная игра юности. Ты ещё всё время водила, так как никогда не могла меня отыскать. Тогда случилось тоже самое, я пряталась на втором этаже в кабинете твоей матери (Да, да, и не смотри на меня так! Я прекрасно помню, что входить в него категорически воспрещалось, но ведь именно то, что было так запретно меня всегда и привлекало), ты искала меня повсюду, а спокойненько сидела у неё за шкафом, пока вдруг случайно не ударилась локтём о его заднюю стенку, отчего она изрядно продавилась вперёд, я не знала, что делать, уже начала паниковать, пока вдруг не заметила, что это, оказывается, была не просто стенка, а потайной ключик, отодвинув который я нашла хороший тайник. Чего только не припасла твоя матушка от назойливых кавалеров: деньги, драгоценности, статуэточки, но меня тогда заинтересовало другое… её бумаги… Как известно, бумаги, спрятанные так далеко имеют свою ценность! И.. ценность этих была велика! Когда я прочла некоторые из них, волосы на моей голове прям не для красного словца будет сказано, поднялись от ужаса. Среди прочей тайной макулатуры там было дело, ну материалы неосуществлённого судебного разбирательства… в которых было сказано, что… что твоя мать, Тата, и есть та женщина, из-за которой погибли твой Анненковский и твой дедушка…
– Что? Да что ты такое говоришь? Прости, Элен, ноя  ухожу, я не желаю это слушать… Я-то думала..
Татьяна мгновенно вскочила со скамейки и направилась к выходу.
– Стой! Стой говорю! Сама посмотри, если мне не веришь! – вскричала Элен и бросила свёрток, который она всё время держала в своих руках Татьяне под ноги.
– Что? Что, Элен, я должна смотреть? Ты прекрасно знаешь, что Николай тогда бесследно исчез, а дедушка…дедушка умер от эпилептического припадка!
– Ну да, конечно! А синяки на его шее явились следствием остановки сердца, да? А твой Николай просто исчез, исчез с поверхности земли! Ты сама-то веришь в то, что говоришь?
Татьяна остановилась, её грудь бешено колыхалась под оборками платья.
– Вообще-то у меня были некоторые сомнения…но…но ты говоришь ужасные вещи! Ужасные! Что бы там ни случилось, моя мама ни при чём! Нет! Ты… ты зла на неё…вот и говоришь такие страшные вещи..
Элен подошла к Татьяне и схватила её за плечи, говоря, смотря прямо в глаза:
–Таня, я никогда не говорю про своих врагов того, чего нет на самом деле, я не имею привычки мстить обидчикам, если ты не забыла, я хоть и ушла из дома, но всё ещё благородных кровей, ты помнишь кем была моя прапрабабушка, просто слишком люблю то, чем занимаюсь, не смогла отказаться от своего дорогого сыска, но как видишь, в средствах не нуждаюсь… Посмотри эти бумаги, ты ничего не теряешь, я хочу лишь помочь! Ты же знаешь, я за тебя всегда готова была жизнь отдать..
Элен говорила так просто и так искренне, что Татьяна не могла ей отказать.
– Хорошо, я посмотрю, но это ничего не меняет…
– Не думаю… – прошептала Элен в сторону
Татьяна осторожно подняла с дощатого пола брошенные листки и принялась рассматривать написанное. С каждым новым словом, с каждым новым листком её тело всё сильнее холодело, а пальцы отказывались слушаться… Татьяна была в ужасе, уж слишком явной была вина её матери… Дочитав до конца, девушка отложила папку от себя и внимательно посмотрела на подругу.
– Это, наверное, ошибка. Элен, ну скажи мне, что люди ошибаются! – начала Тата со слезами на глазах. У неё начиналась истерика.
– Прости, дорогая, люди действительно ошибаются, но этим расследованием занимался один хороший человек по личному поручению государя, а потом он исчез, так же, как и эти материалы… Я проверяла. К тому же, к тому же тогда, когда твоя мать выгнала меня, она увидела, что я вскрыла её тайник и сильно пригрозила… ну… я уже говорила… Татьяна сидела в не себя от услышанного. Она не представляла, что ей теперь делать дальше…
– Постой, но ты говорила, что собираешься излечить меня от кошмаров… но, прости, по-моему, ты сделала моё состояние ещё хуже…
– Нет. Я уверена, твой дедушка оставит тебя. Теперь ты знаешь правду. Тебя ведь снилось, как смерть душит его, а потом растворяется в мамином шкафу? Он всего лишь хотел, чтобы ты осмотрела его, может надеялся, что тайник ещё там… Он хотел, чтобы ты узнала правду…
– Какой ужас! Элен… ты… ты… прости…я не знаю, что и сказать… Спасибо тебе… подруга…
–Да ну что ты, это моя жизнь – помогать людям. Татьяна кивнула и вышла из беседки.
–Постой… Я узнала… в могиле, где похоронен твой дедушка  лежит не он… – Как это не он? – испуганно проговорила Татьяна
– Его кремировали после смерти… А могилу сделали, чтобы не прятать труп твоего Николая… уж не знаю зачем: может её совесть мучила? Это ты у нёе спроси… В общем, твой Николай там, в могиле твоего деда… на Могилевском…
– Господи! Как? Как такое возможно? Из глаз Словицкой потекли слёзы.
– Прости… может и вправду не стоило тебе всё это… - начала Элен, глядя на опустошённую, убитую горем подругу… –Что теперь собираешься делать? – добавила она теперь чуть погодя
– Не знаю… Поеду к Коле, но сначала, сначала я посмотрю в глаза той, кто меня так предал…
 – А потом, что ты собираешься делать потом?
– Жить… Просто жить…
   


                V
… Уже начинало смеркаться, на небе появлялись неяркие очертания ночных звёзд, и Словицкая-старшая готовилась отойти ко сну, когда в комнату, размахивая руками и сыпя гневными проклятиями, ворвалась разгневанная Тата. Её лицо было безжизненно, как у мраморной статуи, а в глазах плясали чёрные искорки гнева.
– Как ты могла? Скажи мне: как ты могла со мною так поступить?.. Я же верила тебе! – резко начала она, глядя матери прямо в глаза.
– Дорогая… я … я не понимаю, о чём ты говоришь… Очевидно, это опять твои сны… ты…
– Хватит! – рассерженно закричала Словицкая – Хватит пытаться выставить меня сумасшедшей. Ты всё это время только этим и занималась, не наскучило ещё? Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю!
– Таточка, успокойся… Наверное, это какое-то недоразумение, присядь, давай поговорим спокойно.
– Спокойно? После всего, что ты сделала с моей жизнью, с моим женихом, с дедушкой, ты хочешь, чтобы я говорила спокойно? – вскричала Татьяна, окончательно теряя над собою контроль.
– Ах, вот оно в чём дело! А я-то думала… Милая, ты всё неправильно поняла… Всё было не так, как… а вообще кто тебе обо всём этом рассказал?
– Это сейчас не столь важно.
–Неужели Бенская? Этой старой перечнице никогда не сиделось спокойно! Татьяна, она уже давно отжила своё, у неё помутился рассудок, всё, что она говорит – неправда, и никогда не могло быть правдой. Послушай…
– Перестань! Это не она… Но я повторяю: сейчас это не столь важно. Просто скажи: за что? Имей смелось хотя сейчас признаться в том, что ты сотворила. Тебе ли не знать, как я любила их, как страдала после их смерти. Да я жить не могла, чувствовать! Я просто сгорала заживо! И как ты только могла смотреть мне в глаза, как?
Мария Николаевна посмотрела на дочь и прошла  в глубь комнаты, где находилось кресло и маленький кофейный столик, на котором всегда лежали заранее приготовленные для неё сигары. Устроившись поудобнее и закурив одну из них, она спокойно произнесла:
–Я сожалею. Правда. Тогда я думала, что делаю это для тебя, для твоего блага, а теперь…
– И это всё, что ты можешь сказать? Ты сожалеешь? Для меня? Для меня ты убила людей, дороже которых не было никого в моей жизни? Ты понимаешь, что сейчас говоришь? Это безумие, ты больна, ты серьёзно больна.
– Я? Нет. Я не больна. Это ты не понимаешь. Этот твой напыщенный красавец Анненковский сломал бы тебе жизнь, стал бы таким же невыносимым, как твой отец, царствие ему небесное! А дедушка… выживший из ума старик, он бы замучил тебя своей никчёмной беспомощностью. Я избавила тебя… избавила от того кошмара, который тебя ожидал в будущем. Я стремилась спасти тебя.
– Избавила от кошмара? Да ты! Ты и есть кошмар всей моей жизни! Бесчувственная, лживая, подлая… Я ненавижу тебя! Слышишь всем сердцем ненавижу! Тебе никогда, никогда не узнать, что это такое: настоящая любовь, настоящая преданность. Ты не способна любить. Ты думаешь, что перезав им горло, ты смогла их убить? Нет, не смогла. Они живы, живы. Они вот здесь, видишь вот здесь – кричала обезумевшая Тата, стуча по своей груди, - и всегда будут, и не умрут до тех пор, пока я жива, потому что истинные чувства не умирают, и смерть делает их только сильнее… Я бы убила тебя…
– Ты? Собственную мать? – Словицкая разразилась громким смехом – Насмешила. Ты не сможешь, и знаешь это. А, впрочем,  можешь попробовать, я устала… Ничего уже не исправить! Какая разница жалею я или нет, ты всё равно будешь меня ненавидеть, я это заслужила…
Татьяна стояла не шелохнувшись, смотря матери прямо в глаза. Она никак не могла понять, как такое возможно. Она ведь её мать. Как она могла. И эти вещи… всё, что она говорит… неужели все эти годы её мать думала именно так, неужели она целовала перед сном женщину, хладнокровно убившую её близких? Татьяне стало нехорошо, она едва стояла на ногах.
– Ну? Чего же ты ждёшь?
– Ничего. Мне жаль тебя. Жаль, что ты, прожив столько времени, так и не поняла, как ценны были эти мгновения. Как ценна жизнь, а не всё то, что ты называешь истинной ценностью. Я не собираюсь тебя убивать. Ты убьёшь себя сама, когда поймёшь, что твоя дочь тебя жалеет… Тебя задушит эта всеобъемлющая жалость.. Ведь ты так и не узнаешь, какие чувства испытывает человек, хоть раз в жизни узнавший, что такое настоящее счастье…
 – Что ты говоришь, что за бред вложили в твою голову?
Это не бред… Мама. Это истина.  Прощай.
– Прощай? И это всё? Постой! Тата! Тата! Мне жаль! Мне действительно очень жаль! Прости!...
Но Татьяны уже не было в комнате. В окно светили лишь зажжённые горечью звёзды. 




                VI
… Спустя сутки, Татьяна, наконец, добралась до Могилецкого кладбища. Оно было самым старым в этой области. Никто почти не ходил на него, так как оно уже давно пережило всех своих посетителей. Могил здесь было немного, да и на тех кресты уже изрядно покосились, трава пожухла, а земля за оградой и вовсе напоминала совершенную пустошь. Но главное сам воздух здесь казался  пустым, безжизненным, словно пропитанным насквозь людской болью, словно в нём самом было дыхание смерти.
Татьяна чувствовала это, когда медленно шла между могильных плит. Она, конечно же, не знала, где именно он похоронен, но верила, что обязательно сможет найти. Сможет и всё. Это казалось кошмаром, нелепой случайностью, но ведь ничто никогда не происходит случайно. Даже звезда никогда не упадёт с неба по собственной воле.
Пройдя ещё немного, она увидела его: маленький растрепленный ветром холмик, подгнившая табличка, едва различимые инициалы: « Слов…. А. К.», окончание фамилии было разглядеть уже невозможно.  Татьяна медленно подошла ближе. Её волосы колыхались от ветра, а сердце напряжённо билось в  груди. Десять лет, десять лет она верила в чудо, надеялась, что он всё-таки жив, что он рядом… Каждую ночь она вспоминала его глаза, его улыбку, взгляд, голос… Она не переставала думать о том, что, быть может, сейчас он где-то там, в Белоруссии или в Будапеште, на берегу моря или в каком-нибудь старом леском домике варит липовый чай… Она так хотела в это верить… Ей всегда казалось, что она непременно нужна ему, что она всегда сможет его защитить…уберечь от неприятностей, а теперь…теперь она точно знала, что все те, кому она так доверяла предали её, предали давно и подло, а единственный человек, которого она любила мёртв, мёртв от руки тех, кто якобы любил её… Какой ужасный парадокс, парадокс, написанный самой жизнью… И зачем, зачем ей открылось всё это только сейчас, когда уже так поздно? Если бы ей кто-нибудь сказал об этом раньше, хотя бы намекнул… Хотя о чём это я? Ну кто бы, скажите, в такое поверил?..
И вот теперь стоит она перед его могилой, не в силах не закричать, ни заплакать.. Будто кто-то свыше взял да и перерезал ей все голосовые связки.. Стоит и смотрит. И даже небо кажется таким тяжёлым и ненужным в это время. Оно лишь давит и давит на грудь, мешая дышать, а может, может, наоборот, поддерживая то хрупкое дыхание, которое ещё осталось в этой измученной девушке. И почему, почему так мало ей было даровано счастья? Какие-то жалкие месяцы… Такие короткие, невозвратимые.
Она медленно присела на колени перед его могилою, также медленно поправила подгнившую дощечку… Он так любил, когда она прикасалась к его щеке, когда целовала мягкие губы. А чувствует ли он сейчас её прикосновения? Могут ли вообще чувствовать мёртвые? И как долго человек бывает мёртвым, что следует за этим, что там за этой почерствевшей поверхностью земли? Неужели комок глины, брошенный на крышку твоего гроба и есть то последнее, что остаётся о тебе в памяти вселенной?...
– Ну вот я и нашла тебя, Коленька… Ты, наверное, думал, что я не найду никогда, а я нашла видишь… Ты прости меня… за всё прости…
Она заговорила очень тихо, осторожно, словно боясь, что если она заговорит громче, то всё исчезнет, и она снова ничего не будет знать о том, кто ей так дорог…
Господи как по-кладбищенски тихо. Даже ветер перестал разгуливать в это время, замолк, прислушиваясь к этой священной исповеди.  Ничто не мешало любящим сердцам побыть наедине, вновь обрести друг друга.
Она старалась говорить с ним, и он отвечал… Она чувствовала его дыхание, когда что-то мимолётное касалось её уха, она чувствовала его взгляд, когда на небе среди дня вдруг появлялось ясное очертание лунного круга, она слышала его голос, когда ветер вдруг начинал свистеть протяжно и тоскливо… А может ей просто так хотелось в это верить?.. Ведь каждый из, теряя кого-то, так стремится верить, что это не навсегда, что этот человек всё-таки рядом… Раскрывшийся на нужной странице блокнот, внезапно подувший ветер…  – как часто мы принимаем всё это за знаки тех, кто нам дорог… Мы верим, и эта вера придаёт нам силы жить. Жить дальше.
Неожиданно слёзы хлынули из её глаз. Она вспомнила, как майской ночью гуляла по парку, как присела на скамейку, как улыбнулась, взглянув на небо. Оно было совсем другим, не таким, как сейчас. Спокойным, чистым, с маленькими огонёчками ночных звёзд. Они так ярко сияли тогда. Тогда и он подошёл, и сел неслышно прямо рядом и задал этот идиотский вопрос:
– Вы любите, когда снег идёт в мае?
–Что? Да вы, верно, сумасшедший! Простите. В мае не бывает снега.
– Не говорите так категорично. Май бывает разным…
С этого всё началось, весь их роман. Он длился всего полгода. Но если бы кто-то предложил ей избавить её от той муки, которая последовала потом и продолжает длиться сейчас, забрав за это эти полгода, она бы никогда не отдала их, ибо не было в её жизни дней более счастливых, чем эти. И даже когда он исчез потом, даже в это время она была гораздо счастливее, чем была бы без него. Она любила, и любовь эта была жертвенной, всепоглощающей, сильной. А такая любовь никогда не бывает вечной, она взимает собственную плату за счастье.
Татьяну поразила такая мысль. Она ужаснулась той вечности, которая поглотила её. Она не смогла отпустить… Да, она не смогла его отпустить. И теперь всё. Она навсегда застряла в пространстве между вымыслом и реальностью, она навсегда перестала чувствовать. И эту нить не перервать, не освободиться от этого горя.  Она смотрела на его могилу, перебирая руками озябшую землю, и всё думала, думала, думала…
Господи, знал ли он, как сильно я его люблю? Наверное, знал… Близкие всегда знают о нас даже больше, чем мы думаем… Просто ценить их любовь и заботу мы иногда начинаем слишком поздно… а иногда даже совершаем ужасные страшные поступки, стремясь защитить тех, кто нам так дорог… Туман в голове Татьяны начал постепенно спадать. Она сидела на холодной земле и не могла до конца осознать того, что его больше нет, нет и никогда не будет, она не хотела больше думать, не хотела шевелиться. Одна лишь горечь сжимала сердце и мешала дышать. Она видела голые ветви деревьев, пожухлую траву, чувствовала мороз, пробирающий кожу, и понимала: теперь у неё не осталось ничего, ничего, что бы могло помочь ей справиться с таким сильным и бессердечным ударом судьбы. 

2013г