Повесть Володька автор Рыбкин Эдуард Сергеевич

повесть Володька

автор РЫБКИН ЭДУАРД СЕРГЕЕВИЧ

Володька

О Володьке, моём старшем брате, я до сих пор не написал ни строчки. Да и писать не знал как. То ли о том Володьке голубятнике, у которого была стая своих голубей, которых он выпускал, бегал по крыше дома и под ним грохотало железо. Но голуби, даже сквозь грохот его шагов по крыше, всё равно отлично понимали его. Каждый жест, каждый взмах руки. Он как дирижёр управлял ими. Вот снял кепку, взмахнул ей, указывая на крышу. Голуби дружно всей стаей тотчас уселись возле него. Белые, голубые, хохлатые и без. Вскарабкивались ему на плечи и колени. Но он, встав, ещё раз взмахивал кепкой и, сложив три паль в рот, пронзительно засвистел. Из облаков упала к его ногам ещё группка каких-то длиннохвостых голубей. С некоторых пор Володька стал прихрамывать на одну ногу, потому что однажды, гоняя по крышам голубей, свалился на землю и сломал ногу.
То ли писать как Володька ходил в магазин получать по карточкам на всю нашу семью хлеб, прихрамывая, но так и не взяв в руку трость, которую ему дали в больнице после снятия гипса. Но это было ещё в Иркутске. Потом было подсобное хозяйство, куда отца после ранений и фронта направили директором совхоза. В начале он горячо взялся за дело и совхоз ожил. Зазеленели посевы озимой ржи над Ангарой. В полях работали тракторы. Но раны о себе давали знать. У отца было прострелено лёгкое. Вскоре он слёг в постель. и мы ребятня, мал-мала, крутились возле его постели. Мать видя, что у него нет аппетита, думая, что он хоть с нами поест, накладывала расставляя на стульях рядом с отцом тарелки с пшённой кашей, обильно заправив её сливочным маслом или заливая топлёным молоком. Володька уже и на подсобном завёл голубей и даже успел отличиться спасая своего одногодка и соседа Манина Пашку, жившего со своей бабушкой. Пашка был очкарик, плохо видел. Ходил летом в босоножках и шортах, а на подсобном было много змей, что в посёлок нередко приползали с горы. Вот Пашка на одну из них сослепу наступил и она его ужалила в икру ноги. Володька видевший всё это, змею убил, а Пашке вначале высосал из ноги яд. Потом принёс, разрезав пополам, головку лука и приложил к ранке, забинтовав ногу бинтом. А поскольку Володька всё сделал правильно, нога у Пашки стала быстро заживать и вскоре он ходил по посёлку даже не прихрамывая.
На этом у Володьки нормальная подростковая жизнь и закончилась. Отец окончательно заболел, а мать была в положении. И Володька, как единственному здоровому человеку в семье, пришлось на свои плечи взвалить тяготы семьи. Вскоре он отвёз заболевшего отца в больницу. Когда вернулся, мать засобиралась в роддом. Володька, договорившись с Маниными, что бабушка приглядит за нами, повёз мать в Иркутск. Пока мать рожала, в больнице, умер отец, и Володька, не сказал ни слова матери, боясь, что это её убьет. Организовал сам похороны отца. Поехал проведывать нас.
Бабка Пашки Манина плохо за нами смотрела. Была уже поздняя осень. Мы с погодком поим братом Шуркой простыли и заболели дифтерией. Шурка начинал уже поправляться, но в доме было холодно. Бабка и топить ленилась, Шурка вновь простыл. А когда Володька из Иркутска привёз мать с младенцем. Шурка прямо на глазах у матери с ребёнком на руках вдруг умер. А через неделю умер новорождённый, простуженный по дороге и роддома, шестьдесят километров возвращаясь пешком из Иркутска. Володька обоих умерших с Пашкой Маниным похоронили.
Мать, ещё слабая после роддома, не смогла даже присутствовать при их похоронах, ещё не зная, что умер отец. А тут неожиданно подкралась не только к нашей семье, а вообще ко всему подсобному хозяйству, другая беда. Оно попало в зону затопления Братской ГЭС и весь посёлок, почти уже эвакуировался. В доме стало нечего есть, не было дров. Володька ездил с санками в лес корчевать пни (деревья на дрова пилить не разрешали). Приходя поздно вечером, вносил уже готовые смоляные поленья, топил печь. Под треск смолистых дров, мы всей семьёй решили ехать к матери на родину в Бийск, после того как мать едва оправилась от смерти отца.
Когда мы приехали в Бийск, точнее в село Новую Чемровку, мать быстро устроилась в совхоз птичницей. Володька стал там же охранять склады с зерном. Ночью охранял, а подшивал валенки, шил на заказ сапоги, делал мебель, стараясь, чтобы как можно быстрее стала лучше жить, как при отце, наша семья.
Я гордился старшим братом, вспоминая, когда мы ехали из Иркутска, в Новосибирске, при пересадке, вор схватил вдруг один из наших чемоданов и бросился бежать. Володька догнал его и, вступив с ним в драку, отобрал свой чемодан. Брат был примером для подражания для меня во всём. Но вдруг у него случилась любовь. Брат сходил в один вечер, отпросившись у матери, на вечёрку. Там сразу увидел бойкую, разбитную девицу Варьку, на шесть лет старше его. И, сразу влюбился. Он в одночасье изменился до неузнаваемости. Стал зол и раздражителен. По вечерам стал исчезать из дому, а мать за него охраняла, прохаживаясь вдоль складов с берданкой. А когда мать начинала ругать его за безответственность, огрызался. Изменился он по отношению и к нам. Когда Славка по обыкновению, что взял у него без спроса. Он разозлившись, дал тому пинка под зад, так, что Славка открыл дверь лбом.
Заметив охлаждение сына к работе, мать, собираясь съездить на ночь в Бийск к старшей сестре, упала перед Володькой на колени: "Сынок, я вижу ты рвёшься к своей Варе, даже забываешь о работе. Так не долго и до беды. Прошу тебя после моего отъезда честно отстоять ночь. Потом я приеду тебя подменю".
"Хорошо мам!" - быстро согласился Володька, решив не подводить себя и мать, и к Варьке в этот вечер не ходить.
Но вечером всё же не устоял, хотя и не надолго, но ушёл вновь к Варьке. В это время, как нарочно, после его ухода, возле складов, как по заказу, оказались воры. Сорвали замок, нагрузили целую машину зерна. С которым потом попались нарвавшись на милицейский пост, недалеко от складов. За оставление поста, Володьке дали пять лет и отправили на Колыму.
Но сидеть по настоящему, Володьке там всё же не пришлось. Там, где сидельцами были не чета ему воры в законе, убийцы и бандиты. Володькино оставление поста, перед их преступлениями, было проступком по тамошним меркам не большим. Вскоре за хорошую работу и поведение его расконвоировали и как бывшего охранника определили в тюремную охрану, вручив ему автомат в руки и поставив на вышку.
Отбыв там положенный срок, он ещё на год остался рыбачить на реке Зырянка и охотиться на сохатых, чтобы вернуться к своей Варюхе при деньгах. Правда Варюха не долго сохла по нему, изменяла весь этот срок налево и направо.
По его приезду, мы, родственники, зная, как он сильно любит её, деликатно умолчали о её похождениях. Соседи тоже. Но всё же, кто-то ему рассказал обо всём. Он прибежал к Варьке как никогда рассерженный. Даже замахнулся на неё. Было это при мне. Но Варька смело встретила его взгляд. Зато он под её взглядом вдруг присел на колени и пополз к ней, прося прощения. "Варь, прости! Наговорили тут про тебя. Но я верю." И ещё с пол часа ползал вокруг неё, а она капризно и вместе с тем жалобно стонала, будто её незаслуженно оскорбили. Видя, как Володька ужом извивается перед Варькой прося прощение. Я же, зная истинное положение дел. Видя Володькино ползание перед Варькой, впервые понял, как постепенно тускнеет прежний его ореол настоящего смело и мужественного парня. Ушёл от них. Хотя Володька оставался во многом прежним. К тому же, у него оказались золотые руки. Едва вернувшись с Колымы, он собственноручно срубил свой дом. А когда на станции Чемровка понадобилось сложить крупную кирпичную водонапорную башню. Для кладки которой был нужен высокой квалификации каменщик. Таким каменщиком оказался именно Володька. Сложил эту самую башню. Заработал кучу денег и разодел свою ненаглядную. Которую любил до сих пор до безумия. Но оказалось была у Володьки и другая страсть, приобретённая на Колыме - это рыбалка и охота. Вскоре он выучился на шофера и стал работать в местной автоколонне. Но как услышал от соседа, приехавшего из гостей из Казахстана. Который рассказал, какая на озере Балхаш замечательная рыбалка, а в степи охота на сайгаков.
Я стал уже забывать о потускневшем вдруг ореоле моего брата, как мужика. Правда реже стал бывать у него. Этому способствовала его жена Варвара. С первых дней замужества она искренне и радостно встречала лишь своих родственников. Нас же, почему-то ненавидела, много наговаривала мужу на нас. И Володька постепенно стал охладевать к нам. А тут произошёл случай. Вороватый Славка, что-то слямзил на кухне у Варвары, явно приготовленное для встречи её родственников и съел. Варька разгневанная погналась за ним. И догнав перед домом, так его швырнула, что он растянулся во весь рост на погребе, чуть не испустил дух. Я увидел, что Славке больно. Пытался словесно вступиться за него. Сказал: "Что так же нельзя!" Но Варька и на меня накинулась с кулаками. Я же парнишка был уже довольно рослым и сильным. Не дал ей ударить себя. Но её даже пальцем не тронул. Лишь руками с силой сдвинул ей плечи. Она ойкнула от боли и осела возле Славки. В тот же миг, я одним глазом заметил, как из-за угла вышел Володька. Он явно всё видел и слышал. Я уже ожидал, что он и на меня бросится с кулаками. Но он лишь поводил желваками, поднял свою Варюху и повёл её в дом. А я скорей поспешил от греха подальше и увёл с собой Славку.
Спустя некоторое время, я, всё ещё веря в своего старшего брата, который поистине заменил нам в своё время отца. Как-то поистратившись, далеко ещё было до получки, а в клубе шёл интересный фильм, который мне очень хотелось посмотреть. Пошёл к Володьке. Попросил: "Володь, дай взаймы до получки рубль. Получу - сразу отдам. В клубе, понимаешь, кино хорошее идёт". При этих моих словах, Володька вдруг испугом взглянул на окно, в котором была видна Варька, сказал: "Погоди. Сейчас посовещаюсь с Варькой", - и поспешил в дом. В моей душе окончательно померк ореол настоящего мужика моего старшего брата Володьки. Я увидел вдруг в нём слабовольного, затюканного женой мужчину, который без её разрешения не может даже дать брату рубля. Пошёл проч. Спохватившись, Володька что-то кричал мне во след, размахивая перед собой вынутым из кармана мятым рублём. Но я его уже не слышал. Не хотел слышать. А вскоре Володька с Варькой уехали в Чарджоу. Приехавший оттуда их сосед, нахвалил им мировецкую рыбалку на Балхаше и охоту в степи на сайгаков. И вновь взыграла у Володьки приобретённая на Колыме, на реке Зырянка, страсть к рыбалке, к охоте. Он уговорил Варьку уехать в Казахстан на Балхаш.
Сходу там устроился шофером, а она поваром у военных. Вначале Володька отвечал на письма матери. А затем вдруг перестал на них отвечать. В очередной отпуск приехала в Бийск Варька почему-то одна. На тревожные вопросы матери, почему не приехал Володька, отвечала: "Да рыбачит опять и охотится! Не смог противостоять в отпуске своей страсти...".
Но и на второй год приехала одна. Мать тайно сделала запрос в Чарджоу, объявив о розыске сына. Приехав, Варька, как и прежде, вела разгульную жизнь. Не стесняясь нас, путалась с мужиками. А однажды, явившись ко мне пьяной, с туфлями в руках, пройдясь после дождя босиком по лужам, ввалилась к нам с женой в квартиру и упав прямо на пол, пьяная, захрапела. Когда же жена куда-то отлучилась, полезла целоваться ко мне, требуя заняться с ней сексом. Я, как ошпаренный, отскочил от неё.
Приехать Володька так и не смог. А тут начались девяностые годы. Расформировали автоколонну в которой он работал. После развала СССР и после известных алма-атинских событий, где были столкновения казахов с русскими. Русских стали постепенно выдавливать из Казахстана. Попали под этот пресс и Володька с Варькой, которым вдруг предложили освободить их двухкомнатную квартиру в Чарджоу. Знакомый казах, раньше ездивший с Володькой в степь за сайгаками, смилостивился, дал им за их квартиру четыре тысячи рублей. И они приехали в Бийск - бывшие россияне и бийчане, не имея ни кола, ни двора, ни гражданства, ни работы. На четыре тысячи смогли купить в Чемровки лишь комнату в деревянном бараке. Там и обосновались. Володька тотчас срубил там своими руками баню. Несмотря ни на что, Володька остался прежним, не имел никаких тюремных наколок, не говорил на блатном жаргоне.
Брат сильно постарел и стал часто болеть. Тюремные привычки и страстишки, у него всё же остались, это привычка к чифирю и выпивкам. Страсть к выпивкам без него приобрела на гражданке и его Варька. Когда я иногда приезжал проведать брата, Варька часто оказывалась пьяной и спала. А Володька выпивал с друзьями-рыбаками. Решив оторвать Володьку с Варькой от пьянки, предложил им съездить к брату Славке, которого Володька видел ещё пацаном. Теперь же Славка был отец двух сыновей и седина пробилась на висках. Я купил билеты, повёз брата в Тальменку. Встретившись через двадцать лет, они даже вначале друг друга не узнали. И обнялись лишь, когда я подтолкнул их друг к другу. Славка сразу же засобирался в магазин, намереваясь купить ящик водки. Еле я его от этого отговорил. Зная, что они оба крепко выпивают, заранее прихватил с собой несколько бутылок водки, хотя сам никогда не пил.
Братья, сидя за столом, сначала обнимались и целовались. Затем в сильном подпитии Славка вдруг вспомнил: "А помнишь братка, как ты мне в зад дал пинком и я открыл лбом дверь?" И Славку понесло: "А теперь хочешь, я тебе дам пинка? Теперь у меня хватит на это силы!" И он взял Володьку за грудки. Тот ухватил его в ответ.
Я еле их разнял. И видя, что они оба сильно пьяны, уложил их спать, разведя по разным койкам. Наблюдая за ними, лёг на полу. Когда они утром проснулись, спросил: "Ну, как анико-воины, будете ещё воевать?" Рассказал им до чего у них дошло. Они оказывается ничего такого не помнили. Бросились друг к другу прося прощения. Стали похмеляться. Уехали мы от Славки. Володька остался довольным, что через двадцать лет увидел братишку.
С тех пор прошёл ещё год. Ко мне в гости нагрянул вдруг с Новосибирска сын. Прихватил из Тальменки Славку. По их приезду я решил вновь проведать старшего брата. Оба охотно согласились со мной. Я на всякий случай прихватил с собой пару бутылок. Подъезжая, думали, как нам обрадуется старший брат. Вошли в барак. В комнате Варька была одна и плакала.  "В чём дело? А где Володя?" - спросил я. "А он уже пол года как умер", - заревела в голос Варька. Я всё понял. Она до сих пор ненавидела всех нас и даже не удосужилась сообщить о его смерти и похоронах.
Осознав, что Володьки больше нет, заплакал и Славка. Вместо встречи, мы оказались на его поминках. Я вытащил и поставил на стол обе бутылки. Все с горя выпили. Варька, наконец осознав всё, рыдала: "Как же мне тяжело и горько одной без тебя, Володюшка!" Хорошо, если хоть осознала, подумалось мне. По сути она отобрала у нас старшего брата и сына у матери. Своими изменами укоротила ему жизнь. А он до самой смерти любил и был верен ей.  После поминок, поехали на кладбище. Постояли возле могилы брата и возвратились ко мне в Бийск.
Мне ни с одной женщиной не удалось остаться таковым. Не выдержав их измен, хлопал дверью и уходил. За братову такую верность, на это тоже надо было иметь выдержку и мужество. Их мне, как понимаю сейчас, всегда не хватало. Или не любил я так, как Володька. И уже после смерти старшего брата, кое что переоценил в своей жизни. И вновь зауважал брата, как и в детстве. Когда хожу на кладбище к могилам матери и дочери, также ложу цветы к памятнику брата и его жены Варвары. Она пережила его всего лишь на год. Ложу цветы и тяжело вздыхаю: "Эх, Володька, Володька!" В то же время понимаю, Прожил Володька не зря, у него двое сыновей и дочь, много внуков и правнуков. Дай Бог каждому вырастить и воспитать столько. Столько бед перенёс Володя, которые свалились на его голову сразу после войны и в процессе жизни. Но он не прятался от неё, жил как мог. Пусть брат теперь тебе будет земля пухом. И цветы тебе есть кому носить, не только нам, твоим братьям...
Может ты и прав. что мог прощать даже измены жены. Я прощать этого не мог. И поэтому наверное много потерял. Впрочем, тоже жил как мог. И мои "рыбалка и охота" в другом. В написании книг. А для меня это, как любовь Владимира к Варваре. И я изменить тоже ей не могу.

июнь 2013 год