14. Аллёооу, Зверюшкина?

– Рядом с Вами полный идиот, – пробубнил Веня, глядя исподлобья мимо Катерины, в направлении газовой плиты и теребя серебряную цепь на шее.
– Напротив. Напротив тебя сидит полная идиотка, – задыхаясь, промямлила Катя, пристально разглядывая цветы на подоле.
Расстояние между ними, сокращённое до соприкосновения, дребезжаще-скрипуче увеличивалось, как у раздираемого надвое листа бумаги.
– С ним-то всё ясно, –  силилась размышлять Катя, – молодость! На неё всё можно списать, свалить и повесить. Но я-то, я-то – хороша! – Нечего сказать! И вообще, что происходит, в конце-то концов?!   
Интеллект в черепушке отключился, мысли зависли, сознание спуталось, рацио впало в сюреализм, глаза жгуче хотелось выковырять из орбит и распихать по карманам.
Не пялиться! Не видеть даже боковым зрением его губ, расширенных зрачков и тонких женственных пальцев, дёргающих медальон с изображением креста на цепочке. Шею свинтить на фиг! Чтобы не поворачивалась, дура,  в его строну! Не провоцировала! И руки! Руки! Куда их-то?!
Обнять бы его живого, тёплого, упёртого, длинноволосого, с дурацким мышиным хвостом на резинке, прижать к себе не через скайп, отправляя виртуальных медвежат, гладить по голове и бормотать, бормотать, повторяя: «Веняпушонок моооой… если бы ты только знал, насколько мне дорого твоё лицо».
                Что сложнее пережить: краткое касание губ мальчика возрастной категории сына, мама которого младше её, презрев свой предпенсионный возраст, или еженощно на протяжении четырёх месяцев, укладываясь спать, чувствовать его руку то на левом плече, то на правом, то на темени. И лицезреть его самолично во сне. И круглосуточно вести мысленные диалоги с ним.
Дурдом! Шиза! Раздвоение личности!
                Хмыкнула, вспомнив рекламный ролик: «Лечиться!». Да уж, пора.
Вот сейчас, одномоментно, собраться с духом, развернуться к нему и сознаться, как поздним вечером после долгой беседы возле учебного корпуса онемевшее за пять лет душевной летаргии сердце сдетонировало и взорвалось в груди. И от той поры по сей день тарахтит с перебоями, распирает грудину и лупится о рёбра, как мотор дряхлой доисторической таратайки.
Призывы «Взять себя в руки!», «Размышлять здраво!», «Смотреть на мир реально и позитивно!» приводили к нулевому результату.

               Кошка вспрыгнула Кате на колени и, не щадя их от глубоких царапин, заскользила к полу, зацепив когтями нити и вытягивая длинные затяжки из синтетической тонкой ткани. Катя вздрогнула. 
– Вы меня гоните? – его пальцы, не находя покоя, дёргали подвеску из стороны в сторону, поправляли ворот рубахи, укладывали волосы за уши.
– Разве из сердца прогонишь? - сдалась Катя и выдала «на-гора»:
– Опять это обезличенное «Вы».

Веня. В е н е ч к а … С какого перепугу ты приехал именно в мой город, поступил в мой универ и теперь учишься со мной в одной группе?! Общайся, заводи знакомства, води дружбы с мускулистыми мальчиками, сочными девочками. На что тебе я, уставшая одинокая кляча, которую ты не зовёшь ни по имени, ни по имени-отчеству, как не представляющей угрозы по старости?
Если я для тебя безымянная  бабень со средне потолковым «Вы»,  почему упорно садишься рядом на лекциях, шепчешь на ухо, отвлекая вопросами, пишешь записки на виду у преподавателя и всей группы?
Известно ли, что «на каждый роток не накинешь платок»? – Вот и пошли пересуды да трёп по-за углам.
Почему по возвращении домой, выходишь в скайп и не закрываешь мою страницу часами, пуская по клавиатуре попугая?
«Это мой Кеша Вам СМС написал!»? – Надо же! Радость-то какая!
К чему тебе моя дружба на Одноклассниках: для оценивания открыток, отправленных тебе влюблёнными девушками, и прочтения твоих восторженных ответных благодарностей?
Катя поймала себя на мысли, что сердится.
Скосила глаза на молодого человека.   

                Они сидели на крохотной кухне. Молчание затягивалось и угнетало. Кошка попеременно топталась то по брюкам Вениамина, то по цветам с затяжками на Катином платье, получая свою порцию ласки от обоих.
А за окном только для них ветер и проливной дождь под аккомпанемент грома исполняли многочасовой опус «Июньских страстей».
Собрав себя в комок, Катя поднялась и  принялась собирать чашки со стола.
Шум воды из крана затянул партию соло, а Катя старательно кружила губкой по краям блюдец, как будто  из них харчевались туберкулёзники. Стоя к Вениамину спиной, радовалась,  что на ней нет глаз. Посуды маловато.

              Он прильнул к ней, уткнулся лицом в шею и нервно вздохнул. Его ладони легли на её плечи. Кате показалось, что парень всхлипнул.  Глаза, которые так и не познакомились с карманами, готовы были выпасть из глазниц самостоятельно, прямиком в мойку.
Катя зажмурилась.


            На кухонном столе затарахтел-заелозил мобильный, рассыпая позывные горошки эфира.
Катя вздрогнула:
–  Как в паршивом мексиканском сериале!
За окном стояла липучая тишина.
– Когда дождь прекратился? – закрутила краны и раскрыла глаза действительности.
На дне мойки мирно покоились: одна кружка, одно блюдце, одна чайная ложка, один нож.
Вытерла руки полотенцем и заткнула не умолкающий телефон, нажав клавишу «ответить»:
– Аллё?
– Катюха Зверева! Ты где?
– Дома, – ответила она Кире, однокурснице  по Университету и одноголосице по хору.
– На репетицию хора собираешься?
– Да.
- Я тоже собираюсь, но могу опоздать. Ты предупредишь?
- Обязательно!
–  А мы сдали письменные экзаменационные! Идём к остановке!
– Молодца!
Катино левое ухо улавливало голоса студентов-заочников,  но город, взятый в плен  столичными шумами различной этиологии и генеза,  не позволял вычленить из окружающей Киры вселенской какофонии один единственный, его голос. 
Хотелось завопить в трубку:
- А он, он приехал?! Где он?! – и продолжала пороть ерундень, чепухонь, нести чушню, вздорь  и  вздурь.
Сквозь непролазные дебри взбесившихся мыслей, расслышала, что Кира кому-то ответила: «С Катериной»,  и весело продолжила рапортовать:
 - Вот, идём с Веней, я ему сейчас трубку передам!
Повисла пауза, за которую успели бы обрушиться потолки не только на кухне, но и в коридоре, а межгалактический комплекс «Ступор-13» слётать до хаотичного скопления звёзд Затуманенных Мозгов, что на краю Галактики,  и обратно.
- Аллёооу, Зверюшкина? Добрый веееечер!
- Добрый… – и ей стало всё  до великого индейского там-тама,  потому что сквозь завалы обрушенных перекрытий  разыгравшегося воображения с ней говорил тот, кто сам попросил у Киры трубку. Значит…
- Мы сдали работы, а Вы?
- Ещё в субботу.  Каждый выбирает, когда ему удобней.
- Всего Вам доброго. Рад был Вас слышать.
- Да-да…
- Мы ещё созвонимся?
- Да-да… - и всё...
Всё?!
               Катерина шаталась по дому, цепляя углы,  из комнаты в комнату с мобильным телефоном, потеющем в зажатой ладони, как с лялькой,  внезапно умолкшей после продолжительного ора:
- Уедет! – И пусть катится!
Кошка охотилась за Катиными пятками, повисая на подоле передними лапами, ездила следом за хозяйкой, тормозя в раскоряк задними. 
- Позвоню, спрошу, «где ты?», если не уехал, спрошу «а вдруг дождь?», скажу «жду дома!»,  а он про репетицию спросит, а я…
- Не буду звонить! Захочет – сам позвонит! Сказал же «созвонимся»! – и Катерина решительно начала укладывать очечник и папку с нотами в сумку.
Шнурок мобильника обвил шею и, вздохнув свободно, стал раскачиваться подобно колокольчику бодливой коровы.