Книга любви туманы...

КНИГА ЛЮБВИ ТУМАНЫ

А "МОРЕ"? ЭТО ВАМ!


Семья – отец, мать и трое детей, снимали тесную каморку на парижской улочке Клайперон. Поздними вечерами мать ворчала:
- Когда он будет работать? Этот бездельник может давать уроки музыки, и мы будем платить за проживание.
- Да что ты понимаешь, - перебивал её отец. – Наш сын – курица, которая скоро будет нести золотые яйца. Как только он получит в консерватории первую премию и ему разрешат давать концерты, мы поедем в Россию. Говорят, хорошим музыкантам там платят золотом.

Ждать долго не пришлось. Однажды, теплым весенним днём, профессор  Мармонтель поджидал юного музыканта в своём классе.
- Я выхлопотал для Вас, молодой человек, неплохую должность на лето. Одна моя знакомая желает нанять пианиста на время путешествия  по Европе. Это очень богатая русская дама.

Юноша увидел её на террасе Гранд-отеля. Седая, худощавая, властная, она восседала в кресле-качалке с книгой в руках. У ног её пофыркивал огромный черный мастифф, а за спиной возвышался телохранитель – дюжий бородатый казак в алой косоворотке. Дама, не отрывая глаз от книги, спросила:
- Сколько Вам лет?
- Семнадцать с половиной, - пролепетал гость.
Дама, не скрывая презрения к возрасту юноши, удивлённо пожала плечами и царственным жестом указала на рояль.
- Ну-с, прошу за инструмент. Послушаем, что Вы можете в свои семнадцать с половиной. Играйте!

Через полчаса, прервав игру, юноша спросил:
- Вам понравилось, мадам?
- Я не могу смотреть на музыканта, когда он играет. Это мешает мне наслаждаться музыкой. Я буду слушать Вас из соседней комнаты. Продолжайте играть!

Но неожиданно распахнулась дверь  и на её пороге появилась девочка.  На вид ей было лет четырнадцать. Щёки её пылали румянцем, в глазах плясали искорки. Локоны цвета золота были разбросаны по плечам.
- Я знаю, Вы профессор из Парижа и станете учить меня музыке, - восторженно произнесла она. – Клянусь Казанской Богоматерью, я буду стараться.

Молодой человек хотел объяснить, что он не профессор, что его не предупреждали об ученице, но не мог выговорить ни слова. Неужели у столь некрасивой матери, может быть, такая очаровательная дочь? Ради неё всё, что угодно, сделаешь. Очевидно, и мадам любит дочку, если растянула губы в улыбке.
- Учись, коли хочешь, Соня, - сказала она.
На что девочка пообещала:
- Попрошу маму выписать Вас и на следующий год
И сунув учителю в руку липкую конфету, заявила, что он похож на её старшего брата Владимира.
-Я стану звать Вас, как его – Воличка!

Прошел год. Соня не забыла о своём обещании. Перед летними каникулами в Парижскую консерваторию пришло письмо: молодого музыканта приглашали в одно из поместий на юге России.

Когда он вновь появился в русской семье, мадам встретила его словами:
- Мне не хватало Вашей игры.
А Соня, перехватив его  в тёмном коридоре, шепнула:
- Воличка, свет мой! Неужели ты приехал! Я так по тебе тосковала.
И вдруг, обняв его ша шею:
- Ты должен научить меня всему. Всему французскому – языку и поцелуям! – и нежно, совсем по-взрослому, поцеловала его в губы.

На третье лето он опять оказался в этой семье – теперь уже в Москве, в большом особняке на Рождественском бульваре.
-О, Воличка! – в первый же вечер, увлекая его в дальние комнаты, жарко шептала Соня. – Я хочу, чтобы ты любил меня!
Он растерялся… Но, на следующий день принял твёрдое решение жениться на Соне, и отправился к мадам просить благословения на брак с её дочерью. Мадам, бесстрастно выслушав его, изрекла:
- Помимо музыки, я ценю лошадей. Но это не значит, что я готова породниться с конюхом…
Тем же днём два дюжих казака провожали его на вокзал и, пока добирались туда, ему казалось, что какая-то невыносимая тоска пронизывает всё его тело, что даже дома, бульвары, скверы – и те стынут в тоске. Поезд начал медленно отходить. Раздался, раздирающий душу паровозный гудок, как будто сам поезд закричал по-человечьи, покидая Россию.

А Париж уже готовил молодому музыканту свои жизненные сюрпризы, поднимая на пьедестал настоящего музыканта. Из-под его пера выходит множество музыкальных сочинений, которые удостаиваются премий. Он начинает концертировать по Европе. Музыкальные и художественные салоны,  успех, слава… Так прошло много лет.

Неожиданно холодным декабрьским вечером он получает письмо от Московского Музыкального Общества, в котором его приглашают посетить с концертами Россию.

И вот, минуя Европу, поезд опять мчит его через бесконечные степи, мимо лесов и болот. За окном снег, тихий, упрямый. Музыканту казалось, что этот длинный снежный путь никогда не кончится. Но он закончился.


Москва встретила его рождественской синевой сугробов, шорохом ёлочной фольги, заспанным январём. Первое, о чём он спросил по приезде:
- Могу ли я найти Софью фон Мекк?
- Вы говорите о княгине Голицыной? – переспросили его.
Софья появилась через два дня. Он смотрел на уже немолодую, располневшую, маленького роста дамочку и не узнавал в ней прежнюю Соню. Она показалась ему какой-то выцветшей, лишь в глазах, как тогда, засверкали искорки. И голос… Голос остался прежним – звонко-девичьим.
- Воличка! Свет мой! – зажурчала Софья, словно они расстались час назад.- Я слышала Ваши прелюдии. Особенно мне понравилась «Девушка с волосами цвета льна».
- Это о Вас, - выдохнул он.
- А «Море»? – продолжала Софья.
- Это Вам, - волнуясь ещё больше, ответил он.
Софья зарделась, как в юности, и прошептала:
- Вы счастливы в браке?  Скажите, счастливы? А я два раза была замужем… по маменькиному выбору. Вы же помните, Воличка, она всё и всегда решала сама и за всех… Всё получилось, конечно, нелепо. Глупо… Вы слышите меня, Воличка! Вы счастливы?
Он сжал её руку.
- Приезжайте в Париж. Я познакомлю Вас с дочерью.

Больше они не встретились. В этот раз поезд умчал его навсегда.

А в 1920 году в одном из музыкальных изданий* Софья Голицына натолкнулась на следующие строки:  «…среди прекраснейших впечатлений этой эпохи память благоговейно хранит воспоминания о концерте Дебюсси… Его большие, красивые и задумчивые, немного страдальческие глаза, казалось, не видели наводнявшей зал огромной толпы. Все движения были чудесно покойными. Никогда ещё столько раз слышанная, восхитительная музыка «Моря» не казалась такой пленительной, таинственной  и в тоже время  столь полной загадочной жизнью мирового космоса, как в тот вечер, когда её великий создатель мягкой рукой управлял его («Моря») волнением».
____________________________
* «La Revue musykale», 1920, 1 decembre