Правдоруб

То ли это красный уголок жилконторы, то ли иное присутственное место. Сюда нагрянул, окруженный прихлебателями, сам Эдуард Россель, губернатор. Злой, как черт, слюной брызжет, матерится, будто ломовой извозчик. Что он здесь делает? Прибыл на разборку. Что я делаю тут же? Скорее всего, нарочным вызвали.

Россель сидит за грубо сколоченным столом и изучает тексты. Скрупулезно изучает, пристрастно, ни одну запятую не оставляет вне своего внимания.

Я стою перед губернатором. Не навытяжку стою, а этаким независимым фертом и всем своим видом как бы говорю: меня, брат, на испуг не возьмешь.

Скосив глаз влево, вижу: в углу сидит ведущий информационно-аналитической программы четвертого канала ТВ Евгений Енин. Он молчит и лишь угрюмо смотрит на происходящее. В моей голове проносится: «Что он-то здесь делает и почему без привычных телекамер?»

А… Ну, ясно: присутствует на разборке в качестве соучастника, сообвиняемого, соответчика по делу.

Вновь скосив в сторону Енина глаз, подмигиваю: не боись, мол, выкрутимся; не в таких передрягах бывал, а ведь жив, слава Богу. Енин не откликается. Он отворачивается.

Россель щелкает пальцами: это он так подзывает обслугу, то есть прихлебателей. Те всем гамузом устремляются к нему, но впереди всех, растолкав локтями, оказывается председатель облдумы Николай Воронин. Он заискивающе и, скрючившись в полупоклоне, ест глазами губернатора.

- Фурычишь что-нибудь? – спрашивает Россель и тычет пальцем в ноутбук.

- Всенепременнейше, Эдуард Эдгардович, - отвечает Воронин и скрючивается еще замысловатее.

- Ну, так найди! – командует Россель.

Воронин быстро-быстро стрекочет клавишами и находит.

- Извольте лицезреть, дорогой наш и незабвенный Эдуард Эдгардович, - говорит Воронин и, не разгибая спины, пятясь, отступает, но продолжает преданнейше пожирать взглядом губернатора.

С моей стороны экран не виден. Любопытство разбирает: что там? Приподнимаюсь на цыпочки и заглядываю через верх. Понятно: диаграмма, которую вчера показал в своей программе Енин; для диаграммы взяты данные из моих статей в Интернете. Уж как Енин меня нашел – одному Богу известно.

- Лжешь, мерзавец! – кричит Россель на меня, разглядывая диаграмму. – С чего, хрен собачий, взял, что уровень жизни в руководимой мною области неуклонно снижается? Статистики не знаешь, да?

В ответ я хихикаю.

- Известно всем: есть ложь, есть большая ложь и есть еще статистика.

Россель сверлит меня взглядом.

- Ну, не ханурик ли, а?! С кем, чувырло, споришь?! – он протягивает в мою сторону огромный кулак, и я замечаю, что ко мне тянется что-то жутко волосатое и когтистое, не человечья рука, а лапа орангутанга. – Такие, как ты, слизняк, все здесь у меня, понял?! Прикажу, и тебя по стенке размажут. Кто ты и кто я?! Никто мне не указ! Никто!

- А президент? – ехидно, с подначкой спрашиваю я.

- Этот, что ли? – он смотрит куда-то вверх и злорадно ухмыляется. – Да он… мне во всем верит… Ха-ха-ха! Дурачок ваш президент… Развожу его только так.

Я возражаю:

- Это не мой, а твой, Эдик, президент, - говорю я по-свойски, и сам удивляюсь своей смелости. – И вообще: не сверкай на меня своими глазищами -  не из пугливых.

- Ты – клеветник! – взвизгивает, как недорезанный поросенок, Россель и в мою сторону летит слюнявый фонтан. – А с клеветниками знаешь, что полагается делать?

- Не знаю, - все с той же подначкой отвечаю я.

- Так сейчас узнаешь, - губернатор смешливо кивает в сторону окна. – Они тебе сейчас покажут! Я руки о такую мразь пачкать не стану. Мой электорат за меня все сделает. И как сделает?! Любо-дорого!

Я гляжу в окно и вижу, как в нашу сторону течет взбаламученная толпа, состоящая из баб: что-то кричат и кулаками по верх голов размахивают. Впереди толпы – председатель женсовета, активистка «Единой России». Это она организовала группу поддержки.

Евгений Енин встает и презрительно сплевывает на пол.

- Меня – увольте! – говорит он и направляется к выходу. – В вашем идиотическом шоу участвовать не желаю, - Енин громко хлопает дверью и скрывается.

Россель цедит сквозь зубы:

- Рупор дерьмократии изволил удалиться. Тоже мне, птица. Мирюсь. Но до поры, до времени ведь. Лопнет терпение мое, и подрежу крылышки-то, ой, как подрежу.

Я снова подначиваю:

- Ты, Эдик, на всё горазд. Кроме одного: за двенадцать лет так и не смог сделать жизнь народа достойнее.

- А это мы сейчас увидим и услышим. Как говорится, глаз народа – глаз Божий. Народ уж близок, грядет твой час расплаты.

- Думаешь, боюсь, Эдик, да? – спрашиваю я, с прищуром разглядывая губернатора. – А вот и нет! Иду я сам толпе навстречу!

Выскакиваю из помещения. Вижу разъяренных старух. Уже издали кричу им:

- Остановитесь, дурочки!

Председатель женсовета, оглядываясь на ведомых, почему-то жалким голоском, похожим на голос председателя правительства Воробьева, пищит:

- Не слушайте! Он – провокатор! И большой баламут!

Я в ответ громко хохочу.

- Ха-ха-ха! Самый большой баламут в области – это ты, Алексей. Баламут и демагог! Послушайте, что я скажу, - это я обращаюсь к толпе.

Толпа сбавляет бег, но напор ее не ослабевает. Самая разгоряченная бабонька кричит:

- Так, это ты виновник всей бучи?! Бабы, давайте разберем его на кусочки и по кусточкам раскидаем!?

Толпа, тяжело дыша, надвигается.

- Кого вы защищаете, кого? Вы, получающие скудную пенсию, на которую прилично жить невозможно, идете защищать человека-обманщика, человека жирующего? Вам обещана прибавка к пенсии в двести пятьдесят рублей, в то время как Россель для себя сделал прибавку к своей зарплате в пятьдесят тысяч рублей сразу.

Услышав эту цифру, остановилась одна сморщенная старушонка.

- А не врешь?

- Сами можете спросить.

- Стоп, бабы! – машет сухонькой ручонкой старуха. – Надо разобраться.

Толпа останавливается, но продолжает полыхать жаром. Председатель женсовета, не замечая, что за ней уже никто не следует, продолжает столь же ретиво бежать и что-то лозунгово кричать.

Благоприятный момент и я им пользуюсь.

- Согласитесь, бабы: губернатор – не президент Америки, даже не президент России.

Старушонка чешет в затылке.

- Чего ты мелешь? Зачем приплетаешь Америку? Причем тут она?

- А притом! - кричу громко я, чтобы услышали даже в задних рядах. Зарплата президента самой богатой и самой могущественной страны всего сто тысяч долларов…

- Ничего себе, - старушка качает головой, пытаясь в голове, видимо, перевести на наши деньги. – Много получается.

- Совсем немного, - возражаю я. – Сто тысяч долларов в год, а в месяц получается, что восемь тысяч триста тридцать три доллара. Пересчитав по курсу (двадцать шесть рублей за доллар), оклад Буша получается  двести шестнадцать тысяч шестьсот пятьдесят восемь рублей. Это у Буша, а у Росселя…

- Ну, у Росселя, конечно, меньше.

- А вот и нет! – радостно выкрикиваю я. – С первого апреля 2007 года его оклад будет составлять двести тридцать тысяч рублей в месяц.

Старушка с сомнением качает головой.

- Чтобы Россель получал больше, чем Буш, - не верю…

- А вы проверьте! Пойдите и спросите самого Росселя.

Кто-то из толпы говорит:

- Если это правда, то…

- Правда! Правда! Правда! – задыхаясь, что меня начинают слушать, кричу я. - Облдума только что закон приняла. Всем бюджетникам зарплата повысится, - и ехидно добавляю. – Учителю на пятьсот рублей, а Росселю – на пятьдесят тысяч.

- Мда-а-а, - кто-то тянет вслух.

- Такова социальная справедливость, - торжественно заключаю я.

Мне хочется ликовать. Ведь мне удалось-таки раскрыть глаза толпе. Но мне нечем дышать… Пот градом льется по мне.

Я просыпаюсь. Гляжу в окно: темно, значит, до рассвета еще далеко. В самом деле, вспотел, хотя все форточки – настежь. И понятно: батареи нагреты так, как не случается в лютые морозы. На улице же плюсовая температура. И не отключишь батареи. Я, выходит, за свой счет отапливаю атмосферу. Настолько богат?.. Нет, конечно: власть меня и всех других обязывает отапливать улицу.

И ведь ничего с этим не поделать.

P.S. Кстати, о сне. Слышал, что сон со среды на четверг, - непременно в руку.
Иду по одной из центральных улиц Екатеринбурга, по улице Куйбышева. Половина двенадцатого. Справа – длинный и высокий бетонный забор, за которым что-то строится (между прочим, давно), справа – проезжая часть улицы, по которой летят машины. Один спешащий на службу чиновник, проезжая на иномарке и на огромной скорости, обливает меня с головы до пят грязной снежной жижей. Обливает и уезжает.

Что мне остается? Возвращаться в этаком виде домой и долго отмываться.

…И все – счастливы!

ЕКАТЕРИНБУРГ, март 2007.