Когда мне будет шестьдесят четыре года

1.
Уж, и не знаю, как назвать его – маг, чародей, волшебник или просто свихнувшийся изобретатель? В колдунов я не верю по определению, а изобретатели изредка всё-таки мне попадаются. Вечные двигатели, машины времени, всевозможные устройства – так уж выходило, но изобретатели подобных вещей почему-то обрушивались со всей своей энергией именно на меня, будто я мог им в чём-то помочь. А я только мог вежливо и не перебивая выслушать их, ведь другие, более решительные и нетерпеливые, грубо посылали их подальше. Да и мне советовали поступать так же, только у меня не поднималась рука обидеть человека, ведь я же видел, как у него горят глаза, нервы на пределе, а нужно-то всего лишь малого – дослушать до конца и не перебивать… Восторженному и увлечённому человеку порой достаточно чуточку внимания и крохотного сочувствия.
Этот «изобретатель» подсел ко мне, когда я, набродившись по городу по каким-то своим делам и изрядно устав, добрался до ближайшей тени и рухнул на освободившуюся скамейку.
- Здравствуйте, - вежливо сказал он. – Я вам не помешаю?
- Нет, что вы! – отмахнулся я и отвернулся. Чувствовал я себя не очень хорошо, потому что голова раскалывалась от долгого хождения по солнцу, настроение было паршивое, ведь мне так ничего и не удалось сделать из того, что наметил. К тому же я проголодался и хотел пить, а до ближайшего кафе опять топать по солнцу и по шумной улице…
- Вижу, настроение у вас не очень… - напомнил о себе сосед по скамейке.
- С чего ему быть хорошим? Весь день носишься, как собака, а толку ни на грош! – вздохнул я. – И так всё время…
- И ничего не получается?
- Что не получается? – Я пристально посмотрел на него, будто ему было что-то известно о моих делах.
- Ну, - замялся сосед, - вы же говорите, что у вас проблемы, и они никак не разрешаются. Ведь так?
- В принципе, так, хотя я вам ничего такого не говорил.
- Да, конечно, - согласился сосед и, слегка запнувшись, вдруг выдал: - А вот как бы вы отнеслись к тому, чтобы заглянуть в будущее и узнать, когда проблемы закончатся, или в прошлое, чтобы попробовать разобраться в их причинах? Ну, если, естественно, была бы такая реальная возможность…
Я усмехнулся и с сожалением глянул на собеседника:
- На машине времени полетать? Да с удовольствием! Только… что говорить о том, чего быть не может!
- А всё-таки хотелось бы попробовать? – продолжал настаивать собеседник.
Я опасливо отодвинулся от него и решил, что продолжать беседу дальше бессмысленно. Наверняка человек не совсем в себе, может, ему голову напекло, как и мне, только у меня она просто болит, а у него ещё и вызывает какие-то галлюцинации. Того и гляди сейчас начнёт мне всучивать изобретённую им машину времени!
- Не беспокойтесь, - усмехнулся сосед, - я не сумасшедший! И ни на что уговаривать вас не собираюсь. Просто, если хотите, покажу вам одну вещицу, и вы оцените её нужность…
- Нужность – кому? – ещё больше насторожился я.
- Я не совсем верно выразился. Скорее – полезность для человека…
Мужчина полез в рюкзачок, который висел у него за спиной, и вытащил из него свёрток.
Впору бы мне встать и уйти, но меня почему-то разбирало любопытство. Что в свёртке? Мне всегда казалось, что машина времени, даже несуществующая, всё равно должна быть размерами не меньше, ну, скажем, мотоцикла. Садись на него удобней, включай всякие приборы и передачи и – вперёд по  лабиринтам времени. Чего-чего, а фантастических фильмов мы насмотрелись вволю, и в каждом втором из них человек отправляется куда-нибудь в другие века. Но это в фильмах, а я-то чего размечтался?
Тем временем мужчина уже развернул бумагу, под ней какую-то плотную тёмную ткань, и, наконец, в его руках оказался большой стеклянный шар наподобие того, каким пользуются практикующие маги и колдуны. Мне доводилось несколько раз видеть по телевизору, как они произносят заклинания и манипулируют руками над этими шарами, дурача доверчивую публику, а пару раз даже встречался с ними лицом к лицу. Скажу сразу, уважения к ним у меня не прибавилось, да и они, вероятно, чувствовали мой скептицизм – сразу переставали со мной общаться.
- О, это мы уже проходили! – сказал я. – Стоит вглядеться в шар попристальней, и сразу увидишь все тайны мира… Так?
- Напрасно иронизируете, молодой человек! – Казалось, изобретатель слегка обиделся на меня, но свой шар убирать не стал. – Я же у вас не прошу никаких денег, просто хочу показать…
- Вы это всем показываете? Или, - тут я ухмыльнулся, - перст судьбы указал именно на меня?
Ни слова не говоря, мужчина принялся запаковывать шар обратно, а мне его стало неожиданно жалко. Человек всего лишь предложил мне что-то, притом не покупать, а просто попробовать, и я с ним так грубо… Если даже он и из пресловутых безумцев-изобретателей, то всё равно не стоило бы смеяться над ним. Может, ему всего-то и нужно от меня элементарного сочувствия и внимания.
- Не обижайтесь, - вздохнул я, - давайте попробуем!
Некоторое время мужчина раздумывал, видимо, прикидывая, стоит ли общаться со мной дальше, потом всё же протянул своё изобретение. Шар оказался довольно тяжёлым, и хоть он был гладким и блестящим, но в руках не скользил, а наоборот мягко и плотно улёгся в ладонях.
- Ну, и что я должен теперь делать? – спросил я, не отрывая взгляда от шара.
- Ничего, - донёсся до меня голос мужчины. – Только вглядывайтесь в шар и постарайтесь представить себя, ну, скажем, в детстве. Он вам сам покажет…

2.
Мне снова шестнадцать лет. Я шагаю по зимней улице моего родного города и стараюсь не проваливаться в лужи, которые в эту неожиданную оттепель притаились повсюду под слипшейся снежной коркой. Я уже давно промочил ботинки, и холодная влага неприятно перекатывается от носка к пятке. Ну, ничего, идти мне недолго, приду домой и обязательно разуюсь, ботинки суну на тёплую батарею, а на ноги надену толстые шерстяные носки.
Под мышкой у меня пластинка. Это великий битловский «Сержант Пеппер», вышедший совсем недавно. Его привёз мне знакомый морячок из загранки. «Сержант» - мечта всех наших городских меломанов, и ни у кого его пока нет, а у меня уже появился. Представляю, какой будет ажиотаж, когда все об этом узнают! К моим дверям выстроится огромная очередь жаждущих, и все будут просить переписать, предлагая взамен какие-то свои пластинки или деньги. А я буду вертеть носом, но, в конце концов, соглашусь…
Нет, пойду домой не сразу. Просто у меня не хватит терпения в одиночку наслаждаться божественной музыкой и ни с кем не поделиться своими восторгами. Загляну в «Огонёк» - магазин электротоваров, где всегда торчит кто-то из пластиночной братии. Этот крохотный магазинчик стал импровизированным клубом, и здесь можно с благословения продавщиц, таких же фанаток запрещённой рок-музыки, как и мы, послушать новые записи, поболтать с единомышленниками, обменяться пластинками.
- Привет, - я киваю длинноносой Рае, заведующей магазином, - посмотри, что у меня…
Рая разглядывает обложку пластинки, пока ещё не догадываясь, что это за сокровище.
- Ну, и что? – морщит она нос. – Давай послушаем, может, что-то и интересное…
На полках вдоль стен выстроились всевозможные радиолы и приёмники. В зависимости от ценности пластинки Рая разрешает прослушивать их на дорогих аппаратах или подешевле.
- Самый-самый что ни на есть дорогой! – подсказываю я. – Ты даже не представляешь, подруга, что сейчас услышишь!
- Только не делай громкость на всю катушку, - предупреждает Рая, но я уже заметил в её глазах огонёк нетерпения.
И вот по небольшому залу магазинчика разносятся первые божественные звуки «битлов», и мы замираем у прилавка, вслушиваясь в них.
- Как тебе? – тихо спрашиваю я. – Нравится?
- Не мешай слушать! – Рая отмахивается от меня и глядит куда-то в окно, где с промокших деревьев под порывами ветра опадают тяжёлые сырые комья снега.
После первой песни я перевожу дыхание и снова гляжу на Раю, но та молчит. Лицо её невозмутимо, но это ни о чём не говорит. Если не отвлекут покупатели и удастся дослушать пластинку до конца, она обязательно начнёт выспрашивать о пластинке, и я с видом крупного спеца начну выдавать какие-то придумываемые на ходу байки о музыкантах, о популярности пластинки в мире. Но это будет потом, а сейчас всё внимание приковано только к музыке.
- Эй, братцы, что это у вас тут за праздник жизни? – раздаётся за моей спиной голос.
Я оборачиваюсь и гляжу на парочку, только что вошедшую в магазин. Это Серёга Ляпис и Юрка Поросёнок – тоже из нашей музыкальной братии. Так же, как и я, Ляпис покупает пластинки и даже изредка ездит за ними в столицу, а Поросёнок скуповат, старается переписывать всё на халяву. С Ляписом ещё можно иметь дело, он человек благодарный и порядочный, а вот с Поросёнком нет. Прозвище, как я не раз убеждался, за просто так не дают.
Они разглядывают обложку пластинки, лежащую на прилавке, и вдруг Поросёнка прорывает:
- Это же «Битлс»! Новьё…
- Естественно, - высокомерно замечаю я и отворачиваюсь, а сам напряжённо слежу за реакцией Ляписа и Поросёнка.
- Значит, так, - спустя некоторое время раздаётся шёпот Ляписа, - с меня двойник «Крим» - ты же его давно просил переписать? А я первый на «Сержанта», договорились?
- Только сам перепишешь, и никому больше не давать! – предупреждаю я и поглядываю на Поросёнка, в глазах у которого вселенская тоска.
Я-то знаю, что Ляпис непременно тайком от меня поделится с другом записью, и это всем известно, но лишний раз показать скряге, кто в доме хозяин, никогда не помешает.
И вдруг происходит неожиданное. С каким-то утробным рёвом Поросёнок бросается к радиоле, сбрасывает с пластинки иголку и хватает обеими руками диск. Ни я, ни Рая, ни Ляпис не успеваем ничего сделать. Ещё мгновение, и Поросёнок, прижимая к груди драгоценность, выскакивает из магазина и, тяжело переваливаясь, убегает куда-то за угол. Догонять его бесполезно.
- Что это с ним?! – удивлённо спрашивает Рая. – Куда он?
- Вот сволочь! – только и говорю я, даже не зная, что делать. – Утащил…
В наступившей тишине стало слышно, как переминается с ноги на ногу Ляпис, но все мы пока изумлённо молчим.
- Он же её поцарапает без обложки! – с отчаянием говорю я, а сам чувствую, как на глаза уже накатываются слёзы. – Неужели он этого не понимает?!
- Я его найду и заберу пластинку, - пытается утешить меня Ляпис. – А «Крим» тебе всё равно дам, раз пообещал.
Слабое утешение. И без Ляписа знаю, что Поросёнок рано или поздно вернёт «Сержанта», просто пропадёт уже прелесть новизны и не будет ощущения праздника, когда ты первый среди всех, когда у тебя есть что-то такое, чего ни у кого нет. Дело даже не в деньгах, которые я собирал полтора месяца, чтобы рассчитаться с морячком за пластинку, дело совсем в другом…
И тут всё заволакивает какой-то серой колышущейся пеленой пополам с мокрым тяжёлым снегом, и я выныриваю из своих шестнадцати лет…

3.
- Ну, и как вам там было? – доносится до меня голос соседа по лавке.
- Даже не знаю, что сказать, - неуверенно бормочу я. – В юности словно побывал, или мне это только померещилось?
- Не знаю, что вам сказать на это… Попробуйте ещё разок. Представьте другое время, может быть, даже своё будущее. Там-то вы уж точно не были.
- Дайте отдышаться… - Я полез в карман за сигаретами. – Будете?
Мужчина отрицательно покачал головой и придвинулся ко мне поближе:
- Я не спрашиваю, что вы увидели в своём прошлом, но это наверняка был какой-то ключевой момент из ваших воспоминаний.
- Какой там ключевой! – отмахнулся я. – Так, мелочи, самый заурядный эпизод.
- Нет, неправда! – запротестовал мужчина. – Может быть, в этом эпизоде и не произошло ничего выдающегося, но он оставил в вашей памяти какое-то неизгладимое… как бы верней сказать, ощущение, да! А оно потом наложило отпечаток на всю вашу последующую жизнь. Вы и сами об этом, может быть, не догадываетесь.
Он замолчал, да и мне нечего было ему сказать. Когда сигарета подошла к концу, я спросил:
- Вы не торопитесь? А то я хотел бы ещё раз, как вы говорили, заглянуть куда-нибудь. В своё будущее…
- Пожалуйста, я же обещал…

4.
Я просыпаюсь, но глаза открываю не сразу. Сквозь сомкнутые веки чувствую, что в комнате полумрак, но ночь ещё не ушла, а только затаилась где-то в тёмных уголках неподалеку. Из полуоткрытого окна доносятся звуки улицы, пока ещё робкие, но постепенно набирающие силу. Вот проехала машина, громыхая пустыми ящиками в кузове. Вот прошла стайка молодёжи, наверняка откуда-то с ночной гулянки, громко переговариваясь и хлопая в ладоши. И снова наступила тишина, когда слышны порывы ветра и щебетание далёких птиц.
Где я? Почему ничего не помню? Пытаюсь поднять голову с подушки и вдруг чувствую, как это нелегко. Будто голова налита какой-то неимоверно тяжёлой ртутью, и она медленно перекатывается под черепной коробкой, надавливая то на глаза, то на барабанные перепонки в ушах.
В комнате постепенно светлеет, а в окно начинают заглядывать розовые лучики утреннего солнца. Мне всё-таки удаётся оглядеться вокруг себя.
Нахожусь я, как выясняется, в больничной палате. К моему носу подходит кислородная трубка, и я слышу лёгкое шипение газа. Рядом стойка капельницы, и на ней какие-то прозрачные пузыри с лекарствами. Чуть дальше – и это хорошо заметно даже в полумраке, - приборы с экранами, по которым бегут ломаные синусоиды. Я уже подобное видел в кино – это показатели моего состояния. Вот одна нервно пульсирующая зелёная змейка – это наверняка удары моего сердца. Хотя не уверен, но меня это не особенно волнует…
Что со мной произошло, и как я попал в больницу? Провал в памяти… Но ничего, кто-нибудь обязательно зайдёт в палату – врач или медсестра – и расскажет всё, что со мной случилось.
Вокруг уже настолько светло, что я даже различаю на стене большие круглые часы. Однако… часы без стрелок! Что это такое? Для чего они здесь?! Издеваются надо мной, что ли?
Недовольно ворочаюсь на кровати, и тело начинает потихоньку меня слушаться. Вот только слабость и тяжёлые ртутные шары в голове… И тишина вокруг.
Хотя нет – где-то далеко, за закрытыми дверями начинается знакомая песенка. Это – «Когда мне будет шестьдесят четыре года» из моего любимого битловского «Сержанта Пеппера». Ну, слава Б-гу, хоть что-то знакомое в этой загадочной больничной обстановке…
Лежу и слушаю песенку с какой-то необычной жадностью. Всё в ней мне давно знакомо до последней нотки, до последнего слова, и всё равно жду чего-то необычного, ещё не разгаданного и пока мной не расслышанного.
Когда мне будет шестьдесят четыре года… Господи, в юности, когда мне впервые попал в руки альбом с этой песенкой, я сразу решил, что в ней всего лишь фантазии музыкантов о том, что будет с ними в глубокой старости. Ведь шестьдесят четыре года, как казалось всем нам тогда, это так нескоро, так нереально далеко, что и представить невозможно. Не только битлам, но и всем нам.
Но почему я думаю об этом сейчас? Что у меня связано с этой пластинкой и этой песенкой? Ах да, давний случай, когда мне было шестнадцать лет и у меня утащили эту пластинку прямо из рук. Но почему я никак не могу забыть этот в общем-то пустяшный эпизод, ведь было же и до него, и после него много таких вещей, которые оставили более существенный след в моей жизни? Не знаю, ох, не знаю…
А сколько мне сейчас лет? Двадцать? Сорок? Шестьдесят?.. Шестьдесят четыре?! Обычно на этот вопрос каждый из нас отвечает без запинки. А я вот почему-то не могу. Не могу, и всё тут!
Медленно поднимаюсь с кровати. Поищу зеркало и посмотрю на себя, вдруг наступит какая-то ясность. Трубки от капельницы, которые тянутся к моей руке и мешают двигаться, вырываю вместе с иголками. Теперь меня ничто не держит. Немного кружится голова, но это не страшно. Когда долго лежишь неподвижно, так бывает. А я, наверное, и в самом деле лежал на этой больничной койке долго.
В палате зеркала нет, поищем в коридоре. Открываю дверь, и звуки песенки становятся громче. Кларнеты, которые сопровождают глуховатый голос певца, неожиданно хрипят и повизгивают, а сам голос вдруг приобретает какой-то недобрый, даже зловещий оттенок. Словно поют уже не битлы, а кто-то другой. И поёт этот другой только для меня и ни для кого больше.
Но я уже не обращаю внимания на музыку. Скорее бы найти зеркало…
Больничный коридор пуст – ни людей, ни мебели. Голое узкое пространство уводит куда-то в непроглядную темень, где кончаются плафоны, прерывистым пунктиром тянущиеся по потолку. Мне – туда, туда. Там наверняка зеркало, которое расскажет обо всём…
Я не самый смелый человек на свете, и мне становится страшно идти по коридору куда-то в неизвестность и темноту… Мои губы начинают отчаянно нашёптывать слова песенки:
- Когда мне будет шестьдесят четыре… Когда мне будет шестьдесят четыре…
Стоп, а сколько мне сейчас? Именно это я и пытаюсь выяснить.
И вдруг стены вокруг меня куда-то пропадают, и вместо них встают зеркала, которые отображают только друг друга. В бесконечной зеркальной пустоте нет ничего. Ничего! А где же я? Неужели и меня здесь уже нет?!
Взмахиваю руками и лечу в какую-то тёмную воющую снежную пустоту. Лечу, лечу, лечу…

5.
- Эй, вы меня слышите? – Кто-то тормошит меня за рукав, и я вздрагиваю, открываю глаза.
- Наверное, я задремал, - бормочу смущённо своему собеседнику. – Жара, понимаете ли, расслабился…
- Ничего страшного, - отвечает тот. – Ну, и как? Побывали в будущем?
- Не знаю. Будущее ли это или нет… Но где-то побывал.
Мужчина ничего не отвечает и только глядит, как на соседней скамейке юная парочка о чём-то оживлённо беседует.
- Мне пора идти, - говорит он негромко и глядит на часы, - извините… Вы не вернёте мой шар?
Опускаю глаза на руки, а в них ничего нет. Но ведь был же этот круглый тяжёлый стеклянный шар раньше – точно помню, что я держал его! Где он сейчас? Может, я забыл его в том страшном больничном коридоре? А может, он падал вместе со мной, но я сумел вернуться, а он нет?
- Я не знаю, где шар…
Мы снова некоторое время сидим молча. Наконец, мужчина неуверенно говорит:
- Может, вы заглянули в то время, когда вас уже… нет? А если вас нет, значит, не существует и ничего вокруг вас… Такое, наверное, случается. Вашей вины нет…
- Не знаю, - повторяю я и вдруг спохватываюсь: - А знаете что, я видел тут в сувенирном магазинчике неподалеку точно такие же стеклянные шары. Пойдёмте, я куплю вам взамен…
- Не надо. – Мужчина отодвигается от меня и медленно встаёт с лавки. – Ничего не надо…
А потом он молча повесил свой рюкзачок за спину и ушёл, но я ещё долго слышал, как по дороге он насвистывает и даже напевает вполголоса мою любимую и такую бесконечно грустную битловскую песенку «Когда мне будет шестьдесят четыре года»…