Легенда о Финисте - 21

Глава 21. Смертельная схватка

Слаженная и отработанная в тренировочных и предыдущих реальных боях до автоматизма военная машина аратов дружно и организованно, методично и беспощадно крошила и истребляла метающихся, истошно визжащих каннибалов, пытавшихся избежать убийственного огненного жара, а также смерти от ловких, острых и беспощадных мечей ратников Людомира. Тридцать два ратника, каждый двумя порхающими «бабочкой» мечами, знаменитой русской фалангой – журавлиным полуклином, – словно жатка гигантского комбайна, оставляли за собой груду порубанных, пошинкованных обезьяньих тел; и чёрно-алый ручей поганой обезьяньей крови, который был им почти по колено. До шатра царя-хана Ханумана оставалось прорубить просеку ещё около двух километров. Обе фаланги насчитывали по четырнадцать шеренг. Две последние шеренги двигались спиной вперёд, защищая от нападения с тыла. Каждые три минуты боя первая и, по необходимости, последняя шеренги заменялись свежими, а отвоевавшие в авангарде становились в крайний ряд ожидания внутри фаланги, набираться сил. Через тридцать минут непрерывной ротации отдохнувшая шеренга снова вступала в бой в первом ряду фаланги. Таким образом удавалось поддерживать непостижимый для врагов бешеный ритм боя. Одновременно право- и левофланговые колонны менялись, перемещаясь внутрь шеренги. Каждые три и пять минут раздавался управляющий сигнал боевого барабана шедшего в центре барабанщика, который отмерял время, подсчитывая шаги.
Только Людомир и его напарник Ярослав, а также Мстислав со своим ведомым, распоряжаясь действиями своих фаланг, не покидали своих мест вожаков во главе, каждый своего, журавлиного полуклина. Враг, с которым сегодня свело их Провидение, превосходил все мыслимые и немыслимые их возможности. Горящие заживо, обезумевшие от ужаса и огня неандерталоиды, карабкаясь по головам и плечам друг друга, затаптывая и ломая кости нижним рядам своих сородичей, шестиметровым валом, волна за волной, накатывали на ощетинившуюся, свистящую в воздухе мечами несгибаемую и несокрушимую пружину аратов, с визгом, воем и зубовным скрежетом разбиваясь в кровавые брызги и ошмётки о проворную и остро наточенную сталь.
Кровавый вал начал доходить ратникам до пояса, продвигаться вперёд дальше стало невозможно из-за груды изрубленных тел. До шатра Ханумана оставалось около трёхсот метров, когда Людомир вынужден был скомандовать барабанщику, и фаланга стала на каждые два удара полкового барабана делать один организованный шаг назад, чтобы иметь возможность устилать освобождаемое место грудами и грудами новых трупов врагов, и заставить именно их перелазить через вал тел своих мёртвых сородичей.
Шёл второй час побоища, когда Всеславвич уловил произошедшие в стане противника тревожные перемены. Напор атакующего вала начал некоторым образом организовываться и ощутимо нарастать. Царь услышал сначала единичные, а затем всё более и более частые хлопки боевых бичей в тылу врага. Затем удары бичей переросли в несмолкаемый хлёсткий гул. У аратов тоже были свои боевые плётки, которые назывались шалыгами и представляли из себя примерно полуметровое кнутовище с трёх-четырёхметровым бичом из сыромятной кожи диких лосей или домашних говяд. Шалыги подорожные были воинским атрибутом офицерского корпуса и применялись ариями в двух случаях: когда нужно было отстоять личную честь и достоинство, сражаясь против напавшей на витязя черни, промышляющей, например, на большой дороге, или когда ратник по Закону не имел права осквернять благородное оружие о нападающих на офицера людей или злоумышленников, более низших по своему достоинству, и мог за это попасть под трибунал; либо, наоборот, когда богатыри выясняли отношения один на один между собой в официальном поединке, в ристалищном тесном кругу своих соратников, чтобы не искалечить друг друга благородным оружием, запрещённым в разборках между своими. В случае применения шалыги против злодеев и злоумышленников, не защищённых воинскими доспехами, опытный и ловкий богатырь мог за десять минут полностью освежевать заслужившего казнь преступника, спустить с обречённого негодяя шкуру-кожу, и оставить его истекать кровью, обрекая на мучительную смерть. Поединок богатырей был менее увечащим и травмирующим, но не менее жестоким, так как проводился до тех пор, пока один из них не попросит пощады… А с их кремниевыми характерами – единоборство могло длиться не одни сутки. Богатырям строго запрещалось лишь выбивать шалыгами друг другу глаза...
Обезьяны-командиры бичи применяли в основном для управления войском, когда не оставалось другой каннибальской мотивации… Постепенно неандерталоиды начали выстраиваться в некоторое подобие боевых колонн, у них появились длинные копья, суковатые палицы гигантского размера, каменные топоры с длинными рукоятками, и просто камни, весом более полуцентнера, которые они начали с силой швырять в аратскую фалангу...
Уворачиваться от камней, топоров, дубин и копий становилось всё сложнее, а заградкоманда обезьяньих начальников своими бичами всё злее и злее гнала неандертальцев вперёд. Через некоторое время положение аратской фаланги, которая, полностью окружённая со всех сторон огромным обезьяньим морем, казалась крохотным островком, стало угрожающим: отовсюду в горстку дружинников летели огромные копья и камни. Фаланга, по команде царя, перестроилась в двойное солнечное кольцо, ощетинившееся наружу порхающими мечами. При этом построении перелетающие через ратников камни не достигали спин стоящих на противоположной стороне, падая в центре круга. Но волны штурмующих обезьян, которые уже оправились от паники, накатывали с новыми и новыми силами. Вокруг «красного солнышка» дружины начал вырастать высоченный вал из порубленных обезьяньих тел, а отступать было некуда, так как новые и новые части трупов неандерталоидов, слой за слоем, кровавым валом начали сжимать круг со всех сторон. Опасность сложившейся угрожающей ситуации была ещё и в том, что, по мере того, как гора убитых вырастала, новые волны обезьяньих бойцов нападали на наших ратников сверху вала, что, с воинской позиции, имело много преимуществ перед аратами, вынужденными отбивать теперь удары, находясь снизу; при этом оружие их – мечи – было значительно более коротким, чем огромные копья обезьян. Ситуация на поле брани становилась критической и угрожающей для дружины Людомира, захлёбывающейся кровью врагов и собственной кровью…
Именно в этот момент царь понял, что его войско в таком безвыходном положении не продержится и более получаса, и повёл остатки своей рати на прорыв, скомандовав приготовиться для перестроения… Вчера, когда Всеславвич внимательно изучал глазами своего боевого сокола поле предстоящей битвы, он особо отметил для себя место расположения высокого ханского шатра с развевающейся на флагштоке шкурой огромного таёжного тигра вместо ханского штандарта. Понимая, что в этом шатре находится Ставка Ханумана, Людомир решил острым ударным клином, выстроив остатки дружины в колонну по четыре, разрезать по фронту кольцо окружения людоедов и напасть на хана. Он понимал, чьей волей управляется вся эта обезьянья армада, и знал: если убить Главного врага, злобного ракшаса, одержимого, по своей сути, Злым Духом, – обезьяньего великана Ханумана, остальные просто перегрызут друг другу глотки в борьбе за власть и ханский гарем, а войско станет неуправляемым…
Для перевоплощения в своего грозного древнего пращура – белого медведя, сила которого потребовалась теперь царю аратов, бывшему одновременно волхвом-оборотнем и Верховным жрецом своего народа, требовалось провести специальный волхвовский ритуал. Людомир, взяв свой верный меч-кладенец, воткнул его у себя за спиной на треть лезвия в Мать – Сыру Землю, которая теперь представляла собой кровавое месиво по пояс, коротко произнёс сакральную, тайную кодовую формулу перевоплощения и сделал быстрый кувырок назад, подпрыгнув высоко в воздух. После этого царь сделал два таких же высоких прыжка с кувырком вперёд, через меч. Второе приземление вперёд пришлось уже на четыре огромные белые лапы с длинными кинжальными чёрными когтями. Ослепительно белая шкура медведя немедленно окрасилась в цвет красно-буро-чёрной обезьяньей крови, но огромный шлем и доспехи Небесного металла, в которые был облачён гигантский двухтонный полярный зверь, засверкали на солнце ослепительным светом, – обезьянья кровь к ним не прилипала. Свирепый зверь, сделав огромный, двенадцатиметровый прыжок вперёд и вверх на четыре метра, перемахнув гору трупов, нанося до сорока чудовищных смертельных ударов в секунду своими убийственными лапами, немедленно прорубил четырёхметровый коридор, почти тоннель, в обезьяньем войске. В этот коридор устремилась перестроившаяся в колонну его славная верная дружина, стараясь не уронить и не зацепить при прорыве торчащий из земли меч, который должен был дожидаться Всеславвича на месте проведения обряда – иначе ему не удастся снова обернуться человеком. Свой второй меч, колибур, царь ещё до перевоплощения передал на сохранение Ярославу.
Сорок огромных десятиметровых прыжков вперёд через головы обезумевших от ужаса каннибалов успел сделать гигантский благородный медведь, чтобы достичь шатра Ханумана, разя справа, слева и снизу бесчисленное количество мерзких тварей. От боевого клича-рыка грозного зверя у перепуганных обезьян лопались барабанные перепонки. Араты, зная эту особенность голоса своего царя в медвежьем обличии, заблаговременно залепили себе уши пчелиным воском. Достигнув шатра, обогнав свою дружину на двести метров, Царь-медведь восстал на задние лапы во весь свой исполинский пятиметровый рост; при этом поднятые лапы зверя ещё почти на два метра возвышались над его головой. Сокрушительными ударами своих чудовищных когтистых лап Людомир начал обрушивать шатёр, обтянутый сшитыми шкурами гигантских лосей и благородных оленей, с лёгкостью, как прутики, переламывая деревянные стойки, стены и перегородки из стволов вековых кедровых деревьев.
Хануман, поняв, что в шатре Всеславвич его задавит быстро и непременно, и что в гареме, прячась за спины жён, ему не отсидеться, разобрал-разломал своими огромными ручищами проём задней стены шатра и, что было сил, пустился наутёк, прыгая на высоту более пяти метров и при этом истошно визжа от ужаса. Но разве убежать поганой горилле, даже очень большой, от хозяина Арктики? Разве это возможно? От хозяина Заполярья, который в ледяной океанской воде способен, не колеблясь ни секунды, напасть на двадцатитонного хищного кита – белуху – и убить его одним ударом своей разящей десницы? Который оглушает тюленей звуковой волной от лопающегося льда, разбивая передними лапами метровые льдины?
Хануман явно не был готов к разворачивающемуся ходу событий.
Людомир в три стремительных прыжка настиг обезумевшего беглеца, и сокрушительным ударом, в прыжке переломил ему со стороны спины позвоночник в грудном отделе. После этого перевернул лежащего ничком издыхающего могучего тёмного ракшаса на спину и посмотрел в его затухающие злобные обезьяньи демонические глазки. Челюсти медведя с огромными белыми беспощадными разящими клыками с хрустом и безжалостно сомкнулись на шее Ханумана, вырвав из неё сразу четыре шейных позвонка.
…Слишком далеко отбежал царь вперёд от своей верной дружины… В следующий миг несколько десятков обезьяньих копий одновременно воткнулись в его незащищённую доспехом спину. Одно из копий пронзило огромное и неукротимое сердце благородного зверя. Всеславвич направил свой остывающий взор на Небеса, и умирающие губы что-то тихо и благодарно прошептали, застыв в посмертной улыбке.
Предначертанное сбылось. Размен ферзей состоялся. Душа Людомира покинула тело; сейчас это был прах огромного окровавленного белого медведя.