Ягода иегуда генрих григорьевич

Его арестовали в конце 1937 года. С тех пор, когда его сняли с работы в НКВД, который он возглавлял, прошло полгода. Никого еще до него, попавшего в опалу, так долго на свободе не оставляли. Сталин приказал применять ко всем «врагам народа» м еры физического воздействия. Но его, Генриха Гигорьевича Иегоду (Ягоду) не пытали. Впрочем прежний шеф НКВД не сомневался, что его арестуют и расстреляют, как он не раз проделывал с теми, на кого указывал «хозяин». Единственно, чего он не знал, так это причины внезапной опалы? Сейчас, находясь в небольшой камере на лубянке, стены которой были выкрашены в светло-голубой цвет, он мучительно думал о судьбе жены Раисы и ее родителей Авербахах. Он не знал, что Леопольд Авербах уже расстрелян. Ягода вспоминал о последней встрече с новым руководителем НКВД, секретарем ЦК Н. Ежевым. На вопрос «за что?», тот ответил вопросом на вопрос:
-А ты помнишь дипкурьера Селиванова?
- Того, которого я велел расстрелять, как врага народа?
- Это только один из эпизодов твоего обвинения, и к тому же, не самый важный. Подумаешь, товарищу Ягоде приглянулась хорошенькая женина, и для того, чтобы переспать с ней, он расправляется с ее мужем! А мне пришлось арестовывать Селиванову, как жену врага народа и ликвидировать, чтобы не пошли круги от совершенного товарищем Ягодой поступка…
- А в чем еще обвиняют меня? Вздохнув, спросил Генрих Григорьевич.
- В отравлении по твоему приказу Горького и Куйбышева, убийстве Кирова! В предательстве и сговоре с иностранными разведками…
Время тянется медленно. Вдруг за дверью слышатся шаги. Дверь отворяется. Невидимый спрашивает6
- Фамилия?
- Ягода? – громко, как и положено, отвечает Генрих Григорьевич.
- Имя отчество?
- Генрих Григорьевич! – почти кричит Ягода.
- Тсс… Надо говорить шепотом. Ночь. Люди спят… Пошли!
Вышли. Впереди Ягода, незнакомец сзади. Была поездка на лифте, потом ходьба по длинному коридору. В небольшой комнатке, куда завели Ягоду, за простым деревянным столом сидел совсем молоденький следователь. Ягода опустился на свободный стул, стоящий напротив сидящего. Следователь окинул мрачным взглядом бывшего наркома НКВД, крикнул:
- Встать, сволочь! Сядешь, когда тебе разрешат!
Генрих Григорьевич обиженно поджал губы и сказал:
- Прежде всего, не кричите…
Следователь встал, подошел к Ягоде и изо всей силы ударил кулаком в лицо.
Наркому горестно до слез:
С врагами Сталина боролся без пощады,
Он знал до мелочей, как провести допрос,
Чтоб слышать похвалу и получать награды.

Расчет впервые им задуман:
Чтоб заключенные не ели хлеба даром,
Он создавал подобие «коммуны»,
Ютились зеки по баракам и амбарам.

Валили лес и добывали злато,
Построен на костях их «Беломорканал»
На крови их построены палаты.
О пополнении рабов нарком не забывал.

Теперь в тюрьме, где все ему знакомо,
Где проводил не раз с пристрастием допрос,
Как только тенью стал он прежнего наркома,
Подносят самому кулак под нос…

Железная кровать, простое одеяло,
В обед пустые щи, хлеб кислый, каша,
А чтобы, где сидит, не забывал он,
 В углу находится тюремная параша.

Он жалким стал и сломлен дух,
Он часто вспоминает мать и деда,
И часто говорит с самим собою вслух,
И сознается в том, о чем  не ведал.

Он молит Сталина, Ежова,
Пускай, пошлют с киркою на каналы
На все и вся всегда готовый,
Он просит, чтоб его не убивали.

О том забыл, что прежде он
Был властелином судеб многих
Теперь он сам судьбой сражен
Был атеист, теперь он молит Бога.