Есенин, корова и доверительные беседы господина У

Снизошедшая до объяснений руководитель редакции Свердловна, донесла, наконец, до нашего сведения, что новый наш начальник  Господин У в доверительной беседе сетовал ей на полное отсутствие у нас оригинальности и что лишь благодаря ее бескорыстному заступничеству и добрейшему нраву Господина У держимся мы еще в редакции радио.
Сначала я никак не могла понять, какого рода оригинальности требовал от нас Господин У.
 
Наташа, к которой я бросилась за поддержкой, авторитетно посоветовала постараться, пораскинуть мозгами, изобрести требуемую оригинальность и в лучшем виде со всей почтительностью вручить злодею. «Цикада»  раскрутится, ловкие они ребята и хваткие, хочешь ты этого или не хочешь, а что-то во всем этом есть, поверь. Ничего не поделаешь, врага придется сразить профессионализмом! Да, Анька, и тебе живости бы добавить давно не помешало – в веселое все-таки время живем! Главное, оттачивание остроты мышления, оно же зарядка для хвоста, никогда никому не вредило. Я в тебя верю, у тебя получится!
Если с похвалой «Цикаде»  даже в таком виде смириться было трудно, то похвалу в свой адрес я, конечно, приняла охотно.

Вдохновленная, решила я попробовать себя в новом жанре. Острота слова и сюжета на площади в тридцать секунд должна была быть необычайной – филигранная работа замысла и формы. Попробовать себя в этом было заманчиво.
Я попыталась сделать пару-тройку сюжетов в таком духе и начала входить во вкус эксперимента.

Послушав меня, хмурая Свердловна саркастически улыбнулась, Аркаша же помрачнел и насупился.

Не смотря на таинственность, которой старательно окружала себя Свердловна, мне казалось, что она и сама толком не знает как себя вести при Господине У дабы снискать полное его расположение, а ведь Свердловна не вчера явилась в журналистику, и уж должна была понимать, что к чему и
откуда ветер дует.

-Ну, вот, к примеру, завтра день рождения Есенина, неплохо бы отметить! –
- размышляла Свердловна, нервно перебирая на столе цветочные вырезки. Очевидно, она полагала Есенина поэтом-хулиганом, а значит, в чем-то близким по духу контингенту по-новому формировавшейся Пчелы.
- Даешь отметить день рождения Есенина! – поддержал Воробышек, по-своему истолковав слова Свердловны.
- Пусть каждый что-нибудь напишет, а там посмотрим, - предложила Свердловна, смерив Воробышка уничтожающим взглядом.
- Можно призвать народ возложить цветочки к памятнику в Таврическом саду! - посоветовала я.
- Не надо! – поморщилась Свердловна, - Это банально!
- А я постараюсь, - скромно пообещала я. Но точно, не надо мне этого было делать! На Есенине-то я и узнала почем фунт лиха моему острословию.
-Ну, давай, давай, - скептически напутствовала меня Свердловна.- Добром это все равно не кончится.

Дело в том, что ход сюжета я уже себя представляла. Есенин писал, что насильственная идеология в искусстве противна человеческой природе. В то время, как идеологи требуют построить памятник Марксу, крестьяне хотят поставить его корове. Есенин рассуждал об этом, конечно, не догадываясь о тех временах, когда Маркса скинут с пьедестала, и хотя памятник корове так и не появится, благодарные потомки принесут цветы к памятнику, поставленному самому Есенину в центре Петербурга.
Само собой я умолчала о том, что, не смотря на всю торжественность момента, каково было бы ему представить это. ( «…Обоим по доске мемориальной. О, как было б страшно им видеть эти доски!»)

- Занятно, - сказала Свердловна. – Где это он писал про Маркса и корову?
- В «Ключах Марии», - пояснила я, - Есенин вообще не только стихи писал.
Сюжет вышел.


Тут-то в первый раз я и почувствовала, что есть гнев Господина У. Сразу после «коровы» Господин У вызвал меня для беседы.

Разыскала для этого случая меня Свердловна и доложила, что Господин У ждет меня. Свердловна старательно делала вид, что не знает, о чем будет разговор, но это у нее получалось плохо, потому что слишком уж явно на ее лице читался страх за собственную шкуру.

-Я ничего не понимаю!!! - заорал с порога Господин У, утратив всякую поэтическую деликатность. Гвоздички в петлице у него на этот раз не было, – причем тут Маркс, при чем тут памятник, корова и ключи Марии!

Свердловна скромно потупилась. Про «Ключи Марии» в тексте ничего не было. Если вы думаете, что я нагрузила тридцать секунд сюжета ученостями и ссылками, то это не так – да и при всем желании не поместились бы они в этих секундах!
Господин У протер лысину большим носовым платком и развел руками:

- Ну, я понимаю, если б ввернули позаковыристей, что Есенин был бисексуалом – это была бы находка!
Вот какой оригинальности ждал от нас Господин У!

И я подумала, как мы наивны – даже мудрая Наташа, даже Свердловна! Не говоря уже обо мне.

Казалось бы, суть моей работы пока не изменилась, поскольку для Господина. У работала я пока столь же добросовестно, как и для станции Аполлона. Отлично зная это, как зная и то, что свыше дан ему приказ поменять всех людей, работавших на «Пчеле» от звукорежиссеров до уборщиц, Господин У все же и не подумал просто поблагодарить народ за труд и честно сказать, что так сложились обстоятельства, что для нового дела мы не годимся. Будто уж мы и сами не знали, что не годимся, и борьба наша проиграна!

Как говорилось уже неоднократно, к несчастью, я не обладаю находчивостью, и в присутствии лицемеров, облеченных властью, каковым несомненно являлся Господин У, хотя и считал себя в душе поэтом, теряюсь совершенно. Тем более что я так долго ожидала обещанных строгих мер с его стороны, что устала, пала духом и опустила руки. Я слушала Господина У, и каждое слово его звенело у меня в голове, словно на голову было надето ведро, и слово это, прежде чем осесть, несколько раз гулко ударялось изнутри об это ведро.

Одного не могла я понять, никакие самые верхние Папычи не требовали Господина У унижать нас, они поставили перед ним задачу просто всех уволить, зачем же он так старался, неужели от того, что получал от этого особое наслаждение?
«Но есть и Высший суд, наперсники разврата …»

Задумывался ли об этом Господин У, наемный растлитель душ человеческих? Наверное, задумывался, недаром же так цеплялся за юных и зеленых, пытаясь обмануть время, недаром же с таким рвением боролся за пропуск в иллюзорный мир, где нет больных, одиноких, печальных и старых, но, не оттого что все счастливы, а оттого, что всем несчастливым вход строго запрещен.

Посчитав важную часть встречи завершенной, Господин У расслабился и снизошел до откровения:

- Мы еще только начинаем разворачиваться, а уже нас везде слушают. Людям нужна легкая, развлекательная музыка. Люди хотят есть, пить, легко и весело проводить время, и извините, все остальное. А все ваши детские и литературные передачи это отстой, вчерашний день. Сейчас детям ваша литература и классическая музыка, извините, по хрену. Да вы где-нибудь, кроме своего дома «Пчелу» -то вашу хваленую слышали?

И мне нечего было сказать на это, ровным счетом нечего.
Добрая старушка, Светлана Ефремовна слушала наши литературные передачи, потому что я рассказала ей о них, я сама звонила ей перед передачей, и просила ее послушать, если у нее найдется время.
Передачи ей нравились, Светлана Ефремовна была честным человеком, и если она хвалила меня, то я точно могла быть уверена, что это правда. Но не было уже доброй Светланы Ефремовны, светлая ей память, на белом свете.
Я подарила кассеты с записями детской библиотеке и школе-интернату, и всем своим подружкам. Я не уверена, что кто-то их слушал. Одна из приятельниц, держа на руках хорошенького, как херувимчик малыша, показала мне спутанный клубок магнитной ленты, и восхищенно потрепав ребенка по золотым кудрям, с гордостью пояснила: - Ты и не представляешь, Анька, какие мы уже смышленые и как мы разбираемся с этими кассетами!
Так что возразить Господину У мне было нечего.

- Исправляйтесь, и войдете желанной коллегою в наш дружный коллектив, - завершил приятнейшей из улыбок свою аудиенцию Господин У.- Сроку вам даю аж две недели, – прибавил он посуровев.

« Не упрямься! Что тебе стоит? плюнь, да поцелуй злодею .. (тьфу!) поцелуй у него ручку», - советовал за спиною незримый дядька Савельич. – Ну, улыбнись хотя бы извергу … тьфу!

Наверное, на этот случай мне надо было вынуть из тайников сердца какую-нибудь возвышенную песню, подобную песням Бестужева и смыть всю скверну от общения с Господином У. Но я очень боялась расплакаться, и потому небрежно засвистела про себя марш из книги про муми-троллей : – «Как не по- хемульски все в этом мире!»