Своя среди своих

– Уже июнь, а будто апрель, правда? Холодно... Не верится, что сегодня пятница, правда? Давали бы пенсию с тридцати пяти, правда? Мне кажется, я поправилась... Нет? Врешь ведь. Давай не пойдем завтра никуда – что-то я притомилась за неделю. Давай затаимся на пару дней? Ты спишь, что ли?!

Мой муж вздрогнул – с чего это я вдруг сплю?! – и снова провалился.

– Какие у нас окна грязные... Давай завтра помоем? А то стыдно.

– Без сопливых как-нибудь. Только мне стимул нужен.
 
Я со значением шевельнулась.

– Нее, Машка, – он зевнул, – не прокатит. Нужно что-нибудь значительное... эээ... – солянка, к примеру! в горшочках. – Здесь нормальная женщина должна обидеться, но это не про нас. – Зачем у нас горшочки, для украшения? Или ты не умеешь солянку?

– Я?! Не умею?! Солянку?!

Конечно, я умею.

Мы планируем завтрашний день – встанем, как выспимся, не раньше девяти; я сбегаю в магазин за нитхинолом для окон и всем, что нужно для солянки, потому что ничего в доме нет; и пока солянка готовится, а окна моются, я подстригу папу – давно ему обещала, потом пропылесосим, сходим на озеро погулять, к телефону подходить не будем – вообще выключим! а потом накроем в столовой, рюмочку нальем... День рождения Пушкина!

План согласовывается со всеми участниками – без замечаний.

Утром кто-то постучал в окно снаружи, я отодвинула штору – это ветер бросил со всей силы горсть крупных стекляшек дождя, хулиган! – что, мол, напланировали? хе-хе...

Телевизор показал погоду – четырнадцать градусов жары.

– Маш, «Свой среди чужих» сейчас будет, ты как?

Можно было не спрашивать – очень мы его любим, этого своего среди чужих, наизусть знаем до малейших нюансов и интонаций, и никогда не пропускаем. В конце я всегда плачу светлыми слезами. Когда они все встречаются, наконец, и играет такая музыка...

– Маш, что-то мне подсказывает, что погода нелетная... – Фильм кончился, и нужно было как-то подстраиваться к новым условиям с дождем.

– Давай валяться, давай? Может, кончится это безобразие? – В глубине души мне очень нравится это безобразие, глубина моей души становится по-настоящему глубокой и спокойной, как всегда в дождь. Люблю воду...

– Маш, «Бриллиантовая рука»...

В половину двенадцатого снова постучали, теперь в дверь.
– Там дождь и холодно, – радостно сообщил папа. – Может, не будем сегодня ничего мыть? И стричь?

– Я бы, лично, чего-нибудь съел, – сказал мой муж. Без всяких намёков, за что и люблю.

– Я могу сгонять в магазин, – сказал папа, – но если только договоримся про пиво.

– Отец родной! Смотри, чтоб тебя не смыло и не сдуло там. Прямо отважный герой. Купи, что попроще, пап. Пельмени! И сметану.

– И пиво, – еще раз озвучил условие папа.
 
Мы полулежа досматриваем уже третий фильм – тарелки с пельменями стоят у нас на животах, пиво – рядом с кроватью на полу. Дождь бьется в немытые окна – не такие уж они и грязные теперь.

– Всё-таки мы очень беспринципные, – говорю я. – Ну, с окнами понятно... Но папаня – нестриженый, в доме бардак, неделю не пылесосила. Пельмени магазинные вместо солянки. Пиво с утра.

– Машка, хватит... Если бы ты знала, что люди готовы отдать за такую беспринципность. Знаешь, как она по-другому называется? Конечно, знаешь...
 
Конечно, знаю, милый. Свобода.