Исповедь убийцы

    Ночь. Летняя, с терпким запахом, тишину которой лишь нарушают шумящие кроны деревьев.  В объятии которых сидели на лавочке два человека. Их почти не видно в сумраке, лишь смутные очертания профилей, фигур. Из их беседы можно понять, что это два старых друга детства, которые не виделись много лет. Они пьют вино, сидя на лавочке в школьном дворе. Один из них завершает свой рассказ, экскурсию по собственной жизни, такой же блеклой и унылой, как у сотен тысяч других людей. Продолжает второй, и вот его повествование достойно нашего внимания.
    - Ты теперь, видимо, ждешь какого-то подобного рассказа с моей стороны. Увы, этого не будет. Перед тобой сидит массовый убийца. Да, именно, я – палач, самый настоящий.
       Второй собеседник выгнулся как вопросительный знак, напрягся. И очертания лиц, их мимика, язык тела персонажей, все явственней проступают в нашем сознании, как медленно проявляющаяся пленка.
    - И тебе не стоит сейчас судорожно перебирать в голове варианты, чем тяжелым меня ударить по голове и как попытаться вызвать милицию. Потому что я окажусь в сотни раз ловчее и быстрее тебя. И ты это знаешь. Поэтому, просто расслабься и слушай. Как будто я читаю тебе вслух книгу.
     Друг его удивился этому, сделал большой глоток вина и внимательно посмотрел на собеседника. Ведь действительно, он сейчас перебирал в голове именно такие варианты. Однако рассказчик продолжил
     - Пока я был молод, я не философствовал на все эти темы. О жизни, и смерти, о сущности бытия, о религии. Нет. Это не занимало и одного процента моей мысли. И уж тем более, я не был религиозным человеком. Иногда, убивать было легко. Просто спустил курок, почувствовал, как от тепла твоей руки согревается сталь – и все. Или же сделал пару резких движений ножом, теплая темная жидкость ополоснула твои руки, жертва схватила тебя за рукав пальто, или еще за что-нибудь и притихла.  Но, это когда было легко. Бывало и тяжело. Когда приходилось лишать жизни человека, к которому привязался. Или предавать забвению ребенка, который ненароком увидел твои действия. И ты сознаешь, что это не его вина, а твоя. Что это твой недочет, оплошность и так далее. А ошибки, как правило, надо исправлять. Вот и приходилось душить маленьких детей подушками. Или же сворачивать шеи ни в чем неповинным женщинам, предварительно усыпив их хлороформом. В такие моменты было тяжело. И чувство вины прибывало со мной какое-то время, а потом рассеивалось как дым. Я понимал, что я несовершенен, не достиг высшего мастерства в своей профессии. Да, именно в профессии, как бы то ни звучало. Убийство – это тоже вид искусства. Особый. Хотя по своей сущности в чем-то схож с хореографией, или с музыкой, или с любым другим видом творчества.
    Рассказчик прервался, для того чтобы закурить сигарету. И пламя зажигалки на миг осветило его облик. Пред нами постает закаленный жизнью, хитрый убийца. Не имеющий моральных принципов и устоев, свойственных обычному человеку. Имеющий складки на коже, проблески седины – акценты общего «затасканного» вида. Вместе с тем, ярко контрастирующие с манерой одеваться как денди, С аккуратно обстриженными ногтями и легким запахом древесного парфюма с нотками кожи, и ненавязчивым запахом дорогих сигарет.  И второй собеседник, второй друг. Который не имеет седин, в отличие от предыдущего, и его кожа не так сморщена. Лоб гладкий, потому что эту голову никогда не одолевали тяжелые раздумья, в ней не было таких страшных страниц памяти. Обгрызенные, слегка неровные ногти, между большим и указательным пальцем маленькая татуировка. Ширпотребная одежда и дешевенький одеколон местного разлива. Эдакая серая, работящая мышь, в голову которой даже не закрадывались подобные крамольные мысли, не то что действия. Он смотрит большими и круглыми глазами, как мышь, полностью усыпленная удавом. Казалось бы, внимая рассказу, даже тише стали шуметь кроны деревьев, перестала где-то вдалеке поскрипывать не до конца отломившаяся ветка.
    - Я научился блокировать ту часть памяти, которая отвечала за эти события. Закрывая глаза, я не видел лица жертв, не слышал в тишине их хриплые вздохи, они не приходили ко мне во снах. Ничего подобного. Я все так же работал, жил на заработанные деньги, тратя их на любые  свои прихоти, мне не приходилось как тебе, по всем вопросам советоваться с женой, потому что я никогда не был женат. Бывало, влюблялся. Но, потом мне приходилось убивать этих женщин, ибо они были слишком болтливы, и это могло сыграть со мной злую шутку. Подобного я просто не мог допустить. Тогда, после очередной несчастной жертвы я дал себе зарок никогда не влюбляться. До сегодняшнего дня я следую этому правилу. Ты, верно, думаешь, что я несчастен. Ради своей профессии я пожертвовал всеми ценностями жизни нормального человека. Да, я бы мог солгать тебе, и сказать, что я счастлив тем, что стал мастером своего дела, идеальной машиной для убийства. Однако, ты прав. Я несчастен. И когда, не так давно я узнал что в моей голове опухоль, я понял, как близка моя смерть. Что я дошел до конца своей дороги. И мне страшно умирать. Больше всего в жизни я боюсь умереть. Потому что, как бы я ни был атеистом, не знаю, что за гранью. Возможно – ничего, а возможно, что верующий правы и там рай и ад. Так вот в рай меня не пустят ни за что. Как бы я не каялся  и не просил прощения, даже если бы я смог укусить себя за голову – тщетно. Всю свою жизнь я прожил, думая, что не умру никогда. Что могу выполнять заказы смерти, и за это смерть меня пощадит. Я жестоко ошибался.
   Ночь близилась к концу. Воздух становился все холодней. Давно было допито последнее вино. Кленовый лист упал на плечо одному из собеседников. Оставалось совсем немного времени.  Усталые лица мужчин, еще слегка были овеяны алкогольной дымкой. Но она рассеивалась, и с каждой минутой ее становилось все меньше и меньше.
      - И вот теперь, мне страшно. Мне истинно страшно. Все дольше по ночам я не могу уснуть, вещи и события, приносившие ранее удовольствие, более не приносят его. Как  и ничто не приносит мне успокоения.  Глядя на себя в зеркало, я понимаю, что вся моя кожа пропитала смертью, что в каждой морщине спрятан эпизод убийства. Споласкивая под краном руки, я жду, когда же вода станет красной и потечет смываемая с рук кровь. Но она все не течет. И я сознаю, что не потечет никогда, а так и будет невидимыми перчатками окутывать мои руки. В моей голове стучит метроном, он отбивает ритм, задает такт шагам смерти. И ее шаги ко мне, все быстрее. Жизнь моя стала адом еще здесь, хотя я не перешел черту. Но скоро с этим будет покончено.  Я сделал колоссальное усилие над собой…. Колоссальное…
    Это было последнее слово, слетевшее из уст убийцы. И мы не можем знать, дослушал ли друг до конца эту исповедь или нет. Исповедь убийцы. Яд уже подействовал, и через пару часов люди, которые будут направляться по своим делам, найдут лишь два холодных трупа на скамье.  Две последние жертвы палача. Цепь замкнулась. Он убил себя, змея сама укусила себя за хвост. Сильнее поднялся ветер, шумя кронами деревьев. Почти рассеялась ночь и город был окрашен всю палитру теней. Похоже на время, когда все кошки кажутся серыми, а быть может, это и было то самое время.