Безумный король

За окном поднималось ярко-красное феодальное солнце. Король недовольно открыл глаза и уставился в некогда красный, а теперь совершенно истертый балдахин. Сальные остатки вчерашнего пира гроздьями свисали с изысканных кружев. Тусклый блеск доспехов в специальной нише в стене говорил о том, что свечи давно иссякли на дедушкином канделябре, а утро уже началось.
С грохотом обрушившегося на голову осколка крепостной стены в спальню чинно прошествовали слуги. Слегка побрызгавшись изысканными духами и позволив привратникам выцедить из его бороды ошметки жареного кабана, король прошествовал в тронную залу, где заспанные придворные еще со вчерашнего вечера удобно расположились поперек длинного обеденного стола, уставившись своими мохнатыми ступнями прямо в миски с тушеным вепрем с горчицей и тмином. Громко чихнув в спящего вверх ногами канцлера, король самостоятельно придал некоторое движение картине минувшего разгрома.
Завтрак предлагался по-королевски минимальный – рябчик, печеный с луком и чесноком, жареный сом с приправой из хвойного сока и телячьего пота, тушеный лебедь в бульоне из капустной выжимки и собственной крови и многое другое. Впрочем, такое малое количество блюд (около четырнадцати) с лихвой компенсировалось тем, что половину присутствующих разбудить так и не удалось – их откатили в сторону уборной и сложили там плечо к плечу. Самые большие проблемы возникли с бароном Б. – его не смогли сдвинуть с места пятнадцать слуг, поэтому в залу пришлось вводить шестерку породистых скакунов. Только с их помощью удалось отконвоировать благородного вельможу к выгребной яме, поскольку, пока он ворочался, едва не отдали богу душу трое его оруженосцев, спавших под его боком. Породистые же скакуны, видимо, не снеся подобного использования себя в качестве тяглого скота, соорудили несколько мин прямо у королевского престола, так что суверен был в крайне скверном состоянии, даже не смотря на то, что завтрак дремлющих сановников подсовывался, в первую очередь, ему.
Через некоторое время после начала трапезы появилась непосредственно королева с несколькими приближенными фрейлинами. Извинившись за опоздание, она села рядом с королем за стол, но так и не притронулась ни к капающим жиром бычьим ребрышкам, ни к глухарю, запеченному в ананасовом сиропе, ни даже к своей любимой конской вырезке. Королю была известна причина такого бесцеремонного попрания многовековых ценностей. Королева давно уже и весьма старательно наставляла рога своему венценосному супругу, и последнему пора бы было приказать заставить наглеца, с которым коротала ночи напролет его женушка, заставить его хорошенько попотеть на дыбе, но так честь суверена была бы унижена еще больше. И дело даже не в том, что любовник был герцогских кровей – в конце концов, мятежи баронов и герцогов случались чуть ли не ежегодно. Взять, например, барона С. – тот возмутился отказом короля в утверждении отдельным рескриптом новой привилегии для рода этого барона – класть вишенку не на торт, а под него. И только просидев в осаде около полугода, он согласился, что вишенка на торте – гораздо более элегантная привилегия. Или граф Д. – тот, оскорбившись тем, что его вассал смог выпить пятнадцать кружек грога за раз раньше него, заставил все харчевни в округе продырявить днища кружек для грога. И вот однажды, после очередной тренировки по скоростным возлияниям этого напитка, он вместе со своими вассалами нагрянул в таверну герцога У. и нахальным образом проковырял каждую кружку собственным палашом, а заодно – и хозяина заведения. И как итог – трехлетняя война между людьми герцога и графа, заключавшаяся, в основном, в обоюдных драках в трактирах и публичных домах на нейтральной территории. Здесь королю удалось помирить враждующие стороны без силового вмешательства – после очередного пира горой вдрызг пьяный граф клятвенно пообещал уже давно сладко сопевшему герцогу заколоть одного из собственных трактирщиков, после чего уверенной походкой шахматной конницы он направился исполнять освященную пинтой эля клятву. Впрочем, тому трактирщику знатно повезло – вместо него совершенно остекленевший взглядом вельможа заколол его жену. Хотя здесь его можно было понять – даже близкие друзья часто путали трактирщика с его супругой, во многом из-за ее пикантных и обезоруживающих усиков, которые в самые холодные зимы достигали подбородка.
Король мысленно вернулся к думам о собственной второй половинке – казнить герцога Л. было никак не можно, поскольку тот был форменным болваном и даже совершено уродливым собой, да к тому же еще и прокаженным. Сейчас только самые смелые могли распространять слухи об этой интрижке королевы, а казнь ее любовника стала бы официальным подтверждением этой информации. Король давно уже подумывал послать его командовать войсками в какой-нибудь поход. Предстояло только выбрать, где бы он мог напортачить меньше всего. Конечно, любое его военное фиаско гарантировало самый лучший повод к тому, чтобы укоротить его на голову, но вот терять армию или ее часть – совсем не приятно. Может, послать его подавлять восстание черни во главе с Кровавым Кроликом – картавым корчемником, которому отказался платить за не прожаренные сосиски из вяленой крольчатины виконт Ж., за что тот и оказался забит до смерти промытыми и подготовленными к употреблению бычьими кишками. Но этот вариант отпадал – слишком многие благородные роды пострадали от такого вида мученической смерти своего собрата по голубой крови, так что никто не допустит такого идиотизма в виде герцога Л. во главе армии. Быть может, послать его усмирять барона Г.? Тот славится своими чудачествами, так что то, что он недавно прислал вместе с ленными деньгами отрубленную голову сборщика этих податей, сюрпризом не стало. Был высок шанс того, что, увидев у ворот своего замка королевскую конницу, барон Г. тоже мог оценить юмор своего суверена. Но, несмотря на свою чудаковатость, барон был отважным воином, так что, увлекшись битвой, он мог и отхватить территории соседей. А куда за правдой пойдут они? Так-то. Поэтому самым лучшим вариантом было бы внезапное нападение на вольный город Ю. Жители последнего давно уже в качестве вида спорта запатентовали веселое избиение ратников короля. Невероятно, но кто бы ни пытался завоевать его, он возвращался домой не солоно хлебавши, а то и с изрядными синяками на благородном лике. И давно в этом городе нет ни ярмарок, ни купцов, корабли больше не посещают его ни по реке, ни по суше – остались только те, кому эта свистопляска еще не надоела. Хотя, увидев искаженное болезнью лицо герцога Л., они могли серьезно оскорбиться, ну да пусть. Что ж, завтрак явно затянулся, а на повестке дня были еще прием послов и культурно-массовое мероприятие – казнь. В конце концов, детям нужно было чем-то себя занять – буквально на днях какая-то свора мальчишек поймала падре Р., раздела его донага и бросила связанного в женский монастырь. И как эти сорванцы умудрились перекинуть десятипудового святого отца через бойницы пятиметровой стены монастыря? Хорошо еще, что тот мягко приземлился прямо в повозку с коровьим навозом, хотя и там он чуть не преставился, едва не захлебнувшись.
В залу, благоухающую еще вчерашней треской с подливой из клубники и топинамбура, жеманно просочилось несколько человек в приталенных трико и необъятных горгерах. Посольская делегация с архипелага привлекла особое внимание до этого благородно рыгавших вельмож, особенно фрейлин, которые со знанием дела одобряли пробивающиеся через упругие штанишки причинные места послов, гоготом содрогаясь своими необъятными формами. Здесь не ожидалось ничего интересного – за хитро мудрыми словесами лощеных холериков с островов скрывались лишь претензии их монарха на очередной участок суши, принадлежащий Короне. И по человечески жаль было этих тщедушных протестантов – их острова кроме скал и воинственных горцев давно ничем не радовали своего монарха. Но как суверен, король сам точно такими же словесами обосновывал свои династические претензии на один из захолустных клочков скал по ту сторону пролива. Что ж, по крайней мере, с этими «водоплавающими» войны удалось избежать.
А на площади напротив королевского дворца уже толпились массы черни. Король предложил и послам пассивно поучаствовать в зрелище, но те искренне считали, что на их-то родине казни проводятся именно для простых людей – крови больше, а зарплата палачам меньше, чтобы те использовали самые изощренные способы умерщвления своих жертв – ведь любая овация действиям палача могла привлечь на помост и пару-тройку долетевших до него монеток. В гуще народа уже выстраивались очереди из самых активных горожан – одни требовали голову казненного, чтобы потом гонять ее по узким улочкам города и разбивать ей стекла местных жителей. Другие требовали, чтобы им выдали конечности несчастного – видимо, в марионеточном балагане не хватало рабочих рук.
Зрелище началось, когда на помост вышел амбал, поигрывающий мускулами и огромным топором. Он несколько раз эффектно испугал толпу, едва не обронив свое орудие прямо ей на головы. Через несколько мгновений появился и сам виновник торжества – он был встречен одобрительными плевками и проклятиями в свою сторону. Тут началась самая скучная часть действа, которую выдерживали лишь самые стойкие – чтение приговора. Хотя на этот раз и встречались забавные злодеяния типа «вогнал девке блудной в непотребные места по серебрянику и продал бесчестно ее как копилку», или «сморкаться посмел и козявки свои противные жевать во время поста великого», но король проснулся лишь тогда, когда его уже минуту бил по голове короной услужливый канцлер – начиналось самое интересное.
Палач засунул признанного виновным щуплого паренька с беззубой улыбкой в какую-то медную бочку, закрыл ее и подвесил над разведенным костром. Простолюдины недовольно загудели – страданий паренька им видеть не довелось, а значит, праздник мог оказаться испорченным. Да и сам казнимый выразил свое неудовольствие таким с собой отношением, впав в беспамятство. Тогда палач, понурив голову, снял бочку с огня и вытащил из нее бедолагу. Затем он решил пойти по легкому пути – он подвесил беднягу за одну руку к перекладине, а другую к шестипудовой гире, с которой он подрабатывал в одном из балаганов. Жертву растянуло так, что гиря плавно опустилась на помост. Преступник же орал так истошно, что толпа сразу же простила палача за произошедшую ранее заминку. Вправив суставы реабилитировавшейся жертве, он пошел до конца – привязал ее к двум крепким доскам, стоящим крест-накрест, причем вниз головой. И, к несусветному восторгу толпы, медленно стал распиливать эти доски прямо посередине тела виновного. Кстати, вместе с самим телом. Праздник удался!
После обильного обеда и закуски из рябчиков, фаршированных рыбьим жиром, праздник продолжился все в той же зале. Благородные бароны и герцоги, графья и виконты вливали в себя бочку за бочкой все, что попадалось под руку. Буквально на прошлой  неделе был казнен повар, который вместо вина иногда подавал гостям уксус – причём это заметил лишь оруженосец герцога К., который был еще слишком молод и мог отличить шампанское от пива. Гвоздем вечера стало выступление паяца – он приволок беременную ослиху и с жаром комментировал ее роды. «Вот примерно так любезный барон Р. выглядел в отхожем месте, когда на спор съел каменную кладку замка графа В.» - кричал он и, поскольку этот случай был известен всем, смех снова заставил вздрогнуть узорчатые и разноцветные окна залы. «Вот такого же цвета, как сейчас задница у ослицы, было лицо барона Р., когда он узнал, что забыл поспорить с графом В. по поводу кладки» - и снова все покатились по полу. Именно поэтому никто не заметил, как престол короля опустел.
Он был поглощен желанием, и при этом неистово стыдил себя за него. Он быстрым шагом плутал по подвалам своего замка, избавляясь от последних страхов о преследовании. Сегодня посольская делегация преподнесла совершенно дежурный дар, среди которого нашелся небольшой валун, размером с ладонь. Канцлер чуть не кинул его в посла, оскорбившись, что он – камень, а не посол – не из золота, но делегация спешно объяснила, что этот камень упал несколько месяцев назад с самих небес. И действительно, цветом он был точь-в-точь осколок от ночного неба – с блестящими прожилками млечного пути и переливающимися точками звезд. И король пошел на поводу у своего безумия – больше всего на свете он боялся, что кто-то может узнать о его больном рассудке. Большего страха он не испытывал никогда, он мог бы собственноручно задушить герцога Л., невзирая на кривотолки, если бы он хоть заикнулся о безумии короля. Он, смахивая пот со лба, быстро просунулся в невидимую постороннему глазу щель и бесшумно закрыл за собой дверь на замок. Здесь хранился оплот его сумасбродства, но эта сумасшедшая тяга побеждала его каждый раз, когда он находил камень, подобный этому.
Он рисовал. Вдохновенно, как только может рыцарь вдохновляться красотой иной дивы, он рисовал невероятные сюжеты. На камнях. И вот сейчас, в окружении сотен самых разнообразных валунов он выводил очередной свой шедевр. Король точными, но несоизмеримо возвышенными движениями кисти выводил новый сюжет на всей поверхности небесного камня. Он рисовал лес, он рисовал одинокого путника, то и дело страшащегося этого ночного леса, а иначе зачем идти по темному лесу, если не бояться его? Он нарисовал все. Все, кроме неба, которое и так уже было на камне. И только когда все было готово, король отправился в свою спальню. Он был абсолютно счастлив – безумие!