Shell story

В моих руках - живое свидетельство того, как безымянная вещь вдруг становится частью человеческих историй. Обычная раковина, выброшенная на берег в Финестерре беспокойным океаническим прибоем: сотни таких же раковин океан утягивает обратно, кувыркая в волнах; сотни уносят туристы и паломники. Но эта стала особенной - в тот момент, когда ты поднял её, омыл от песка в набегающей воде и отдал мне.

***
В тот день я вернулась в альберг и попросила у хозяев вощёный шнурок - чтобы защитить мою раковину от повреждений и потери, интуитивно выбирая узлы, я сплела ей кружевную сеть. "Это подарок от друга. Я тоскую по нему", объясняла я в ответ на вопросы девушек-госпиталеро, восхищённых моей нечаянной импровизацией. Одна из них, мастерящая прекрасных ангелов из плоских ракушек, попросила обучить её вязать такие же узлы, чтобы она могла использовать их в своих работах. Я с удовольствием сделала это - я была рада оставить часть себя, часть своей истории в так полюбившемся мне городе.

Я встречала с ней закат на краю Старого света.
Я сидела в пустынном ночном дворике кафе на Rua Alcade Fernandez, положив её на колени, пыталась вытряхнуть из головы хмель нескольких стаканов вина и вспоминала наше прощание.
Я засыпала с ней в ладонях.
Я чуть не забыла её под подушкой скомканным серым утром отлёта из Виго (не хочу думать о том, что бы я делала и чувствовала, обнаружив её отсутствие только в посадочной зоне).
На таможне в аэропорту Барселоны она висела у меня на ремне - моё испанское сокровище, мой трофей.

Я знаю её поверхность, одновременно гладкую и ребристую; более бугристую с левой стороны, менее рельефную справа; неглубокие сколы на внешней поверхности, похожие на крохотные соты кальциевые отложения внутри. Я закрываю глаза и, кажется, могу вспомнить каждую трещинку на эмали.

***
Когда мы не можем прикоснуться к воспоминанию, с течением времени оно неотвратимо блекнет - сначала мелкие детали, потом более крупные, а затем и само оно медленно умирает, оставляя только мёртвую оболочку - мёртвую, как пустая раковина; как дом, из которого ушли жильцы, а вместе с ними - сама жизнь. Какой смысл в доме, если в нём никто не живёт? Если никто не делает из него нечто большее, чем набор камня, брёвен и черепицы? Если никто не называет его своим домом?

В мои самые темные ночи в Москве, в борьбе с тоской и беспощадной обыденностью, вымывающей из меня мудрость Пути, твоя раковина стала моим памятником духа, моим напоминанием. Напоминанием о вере, о мудрости, о доверии, о дружбе и верности. Напоминанием о том, что я сказала тебе в Финестерре: "Мне не грустно, потому
что я знаю, что мы увидимся снова".