Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 43

Глава 43

Прочитав оставленную Воронковым записку, в которой тот сообщал, что заходил, очень хотел видеть и теперь надеется встретиться у Людмилы, лучший друг Воронкова — полковник Уфимцев, ничего не объясняя домашним, бросился к двери.
«Необходимо срочно, пока его окончательно не опутали эти две… поговорить с ним начистоту! — полный беспокойства и нетерпения, подумал он. — Потом будет уже поздно!..»
После непродолжительной поездки по городу Уфимцев оказался перед знакомым домом. «Да, адрес — Чудовка, д. 11 и незабываемый антураж захолустья по-прежнему производят сильное впечатление! — пронеслось у него в мозгу. — Как в песне: вот эта улица, вот этот дом!»
Поднявшись на второй этаж, задержался перед дверью. А Вероника? А если он встретит там её?! Ведь до сих пор не мог себе простить, что так глупо, так нелепо расстался с нею. Сколько ни присматривался он всё это время, со сколькими ни встречался — даже похожего ничего не попадалось. Были или слишком пустенькие, интересующие только внешней стороной жизни, дамы, или очень расчётливые и цепкие вроде Людми-лы!.. Но вот зло нависло над его другом, и размышлять здесь нечего!..
«Но как втолковать человеку простые истины?.. Рассказать, что на могиле Дмитрия сам два дня назад видел? Как торчал там колышек — так и по сей день торчит, хотя деньги на памятник были выделены немалые!.. Могут ведь ответить, что, мол, не успели ещё!.. Как открыть глаза другу на всё, что ему стало понятным давно? Не поверит! Чёрт знает, что подумает ещё!.. Но нельзя допустить, чтобы он сделал последний шаг!..»
Дверь открыла Полинка. Она даже не предложила ему войти, а только холодно сказала, что Воронкова у них нет, и когда будет — неизвестно. В какой-то момент Уфимцев всем своим суще-ством почувствовал присутствие в квартире той, о которой старался и не мог не думать. Неожиданно для себя он обрадованно щёлкнул каблуками и развернулся, усиленно соображая, где теперь следует искать друга. Едва не столкнулся, сбегая с лестницы, с Марьей Андреевной. Козырнул ей.
— Ах, здравствуйте, здравствуйте! — польщённая вниманием красавца-офицера, порозовела та от удовольствия. — Вы от нас? Никого не застали?
— Никак нет, имел честь видеть Полину Фёдоровну, — досадуя, что приходится задерживаться, как всегда, с лёгкой усмешкой ответил он. Неожиданно подумал: «Так, может, у неё… поподробнее расспросить? Уж, наверное, что-нибудь знает!»
— Вы очень, очень возмужали! — ласково глядя и явно не собираясь уходить, говорила между тем Марья Андреевна.
— Возмужал — не то слово, — опуская голову, вздохнул Уфимцев, опять вспоминая о Веронике и о своей по собственной глупости неустроенной жизни. — Уж лучше скажите: постарел!
— Что вы! Что вы! — заволновалась Марья Андреевна, почувствовав свой промах. — Совсем наоборот! Вы… как бы это получше выразиться?.. — она жеманно ответила на приветствие прошедшего Бориса Степановича. Извинившись, крикнула ему в спину:
— Вы слышали, мы переезжаем?! Ордера можно получать! Я уже получила! Вообразите: отдельная квартира из двух прелестных комнат, кухонька, ванная… и всё остальное!
— Спасибо! Очень рад за вас! Очень приятно! — приостановившись, пробормотал Борис и молчаливо поприветствовал Уфимцева.
— Кто это? — проводив его недружелюбным взглядом и дождавшись, когда он войдёт в квартиру, спросил Уфимцев. — По-моему, я его у вас раньше не видел…
— Что вы говорите! Это значит, вы так давно у нас не были?! — ахнула Марья Андреевна. — Это муж Людмилы, — она оглянулась, собираясь рассказать о том, какой это интеллигентный и высококультурный человек и как над ним издеваются её соседки. Но Уфимцев, потрясённый услышанным, воскликнул:
— Людмилы?!
— Да-а, а почему вы так удивлены?
— Позвольте, но… вы не оговорились? Может быть, вы хотели сказать…
— Нет-нет, я сказала то, что следует: это — муж Людмилы, и я не путаю его, как вы подумали, с мужем… Вероники! — игриво возразила Марья Андреевна и, в следующую секунду пожалев, что так вышло, незаметно заглянула собеседнику в лицо. Но не заметила никаких реакций на это имя.
— Что за чертовщина! — недоумённо бормотал он. — Ничего не понимаю!.. Но тогда хоть скажите, когда… как давно это произошло!
— Когда он стал мужем Людмилы, да? Да уже, пожалуй не менее полугода. Ой, нет, даже больше, больше! — Марья Андреевна снова оглянулась и понизила голос:
— Вы знаете, удивительно интеллигентный человек. Просто одно удовольствие побеседовать с ним о чём нибудь эдаком!.. Вы меня, наверное, понимаете!.. Но если бы вы знали, как эти две…
— Ах, гадюка! Ах, сволочь! — уже не слушая и некоторое время глядя поверх головы Марьи Андреевны, шептал Уфимцев. И, резко кинув руку к козырьку фуражки, он выскочил на улицу к ожидавшей его машине.
Войдя в полутёмную и душную переднюю, Борис Степанович, полный каких-то смутных, мучивших его весь день предчувствий, подошёл к вешалке и устало остановился. «Да в чём, собствено, дело? Что со мною? — слепо глядя на грязную, ободранную стену, думал он. Ведь абсолютно нет оснований для каких-либо тревог. Людмила? Но она стала как никогда внимательна и заботлива… Новые квартиры? Но меня это совершенно не касается: скоро у нас будет своя… и даже очень скоро! Темпы строительства превзошли все ожидания… так, что же тогда?..»
Он бесшумно поставил портфель под вешалку, выпрямился и усилием воли оттолкнул от себя всё более овладевавшую им тревогу. «Ты, пожалуйста, не сердись, дорогая, за то, что опять запоздал к обеду, — расстёгивая пальто и с волнением прислушиваясь, не донесётся ли что из комнаты, мысленно обратился он к Люське. — Да, сегодня лекции действительно закончились у меня рано. Не осаждали студенты с зачётными книжками в руках. Не задержали, как обычно, и коллеги. Но состоялось заседание кафедры… провожали на пенсию нашего заведующего…» Борис скинул с себя пальто, повесил и смущённо улыбнулся: «Кого назначили на его место?.. знаешь? Меня. Да, представь себе…»
Борис Степанович наощупь поправил волосы, подхватил портфель и нетерпеливо толкнул дверь в комнату, страстно желая, чтобы Людмила была дома.
Но нет, в комнате никого не оказалось. В обрамлённые тяжёлыми занавесями окна были видны: угол уже освобождённого от лесов, красиво облицованного светлыми плитками здания на противоположной стороне улицы, чуть правее — с горящими окнами школа и, садящийся в промежутке между ними за чёткими силуэтами дальних крыш, ослепительно-рыжий диск солнца. И Борис почувствовал, что им снова овладевает тягостное и душное предчувствие чего-то непонятного, неотвратимого. Но он опять упрямо оттолкнул это от себя. Повернувшись лицом к двери в маленькую комнату, с надеждой спросил, есть ли кто дома, и услышал звук отодвигаемого стула. А в следующую секунду он увидел сияющее лицо выбежавшей оттуда Оленьки.
«Милая… милая девочка!» — извлекая из кармана приготовленные для неё две конфеты, подумал он.
— Не упади, деточка, не упади, — ласково предупредил.
— Нет! Нет! — бурно набрасываясь на него, захлёбываясь кричала она. — Не упаду! — и кинулась на руки, звучно поцеловав сначала в одну, потом в другую щёку.
— Хорошая ты моя, — бормотал Борис Степанович, прижимая её к себе. — Добрая ты моя. Вот возьми, это — тебе!.. Понимаешь, я бы ещё что-нибудь купил, да у меня денег больше не оказалось.
— Дядя Боря, а зачем вы всегда так говорите? — принимая подарок и делаясь серьёзной, спросила Оленька.
— Как, милая?..
— А про конфеты. Вы думаете, я вас только за них люблю и встречать выбегаю, да?
— Да нет же, нет! — окончательно смешался Борис Степанович. — Прости меня, пожалуйста, я… я совсем не то хотел сказать! — и он перевел разговор:
— Ну, а что ты сегодня делала? Чем занималась?..
— Ой, я такой там лес, такой лес нарисовала! — вспомнив, оживилась девочка. — ёлочки, сосенки, разные другие деревья!.. Вот только грибы у меня не получились. Мама говорит, что так не бывает. А как бывает, не показала. Сказала — некогда!.. Я хотела у тёти Вероники спросить, да она куда-то ушла. Вы видели, какие в лесу грибы бывают, видели?
— Видел, деточка, видел, — подходя с нею к двери в маленькую комнату и с надеждой заглядывая туда, рассеянно ответил Борис Степанович. — А мама где, — увидев, что там никого нет, спросил он дрогнувшим голосом, — не знаешь?..
Оленька вспомнила того большого чёрного дядю, который больно схватил её за руку и потянул к себе и который увёл потом куда-то маму, и прижалась к Борису Степановичу.
— Да что с тобой, милая?.. — с ласковым удивлением спросил её он.
— Ну, вы чего, чего тут обнялись-то?! — раздражённо проворчала, входя в комнату, вернувшаяся из райжилотдела Полинка. Она так надеялась на отдельную квартирку — специально ведь с Люськой к начальнику ходили, глазки строили. А он, гад, всё ощерялся! Но всё равно только одну комнату дали.
— Дело тут одно есть!
Взглянув на неё, на её напряжённо-нахмуренное лицо, Борис почувствовал, как всё напрягается у него внутри. Он понял, что в доме что-то произошло и сразу связал это с отсутствием Людмилы.
— Что… что случилось?! — бесчувственно спуская Оленьку с рук, тревожно спросил он. — Где Людмила?
Оказавшись на полу, девочка бросилась в маленькую комнату, схватила альбом, который ей подарил дядя Боря, и также стремительно выбежала оттуда.
— Вот, дядя Боря, посмотрите! Вот! — всунула ему в руки.
— Ты ещё здесь! — грубо отшвырнула её Полинка и, подозрительно оглянувшись, ответила Борису Степановичу на его вопрос:
— Этот… Цыган её увёл!
— То есть, как это увёл?! — мигом забывая о девочке, воскликнул Борис.
— А вот так: взял да и увёл! Припёрся пьяный, орёт: «Не пойдёшь — хуже будет!»
Борис Степанович повертел в руках альбом, не понял, что это, и положил на стол.
— Где… куда они пошли? — жёстко спросил, оборачиваясь к Полинке.
— В ресторан — вот куда! В «Москву»! Говорит, желает, мол, угостить — показать, какой он есть кредитный человек.
«Ну что ж, — уже не слушая, соображал Борис, — пора положить этому безобразию конец!» — и он, чётко зная, что следует делать дальше, шагнул к двери.
— А потом, говорит, желаю насовсем тебя увезти! — следуя за ним по пятам, торопилась, подливала масла в огонь Полинка.
— Набью, орёт, твоему этому… самому… морду, если что, и увезу!
— Ничего-ничего, — чувствуя, как всё жёстче делается у него в груди, ответил Борис, — я его сейчас призову к порядку! — надел пальто и, находу застёгиваясь, выбрался из квартиры. Даже не взглянул в сторону удивлённой Марьи Андреевны, которая нетерпеливо поджидала его на кухне. Дробно спустился по лестнице.
Вырвавшись из сеней, он невольно задержался, почувствовав, как всё его существо властно охватывает некий непонятный страх: над двором медленно плыла, как бы зловеще надвигалась на него, чёрно-лиловая страшная с белыми прожилками туча. Справившись с собой, Борис торопливо вышел, почти выбежал за ворота.
Он постоянно натыкался на прохожих и не обращал внимания на их недовольные восклицания. Добрался до площади и спустился в метро, действуя как автомат. И если б к нему подошли и спросили, зачем он едет, как, каким образом намеревается поступить, когда найдёт Цыгана и Людмилу, он бы не ответил. Ревность и тревога, негодование и недоумение не давали сосредоточиться… толкали, гнали, убеждая, что всё будет ясно потом. «Сначала надо приехать туда и подойти к ним!..»
Но всё было напрасно: в ресторане их не оказалось. Он стремительно вошёл в огромный, холодно-сверкающий, наполненный сдержанным говором и негромким стуком посуды высокий зал, посмотрел. На него тоже удивлённо посмотрели. Обошёл столики. Их нигде не было.
«Что ж, — сам удивляясь своему спокойствию, сказал он себе, — в таком случае дождёмся и объяснимся с этим мерзавцем дома!» — круто повернулся и направился в гардеробную.
На улице уже горели фонари и порывами налетал, распахивая незастёгнутое пальто и забрасывая за спину концы кашне, ещё холодный для этого времени года ветер. Идущие навстречу прохожие настороженно вглядывались в его лицо и на всякий случай сторонились странного незнакомца…
Едва он приблизился к двери в квартиру, сунул ключ и повернул его, как в переднюю выскочила Полинка. Она сразу всё поняла и загородила дорогу в комнату. Там уже сидел и дожидался Люську приехавший Воронков.
— Нечего-нечего, пол собралась мыть! — злобно прошипела она.
— Ступай, карауль их на улице! — и, с ненавистью вырвав у него из рук ключ, захлопнула дверь.
«Да, да, она права: на улице действительно лучше будет…» — спускаясь вниз, подумал он. Вышел из парадного и удивлённый остановился. Вокруг — светло как днём. Забора нет. Проезжая часть улицы плавно поднимается, взбегает вверх и невесомо висит над землёй на лёгких, похожих на гигантские ножки грибов, опорах. Дробно трепещут, освещённые многочисленными прожекторами по всей длине балюстрады, голубые флажки на тонких древках. Беззвучно преодолевают подъём и с лёгким шелестом скатываются вниз сверкающие автомобили. Спокойно, будто так было всегда и ничего необычного здесь нет, идут по искрящемуся тротуару люди.
Некоторое время глядя на всё это и не вполне понимая то, что он видит, Борис Степанович, встрепенувшись, вспомнил, зачем вышел на улицу. Подумал: «Только не здесь! Лучше зайти во двор и ждать их там… тем более, что у Людмилы нет ключа, и она может пройти в квартиру только чёрным ходом!.. с парадной двери не достучишься… жаль, Феди нет, хотя зачем… его впутывать… сам разберусь!»
Он обогнул дом и вошёл во двор, который как бы до краёв был наполнен холодным голубоватым светом. Только косо лежавшая на земле тень от дома была черна и страшна и напоминала о той ужасной туче, что стала надвигаться на него некоторое время назад. И ещё она напомнила о Цыгыне, который, словно демон, навёл на его, Бориса, жизнь свою отвратительную и грязную тень.
«Необходимо как можно скорее — немедленно! — освободиться от всего лишнего и ненужного, отшвырнуть прочь эту гадость, и тогда… вокруг будет светло и прекрасно, — подумал он. — Трудные дни миновали и должна начаться новая, совершенно непохожая на ту, которую я вёл в последние месяцы, жизнь! И больше нельзя допускать, чтобы кто-то омрачал и отравлял её. Да, сейчас я в последний раз попытаюсь по-хорошему высказать всё этому наглому типу. Хватит, достаточно быть пассивным. И если уж он не поймёт, если не оставит их в покое, придётся идти на какие-то иные, крайние меры!.. Нет, просить больше не буду! Буду требовать и только – требовать!..»
Борис повернулся, услышав скрип калитки, и застыл напряжённо всматриваясь: во двор вошли два силуэта…
Люська, приближаясь к дому, уже потеряла всякую надежду осуществить их с матерью план: столкнуть Цыгана с Борисом Степановичем. Она изо всех сил оттягивала время и удерживала этого бандита в ресторане, надеясь, что Сутулый всё-таки прибежит. Но Цыган, захмелев, начал материться и привязываться к сидящим за соседними столиками людям. В результате их обоих с позором вывели!.. «И Сутулый хорош — так и не пришёл, испугался!.. — близкая к отчаянию, думала она. — В общем, всё — конец. Вот и наша улица! И наш дом — единственный такой уродливый остался, если не считать флигеля в глубине двора!.. А как бы всё могло быть здорово: мать с Олькой переезжают на новую квартиру, а я начинаю красивую жизнь с полковничком. Раба бы из него сделала, на руках бы носил! Но вот…»
— Слышь, Люськ, что я надумал, — прервал ход её мыслей Цыган. — Сейчас придём, по-быстрому собирайся и мотаем, понятно?
— Ну, нет уж! Тебе сказали, что делать нужно, чтоб я с тобой ехала! — останавливаясь, злобно огрызнулась она и вырвала руку.
— Цыц! — цепко хватая её за локоть, рыкнул Цыган. — Убью!
— Меня-то можешь, — выдерживая его свирепый взгляд, усмехнулась Люська, — а вот кого надо — кишка тонка!
Цыган скрипнул зубами.
— В общем, сейчас ты сделаешь то, что тебе говорят! Ясно? — продохнув, хрипло повторил он. — Об остальном не беспокойся.
Откажется дать развод, уберу с-суку в ближайшее время! Можешь быть уверена. А сейчас… иди!
«Вот теперь — конец! Всё! — теряя последнюю надежду, подумала Люська и удивилась, что уже не чувствует ни ужаса к тому, что её ожидает, ни даже досады и сожаления. — Что ж, чему быть, того не миновать! — всё более ожесточалась против кого-то она, подходя к калитке и входя в неё. — Надо только не упустить и взять от жизни и тут, что возможно. А там… он недолго на свободе проболтается. Не завалится сам в ближай-шее время, усадим с матушкой, как миленького, чуть попозже! Так что полковничек от нас никуда не денется! Уж мы его разыщем, голубчика! Разыщем и скажем…»
Люська задохнулась от неожинанности и даже попятилась: посреди двора, чётко выделяясь на фоне флигеля, в трепещущем от ветра пальто и без шляпы стоял, как бы осеребрённый светом, Сутулый!.. Она яростно рванула у спутника свой локоть и крикнула, извиваясь:
— Боря! Да что же ты смотришь! Помоги же!..
Этот вопль сорвал Бориса Степановича с места. Он подскочил и сходу ударил Цыгана по руке, которою тот вцепился в Люську.
Исступлённо крикнул ему в лицо:
— Отпусти её сейчас же и не смей больше никогда к ней прикасаться! Слышишь, ты!..
Почувствовав себя на свободе, Люська бросилась к дому и юркнула в черноту сеней, едва не сбив притаившуюся там Полинку.
— Беги живей домой! — прошипела та. — Воронков уже больше часу ждёт! Друг его второй раз приходил, того гляди опять припрётся!.. С этими во дворе я сама управлюсь…
— Ах, ты, падла! — опоминаясь от изумления, зловеще протянул, отступая на шаг, Цыган. И, по-бычьи угнув голову, он медленно, как бы гипнотизируя, двинулся на Бориса Степановича. Внезапно рванулся и с размаху ударил его кулаком по лицу.
Увидев отлетевшего на середину двора и тяжко грохнувшегося на землю Сутулого, Полинка с воплями: «Караул! Убивают!» — кинулась к воротам.
Оказавшись на земле и с ужасом представив, что сейчас думает Людмила, созерцая его беспомощное и жалкое положение, Борис Степанович не стал обращать внимания на обильно струящуюся из разбитого рта кровь и вскочил на дрожащие ноги.
В голове плыл медный гул. Ныл ушибленный обо что-то при падении локоть. Сконцентрировавшись только на одном, он увидел, что к нему, холодно поблескивая лезвием ножа, неверными шагами подкрадываетя Цыган. Борис Степанович, лихорадочно оглядевшись, схватил попавший под ногу кусок шершавой от ржавчины трубы… «Ну уж хватит! Не трогали меня — и я никого не трогал! Тронули — пускай пеняют на себя!» — и он изо всех сил ударил споткнувшегося о кирпич соперника по голове…