Дожить до Бийска

Дожить до Бийска

Автобиографическая повесть

Все началось с того, что я разошелся в женой и приехал в гости к младшему брату Славке в Тальменку. Сидел на его улице - Юбилейной, на лавочке у двухэтажного кирпичного дома, на котором с торцевой части из красного кирпича по белому был выложен лозунг "Миру - Мир". Передо мной, на асфальтированной площадке, пацаны с криками гоняли мяч. А чуть подальше, невысокая чернявая женщина развешивала на веревке, натянутой в три ряда, только что выстиранное белье.
Женщина, улыбаясь, почему-то несколько раз оглянулась на меня. С правой стороны щеки блеснули золотые коронки и задорно сморщился курносый нос. Но я тотчас же отвернулся. В тот миг, после развода с женой, я ненавидел всех женщин. Как вдруг из окна братовой квартиры постучала в стекло Славкина жена - Нинка. С накрученными на голове бигудями, она помахала мне рукой, зазывая в дом
Я неторопливо встал с лавочки и пошел в подъезд.
-Ну, что понравилась тебе Любаша? - почему-то, подмигивая мне, спросила Нинка.
-Какая Любаша? - не понял я.
-Ну, женщина, что развешивала белье? - терпеливо пояснила она и вновь подмигнула. Я помолчал. Передо мною стояла куда более сложная дилемма, например, как жить теперь и что делать после развода. К тому же, казалось, Нинка как-то легкомысленно отнеслась к этому, и сходу заявила: - Да мы тебе получше твоей Райки невесту найдем.
Неприятно было и то, что когда Нинка узнала о разводе, стала опекать и как-то заинтересованно приглядывать за мной.
Не успел я приехать, вечером, перед сном, когда Славка ушел в спальню, ложиться спеть, я тоже стал готовиться ко сну. Нинка на кухне домывала посуду. Едва я вышел в туалет и расстегнул ширинку, в окне с кухни, в слегка откинутой тюлевой занавеске, тотчас появился Нинкин карий глаз и с любопытством и вожделением стал смотреть на мое мужское достоинство. Я тотчас отвернулся к окну спиной. Поразившись Нинкиным бесстыдством, я, так и не докончив того, зачем пришел, пошел в спальню.
Славке, конечно, ничего не сказал, но с тех пор держался с Нинкой настороженно, вовсе не одобряя ее поведения. Славка был мой родной брат.
На другой день, когда Славка ушел в магазин, Нинка, спросив, понравилась ли мне женщина, развешивающая белье, стала нахваливать ее. Сказала, что она, как и я, холостая, и, как у меня, у нее тоже двое детей. И женщина она очень хорошая, и, главное, работает директором промкомбината.
Ни слова не ответив Нинке, я прошел в зал. Тотчас вслед за мной с сумками и продуктами прошел Славка, передавая их Нинке. Мы сели с ним возле дивана за стол, который был еще не убран после вчерашней встречи. Славка с Нинкой намеревались продолжать встречу, поскольку были оба очень хлебосольными, гостеприимными людьми и охотно принимали гостей. Спустя пять минут, они радостно и весело встретили рыжего парня, что вошел с улицы. Это оказался наш общий, еще по Бийску, знакомый и сосед - Саша Еремеев. Он с родителями, как и Славка, давно уже переехал в Тальменку. А сейчас, оказалось, готовился к своей свадьбе, на которую пришел звать Славку с Нинкой. Увидев меня, обрадовался, как родному, сходу прокричал, растопырив руки:
-Кого я вижу? Эдуард! Вот тебя то я, как никого другого, рад видеть на своей свадьбе! Немедленно собирайтесь. Знаете, как мама и папа будут рады.

* * *

На свадьбе моей соседкой за столом оказалась женщина, что развешивала белье. Дальше чинно расселись Славка с Нинкой.
-Вы?! - удивленно воскликнул я, встретившись со взглядом женщины.
-А чего вы удивляетесь? Я пришла по вашей же просьбе, Нина сказала, что вы ей поставили ультиматум: если я на свадьбу не приду, то не пойдете и вы.
-Вот чертовка! - восхитился я, припомнив, как примерно то же самое Нинка сказала перед свадьбой и мне, сообщив, что я понравился ее соседке - директрисе. Она предупредила ее, что если я не пойду на свадьбу, то не пойдет и она. Поняв, что Нинка нас просто хотела познакомить, я решил пойти навстречу Нинкиному желанию, но незаметно издалека погрозил ей кулаком. Та, заметив мой жест, прыснула в салфетку. Только что, выпив, она чем-то закусывала.
-Давайте знакомиться, - предложил я соседке по столу, - меня зовут Эдуардом.
-Меня, Любой, - просто ответила та. Заметив, что мы ничего не пьем и не едим, к нам подошла Сашкина мама - Анна Егоровна, полная, высокая женщина.
-Эдик, чего вы не пьете? Поухаживай за дамой, - сказала она и, посмотрев внимательно на Любу, затем на меня, видимо, не зная директрису промкомбината, промолвила: - Эдик, у тебя, как и ты, симпатичная жена.
- Ну, вот, я уже и ваша жена, - рассмеялась Люба, сверкнув милой фиксой.
-Значит, будете, - пророчески пошутил я. Потянулся к бутылке какого-то диковинного вина, налил в фужер Любе. Хотел и себе налить того же вина, потому что не был большим любителем крепких алкогольных напитков, но, проследив за взглядом Любы, которая с удивлением посмотрела на то, что я намеревался налить и себе дамского вина, отставил бутылку. Налил пол рюмки водки. Чокнувшись с Любой, отважно опрокинул себе в рот содержимое. Видимо, тотчас меня передернуло от отвращения, я поспешил скорее заесть, полыхнувшее во рту и разлившееся по желудку, пламя. Люба, заметив мою гримасу, выпила вино, спросила:
-Похоже, вы небольшой любитель алкоголя?
-Да, я не люблю крепких напитков, - признался я.
-Да я тоже небольшая поклонница Бахуса, но иногда приходится, чтобы не разочаровывать гостей. А сегодня мне просто хотелось отдохнуть дома, но не смогла противостоять натиску Нинки.
-Может, мы потихонечку смоемся отсюда и где-нибудь погуляем на природе? - предложил я, - у меня, кстати, тоже не свадебное настроение.
-Идет, - прошептала на ухо Люба и подмигнула заговорщицки, - я сейчас сделаю вид, что мне нужно подкрасить губы в коридоре, перед трельяжем, а оттуда выйду на улицу и подожду вас за воротами.
Люба взяла из сумочки губную помаду, направилась к зеркалу. Минут через пять, сказав Славке, что мне надо в туалет, вышел на улицу и я. И мы с Любой, весело смеясь и болтая, пошли вдоль улицы. Миновав ее, очутились на Юбилейной, где жили Славка и его соседка
Люба. Остановились возле их дома. Был теплый, зимний вечер. Шел тихий снег, искрясь в свете окон.
-Эдь, ты кто по образованию? - неожиданно спросила Люба.
-Да, в общем-то, сильно большого образования у меня нет. Закончил техникум, по специальности бухгалтер-плановик. Но работать по специальности не стал, устроился на перевалочной базе курорта Белокуриха мастером, что-то вроде зав. складом строительных материалов. У меня на базе работало два крана и взвод солдат стройбатовцев, - коротко доложил я, - работу свою в последнее время даже полюбил. Говорят, у меня неплохие организаторские способности.
Но, вспомнив, что рядом со мной стоит директриса, тотчас смутился и замолчал.
-Я слушаю тебя, - не заметив моего смущения, продолжала расспрашивать Люба.
-А вообще-то, я всегда мечтал стать писателем, - заявил я и не заметил, как разоткровенничался окончательно, - с детства пишу стихи. До окончания техникума работал корреспондентом заводской многотиражки. А вообще, человек я спокойный, уравновешенный и домашний. Вижу, другие мужики все из дома бегут, а я, наоборот, люблю готовить, выращивать цветы и виноград. И даже помогал дома жене, не боясь помыть пол и побелить квартиру.
-Ну, я этого не одобряю - вдруг прервала меня Люба, - полы мыть должна женщина. Я, например, не доверяю этого мужчине. И вообще мужчин люблю боевых и деловых - лидеров так сказать. Пусть немного и выпьет, и за женщинами приударит - это нам, женщинам, горячит кровь, адреналин вызывает.
-Тогда я вам не подойду... Я не такой, - уныло, неожиданно для самого себя, брякнул я, - мне нужна женщина добрая, спокойная и верная.
-Я вам, кажется, в невесты себя еще не предлагала, - оборвала вдруг меня Люба.
-А я вам себя в женихи, - выдал ей и я. И мы поспешили к подъезду, Не прощаясь даже, не оглянувшись, подошли к своим дверям, разочарованные друг другом, вошли в них. Дверь мне открыла оставшаяся дома Славкина теща - сухопарая, страстная курильщица.

* * *

До полночи ворочался в постели и мысленно, как киноленту, прокручивал свою судьбу. Решил на следующий же день уехать снова в Бийск, к матери, на своей машине, на которой приехал к брату. О примирении с женой не могло быть и речи. Но и здесь, в Тальменке, мне делать было нечего в свете разговора и знакомства с Любой.
-Мелковат оказался для нее и недостаточно авторитетен. Я всего лишь мастер, а она директор, - сделал я свое резюме.
С этим и уснул. Разбудила меня чуть свет Славкина теща, толкая в бок рукой.
-Слышь, Сергеич. Там тебя Люба спрашивает в коридоре. Отчего- то плачет. Ты что, чем-то ее обидел?
-Кто? А, что? Люба? - сразу вскочил я, едва услышав, что в коридоре меня спрашивает Люба. Быстро побежал в ванную, умылся, накинул на себя брюки с рубашкой. В коридоре ко мне тотчас бросилась на грудь, так же наспех одетая, лишь в домашнем халатике и шлепанцах, заплаканная Люба.
-Эдь! Прости меня! Всю ночь не спала. Я ведь вчера тебя обидела, сказав, что мне нужен авторитетный мужик, чтоб лидер был. Тоже - суперменша нашлась! Всю жизнь мечтала о муже добром, заботливом и любимом. А тут распустила перья, как павлиниха. Я от своего авторитетного муженька-лидера по жизни нахлебалась горького до слез. Что не юбка, то его, никогда дома не удержишь. Преподавал в техникуме, спутался с ученицей, верней, принудил к сожительству... Разоблачили, дисквалифицировали, как учителя. Связался с такой же, как сам, преподавательницей, пока я его не выгнала. Уехали с ней в Барнаул. Она работает учительницей в школе, а он на заводе выучился на токаря, - рассказывала Люба, целуя меня, и попросила: - Эдь, не уезжай, пожалуйста. Я поняла, что очень люблю тебя. И хочу, чтобы у меня в доме тоже был добрый, заботливый муж.
-Хорошо, не уеду, - пообещал я, целуя ее в ответ.
-А теперь я пойду собираться на работу, - сразу заспешила Люба и добавила, уже открывая к себе дверь: - Если б я сейчас не поговорила с тобой, не смогла бы работать. Подожди меня до вечера. Мы обо всем потом с тобой поговорим и решим, как нам теперь быть. Одно уже могу тебе сказать, что люблю тебя. И если ты уедешь, я не знаю, как теперь буду жить.

***

Но до вечера Любовь Федоровна не дождалась. Приехала почти сразу после обеда. Привез ее на Москвиче-шиньоне ее личный шофер Леша - валоватый и чубатый парень. Открыв дверцу, она что-то долго наказывала ему. Я, вышедший из подъезда встречать ее, лишь услышал:
-Ты не волнуйся, Леня, - я нашла тебе более денежную работу, вам с Таней пожениться надо. А что было между нами, забудь. Поцеловала его в щеку, вылезла из шиньона. Увидев меня, смутилась, но тут же деланно рассмеялась и сообщила:
-Устроила парня, а себе беру водителем женщину. Нам, бабам, так бывает удобнее.
«Что это интересно, между ними было? Между ней, сорокалетней женщиной и двадцатилетним парнем?» - подумал я. Но тотчас отогнал пришедшую на ум ревнивую мысль.
-Эдь, я кажется, и тебе работу нашла, - подойдя, Люба поцеловала меня.
-Какую работу? - вскинул я брови.
-У меня на промкомбинате сегодня был директор дерево-обрабатывающего комбината - Кривошапов. Посетовал, что у него нет начальника нижнего склада. Я вспомнила, что ты говорил. У тебя на базе было два крана и взвод солдат, а у него, на нижнем, на кран больше и людей побольше. Предложила ему тебя. Так что завтра он ждет.
-Ну, ты даешь, Люб! Ты же знаешь, я начальником цеха никогда не был, - предупредил я ее.
-А это неважно. Я верю в тебя. Справишься! И наведешь там у него дисциплину. Прежний начальник, сам там пил и своих рабочих спаивал, а ты не пьешь!
Поцеловав меня. Люба шагнула в подъезд. Через полчаса она пригласила к себе в квартиру.
Раскрасневшись на кухне, поджаривала и фаршировала блинчики. Позвала из другой комнаты.
-Валера и Виталя! Идите познакомиться с дядей.
Из приоткрытой двери выглянул носатый подросток, лет тринадцати, с русой белесой челкой и черноголовый, подстриженный наголо, шустрый парнишка лег семи. Подросток по-взрослому подошел, подал мне руку, назвался Валерием. Виталька тоже протянул было руку, но увидев, что она грязная и в цыпках, спрятал за спину. Люба рассмеялась.
-Знакомьтесь, мальчики, это дяди Славы брат, - и пошутила, - а хотите, чтобы дядя Эдик жил у нас?
-Мам, а можно мы дядю Эдика папой будем звать? - спросил Валерка.
-Ты что, Валер, у вас же свой папа есть, - смутилась Люба.
-А он непутевый и с нами не живет, - рассудительно возразил ей Валерка.
Мне он понравился своей серьезностью и вместе с тем детской непосредственностью. Виталька, спрятавшись за него, исподлобья рассматривал меня. Все вместе мы поели блинчиков, Люба угостила меня сухим вином, включила проигрыватель, церемонно приглашая на танец. Танцуя, Люба доверчиво прижалась ко мне, мешая танцевать. Из-за двери, как зрители, поглядывали на нас из зала Любины сыновья. Заметив, что мать стала сильно прижиматься ко мне, Виталька, подзывая из глубины комнаты брата, хихикнул вдруг.
- Валер, смотри, смотри. Мамка наша дружит.
Я оглянулся на ребят, и у меня враз пропало настроение. У меня дома тоже остались дети. Такой же, как Валерка, Олег, и как Виталька - моя дочь Алла. Я отстранился от Любы.

***

Кривощапов встретил меня, выйдя из-за стола, здороваясь - за руку. Невысокий, но крепкий, по-деревенски слегка веснушчатый мужик, с тронутыми сединой висками.
-Здорово, здорово, Эдуард Сергеевич!
Усадил меня на стул, напротив своего стола, удобно уселся в свое кресло, изучая умным взгляд, наконец, начал разговор:
-Любовь Федоровна рассказала, что у тебя в Бийске была похожая работа. У меня спился начальник и развалил дисциплину в цехе. Там нужно навести порядок. Федоровна так же сказала, что ты не пьешь - мне такого и надо. Если берешься за это дело, пиши заявление, а я на первых порах обещаю тебе всяческую поддержку. Что ты на это скажешь?
-Берусь, Виктор Семенович! - твердо выдержал его взгляд я.
-Ну, тогда вот тебе ручка, вот бумага, - подвинул все это мне Виктор Семенович. И повел меня сразу принимать дела.
Дисциплину в цехе навел я сравнительно быстро, имея опыт с прежней своей работы, где мне, разозлившись, пришлось запустить в пьяниц флягой с водой. Силенка у меня имелась, выпивох я не боялся. Вот и здесь в первый же день собрал людей на их рабочих местах - возле линии подачи леса в распиловочный цех. Это два конвейера, возле которых были огромные штабеля леса. Кран, с захватывающим устройством, из штабеля подавал на один конвейер стопку бревен. Ее чекеровщики крючками скатывали на транспортер. На другом конвейере рабочие электропилой "Дружба" распиливали на бревна, привезенные на лесовозах, пятнадцатиметровые хлысты и сваливали в накопительный карман. Так вот, собрав рабочих под краном у бревнотранспортера, я сказал:
-Вот что, мужики! Кривощапов сказал, что распустились вы тут с прежним начальником в смысле пьянства. То я в этом отношении человек жесткий. Что вы делаете дома - не мое дело. А на работе замечу, кого пьяным - буду наказывать рублем. Вот на подаче в распиловку вы по шесть тысяч зарабатываете, а на разделке хлыстов только по две тысячи, то есть тариф. Замеченных на работе выпившими, буду на месяц отправлять на разделку хлыстов.
-Дожились, мать твою. Трезвенника нам подсунули! - заворчал, сидя выше всех на бревнах, толстомордый Горупай.
-Начальник, ничего у тебя не выйдет. На Руси всегда крепко пили, и никому еще не удавалось остановить пьянство. Вон Горбачев пытался... - возмутился прыщавый тракторист Кудрявцев, сплюнув сквозь щербину.
-Только замечу кого при распитии спиртных напитков на рабочем месте, сразу выгоню, - не слушая его, предупредил собравшихся еще раз и пошел к себе в кабинет. Уходя, уже Кудрявцеву дал задание: на его тракторе "Беларусь" с тележкой вывезти с территории цеха гору сосновой коры и опилок на свалку.
Кудрявцев промолчал. Прошло два дня. Опилок не убывало, и трактор вместе с трактористом вдруг исчез от проходной, где он стоял. Появился "Беларусь" вместе с пьяным в драбадан Кудрявцевым, который, навалившись грудью на баранку, вращал ее, не поднимая головы. Трактор шел зигзагами, наконец, уперся в бетонный столб и заглох. Подскочив к Кудрявцеву, я со злости так рванул его за рукав комбинезона, что он, как ватный матрац, вылетел из кабины и шлепнулся о дорогу. Но тотчас же приподнялся, удивленно моргая.
-Начальник, а силенка у тебя есть! Как ты меня! - и пьяно захихикал.
-Все, Кудрявцев, завтра пойдешь на разделку хлыстов, - пообещал я ему. Кудрявцев, встав на карачки, опираясь на колено, стал подыматься. В этот же день я нашел ему замену, поставив на его трактор только что демобилизованного солдата. Опыта работы на тракторе, правда, у него не было. Но я решил, что это дело наживное. Но, к сожалению, дело у нового механизатора сразу не пошло. Трактор в его руках то ревел, что есть силы, то глох, едва трогался с места. Кудрявцев не выдержал, упал мне в ноги.
-Сергеич. Запорет он мне трактор. Если вы разрешите сейчас вернуться на трактор, клянусь, больше ни разу не выпью на работе!
Я разрешил. Он, готовый расцеловать меня, поспешил к трактору. И действительно, больше его пьяным на тракторе не видел, а гора опилок с территории исчезла в тот же день.

***

Едва я пришел после работы к Славке, где я до сих пор жил, прибежал Валерка и сказал мне с порога:
-Пап, мама сказала, чтобы ты переходил к нам жить.
Я, ни слова, не говоря, поднялся с дивана и пошел за ним. В дверях меня встретила, бурно обнимая и целуя. Люба. На плите у нее, как всегда жарились, скворча, блинчики.
-Иди, помойся, я титан истопила, - сказала Люба, сунув мне в руки полотенце, и подтолкнула к ванной. Когда я, налив в ванную воды, сел в нее, Люба, не удержавшись, прибежала, чтобы намылить спину. В страстном поцелуе припала к моим губам, прошептала:
-Мойся скорей, я не могу больше ждать!
Побежала, выпроводив на улицу сыновей, и мы с ней занялись любовью. Едва я обнял ее, страстно и томно застонала. Я понял: моя вторая жена - женщина темпераментная и страстная. И, как нырнув головой в омут, растворился в ее страсти.
Дисциплину у себя в цехе я вскоре навел. Не хотел бросать свою пагубную привычку и подчиниться мне только Горупай. Я его вновь застал выпившим на работе. Видя, как он катает на транспортер крючком бревна, едва не падая вместе с ними на транспортер и, опасаясь, что произойдет несчастный случай, приказал бригадиру, высокому рябоватому парню:
-Горупая немедленно снимите и отправьте домой. А завтра в наказание за пьянку на работе скажите ему: пусть выходит на месяц на разделку хлыстов.
-Мать твою, пришел тут гребаный трезвенник, и свои порядки наводит! - заматерился Горупай, услыхав мои слова. Схватил возле штабеля леса лом и, подняв его над головой, покачиваясь, пошел на меня. Бригадир сходу ухватился сзади за лом. Еще двое рабочих бросились ему на помощь. Подхватили Горупая под руки, повели к проходной. А, вызвавший меня на следующий день, Кривощапов, сказал:
-Ловко ты, Эдуард Сергеевич придумал воспитывать людей, наказывая рублем. Я, пожалуй, перейму у тебя этот опыт и применю его на всем деревообрабатывающем комбинате.
А у меня в цехе по утрам теперь приходили провинившиеся и, ухмыляясь, спрашивали:
-Ну, чо, Сергеич, за вчерашнее мне переходить на разделку хлыстов?
-А как ты думаешь? - улыбался я. И парень, не проронив больше ни слова, шел, чтобы нести наказание. Если месячный срок не помогал, а месячная зарплата на разделке хлыстов была в три раза меньше, я оставлял его на второй срок. Но не только наказывал. Бывали случаи, и поощрял и вступался за рабочих. Как-то прибежала ко мне жена того самого бригадира и зло закричала:
-Вот вы расхваливаете моего, а он дома пьет и дерется!
Пошла и подала заявление на мужа Кривощапову, чтобы тот уволил ее мужа и сдал в милицию. Кривощапов позвонил мне и велел разобраться во всем. Собралась комиссия по трудовым спорам и профком. Женщина - председатель профкома обратилась ко мне.
-Эдуард Сергеевич, охарактеризуйте своего подчиненного.
-Бригадир у меня человек добросовестный, дисциплинированный. Ни в пьянках, ни в каких других нарушениях замечен не был, а наоборот, я хотел его премировать за хорошую работу. Что касается заявления жены - я так скажу. Тут еще надо разобраться! - встав, честно доложил я.
Женщины из женсовета тотчас зароптали и накинулись на меня. Но все же с увольнением и передачей дела в милицию решили воздержаться. А через два дня прибежала ко мне жена бригадира и сходу поблагодарила меня:
-Спасибо, Эдуард Сергеевич, что не дали уволить мужа. Не знаю, чем бы я сейчас кормила своих двоих детей. А в ссоре я сама была виновата, прицепилась ни за что. А муж у меня, правда, хороший. Всего только один раз и дал по уху, а следовало и побольше.
Словом, с работой у меня дело пошло.

* * *

От горячей страсти моей Любаши еще и года не прошло, как у нас родился сын. Назвали Вадимом.
-Может, поздновато нам в сорок лет иметь детей, по два ребенка у нас уже есть, - робко запротестовал я, когда узнал о беременности.
-Рожу и все, чтоб ты не убежал к первой жене, - сказала Люба, как отрезала.
Она страстно ревновала меня к ней и одного в Бийск не отпускала, даже к матери. А ее сыновья хоть и назвали меня сразу отцом, оказалась в смысле воспитания явно запущенными. Люба всю себя отдавала работе и детей видела только перед сном. Оба ленились учиться и вообще что-либо делать. Попытался я их привлечь хотя бы к каким-то делам. Привез как-то машину бетона, чтобы забетонировать погреб. Валерка, выскочив из-за угла, сходу затормозил и вновь скрылся за углом. Виталька постоял возле меня, глядя, как я ношу в ведрах на погреб бетон, и побежал играть. Зато когда мы с Любой получили зарплату, купили Валерке новые итальянские сапожки - ему было уже пятнадцать лет. Он, заядлый футболист, никогда не ходил, чтобы что-нибудь не пинать. Через два дня пришел, эти сапожки уже просили "каши". Надел новый дорогой костюм, выходя, скатился по перилам лестничного марша, со второго этажа на первый, а там оказался гвоздь.
Через пять минут Валерка вернулся, неся в руках клочья вместо новых брюк. Надев старые штаны, пошел гулять. И вообще, как считала Люба, он весь был в отца. Его невозможно было хотя бы на полчаса удержать дома. Не выдержав, я как-то сердито сказал:
-Ну, разве можно так относиться к вещам? И нисколько их не беречь!
-Что, денег пожалел? - истерично крикнула Люба, кривя губы в усмешке. А я думал, что она поддержит меня.
-Да не денег мне жалко. Мне жалко, что наши дети ничего не хотят делать и ничего не берегут, потому что не знают, как эти деньги зарабатываются, - попытался вразумить ее я. Но не тут-то было. И мы с ней в первый раз поссорились. Но быстро помирились.

***

Жили мы с ней, мне казалось, лучше и не надо. На работе тоже все ладилось. Сама Люба как-то проговорилась, что обо мне Кривощапов очень хорошего мнения. Мне моя работа тоже нравилась, что я стал позабывать о своей мечте - стать писателем. Вдруг неожиданно для самого себя написал стихотворный репортаж о ДОКе и зарисовку, о лучшем своем мастере нижнего склада - Агеиче. Репортаж и зарисовку в газете "Тальменский вестник" напечатали. Они прошли, что называется, на "ура", как у моих коллег, так и у всех читателей района. После чего редактор газеты Назаров тотчас позвонил мне.
-Эдуард Сергеевич, вы наш, вы же талантливый человек, я у Любаши узнал, что вы в Бийске работали в редакции. Переходите работать к нам. Я насчет вас уже прозондировал почву, аж у самого главы администрации - Ивана Трофимовича Цыпулева, он дает добро, - предложил он без обиняков.
-Да нет, Виктор Иванович, мне нравится моя нынешняя работа, - наотрез отказался я. Но Назаров не отставал. Вскоре вызвал меня к себе Кривощапов и сообщил:
-Меня на счет тебя уже заколебали. Назаров и сам Цыпулев, говорят, что ты большой талант и чтобы я не держал тебя. Ты-то как смотришь на это?
-Отрицательно, Виктор Семенович! - сразу же воскликнул я.
-Тогда прижми язычок своей Любаше, чтобы она не говорила нигде, что ты крутой журналист.
-Прижму, Виктор Семенович, - пообещал я.
Но, придя домой. Люба сама меня тотчас предупредила:
-Не вздумай уходить к Назарову. Я случайно ему проболталась, когда у меня брал интервью, он тотчас загорелся идеей переманить тебя к себе.
-Может, мне правда перейти? - неуверенно промолвил я в раздумье, помня о своей мечте.
-Да ты что! - вскинулась сразу жена.- Не вздумай! Это же такая сволочь. Он просто использует тебя и выкинет!
Но, поразмыслив на досуге, и, помня о своей мечте, а где ее еще осуществить, как не на работе в газете, я согласился. Где для писателя самая подходящая среда? Повседневные разъезды, встречи с людьми и будущими героями своих произведений. И, уступая настойчивости Назарова и Цыпулева, пришел в редакцию. Назаров меня тотчас же отправил в командировку.

***

Первым моим редакционным заданием было написать о передовой доярке района орденоносце Поливановой. Приехал к ней с фотокорреспондентом Николаем Семибратовым. Дотошно расспрашивал ее, отыскивая, за что бы зацепиться и развить сюжет так, чтобы был понятен и привлекателен образ передовой труженицы. Спросил о ее семейном положении. Она вдруг заплакала.
-Какое уж тут семейное положение! Был муж и дочь, да сплыли... Упустила я их с этой проклятой работой, проглядела!
-Как это? - не понял я.
-Чего тут непонятного? Я день и ночь с коровами. Муж ветеринарный врач, выпивает и часто остается дома. У нас взрослая дочь. Так вот, он пристрастил ее тоже к выпивке. А один раз приезжаю, а они оба пьяные до беспамятства. Лежат и занимаются сексом. Поругалась на них, но на позор не стала выносить. А они уж почти в открытую стали жить. Родился у них ребенок, они купили себе домик через дорогу, и ушли от меня. Вот моя вся семейная жизнь. Теперь я не то мужняя жена, не то бабушка своей дочери и теща бывшему мужу.
Рассказал я это все Назарову. Тот вначале расхохотался, затем велел пока отложить очерк. Требовательно уставился на меня.
-А еще что накопал ты в командировке?
-Статью "Отчего киснет молоко?", - стал перечислять я.
-Ну и от чего же? - заинтересовался редактор.
Я коротко рассказал, как приехав на летнюю дойку, где все уже разъехались на день до вечера по домам, застал молодую доярку совершенно голую, вылезшую из чана с молоком. Увидев меня, она схватила одежду и помчалась в лес. Догнав ее, уже одевшуюся, я спросил:
-Это как же понимать? Мы, жители района, покупаем в магазинах молоко, в котором, оказывается, как в ваннах, купаются доярки?
-Это не молоко, это обрат для телят! - залилась в слезах женщина.
И рассказала, что муж ей стал часто изменять, говоря, что у нее грубое и не женское тело, что решила искупаться в обрате, чтобы муж ее любил и не ходил к другим.
-Это тоже пока печатать не будем, но что же ты привез, что можно будет опубликовать?- выслушав меня, еще сильнее нахмурился Виктор Иванович.
-Есть у меня оттуда же статья, называется она: "Как мужик корову променял на медвежонка".
-Ну и как? - сдвинул брови редактор.
-Скотник на той же летней дойке увидел на дереве медвежонка, схватил топор, полез за ним, убил его и стал продавать медвежье мясо. Нагрянула охотинспекция. Оштрафовала браконьера на сумму, как раз в стоимость его коровы, - рассказал я и еще показал рейд по фермам с информашками на первую полосу.
-Молодец, - наконец, похвалил меня Назаров, рассмеявшись, - и хватка у тебя журналистская есть и талант имеется!
Но тотчас попросил меня:
-Эдуард, не в службу, а в дружбу, попроси свою Любашу, чтобы она на промкомбинате выписала для меня килограммов тридцать колбасы. Женю, понимаешь, сына. Свадьба на носу.
-Ладно! Я все сделаю! - пообещал я в благодарность, что редактор остался доволен мной и моим талантом.
Однако моего благодушия Люба не разделила. Когда я пришел к ней и кабинет и высказал просьбу Назарова, она нахмурилась и спросила:
-А где деньги? Деньги на колбасу он дал?
Я позвонил от нее.
-Виктор Иванович! А деньги на колбасу вы забыли дать?
-Я полагаю, твоя Любаша знает, как и куда списать тридцать килограммов. Это не такая уж большая сумма.
Я передал его просьбу и рассказал своим языком, что Назаров просит ввиду временного затруднения, а именно свадьбы сына, выделить ему колбасу бесплатно.
-Ну ладно, попробую, - пообещала Люба. Выписала мне тридцать килограммов, велев бухгалтеру списать их на внутри промкомбинатовские нужды.
Я отвез Назарову целый мешок колбасы. Он остался доволен. В газете как раз в это время шел конкурс на лучшее стихотворение. Участвовал в нем и я. Неожиданно мне присудили первое место с вручением "Почетной грамоты". Окрыленный своей победой, взяв репортаж и еще целую подборку стихов, я послал знакомому по Бийску краевому мэтру и известному поэту Марку Юдалевичу. По результатам районного конкурса в "Тальменском вестнике" выступил руководитель литературного объединения района, старый учитель литературы во втором по значению селе в районе после Тальменки. Он очень восторженно и вдохновенно писал о моих стихах и предсказывал мне большое будущее. И я уже был уверен в том, что оно будет прекрасным.

* * *

Назаров легонько намекнул, что хочет видеть меня заведующим сельхозотдела. Старый собирался на пенсию. В то же время случилось, что в сельхозуправлении ушла в отпуск сотрудница, обсчитывающая проценты выполнения плана колхозами и совхозами района. А в газете, в каждом номере, вынь да положи, должны быть сводки. Виктор Иванович, взяв в бухгалтерии электронную счетную машину, пришел ко мне.
- Вот что, Эдуард, ты по образованию экономист, садись, созванивайся с сельхозуправлением, узнавай у них выполнение плана в цифрах по молоку, по мясу и уборке урожая, потом высчитывай в процентах. Сводки в газете должны быть.
С тех пор все сводки и графики выполнения плана в хозяйствах стали моей дополнительной головной болью, но и гордостью. Никто, кроме меня, в районе не мог их высчитывать. А уволился редакционный шофер, Назаров опять ко мне:
-Эдуард! Выручай. У тебя своя машина. Бери наш УАЗик, фотокорреспондента и дуй в район.
Я и подул. Мотался по всему району, брал интервью, собирал информацию и ремонтировал, сломавшуюся в пути, машину. Словом, в редакции я стал нужным человеком.
Но не прошло и месяца, как Назаров вновь вызвал меня к себе в кабинет и уже в приказном порядке дал распоряжение:
-Поезжай к своей Любаше, привези мне еще сорок килограммов колбасы. У моего друга у дочери свадьба. Чертыхнувшись про себя, но, не сказав, ни слова редактору, вновь поехал на промкомбинат. Жена, едва услышав, зачем я приехал, аж привскочила.
-Да что он думает! Денег не дает, а я ему должна бесплатно колбасу отпускать? Да я сама себе никогда ее бесплатно не беру!
И наотрез отказалась на этот раз выписывать колбасу. Звонить Назарову не стал. Только что получил в редакции зарплату и гонорар за месяц. Пошел, на них выписал в бухгалтерии колбасу, привез редактору. Ожидал, что вернет мне деньги, но не тут-то было. Словом, зарплаты на этот раз я домой не принес - стал иждивенцем жены. Когда я пришел домой, ни слова она мне не сказала, но была явно не в духе. А у меня на душе вообще было не высказать. К тому же, побывав накануне в жаркий день в районе, я напился ледяной воды. И у меня вдруг воспалились десны и небо. В районной поликлинике определили, что стоматит и выписали соответствующие лекарства. Только за неделю их приема во рту все воспалилось, я перестал даже принимать пищу. Решил ехать в краевую больницу. Как раз в Барнаул, оказалось, нужно было ехать и Любе по делам работы. За ней на УАЗе заехал ее шофер - смуглый красавец. Люба после ухода Леши хотела взять к себе в шоферы женщину, но та отчего-то не пошла. В то время Цыпулев выгнал за грязь со своей "Волги" Геннадия. Люба взяла его на свою машину. Геннадий оказался просто ленивцем. За машиной почти не ухаживал, зато языком болтать, анекдоты рассказывать был большим мастером. Едва он подъезжал за Любой к нашему дому, она, едва выглянув, начинала хохотать. Так было и на этот раз. Хохотала она всю дорогу, влюблено пожирая глазами Геннадия, и ни разу не оглянулась на меня, тихо сидевшего сзади. У меня появилось ревнивое тревожное чувство.
-Что-то тут не так, - подумалось мне. Вспомнил вдруг предупреждение Назарова, как он однажды уколол меня, вроде в шутку, но тогда не поверил.
-Ты смотри, не проморгай свою Любашу! Еду вчера, а они с Геной ходят по полю, цветочки собирают.
Подъезжая к Барнаулу, я пошарил по карманам, денег на лекарство, возможно, и хватило бы. А вот на обратную дорогу на электричку, не хватало.
-Люб, дай рублей пять, у меня не хватает на электричку, - попросил жену. И вдруг услышал. Не оборачиваясь, она сухо сказала, как отрезала:
-Я, что, кую, что ли, деньги?
Остановив машину, я молча выбрался из кабины. Люба, поняв, что переборщила, сказав мне так, выскочила вслед за мной, протянула десятку. Но я, не оборачиваясь, пошел прочь.
-Ну, как хочешь! Упрашивать я тебя не стану!
И сердито хлопнула дверцей УАЗика. Машина, рыкнув, скрылась за поворотом. Ни в какую больницу я не пошел. Сел на электричку и вернулся в редакцию.

***

В краевую стоматологическую больницу я съездил лишь через два дня, заняв у своих коллег денег. В больнице сказали:
-Беда в том, что вас не от того лечили, у вас пародонтоз.
Прописали уколы, назначили лечение. По приезду меня встретил Назаров, войдя в кабинет.
-Эдуард! Можно тебя попросить, чтобы ты еще достал тридцать килограммов колбасы?
-Виктор Иванович, Люба говорит, что не даст колбасы без денег. В тот раз я отдал за колбасу всю свою зарплату, - выдавил из себя, сделав огромное усилие над собой. Я чуть было не взорвался от злости, не заорал на него.
-Ну, и дурак. Люба твоя, когда хочет, и не такое проделывает, - многозначительно поулыбался он. Затем, нахмурившись, пробасил: - Ну да ладно, впредь будем умнее. А еще бы я сказал: не плюйте в колодец, кабы вам не пришлось из него напиться.
И ушел. Прошла ровно неделя. Возвратившись из командировки, я увидел на своем столе письмо. Оно было от Марка Юдалевича. Распечатав его. прочел: "Эдуард! Стихи ваши мне показались любопытными. Я хотел их даже рекомендовать в журнал "Алтай", но, поговорив с Назаровым, узнал, что он их вам правил. Так вот, как научитесь самостоятельно доводить свои стихи до ума - милости прошу, а пока - извини".
Коварство Назарова меня буквально потрясло, ибо стихов моих он не правил, и не поставил даже ни одной запятой. Но попробуй теперь докажи, что ты не верблюд. Разгневанный, с письмом в руке, я ворвался в его кабинет.
-Виктор Иванович! Когда и где вы правили мои стихи?
-А это чтобы ты не зазнавался и знал, кто есть ху, - парировал он, - если надо будет, мы легко это дело можем поправить. Позвоню Юдалевичу, скажу, что произошла ошибка и твои стихи напечатают, но и ты будь человеком.
-Да я после этого больше дня не буду работать, - пообещал я.
-Твое дело, - пожал плечами редактор.
-Ах, так! - сказал я, сел прямо тут же, взял со стола лист бумаги, написал заявление на увольнение, пододвинул ему.
-Опомнись, не будь дураком и делай, что тебе следует. Твои стихи не только напечатают, но и книжку издадут, и примут в члены союза писателей, - вроде пошел на попятную Назаров.
-Чихал я на твои книжки и твою газету теперь, подписывай заявление, - закричал я, исчерпав остатки терпения.
-Ну, ну! Как хочешь, - пододвинул к себе заявление Назаров. Размашисто подписал и толкнул мне его через стол. А через полчаса, получив расчет, я уже вышел из редакции.
Вышел и с тоской подумал: «Куда я теперь?» Возвращаться к Кривошапову было неудобно, хотя, когда я уходил с комбината, он предупреждал меня, что если что-то не получится с редакцией, чтоб, не стесняясь, шел к нему, и он возьмет меня к себе на любую свободную должность. В растерянности вернулся домой. Люба еще была на работе. Бесцельно промаялся с час, ожидая ее. Решил сходить в гараж, заняться мелким ремонтом своей "копейки". Включил свет и, прикрыв дверь гаража, полез в смотровую яму. Через некоторое время услыхал звук мотора Любиного УАЗика. Пророкотав, он подошел к пространству между двумя рядами гаражей и остановился, заглушив мотор. Я, повернув голову к дверям, прислушивался, что вот-вот хлоп нет дверца. Люба накажет, чтобы шофер заехал завтра за ней пораньше и застучит каблучками по асфальту. Но ничего этого не происходило. За дверями моего гаража была тишина. Выйдя из смотровой ямы, я открыл дверь гаража и, обомлев, увидел напротив, как Люба и Геннадий взасос целуются в кабине. Ноги мои точно приросли к асфальту. Хотел было закричать, но тотчас же понял, что уже ни к чему. А вспомнив ее слова, когда она прощалась с прежним своим шофером Лешей, понял, что женщина моя избалована властью и свободой разведенной женщины. Просто теперь окончательно потеряна для семейной жизни и, живя теперь с любым мужчиной, обязательно будет иметь любовника. А поняв это, я взял себя в руки. Когда она увидела, что я застукал их, и, хлопнув дверцей, вышла из машины, я почти спокойно сказал:
-Собери мои вещи, я сейчас же уеду к матери в Бийск.
-Ну и дурак ты, - сразу все поняв, заплакала она, - жил бы и жил... Ведь, как сыр в масле катался у меня! Ну и что, что у меня любовник? У кого их теперь нет? Вон и Нинка от Славки твоего погуливает, он догадывается, но помалкивает, потому что любит ее!
Войдя в квартиру, молча покидал в чемоданы свои вещи, бросил их в машину и поехал в Бийск. По пути решил заехать в садик проститься с сынишкой. Обнял его на прощание. Он сразу, как что-то почувствовал, заревел.
-Папа, я хочу с тобой! Прокати меня...
И тянул ко мне ручки, пока я не сел в машину и не включил скорость. С силой нажал на газ так, что аж заскрежетали, пробуксовали колеса, с ходу набрав большую скорость. Игрой с опасностью - и со смертью в пути - решил я заглушить свою боль и тоску.
-Если выживу в этой гонке, начну новую жизнь, - задумал я. Слезы застилали мои глаза, мешая вести автомобиль.
Встречные шоферы, видя бешеную скорость моей "копейки"' сигналили и крутили пальцем у виска, когда я обгонял и проносился буквально в притирку к ним по встречной полосе. Еще сильней давил и давил на газ, задавая себе один и тот же вопрос.
-Ну, почему мне так не везет? Второй раз жизнь выбрасывает меня на обочину, от которой всего шаг до кювета?
И, наконец, понял, вспомнив последние слова Любы:
-Ты не современный, не гибкий человек. Для себя даже не можешь пожить!
Мысленно ответил ей:
-Это уж точно Люба, я не такой гибкий, как ты, прогибающаяся под каждого. Не прогнулся, не захотел закрыть глаза на твоего любовника. Отказался обеспечивать Назарова, когда работал на деревообрабатывающем комбинате - пиломатериалом, а в редакции - с промкомбината колбасой. Боялся усложнять тебе жизнь, хотя знал, да и Назаров мне об этом говорил, многих нужных людей ты обеспечивала куда больше. Прогнись я тогда, до сих пор бы жил и работал. И не добавил бы к своим, ранее оставленным детям, еще одного - сироту-безотцовщину. Беда в том, что не способен я настолько прогнуться, чтобы делить свою жену с любовником. В том то и беда, и несправедливость, что хорошо живут нынче не те, кто честно работает.
Все же, в той гонке до Бийска, я остался жив. В Бийске меня встретили сын и дочь. Поняли и простили меня, хотя я к их матери не вернулся. Но до сих пор, как укор совести, мой последний сын. Приехал он ко мне уже взрослым парнем. Суровый, похоже, во всем винящий меня. С тех пор ни разу даже не написал и не позвонил.
И вдруг через два года звонок из Новосибирска.
-Пап, приглашаю тебя на свою свадьбу. Это Вадим,- И сразу же извинился: - Извини, пап. У меня денег мало. Звоню с сотового. Обо всем тебе расскажет мама. Она тебе позвонит.
И отключился.
Я, как оглушенный, или неожиданно контуженный, наверное, с час сидел, ничего не соображая. Отчего и почему, казалось, навсегда забывший меня, сын решил напомнить о себе и даже пригласить на свадьбу? Бывшая жена позвонила из Тальменки только через два дня, уже поздно вечером, когда собирался ложиться спать.
-Эдик! Вадим поручил мне пригласить тебя на свадьбу. Свадьба будет двенадцатого ноября с двенадцати часов, в помещении первой школы, там где Вадим учился.
И хотела было положить трубку, но я попытался расспросить ее о свадьбе.
-Кто-нибудь из наших, Рыбкиных будет?
-Кто, например? - сухо спросила она.
-Ну, например, мой младший брат Славка с сыновьями.
-Не знаю, - так же бесстрастно ответила она.
-А Олег? - спросил я, надеясь, что хоть моего старшего сына от первой жены они позвали, тот не раз помогал Вадиму в Новосибирске и приезжал к ним в Тальменку.
-Не знаю, - также равнодушно ответствовала Любовь Федоровна и положила трубку.
-Зачем же тогда я там буду? - спросил себя. - Зачем я стал нужен бывшей жене и сыну после стольких лет молчания и ее обещания спустить собаку, если еще хоть раз приду проведать сына.
В эту ночь я так и не уснул. Все пережил, как говорится, заново и к утру неожиданно понял, что не хочу ехать в Тальменку. Не хочу встречаться ни с бывшей женой, ни с ее сыновьями и родственниками. Столько принесли они когда-то горя и страдания, что сейчас их видеть не хотелось. К тому же, оказалось, что жену, которую я любил и до сих пор ждал, что она хоть еще раз попросит у меня прощения за свою измену. И я ей все прощу. И вот она хоть и не попросила прощения, все-таки позвонила. Вся душа моя встрепенулась и замерла. Но тотчас поймал себя на мысли:
-А откуда я взял, что она меня позвала? Ведь ясно же сказала, что по поручению сына. А что, так воспылал сыновней страстью Вадим, который после приезда ко мне, два года назад, до сих пор молчал и не вспомнил об отце даже в дни его рождения? - спросил себя и вдруг понял: - Ведь свадьба же! А это всегда большие траты. Сын мой явно продукт своего времени. Понял, почему он сам не захотел со мной договориться о свадьбе - потому что не испытывал ко мне никаких сыновних чувств. Мало того, ему явно не хотелось даже разговаривать со мной. И я ощутил в душе пустоту, и нежелание ехать в Тальменку. Пусть будет так, как они хотят, пошлю им на свадьбу деньги. Все-таки. Вадим мой сын, хотя я его и не растил. В чем больше вина моей бывшей. Ну, да что теперь поделаешь? Случилось, как случилось. Прощай, сын! Вряд ли мы с тобой еще когда-либо увидимся. Как говорится - селяви - лишь грустно вздохнул я.