Возвращение

Керчь. 13  апреля  1944 года.
В первой половине ноября 1943 года войска Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота провели Керченско-Эльтигенскую десантную операцию. Для высадки десанта было привлечено 17  бронекатеров, 25 торпедных, 40 сторожевых катеров, катеров -тральщиков, 250  различных самоходных и несамоходных транспортных средств. В жесточайший шторм, под ураганным огнем противника происходила высадка десанта. Суда с глубокой осадкой подойти к берегу не могли, поэтому воины с них  бросались в ледяную воду, плыли к берегу и, выбравшись, шли в атаку. Десант, высаженный в Эльтигене атаковали крупные силы врага. Закрепиться нашим войскам не удалось. Часть десантников была эвакуирована, а часть пробилась к Керчи на  соединение с 56 армией, частям которой, под командованием генерала К.С. Мельника удалось закрепиться на небольшом плацдарме северо-восточнее Керчи. Овладеть городом и развить наступление в глубь полуострова армии не удалось. Из города немцами население было удалено, часть его попала в концлагеря, часть вывезена в Германию, а часть рассредоточившись по селам Керченского полуострова , ожидала прихода своих
8 апреля советские войска нанесли удар по крымской группировке врага. Прорыв немецкой обороны был осуществлен одновременно в нескольких местах. Главный удар 51-й армии под командой генерала Я.Г. Крейзера с сивашского плацдарма для гитлеровцев был совершенно неожиданным. Пошли в наступление и части 56-й  армии со стороны Керчи. Потом были и штурм Сапун-горы и освобождение Севастополя. Крым вновь стал советским.
Апреля первая декада,
По-летнему стоит жара,
Зима ушла, весна, отрада,
Домой, домой идти пора.

И днем, и ночью – канонада,
Как гром весеннею порой,
А это знак: собраться надо,
И налегке, пешком, домой.

Решение, коротки сборы,
Имущества у нас не счесть:
Есть на дорогу – разговоры,
Котомка за спиною есть.

В ней – пресные лепешки,
Да два десятка сухарей,
Нож, спички, соль и ложка,
И в путь-дорогу поскорей.

Дорогой пыльною бредем,
Со лба стекают капли пота,
А нам навстречу, на подъем,
Лавиной движется пехота.

Рокочут танки, струйкой дым,
Орудия на конной тяге.
Мы с изумлением следим,
Колышутся повсюду стяги.

Вдали белеет «Соляная» -
Предместье города Керчи,
Осколки стекол отражают
Косые солнышка лучи.

Лишился крова, возвращаюсь,
-
Такого счастья долго ждал, -
О, Господи! Прости, я каюсь,
Как прежде многого не знал.

Пришло и к нам такое зло,
В чудовищном обличии,
Нет ни кого, кому б везло…
Крушились судьбы личные.

Родившись где-то, в стороне,
Катком тяжелым прокатилось,
Катилось по моей стране,
И катится пока, не скрылось.

Не многим счастье улыбнулось,
Ценою тяжких испытаний,
Да и меня беда коснулась,
Я уцелел – предмет мечтаний.

В той мясорубке уцелеть, -
Подарок мне к победе нашей,
Когда людей косила смерть,
Без звуков траурного марша.

Феодосийское шоссе,
Подводы тянутся, солдаты,
Сосредоточенные все,
Идут, торопятся куда-то,

Дорога влево, катит вниз,
Камыш-Бурун остался справа,
От моря веет легкий бриз,
И воздух чистый, без отравы.

У въезда в город – будка, пост,
Здесь документы проверяют,
На возраст смотрят и на рост,
Мужчин в отряды собирают.

Призывный возраст – сразу в строй!
Теперь их ждет Сапун-гора,
А старики пойдут домой,
И женщины, и детвора.

Я – в первой сотне горожан,
Зарегистрированных властью,
Урок такой судьбою дан,
Хоть был готов к нему, отчасти.

Увидеть Новый Карфаген,
Разрушенный до основанья,
Скелеты зданий, крыши, стен…
Прощенья нет и оправданья.

Растет и закипает злость, -
Потом затихнет и уйдет:
«Была б живою только кость,
А мясо? Мясо – нарастет!»

Что делать с памятью моей?
Могу ль с другими поделиться?
В прошедшей веренице дней
Запомнились живые лица.

Я продолжаю вспоминать:
Идут со звездами Давида,
Там тянет на салазках мать
Труп дочери, врагом убитой.

Сенная площадь, и толпа,
Мужчины, женщины и дети,
Удары, крики и мольба…
Осело в памяти все это…

Зловещий Багеровский ров,
Огнем пылавшая «Колонка»,
В ней семьи потеряли кров,
Расстреляна моя сестренка.

Безумны матери глаза,
Ее застывший в крике рот.
Тут разве вспомнишь о слезах,
Давно их выплакал народ…

«Порядок новый» и заботы,
Туда – нельзя, а там – не сметь!
Везде начертано: «Ферботен!»
Не выполнил и тут же смерть.

Пытаюсь все это забыть,
Но постоянно мысли лезут,
А с ними очень трудно жить,
Как ржавчина грызет железо,

Так постоянно жгут меня,
Но, правда, днем ослабевают,
Заботы трудового дня
От мыслей грустных отвлекают.

Мой дом лишился крыши, в нем,
Сквозь комнаты идет траншея,
Там нет стены, а тут – проем,
Пол взорван, мусора – по шею.

Нет мостовой, над ней трава,
Коси косой, и будет сено.
И тут траншея пролегла,
Оттуда тянет запах тлена.

Тут была баня, а там – банк,
Война метлою разметала,
В Мелек-Чесме застрявший танк,
И груд бесформенных металла.

Проходы с надписью – «Мин нет»,
Под ней написана фамилия.
Немой вопрос, немой – ответ,
Здесь – фронтовая линия.

Казалось, каюсь, мне тогда,
Что Керчь не возродится,
Над городом прошли года,
Взметнулся город белой птицей.

Когда закончит свой полет,
Не ведаю, не знаю,
Но тот, апрельский, мой приход
Я часто вспоминаю.