Глава 1

Сначала вернулось обоняние. Я различила запах сырости, лежалой одежды и сигарет. Моё тело затекло, макияж, конечно же, превратился в непотребное месиво, а о новом шёлковом платье и говорить нечего.  Голова раскалывалась от боли, во рту явственно ощущался противный железистый привкус. Кто-то связал мне руки, предусмотрительно заведя их за спину, и надел на глаза непроницаемую повязку. Мне не было страшно, я испытывала лишь жгучее любопытство кто, а главное, зачем меня похитил. То, что это было похищение, я не сомневалась.
Я попыталась восстановить в памяти картину, предшествующую похищению, но мысли путались. Это было похоже на увязание в желеобразной массе – никак не выбраться на поверхность.  Мелькали какие-то незначительные отрывки: завтрак с мужем, визг тормозов, запах лекарств, огни, громкая музыка… Но они не желали складываться в цельную картину событий. Оставалось лишь вдыхать сырой воздух и ждать, когда же за мной придут. Мне было всё равно, что со мной сделают , терять было нечего.
В глубине помещения лязгнул замок. Сердце пропустило удар и забилось быстрее, дыхание участилось. Я различила мягкие шаги человека, потом всё стихло. По моим ощущениям, он стоял совсем рядом. Я слышала его спокойное дыхание.
- Ну, здравствуй, Стася, - негромко поприветствовал меня голос мужчины, безумно знакомый голос, - Извини, если доставил тебе неудобства.
- Кто ты? – от долгого молчания мой собственный  голос напоминал хриплое карканье.
Он отрывисто засмеялся. И я… Я узнала этот смех. Сладко защемило в груди, губы на пару секунд расплылись в улыбке, но тут же вернулась боль, терзавшая меня все эти годы.
- Боже, Егор, как… что ты со мной сделал? Где мы?
Он рывком сдёрнул с меня повязку, но значительных изменений я не ощутила. В помещении было темно, лишь тусклый свет карманного фонарика позволял различать очертания предметов в этой странной комнате. Я подняла взгляд на Егора, но он выключил фонарик, не позволяя мне как следует его разглядеть. Он сел рядом и чиркнул спичкой, поджигая огарок толстой свечки. Стало светло и я с удивлением обнаружила, что знаю это место. Егор притащил меня в подвал заброшенного санатория. Что ж, в находчивости и извращённости ему не было равных.
- Какого чёрта ты меня сюда притащил?! – от возмущения и нахлынувших воспоминаний голос предательски дрогнул.
Он сидел ко мне спиной, я видела лишь его бритый затылок.
- Помнишь, - он шумно сглотнул, - ты говорила, что это твоё любимое место? Я хотел ударить тебя побольнее, как ты меня пять лет назад. Каково это, умирать от рук любимого человека на любимом объекте, а? Я не испытывал, но тебе представится такая возможность. Жаль, что ты не сможешь поделиться со мной ощущениями, в состоянии болевого шока не до разговоров. – он усмехнулся, - По-моему, справедливо наказывать за душевную боль физической, за смерть души смертью тела.
- Ты больной ублюдок, - процедила я, - Твои мысли – полнейший бред и да, я тебя ненавижу. – я со всей силы бью его связанными ногами в спину.
Он встаёт и  поворачивается, и воспоминания начинают заполнять мой разум, как вода дырявую лодку. Всё те же карие глаза с застывшей в них грустью, красивый изгиб рта, который у меня никак не получалось воспроизвести на бумаге, выступающие скулы и извечная причёска «под ноль». Изменилась лишь улыбка, от неё осталось лишь жалкое подобие. Он улыбается, глотая спазмы, мне кажется, что я вновь, как и пять лет назад ощущаю его боль. Я перед ним практически на коленях, со связанными руками, в порванном платье и с размазанной тушью. Госпожа и раб поменялись местами, только это была уже не игра.
- Как низко же Вы пали, Госпожа, - я не удивилась тому, что он будто прочёл мои мысли, - У меня даже на Вас не встаёт.
Я закусываю губу и отворачиваюсь. Его издевательский тон и упоминание о моей не-красоте задевают меня.
- Знаешь, - он приблизился ко мне вплотную, - раньше я боялся причинить тебе сильную боль, даже в наших постельных баталиях, даже когда ты умоляла меня об этом, а сейчас, - он разворачивает мою голову, замахивается и с силой бьёт меня по щеке, - не боюсь.
Левую половину лица пронзает дикая боль, я стискиваю зубы, чтобы не заорать, зная, что это доставит ему удовольствие.
- Тварь, зачем ты так со мной поступила?! – рычит он, хватая меня за волосы и ударяя о стену. Рот наполняется кровью, но я молчу, он не дождётся от меня ни единого звука.
- Мне было так больно, целыми днями я царапал стены, сдирая кожу с пальцев в мясо, я выл, выл, как брошенный искалеченный пёс, меня ломало и рвало. – в его голосе горечь и застарелая тоска, - Представляешь, меня рвало от боли! Я чувствовал, что теряю рассудок, что ещё пара дней и всё, я окончательно сойду с ума. Так почувствуй мою боль и ты, грязная потаскуха, - он сжимает мне шею, а я… Я смотрю на его руки, изумительной формы пальцы и молчу, сглатывая набежавшую кровь. Мне спокойно и совсем не страшно. Я чувствую недостаток воздуха, кажется, издаю предсмертные хрипы, глаза закатились, и передо мной расстилается бесконечная белизна. Это конец, да. Полуживая от боли, я хочу только чтобы всё закончилось, но неожиданно хватка ослабевает, и я вновь могу дышать. Тут же начинает душить сильнейший кашель, я задыхаюсь, меня рвёт желчью. Он спокойно смотрит на то, как я корчусь на полу, окончательно деморализованная и униженная,  и ухмыляется.
- Нет, так просто ты не умрёшь. Суки не должны умирать тихой, безболезненной и быстрой смертью. Помнишь, я хотел стать патологоанатомом, так вот, - он придвигает поближе большой рюкзак и тянет язычок молнии вниз, - посмотрим, что у такой свиньи, как ты внутри. Уверен, там одна слизь, чернота и гниль. Кстати, всегда хотел попробовать человеческое мясо, как думаешь, каким будет на вкус кусочек из твоего бедра?
Я молчу, наблюдая за тем, как он аккуратно раскладывает инструменты на грязный пол. Страх ледяной змейкой вползает в сердце. За то время, пока мы не виделись, он, похоже, совершенно спятил.
Кашель прекратился, боль немного утихла и в голове более менее прояснилось. Я разлепляю губы и шепчу:
Егор, Егорка, мой волшебный мальчик, прости меня, прости, прости, прости…
- Заткнись, - досадливо бросает он, продолжая доставать всё новые и новые инструменты для моих пыток. Он отпихивает ногой пустой рюкзак и закуривает, стараясь выпускать дым мне в лицо.
- Когда я лежал в дурочке, привязанный к кровати, когда мне кололи галоперидол, - его лицо сводит судорога, - когда меня жестоко избили за курение в туалете, сломав два ребра, когда больничная давалка Лида садилась мне, полуживому от транков, на лицо, заставляя отлизывать, не сойти с ума помогали мысли о тебе, - его голос  теплеет. – Я представлял, как ты красишь ресницы, спишь, раскидав по подушке волосы, ходишь на пары, смеёшься.… Каждую ночь я умирал, напичканный лекарствами, от которых моё сознание превращалось в студенистую массу, но, воскрешая твой образ в памяти, я оживал. Но, впоследствии, эти мысли трансформировались в желание отомстить, я усилием воли заставлял себя думать только о мести. Ночью придумывал, как я её осуществлю, как ты будешь мучиться и визжать, когда я буду перерезать тебе ахиллесово сухожилие или по одной ломать косточки тонких пальчиков., - он с садистским наслаждением описывал подробности ужасных мучений, которые меня ждут.
Я стараюсь подавить стон, но попытки тщетны.
- Тебе больно? – с этими словами он встаёт передо мной на колени, приподнимая за подбородок, заглядывает в суженые от боли зрачки.
- Мне… не… больно, - я собираю всю свою волю в кулак, чтобы голос звучал ровно.
Ещё одна пощёчина в копилку моих страданий.
- Тебе к лицу кровь, сука.
Странное чувство. Мои мысли далеко-далеко от этого подвала, от крови, заливающей мне лицо, от боли и неизвестности. Я закрываю глаза и переношусь в квартиру к Д. , где мы с ней в первый раз поцеловались, вспоминаю вкус её губ, кажется, пахло свежей выпечкой и анашой. Не знаю, почему я вдруг вспомнила её через столько лет, но потом до меня доходит. Это же она сказала: «Он тебя точно когда-нибудь убьёт. Беги от него.»
Прости меня, Д.
Егор нервно мерит шагами подвал, то и дело, натыкаясь на разные предметы, я ярости их отшвыривая. При каждом его взгляде в мою сторону я замираю. Наконец, он берёт маленький скальпель. Я сжимаюсь в комок от бешеного ужаса, лихорадочно шепчу  «не надо», но он, разумеется, глух к моим жалким просьбам. Его глаза фанатично блестят, но рот кривится, словно он сдерживает рыдания, улыбка то и дело слетает с губ, но он неё почему-то жутко. Ах да, я же скоро умру.
- Тебе страшно?
В ответ я отрицательно качаю головой.
- Страшно. Там, в дурке я научился видеть чужие эмоции, они имеют свой цвет. Цвет страха – серый, я вижу вокруг тебя некую серую дымку, ты боишься смерти, боли, меня, - он делает паузу, - боишься не увидеть больше своего мажора…
- Закрой рот! – прошипела я, - грёбанный провидец, ты ничерта не знаешь!
Злые слёзы покатились по щекам, смешиваясь с кровью. Егор отложил скальпель и закурил.
- Плачь, я подожду. Мне спешить некуда, а тебе тем более.
И снова отрывистый смех, звучащий как-то отчаянно.
Я быстро успокаиваюсь. Слёзы неприятной коркой застыли на лице, стянув его. Я чувственно перегружена до полной апатии. Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем окурок ударяется о земляной пол.
- Закончим с лирикой.
Он вновь берёт скальпель и приближается ко мне. Сердце готово разорвать грудную клетку, от страха заложило уши, но я мужественно смотрю в лицо смерти, ощущая холод металла у рёбер.
- Развлечёмся, - это последнее, что я слышу, прежде чем провалиться в небытие.