Глава 2

Я помню тот день, когда я впервые увидела его. Солнечный майский день, я ещё не лежала с сотрясением мозга в больнице, не сидела связанная в сырости гнилого подвала.
…
- Лер, не беги так, я не успеваю, - запыхавшись, я добегаю до подруги и беру у неё бутылку с водой.
- Да, Лер, всё равно до электрички ещё целых двадцать минут, – это Яна, ещё одна моя подруга.
Мы идём через виадук к станции, Лера как всегда старается прийти на полчаса раньше прибытия электрички, чтобы вдоволь пофотографировать ожидающих – такое у неё развлечение.
- Плетётесь, как черепахи, блин, - она поправляет свою косу, сбавляя шаг, - Стась, а этот твой Егор точно придёт?
- Не знаю, обещал. Я ему верю, - пожимаю плечами я. Мне всё равно, придёт он или нет.
- А как мы его узнаем? – Яна с любопытством сверлит меня глазами.
- Он присылал мне фотографии, я запомнила его внешность.
- Симпотный? – хором спрашивают девчонки.
- Не в моём вкусе, - кривлю я душой.
Наша девчачья компания занимается совсем не женским делом – урбантуризмом, попросту говоря, мы ездим на заброшенные объекты. Егор оказался первым попутчиком, кто не испугался возложенной на него ответственности за нашу безопасность. Мы, три восторженно-циничные девочки с ветром в голове и отвагой, граничащей с глупостью, привыкли менять попутчиков, как перчатки, используя человека по мере необходимости, не особо интересуясь его отношением к нам и всему происходяшему.
- Какие мы ****инушки, - говорю я подругам, - используем мальчиков один раз и выкидываем. Они смеются. Мы молоды и глупы, жизнь ещё представляется сменой весёлых слайдов, несмотря на то, что Яна успела перенести сложнейшую операцию, а Леру жестоко предали близкие люди.
Мы покупаем билеты, заходим в вагон. Я ищу глазами жёлтую горнолыжку, в которой он обещал быть. Она находится в самом конце плотно набитого людьми вагона.
- Привет, - его чёрные глаза смеются, - Стась, я тебе место занял, помню, что ты боишься ехать стоя, - он говорит быстро и не всегда разборчиво. Я показываю ему «викторию» и молча сажусь рядом. Девчонки переглядываются и уходят в тамбур.
- Кажется, я им не понравился, - он широко улыбается, глядя мне прямо в глаза.
- Глупости. Просто они тебя стесняются, - я расстёгиваю куртку и бесцеремонно разваливаюсь на сидении, - Ну, рассказывай, дружок, как ты дошёл до жизни такой? – мой голос звучит строго.
Он снова улыбается.
- Ну, в общем, захотелось разнообразия. Тем более, ты такие карательные меры за неявку мне расписала, я испугался.
Теперь улыбаюсь я.
- Помнишь первое правило сталкера?
- Никому не палить объект?
- Именно.
Мы смеёмся, и отчуждение начинает проходить. Я украдкой поглядываю на дырки от тоннелей в его ушах, на многочисленные мелкие шрамики, на изящные пальцы, впервые в жизни чувствуя себя некомфортно в своей мужской лётной куртке и широких джинсах.  За окном - унылый городской пейзаж, проносятся длинные заборы, исписанные матерной руганью, блочные пятиэтажки, вдалеке блюют чёрным дымом трубы ИркАЗа. Поэтому я смотрю на своего попутчика, стараясь делать это незаметно. Он что-то говорит, но я слушаю вполуха, постепенно мои мысли заполняет Д. , я отвечаю невпопад на его глупые вопросы, подавляя желание сию минуту написать ей.
Наконец, механический женский голос произносит нашу остановку.
Кадр второй.
Окурок дешёвой сигареты с силой вдавливается в пепельницу. Д. сидит напротив меня, восхитительно-прекрасная и далёкая, я угрюмо молчу, глотая обиду. Она уезжает. Уезжает, быть может, навсегда. Нам не хватает кондуктора, который поймёт.
- Стася, посмотри на меня, - она мягко берёт мою руку.
Я отдёргиваю ладонь и поднимаю на неё глаза. Она улыбается, но немного грустно.
- Это не навсегда, ты же понимаешь.
- Мы – не навсегда или твой Питер? – хрипло спрашиваю я.
- Питер, конечно. Я не могу тебя взять с собой, пойми меня, пожалуйста, - её глаза, как рассадник лжи, но я ХОЧУ ей верить.
- Ладно. Закрыли тему.
Я помню, как мы с ней познакомились. Помню ВСЁ, каждую мельчайшую подробность, каждое цыетное стёклышко, составляющее наш витраж, лишённый ярких красок.
Был промозглый ноябрь, с неба сыпалась снежная каша, мои осенние ботинки промокли, а губы обветрились. Мы с моим тогдашним бойфрендом пытались заработать «аском» - он играл на гитаре и пел, а я подходила с шапкой к каждому прохожему, комично выпрашивая «помощь молодым музыкантом». Когда нам надоедало это дело, мы шли перекусить в чебуречную за углом и ехали по домам. В тот вечер он договорился о встрече со своей бывшей девушкой. Я не устраивала сцен ревности, мне было параллельно, я пошла только лишь потому, что домой идти в такую рань совсем не хотелось.
Открылась дверь, мелодично зазвенел колокольчик, возвещающий о приходе посетителя и… Такой же колокольчик зазвенел в моем сердце. Д. моментально пленила меня своей нездешней красотой и светлостью. Я никогда не причисляла себя к лесбиянкам, но её хотелось любить, лелеять, сходить по ней с ума, целовать ключичные ямки и чуть тонкие губы…
Весь вечер мы обменивались долгими взглядами. Потом она стрельнула у пожилой, вульгарно накрашенной тётки две сигареты, и мы вышли в ноябрьский холод.
- Я не курю, - отказалась я от предложенной сигареты.
Она пожала плечами.
- Всё равно возьми, - сигарета перекочевала в карман моей куртки. – А они прикольно пахнут, ванилью и чем-то таким кофейным. Никогда раньше такие не встречала, а ты?
- Я не курю, - повторяю я, чувствуя себя глупо.
Она улыбается так открыто, так искренне, что моя язык невольно начинает воспроизводить доселе невысказанные мысли. Уже через десять минут мы непринуждённо болтаем о серьёзных и не очень вещах, я плавлюсь в лучах её улыбки и теряюсь под её взглядом. Она смотрит с… обожанием.
Через двадцать минут мои руки изучают её лицо, белоснежную шею, круглые шрамы от отвёртки на запястьях.
Через полчаса её язык тесно переплетается с моим, дыхание обжигает кожу, а кровь плавит неистовое желание.
Мой бойфренд так и остался в душном помещении чебуречной.

Она целует меня долгим поцелуем, но я не чувствую привычного волнения от прикосновения её губ. На ободке чашке остаётся след её вульгарной помады. Такой же след сейчас на моих губах.
Она позвонила через месяц. Я не хотела брать трубку, ибо её для меня больше не существовало. Я пережила мучительный период отвыкания, агонию одиночества. В раскалённое лето мне казалось, что кругом ледники и холод. Ее глаза, серые и глубокие, как пропасть, в которую я летела, для меня были сильнее всего на свете. Мы расстались на вокзале, поняв, что за время разлуки каждая найдёт себе другого или другую. Да и расставанием это назвать было нельзя, но мне было так больно, будто у меня ампутировали руку или ногу.
У меня Егор. Странный мальчик с цыганскими глазами, слушающий маткор и «Bloodhound Gang», светлый и чистый, но биография его печальна. Пробую рассказать о нём Д, вот только она не хочет меня слушать, лишь вскользь замечая, что он мне совершенно не подходит. И потом, ей не до меня.  У неё новая пассия, работа-дом-клубы, девочка Стася со своей жизнью туда не вписалась.
Впрочем, в последнее время рядом с ней было неуютно и неприятно, она подобно энергетическому вампиру высасывала мой позитив и я уходила от неё абсолютно пустой. Эта связь выматывала меня и физически, и духовно. Но сейчас у меня Егор.
Мы встречаемся по выходным, каждый день переписываемся в соцсети. Я, девочка-сталь, девочка-хамка жила от сообщения до сообщения,  умом понимая, что так нельзя, но ничего не могла с этим поделать. Привязанность моя была столь сильной, что я не представляла, как жить без него дальше.
- Привет, - его голос заполняет пространство телефонной трубки.
Я растягиваю губы в улыбке.
- И тебе привет. Чего звонишь в такую рань?
- Ну, Стася! Ты же обещала показать мне тот заброшенный санаторий, забыла что ли?
- Черт, действительно. Я всю ночь писала, не выспалась, поэтому туго соображаю. Если хочешь, подходи через час к автовокзалу.
- Замётано. До встречи.
Лихорадочно бросаюсь в ванную, оценивать размеры бедствия, которое принесла мне бессонная ночь. Так и есть, глаза превратились в узкие щёлочки, а по лицу разливалась смертельная бледность. Сегодня хочется быть хоть немного поженственней, поэтому я надеваю шорты, переделанные из старых джинсов и хлопковый сиреневый топ. Умываюсь холодной водой, наскоро причесываюсь и плетусь на кухню.
Моё утро уже много лет состоит из овсянки быстрого приготовления и зелёного чая. Разбавляет эти вкусности какая-нибудь хорошая книжка. Сегодня это был Рю Мураками, приятно напрягающий мысли.
Я выхожу из дома, стараясь не шуметь. Если меня заметят соседи с четвёртого этажа – мне несдобровать. У меня плохая репутация и среди соседей, и среди случайных знакомых. День обещает быть жарким, несмотря на то, что через пару дней наступит сентябрь. Закуриваю, пытаясь справиться с волнением, но тут же отбрасываю сигарету. Подходит моя маршрутка.
На автовокзале в столь ранний час почти никого, лишь хмурая дворничиха сметает в кучку окурки, фантики и прочий мелкий мусор. Егора я замечаю сразу, его неприкаянный вид слишком бросается в глаза.
- Салют, - я сажусь рядом с ним и достаю сигареты. Он неодобрительно косится на пачку, но у него хватает ума промолчать.
- Ты сегодня какая-то другая, - его глаза ненавязчиво ощупывают меня с ног до головы.
- Просто чуть-чуть изменила своему стилю, - пожимаю плечами я.
Он усмехается. Мы курим в полнейшем молчании, хотя мне столько хочется ему сказать.  В кармане вибрирует мобильный. Конечно же, звонит Юра. Злобно скидываю звонок, но он настойчив.
- Заебал, - коротко бросаю я в трубку и отключаю телефон. Сегодня Юре не место в моём пространстве.
- Твой парень?
- Ага, но, думаю, что пора смесить его с этой почётной должности.
До санатория мы добираемся относительно быстро. Водитель с изумлением смотрел, как мы высаживаемся в глухом районе Лебединки и выходим на безлюдную трассу. Впереди четыре километра пути. Жара набирает обороты, и я снимаю толстовку, замечая, что Егор не спешит расставаться со своей курткой.
Пахнет хвоей, разогретой на солнце смолой, травами и чем-то цветочным, тихо так, что иногда я слышу, как тикают мои наручные часы и позвякивает мелочь в кармане у Егора. Он рассказывает мне о своих друзьях, о диких пьянках на Летней, пытается рассуждать о религии, но тут я его останавливаю.
- Не ставь мою веру под сомнение.
Он даже не пытается спорить. Я удивлена и обрадована одновременно. Вообще, у меня звериное чутьё на людей и я стопроцентно уверена, что Егор мой человек. Мне нравится его отрешённость, черти-демоны в его глазах, изгиб рта, запах его кожи…
До позднего вечера мы бродим по окрестностям. Я показываю ему местные «достопримечательности»:  концертный зал с рабочим пианино, кинопроекторную, роскошную библиотеку, откуда он берёт «Капитал» Маркса и смеха ради «Камасутру», мясной цех, подвал с различными ништяками. Его глаза, как и мои, горели восторгом и живым интересом, он с удовольствием осматривал помещения санатория. Потом мы лежали на пирсе и смотрели сквозь старую киноплёнку на солнце, смеясь эмоциям солдата, о котором был фильм. Волны разбивались о берег, брызги долетали до нас, приятно охлаждая разгорячённую кожу. Жара достигла пика, солнце, казалось, плавило кости, но он так и не снял куртку, хотя было видно, как он страдает от жары.
- Почему ты не снимешь куртку? – наконец решила я поинтересоваться.
Он замялся.
- Снимай, а то я сама стащу её с тебя, - шутливо пригрозила я.
- Всё-всё, снимаю, - нехотя он расстаётся с ней, обнажая голые руки, которые сплошь покрыты татуировками, по большей части, безвкусными и неумелыми.
- Ничего себе, твои руки прямо как парты в моём универе.
- Блин, мне за них жутко стыдно. Я на себе тренируюсь набивать, пока получается вот такая вот лажа. Отсутствие нормальной машинки и эскизов меня угнетает.
- С эскизами могу помочь.
- Правда? – он приподнимается на локте и доверчиво заглядывает мне в глаза. Почему-то я смущаюсь.
- Конечно, обращайся.
Он улыбается, и мы снова смотрим на солнце.