Глава пятая

Алексея Дмитриевича Янтарёва во дворе называют Шефом. Он одевает чёрное, строгое пальто с каракулевым воротником, папаху клинышком и идёт в библиотеку. В руках у него несколько толстых книг. Посмотреть – точно Шеф. Возвращается он тоже со стопкой книг, исключительно про войну. Всё больше толстые мемуары- воспоминания маршалов, адмиралов о боевых действиях.
Зимой- то он читает дома на диване. А вот летом располагается на скамейке у дома, в отгороженном палисаднике. На скамейке он любит лежать в одних трусах.
Утомившись читать, может здесь же и уснуть, положив книгу шалашиком на лицо.
В общий двор он выходит так же, в трусах. На груди красуется татуировка большого орла. Он уже привык к шутке озорных мальчишек:- Дядь Лёнь, у тебя на груди орёл нагадил,- но всё равно злится. Наколки на груди и руках, как напоминание о пяти годах службы в Германии.
Начало войны он встретил пятнадцатилетним мальчиком. Их деревню быстро оккупировали  немцы. Многих угнали на работы в Германию. Туда же попал и Лёнька. И освободили его наши войска только в мае 1945 года. Здесь же  оставили служить в Советской Армии, так как в ту пору ему уже исполнилось восемнадцать.
Вернулся в деревню бравым парнем, в ладной военной форме, и через два года женился на красивой, местной девушке. Вскоре родился сын, потом второй. А работать он пошёл на цементный завод, впрочем как и все. Цемент был очень нужен. Здесь и помогла любовь к чтению. Писал он красивым, округлым почерком и почти без ошибок. Это было редкостью и его вскоре поставили мастером участка упаковки в транспортном цехе.
Не меньше чем чтение Алексей Дмитриевич любил баню. По версии его жены,
Натальи Ефимовны, эту любовь ему смолоду привил коллега по работе, убедив,
что парилка «от всех болезней». Да и как не ходить после трудовой недели в баню, которая расположена в тридцати метрах от дома. Здание бани двухэтажное, старинной постройки. На первом этаже просторный вестибюль с удобными креслами для отдыха и буфет. Здесь же змейками расползаются коридоры с душевыми кабинами. Но это «не про нас». Лёнька Янтарёв моется в общей бане с парилкой.
Веники предпочитает берёзовые и заготавливает их впрок. Для этого берёт толстую верёвку, нож, и идёт на опушку леса. Дети  с ним. Берёзы стояли высокие и зеленели свежим листом. Лёнька ловко забрасывал верёвку на макушку берёзы и одним движением пригибал её к земле. Верёвку крепил к другому дереву и приступал к обрезке. Большой ворох нарезанных веток  грузил на спину и тяжело, но упорно, шагал домой, «своя ноша не тянет».
В этот же день, удобно устроившись у сарая, он приступал к изготовлению веников. Любовно осматривал и обрезал каждую веточку и аккуратно собирал вместе.  Веники получались на загляденье, красивые и пышные. Подвешенные на крючках в сарае, они издавали неповторимый аромат леса.
Отпаренный в горячей воде веник на глазах приобретал первозданный, зелёный вид. Лёнька ещё раз оглядел его и шагнул в парную. Здесь он налил таз тёплой воды и шарахнул на огненно-горячие трубы отопления. Клубы пара устремились к потолку…По- большому счёту, парилка- то была не настоящая. В хорошей парилке воду, с добавлением целебных трав, льют из деревянного ковшика на раскалённые природные камни. Пар получается идеально сухой, воздух кристально чистый. Дышится легко, хотя температура достигает ста градусов. В Лёнькиной же парной пар вьётся клубами, температура достигает едва ли шестьдесят градусов, при такой- то сырости. Только спорить с ним на эту тему бессмысленно и даже вредно. Он никого не слушает.  Свою парилку считает лучшей в Мире, потому что других- то и не видал.
Вылив несколько тазов воды, он ныряет в клубы пара, на верхнюю полку. Немного посидев, начинает, прямо- таки неистово, лупить себя веником. Выйдя из парной, красный как рак, окатывает себя холодной водой и идёт в предбанник отдыхать.
По большому счёту, баня закончена, остаётся тщательно, с мылом и мочалкой, помыться. Дети Алексея Дмитриевича, Генка и Вадик, тоже охотно ходили с отцом в баню и с малолетства парились.
Подходя к окошку буфета Лёнька радостно сообщал: - Суворов как говорил солдатам? После бани продай портки, но выпей!,- и заказывал себе 150 грамм водки, кружку пива и котлетку с хлебом.
Детям доставалось по большой кружке газводы с двойным сиропом и кремовое пирожное. И газвода с натуральным сиропом и пирожные с настоящим кремом были неподражаемо вкусные. Что- то подобное отведать сейчас невозможно.
Что там говорил Суворов по поводу выпивки после бани доподлинно неизвестно, но дети шли домой, а Лёнька оставался, и домой возвращался сильно навеселе.
К этому времени он уже пристрастился крепко зашибать.
Как говорила его сестра Шурка:- Цемент сгубил.-
Как так? А вот так. За цементом приезжали на разных машинах со всех уголков страны. Очередь была всегда. И вот ловкачи, которым не хотелось дожидаться очереди, вели Лёньку в буфет столовой «Утро», величали Алексеем Дмитриевичем, и изрядно угощали. Глядишь, на следующее утро, ловкач и отгрузился без очереди.
Первые годы Лёнька гордился. И почёт ему и уважение. Рассказывал, как мужики после второго, третьего стакана скуксиваются, а он держится бодрячком.
Только с годами начал замечать, что по утрам его трясёт, как в лихорадке, жизнь адом кажется, и надо принять стакан, другой, затем третий, четвёртый и…опять с «катушек». Начались запои. На работе первое время выкручивался, но в конце концов с мастеров слетел.
Благо дети подросли самостоятельные, умели и без родительского окрика учиться на отлично. Поэтому Алексей Дмитриевич часто председательствовал в родительском комитете класса. Умел он и на вопрос ответить и проблему заострить.
Жена Наташка первое время сильно нервничала во время Лёнькиных запоев, но потом свыклась. Копалась потихоньку по хозяйству, а когда дети выросли и разъехались, просто уходила к двоюродной сестре Машке, на время запоя.
Вот так и дожил Алексей Дмитриевич до пенсии. Хорошо он знал свою слабость и говорил: - Червяк какой- то во мне сидит, точит-. К пенсии у него сложилось так; два запоя в год. Он к ним готовился. Покупал и ставил в чулан ящик водки. И всегда его не хватало. Тогда он бегал в ближайшую аптеку за «фуфыриками»,настойками трав на спирту.
Тут и задумаешься. Если в нашем небольшом дворе не он один погибал от спиртного, так сколько таких бедолаг убитых алкоголем, по матушке- России. Не счесть. На надгробной плите ведь не принято писать: - Умер от вина-.
Там  написано: - Помним, Любим, Скорбим-.