Искры пустоты

Я уже привык умирать. За тысячи жизней, проведенных в этом лабиринте миров, привыкнуть можно было к чему угодно. Каждый раз начинался одинаково: судорожное напряжение, захлебывающиеся легкие, застрявший в гортани крик. Всего-лишь секунда на то, чтобы сфокусировать взгляд, и бросок навстречу новой битве.

Я всегда точно знал кто я и что я здесь делаю, знал ответы на все вопросы и мог решать любую проблему. Я командовал армиями, крался через джунгли, шел в бесконечных песках пустынь, переставлял фигурки на доске, фектовал со своим отражением, летел сквозь звезды, кувыркался в облаках.

Паники никогда не было, было точное осознание момента и отточенные, выверенные действия, с максимальным сосредоточением на происходящем: будь то штурм крепостной стены, пульсирующие провода тикающего детонатора, кусочек конструктора в деталях головоломки, падение в бездну или прыжок к вершинам пустоты.

Я ошибался и побеждал, мои планы исполнялись и оборачивались против меня, мои друзья предавали и враги прощали. Я проживал свою жизнь до конца, умирая от яда в крови и в поле на закате, разметавшись осколками мяса по стенам туннеля и замерзая в снегах, сгорая в вспышке сверхновой и засыпая в ванной с порезанными вдоль руками, последний раз выдыхая на рассвете во сне и расслабляясь под нежным удушьем сильных объятий.

И в тот самый миг, когда все заканчивалось, когда приходила пустота, звенящая и такая отчаянная, бесконечная в самой себе, позволяющая принять в себя все, и ничего не чувствующая, я взрывался фейерверком эмоций, перемешивая в невообразимых пропорциях смех и слезы, гнев и любовь, счастье и боль, радость и печаль.

Это приходило из глубочайшего принятия того, что со мной произошло.
Это приходило из глубочайшего расслабления от того, что мои страдания закончились.
Это приходило из внутренней тишины, которая говорила, что все мои слова и мысли ничего не значили.

Все это перестало меня беспокоить, потому что я понимал, что этого никогда и не было.
И все мое острое осознание, которым я чувствовал себя с головы до пят, с кончика волос до воздуха в легких - было лишь свойством самой формы, неизбежно убегающей от крупицы нестыкующегося диссонанса: “Почему это происходит?”.

И все мои чувства и моя память  - от первого вздоха до первого поцелуя, от крика отчаяния до судороги на волнах оргазмов, от лица матери до глаз смерти - было закрытой ловушкой для нескончаемой попытки объяснить: “Кто я? И что я здесь делаю?”.

И точка зрения выворачивалась наизнанку, возвращаясь в то, чем всегда и была: бесконечностью слепой пустоты. И замирая в этой тишине, растворяясь в вечности, я наблюдаю музыку мироздания, неслышимую и несуществующую. Я вижу искры, которые рождают лучи в темноте, создавая миражный образ, такой знакомый и всегда такой новый. Он как-будто застланная туманом радуга в лунном свете, как будто зеркало пруда с рябью от того эха далекого взрыва моей исчезнувшей боли. Он  собирается из осколков разбитых витражей, кружащихся в бесконечном хороводе танца образов. В нем отражалась моя память, превратившаяся в нескончаемую песню звуков. И вглядываясь в эту пустоту, я наблюдал круговорот самоупорядочивающегося хаоса, который не оставляет себе ни единого шанса замкнуть структуру, запутываясь в убегающие от своего же движения вихри смыслов.

Эта была картина, исчезающая перед самой попыткой успеть ее угадать, но оставляющая за собой сливающиеся следы света, мгновенно размывая образ. В ней было то, что не имело возможности найти себя, поскольку кружилось в танце со своим отражением, гналось тенью за своим светом.

И я становлюсь самим этим танцем бесконечности, становлюсь каждой частичкой иллюзии, каждым возможным смыслом: я становлюсь звездой и волной, я становлюсь радостью и звуком, я становлюсь скольжением этого самоосознания, лишая себя смысла, и воплощаюсь образ за образом: жизнью всех смертей, смертью всех жизней. 

И когда череда солнц и лун, движения и покоя сольется в единообразии повторяющейся вечности, я замру потоком жизни, которой нет смысла, кроме отказа от поиска смысла, и стану еще одним нескончаемым мигом небытия, калейдоскоп сложится в повторяющуюся попытку найти себя в себе, угадывая и теряясь вновь и вновь.

И в этот миг пустоты между образами я умираю вновь и вновь, как умирал бесконечное число раз, отражаясь в гранях лабиринтов бесконечности, осознавая себя застрявшим звуком, разрывающей болью, слепой яростью, памятью и чувствами. И забыв в этом страдании тот простор пустоты, я проживаю еще одну боль до конца в бессознательном знании о  возвращении к той лунной радуге искр, застывших перед своим отражением в поиске кого-то, кроме себя.