Широкая специализация

    Откинув полу плащ-палатки, заменявшую дверь, я вошел в кабинет
директора школы. Директор сидел на борцовском ковре в пальто и шапке,
поджав ноги по-турецки. Увидев меня, он оторвался от документа, который
читал, и жестом предложил сесть. Я опустился на краешек опрокинутого
спортивного коня и осмотрелся, как директор устроился на новом месте.
    Две стены нового кабинета были родными стенами школьного спортзала.
На одной висел портрет президента в красивой дубовой раме. На другой —
бархатное знамя, полученное школой много лет назад за высокие показатели
в деле воспитания молодого поколения.
    Именно из любви к молодому поколению директор сдал свой законный
кабинет в аренду какой-то фирме, а сам  перебрался в спортивный зал.
    На полученные деньги он купил несколько чугунных печек-буржуек и
установил их в начальных классах.
    Директор поднял голову от листа бумаги. Перевел взгляд на
раскачивающиеся над его головой гимнастические кольца.
    - Вы знаете, Петр Иванович, что я не люблю ходить вокруг да около,
- начал он, пряча под ковер лист бумаги, который читал, - поэтому
извините за прямоту, какой иностранный язык вы учили в институте?
    - В каком смысле? - так же прямо ответил я.
    - В смысле, что вот и Алла Петровна заявила, что больше не намерена
работать за гроши и подала заявление на увольнение.
    Директор ткнул пальцем в то место ковра, под которым спрятал лист
бумаги.
    Алла Петровна была учительницей английского языка. Она могла себе
позволить такой поступок - муж ее регулярно приносил домой пособие по
безработице.
    - Кому-то придется заменить ее...
    - Но я же преподаю биологию...
    - Не думайте, что мои мозги замерзли настолько, что я не помню об
этом.
    - Немецкий, - не стал я больше отпираться.
    - Петр Иванович, - ласково сказал директор, пытаясь дыханием согреть
свои руки, - разве вы не понимаете, что гораздо проще вам одному выучить
английский, чем всю школу подгонять под ваш немецкий...
    И уже не так ласково добавил:
    - Даю вам неделю!
    Через неделю я вошел в девятый класс.
    - А у нас должен быть английский, - хором закричали ученики при моем
появлении, выпустив при этом облако пара под потолок класса.
    - Дети, - сказал я с английским акцентом, - знаете ли вы, что
Аркадий Гайдар уже в 14 лет командовал полком? А вам - по 16!
    В классе повисла морозная тищина. Такого начала английского языка у
них еще не было!
    - Ай эм сорри, - сказал я им все, что успел выучить за неделю. - Полк
вам дать не могу, а вот класс - пожалуйста!
    С этого дня мои уроки английского языка вели ученики и ученицы,
занимавшиеся дома с репетиторами. В учебный процесс я не вмешивался.
Главной задачей было сохранение веры учеников в мое знание английского.
    Дней через десять на урок зашел директор.
    Я так естественно употреблял весь свой английский (сорри,окей,йез),
настолько окрашивал его интонацией, что в плотном окружении ученического
общения между собой на английском, создавалось полное правдоподобие моего
активного диалога с учениками.
    После урока директор с чувством пожал мне руку:
    - Невероятно!
    Если раньше с каждым увольняющимся учителем он длительно беседовал и
просил доработать хотя бы до конца четверти, то теперь подписывал их
заявления без единого слова. Но и мое терпение лопнуло, когда я узнал, что
учитель украинского языка и литературы уезжает в Израиль и отныне по-украински
должен заговорить я.
    - Хорошо, я подпишу, - сказал директор, держа в руке мое заявление на
увольнение. - Только после того, как вы отдадите мне ключ от школьной
квартиры, в которой вы живете с женой и ребенком...
    Я пожелал уволившемуся украинцу удачи на земле его предков.
    ...В конце января меня вызвал к себе директор.
    Я поднялся в спортзал. Откинув плащ-палатку, вошел в кабине. Директора
в нем не было.
    Я осмотрелся - от прошлого кабинета мало что осталось.
Ничего деревянного в кабинете не было, у портрета президента отсутствовала рамка. Президент был
прикреплен к стене липкой лентой. Та же участь постигла и древко когда-то
висевшего на стене бархатного знамени. Теперь оно без древка свисало с
гимнастических колец.
    Директор не приходил, я направился к плащ-палатке.
    - Куда же вы? - раздался за спиной голос директора. - Присаживайтесь,
я сейчас освобожусь...
    Я оглянулся - директора не было. Мистика! Но тут бархатное знамя зашевелилось.
    На парашютных стропах с гимнастических колец свисал директор, укутанный в
бархатное знамя.
    - К борцовским  матам, извините, примерзаю, - объяснил он мне свое
высокое положение.
    - Как вам это нравится? - дочитав какой-то документ, спросил сверху. - Почти
все учителя уволились, а тех, кто еще остался - забирают. Вот забирают,
правда на время, учителя физкультуры. Он должен возглавить лыжный поход
работников образования в столицу с требованием выплатить зарпату учителям
хотя бы за пару последних лет...
    Я готов был впервые за все годы работы в школе взорваться и сказать,
что если директор предложит мне заменить еще и физкультурника, то завтра же...
Нет, сегодня же я принесу ему ключ от школьной квартиры.
    - Но во всем присходящем есть и положительная сторона, - сказал он,
проплывая передо мной. - Наконец-то,Петр Иванович, я смогу выполнить вашу
просьбу!
    Я оторвал взгляд от его летних туфель и посмотрел на него.
    - Вспомните, как буквально несколько лет назад вы донимали меня просьбами
дать вам возможность работать по специальности... Идите! Я выполняю вашу просьбу...
    Он простер правую руку вперед, указывая через волейбольную сетку
в спортивный зал.
    Я глянул в направлении его руки. Там уборщица, пробивая корку льда
в ведре с водой, мыла пол. Влажная полоса, оставляемая на нем тряпкой,
на глазах светлела, превращаясь в лед.
    Смутные воспоминания появились в моем усталом, безденежном сознании,
и я вспомнил, как шесть лет тому назад, после окончания пединститута, я впервые
переступил порог этой школы молодым, энергичным, полным надежд и веры
учителем физкультуры.