Жизнь бекова

Жизнь бекова

Рассказ

Вадиму Сергеевичу Ракитииу, известному ныне в крае поэту, встретился на вокзале в Бийске знакомый по училищу механизации, с которым он в молодости вместе учился. Знакомого звали Алексеем. Вадим даже припомнил его кличку «Клюй», за его острый вездесущий нос.
Алексей, остановившись возле Вадима, изучающего расписание поездов, на правах старого знакомого сразу заговорил:
- Слышь, Вадим, вчера встретил в городе нашего с тобой бывшего учителя по тракторам Сергея Дмитриевича Шаройко. Седой весь, как лунь. Сильно постарел и очень сокрушался, что умерла жена.
Дальнейшее Вадим уже не слышал. Эта весть его ударила, что называется под самый дых. Припомнился ему 1956 год. Была глубокая осень. Настолько глубокая, что нависшие тучи казались из свинца. К нему, пятнадцатилетнему пареньку, пришли его сверстники и соседи: маленький, шустрый, с тонкими ехидными губами Шурик Бобров и толстощёкий, в силу дурной привычки, с вечно обгрызенными ногтями, Вовка Лахин. Шурик жил по соседству через огород, а Вовка - через два дома от Шурика. С Вовкой Вадим даже работал летом на ферме, помогая его отцу выкармливать бычков. Там Вовка у Вадима, как говорят нынче, «увёл» любимую девушку Любку Киселёву, работающую дояркой.
Но, подружив с ней неделю, Вовка вдруг влюбился в Машу Осипову. Любка захотела вернуться к Вадиму, но тот не стал с ней больше встречаться, хотя тайно пописывал о ней стихи. Писать стихи считалось дурным тоном, и не только потому, что стихи были посвящены Любке.
Как-то пришли Шурик с Вовкой к Вадиму для того, чтобы пойти с ним на рыбалку. Вадим на минуту куда-то вышел, Шурик, откинув на его кровати матрац, обнаружил тетрадь со стихами. Долго измывались они над Вадимом, перекидывая из рук в руки тетрадь. Им казались смешными рифмованные строчки. Шурик с Вовкой слегка завидовали таланту Вадима и нарочито громко хохотали, хватаясь за живот, показывая тем самым, что занятия стихами настолько глупое и ненужное никому дело.
На этот раз Шурик и Вовка пришли, как оказалось, по делу. В руках у Шурика Вадим увидел районную газету, и у него сразу учащённо забилось сердце. Он подумал, что напечатали его стихотворение. Но, едва войдя в дом, Шурик закричал от порога:
-Вадь, ты не читал в районке объявление, что в Буланихе набирают трактористов-машинистов широкого профиля? Мы с Вовкой решили идти.
Сообщение ребят у Вадима большого энтузиазма не вызвало. Наоборот, поняв, что его стихотворение не напечатали, он сразу поскучнел.
Взглянув на него, Шурик всё сразу понял и сыронизировал:
-Ты думал, стих напечатали, да? Вот дурак! Кому нужен твой стих?
-А он давно «тово»! - покрутил пальцем возле виска Вовка и добавил. - Стать механизатором - это на всю жизнь, а твои стихи что? Тьфу! Хуже, чем быкам хвосты крутить.
Он имел в виду, что если Вадим не поедет поступать в училище, останется на всю жизнь работать на ферме.
-Хорошо вам говорить. У вас уже по семь классов, а у меня только шесть, - смущённо оправдывался Вадим. - К тому же я вас на год моложе.
-А ты пойди к Екатерине Ивановне, и попроси у неё за семь классов справку, скажи, что ты хочешь стать механизатором, - не отставал Шурик. (Екатерина Ивановна Скляр была учительница Вадима по литературе и всячески поощряла его занятия поэзией).
-Нет, к Екатерине Ивановне я не пойду, - наотрез отказался Вадим. - Я только что брал у неё справку за шесть классов, когда мама хотела устроить меня в Суворовское училище.
Отец Вадима был офицером, и мать хотела, чтобы он пошёл по стопам отца. Но для этого, оказалось, надо быть ещё круглым отличником, а у Вадима была тройка по математике.
-Неси сюда свою справку, - тотчас распорядился Вовка.
Вадим принёс её вместе с метриками. Макнув ручкой в чернильницу-непроливашку, стоящую на столе у Вадима, Вовка ловко выправил сначала в метрике 41-ый год на 40-ой, затем в справке переделал шестёрку на семёрку. И как бы невзначай на этом месте обронил кляксу.
-Ты что наделал? - обозлился Вадим.
-Так даже лучше. Подумают, клякса невзначай.
-А ты скажешь, что у тебя семь классов, - постарался успокоить Вадима Шурик.
Вадим в сомнении покрутил перед глазами справкой. С тревогой подумал: «Ой, чует моё сердце - ни к чему хорошему это не приведёт. Ну, будь, что будет».
Через час, взяв в дорогу по куску хлеба и сала, ребята решили идти пешком сорок километров до Буланихи. Выходя из дому, Вадим спросил себя: «А нужна мне эта механизация? Да ещё с таким другом, как Вовка, который не раз уже подводил меня в жизни?».
Неожиданно из свинцовых туч пошёл густой и липкий снег.
В училище они пришли озябшие, продрогшие и мокрые от растаявшего на их спинах снега. В вестибюле розового двухэтажного здания училища секретарь приёмной комиссии, девушка с химической завивкой на голове, дала им направление на медицинскую комиссию. Комиссия проходила тут же, во дворе, в щитовом бараке. Там уже толпилась небольшая группа молодых людей, среди них две девушки - Тонька Соколова и Санька Заводкина. Тонька была высокой, спортивного телосложения, Санька - пухленькой и веснушчатой. Обе, завидев новичков, подошли к ним знакомиться. Но, не доходя двух шагов, Тонька, глядя на Шурика, в шутку предположила:
-Наверное, ты какой-нибудь Бобриков или Хорьков?
-Точно - Бобров! - расхохотался Вовка, поражённый, что Тонька почти угадала фамилию Шурика.
Девушки уже подавали руки Вадиму, но неожиданно их окликнул плотный кудрявый парень. И они, воскликнув:
- А, Голик! Побежали к нему.
Распахнулась дверь напротив. Там проходила медкомиссия. Расхаживали возле врачей голые парни. Санька с Тонькой, переговорив о чём-то с парнем, стали подглядывать в щель двери, нисколько не смущаясь, что видят там голых парней и похохатывали. Вскоре из кабинета выкрикнули фамилии Вадима, Шурика и Вовки. Комиссию они прошли довольно быстро. Молодая врач, спокойно оглядев Вадима и пощупав у него в резиновых перчатках низ живота, велела одеваться.
Засмеялась, увидев невысокого и щуплого Шурика:
-До руля-то, герой, достанешь?
-О, он достанет! - поспешил на выручку Шурику Вадим, зная, что Шурик работал на тракторе прицепщиком у дяди.
На мандатную комиссию Вадим шёл, как кролик в пасть удава, предвидя своё скорое разоблачение, в связи с подделкой документов.
Едва он вошёл в кабинет, будущий мастер Иван Иванович Гончаров, средних лет мужчина с чёрной родинкой на щеке, взяв в руки документы, спросил:
-Скажи, Ракитин, сколько ты окончил классов? Предупреждаю: соврёшь - не возьму в свою группу.
-Шесть классов, - не поднимая глаз, смущённо ответил Вадим.
-Ладно, раз ты признался, так и быть, возьму. Хотя в училище мы принимаем только тех учащихся, которые окончили семь классов.
Про год рождения Иван Иванович не спросил, но велел Вадиму подождать в коридоре со всеми вместе. Вскоре, выйдя из кабинета, Иван Иванович повёл ребят в общежитие. Для Вадима с Шуриком и Вовкой общежития не досталось. Все места уже были заняты, и Иван Иванович повёл троицу из Бийска в частный сектор, а точнее, к своим дальним родственникам. Это была его троюродная сестра Клавдия с матерью Марией Фёдоровной. Ставя курсантов на постой, училище оплачивало их проживание, при этом они приходили на квартиру только на ночь, так как весь день шли занятия.
Занятия в училище начались через день. За партой Вадим оказался вместе с Шуриком, рядом с Тонькой и её подружкой. Был урок агрономии. Учителя ещё не было. Шурик, шутя, как школяр, дернул Заводкину за косу. Спросил:
-Ну, что, тёзка? С началом занятий вас!
-Ты что ещё тут бормочешь, метр с кепкой! - покосившись в его сторону, презрительно пробурчала Заводкина и вновь повернулась к Тоньке.
Оскорблённый Шурик зло сощурил глаза.
В класс вошла учительница с белыми, рассыпанными по плечам, волосами.
-Меня зовут Елена Дмитриевна, - садясь за стол, назвала она себя и пододвинула журнал успеваемости.
Учительница сразу понравилась Вадиму. «Вот это красавица!» - мысленно отметил он. И сердце неожиданно тревожно забилось, как от предчувствия беды. Но парень тотчас встряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения.

* * *
Первую ночь ребята ночевали у Галяткиных на сеновале. Принесли с училища одеяла, матрацы и подушки. Улеглись прямо в хрустящем и терпко пахнущем сене. За день намаялись и почти сразу уснули. Разбудил их среди ночи жуткий холод. Вадим выглянул на улицу. Вокруг было белым-бело от снега. За Вадимом проснулся Шурик и укрылся одеялом с головой. Наконец, встал Вовка и, дрожа от холода, проговорил:
-Вы как хотите, пацаны, а я мёрзнуть больше не хочу. Пойду в дом.
Быстро шмыгнул по лестнице вниз. Застучал в дверь дома. В доме тотчас зажёгся свет, выбросив на дорогу жёлтый квадрат. Кутаясь в телогрейку, вышла Клавдия, прокричав в темноту:
-Ребятишки! Идите в дом. Я вам на полатях постелю!
На лестнице вновь появился Вовка. Схватил в охапку свою постель, понёс её в дом. За ним Шурик и Вадим. Вадим оказался на самом краю полатей у русской печки. В доме было темно, и ребята вскоре уснули. Вадиму приснилась агрономичка Елена Дмитриевна, красивая и молодая. И он даже во сне пожалел, что лет на десять моложе её.
На занятиях по тракторам Вадим сочинил про этот сон стихи. Что во сне к нему приходила Елена Дмитриевна и ласково звала его куда-то, что, проснувшись, видел, как товарищи похрапывают, да ярко светит на небе луна. Положив стихотворение в тетрадь, пошёл на перемену. А когда вернулся с перемены, Шурик, держа его тетрадь в руках, похохатывая, читал стихотворение Тоньке и Заводкиной. Они тоже смеялись. Подскочив к ним, Вадим вырвал из рук Шурика свою тетрадь и пошёл на него с кулаками.
Подошёл Вовка и, узнав от девчонок, в чём дело, нарочито удивился:
-То-то я сегодня проснулся ночью, а Вадька что-то бормочет во сне. Оказывается, это он с Еленой Дмитриевной объяснялся в любви!
Так была разглашена по училищу сердечная тайна Вадима.
Следующий урок был «Практическое вождение». Пришёл Иван Иванович и повёл их в мехмастерскую. Ребята с интересом остановились у ДТ-54. Мастер показал им, как надо заводить его. Все внимательно слушали. Не слушал лишь Вадим, занятый мыслями о Елене Дмитриевне. Первым вызвался завести трактор Шурик. Ему это удалось. Мастер похвалил его, С трудом, но завёл и Вовка. Но когда наступила очередь Вадима, он лишь испуганно таращил глаза, и над ним все громко смеялись.
После урока вся группа дружно пошла в столовую, а Вадим побежал на квартиру за книжкой для следующего урока. Во дворе застал в сарае Клавдию. Бабы Маши где-то не было. Клавдия, открывая ему дом, не церемонясь, поцеловала его в щёчку.
-Вадим, какой ты хорошенький! Так и хочется тебя обнять.
Взяв со стола книжку, Вадим поспешил в столовую. А ночью ему снова приснился сон. Будто пришла к нему вновь Елена Дмитриевна и позвала:
-Вадимчик! Иди ко мне. Я люблю тебя!
На этом месте Вадим вдруг проснулся и увидел на приступке печи Клавдию. Боясь разбудить ребят, она шептала ему на ухо:
-Вадимчик, спустись ко мне. Я люблю тебя!
Окончательно проснувшись, Вадим отшатнулся от неё, оскорблённый тем, что вместо Елены Дмитриевны это была Клавдия. Её он считал старой и не хотел иметь с ней никаких дел, не понимая того, что в послевоенное время взрослых мужиков в деревне почти не было.

* * *
На уроке агрономии Вадим, едва увидев учительницу, весь вспыхнул и зарделся от волнения. Понял, что любит её и ничего не может с собой поделать. Когда учительница стала делать перекличку, дошла до него, вскочил, неестественно пританцовывая на месте, почувствовал, что он смешон и нелеп. Елена Дмитриевна внимательно посмотрела на него. Что-то ей в «танце» его не понравилось.
-Вы, Ракитин, перед девочкой своей так выплясывайте, а перед учительницей своей должны стоять спокойно, - недовольно произнесла она и резко приказала. - Садитесь.
Тотчас рядом захихикал Шурик. Прыснула Тонька в кулак, за ней рассмеялась Заводкина.
-А он вам стихи посвящает, - забасил с камчатки Вовка.
-Стихи, это хорошо! - прервала его агрономичка.
Вадим увидел, что Елена Дмитриевна поняла всё про него. Тупо плюхнулся на своё место. Но, едва увидев на перемене, как Елена Дмитриевна долго о чём-то весело разговаривала с хромым преподавателем Шаройко, как его охватила тревога, ревность и злость.
Весь следующий урок он целенаправленно сочинял стихи про Шаройку, мечтал, чтобы они дошли до Елены Дмитриевны, и она поняла, какой её жених некрасивый и смешной. К концу урока вырвал лист из тетради, написал:

У Шаройки, у сапог.
Как у лыж, загнут носок,
По Буланихе идёт,
Всем в глаза летит песок.

И подал листок девчатам. Те, прочитав, тотчас фыркнули. Сапоги на Шаройке были, действительно, гораздо большего размера и немного, из-за хромоты, загибались вверх, будто он донашивал не свои, а с чужой ноги.
На следующий день к Вадиму вдруг подошла сердитая Елена Дмитриевна и зло проговорила:
- Ракитин, это подло.
И тут же извинилась:
- А за то, что в прошлый раз высмеяла вас - простите.
К Галяткиной неожиданно вернулся ушедший от неё полгода назад сожитель. Невысокий лысый Фёдор Шлыков. Увидев ребят, сразу заворчал:
-Муж со двора, жена трёх кобелей завела.
Особенно зло сверлил он своими оловянными глазами Вадима. Всю эту ночь у Клавдии со Шлыковым скрипела кровать. Вовка шептал на ухо Вадиму и Шурику:
-Во, дают хозяева!
Но под утро супруги рассорились. Шлыков ревниво шипел на жену:
-Поди, трахалась с ними? Я заметил, на энтого красавца ты неровно дышишь?
-Да, да, я люблю его и трахалась с ним! - вдруг во весь голос проговорила Клавдия и толкнула Шлыкова с койки.
Шлыков ушёл. А через полчаса привёл Ивана Ивановича, говоря:
-Забери от меня вон того её любимчика, а то я не отвечаю за себя!
-Ракитин, а ну, вставай! Зря я всё же взял тебя в свою группу. Тебе отроду пятнадцать лет, а ты к чужим бабам лезешь! Пошли, я тебя в общежитие отведу!
Вадим, молча, собрал свою постель, пошёл за мастером. Вслед за ними выскочил Шурик, окликнув мастера:
-Иван Иванович! Можно я пойду с Вадимом?
И тут же заявил ему, подходя:
-Шлыков врёт, что Вадька спит с его Клавдией! Он любит Елену Дмитриевну.
-Час от часу не легче, - остановился Иван Иванович, проговорив. - Тогда другое дело! Я вас, пожалуй, возьму к себе.
И пошутил, нарочно грозя Вадиму кулаком:
-Только смотри у меня! Моя половинка тоже молодая! Ей двадцать пять!
В училище, когда Вадим пошёл в библиотеку, его догнала Елена Дмитриевна и вроде шутя, спросила:
-Ракитин, ты всё ещё любишь меня?
-Люблю, - буркнул он, краснея.
-А я себя как-то виноватой чувствую всё время, - продолжила она. И стала убеждать его, будто он спорил с ней. - Я же на десять лет старше тебя. Замужем уже была. Любовь, морковь и всё такое, давно пережила, а теперь разочаровалась во всем и никому не верю. Вот только разве Сергею Шаройко. Хоть не красавец, но зато верный.
-Мне-то, зачем это говорите? - спросил недовольный Вадим.
-Затем, что мы с Шаройко решили пожениться, - заявила она.
-Ну, тогда - совет вам, да любовь! - хмуро проговорил Вадим.
-Тогда я пошла! - вздохнула с облегчением Елена Дмитриевна и шагнула от него.

* * *
Со своими любовными переживаниями Вадим не заметил, как прошла зима. В класс, на перемене, когда он задумчиво сидел и смотрел в окно, вошёл с газетой в руках Вовка. И как обычно, ёрничая и гримасничая, стал читать Вадимово стихотворение, напечатанное в газете:

Горит заря румянцем молодым,
А в мастерских с утра и до утра
Своим могучим голосом стальным
Поют, готовясь к севу трактора.

Все дни полны разноголосым звоном,
Идёт весна колхозная в Алтай,
А труженики нашего района
Вступить, готовы в бой за урожай!

Но его никто не поддержал. Наоборот, Тонька, сидя за партой, спросила его:
-Что, чужой талант тебе на печень давит?
Вовка молча, отдал газету Вадиму. А на следующем уроке, войдя в класс, Иван Иванович объявил, что в конце недели группа поедет на практику - на посевную в колхоз.
-Ура! - завизжал Шурик. В классе сразу стало шумно. Девчонки захлопали в ладоши.
Уезжали на практику в грузовике. Сидя рядом с Вадимом в кузове возле кабины, Вовка Лахин оставшийся жить у Галяткиной, теперь поучал Вадима:
-Дурак ты, Вадька. Клавка оказалась не такой уж плохой бабой.
-Ты о чём? - думая о своём, спросил Вадим.
-Да всё о том же, - хохотнул Вовка. - Клавка сама мне призналась, как ночью позвала тебя к себе, а ты испугался. Я же в отличие от тебя не сдрейфил. В тот вечер, когда вы ушли к Ивану Ивановичу, Шлыков принёс бутылку самогона, и мы с ним её распили. Вернее, пил он, а я незаметно подливал ему в рюмку побольше. Когда Шлыков почти один приговорил, целую бутылку и уснул, мы с Клавкой занялись любовью.
-Гад ты, Вовка, - презрительно смерил его глазами Вадим.
Но Вовка только довольно похохатыват и покровительственно похлопал Вадима по плечу. Вздохнул:
-Эх ты, поэт! Не знаешь ты жизни! А жизнь, она, не то, что в книгах.
-А как же твоя Маша Осипова? - неожиданно спросил его Вадим.
-А что Маша? Учится в техникуме. Когда она его закончит, мы с ней поженимся, - ответил Вовка. - Клавка тут совсем не причём - временное явление, как говорится... Хочешь жить, умей вертеться.
Вадим промолчал. Говорить дальше с Вовкой ему не хотелось. Вспомнилось, как Вовка на ферме у него отбил Любку Киселёву, а влюбился в Машу. Подумал неприязненно: «Теперь и Маше изменяет». Мысленно заклеймил Вовку единственно подходящим словом - предатель.
На посевной у Вадима выявилась ещё одна способность - умение хорошо готовить. Когда приехали на полевой стан, повара там не оказалась. Мастер приказал готовить обед Тоньке и Заводкиной. Они сварили борщ. Но, когда сели за стол, Вадим первым отведавший ложку борща, выплюнул его. Борщ был сильно пересолён и со вкусом горячей воды, в которой только помыли посуду. Все тотчас отставили тарелки. Налили себе чаю, достали по куску сала и хлеба. Вадим, с детства не терпящий невкусной пищи, рано научился готовить сам. Встав, молча, подошёл на кухне к плите. Выставил оттуда девчонок. Через час дымился отличный борщ, появились котлеты с картофельным гарниром и подливкой. Курсанты дружно решили:
-Готовить будет Вадим.
А вот любви к технике Вадим так и не почувствовал, в отличие от Шурика. Вовка тоже учился средне и не скрывал, что после училища скорей всего будет помогать отцу выращивать бычков. Заметив у Вадима равнодушие к технике, Иван Иванович всё чаще стал подъезжать к кухне на тракторе и заставлять его кружить вокруг полевого стана на МТЗ. А когда привозили обед в поле, высаживал тракториста сеялочного агрегата, учил Вадима держать борозду, ворчал:
-Поэтом можешь ты не быть, а вот профессия тракториста и шофёра тебя может кормить всю жизнь.
В одну из поездок в училище мастер привёз Вадиму квитанцию на перевод из районной газеты за подборку стихов пятьдесят рублей. И видя, как Вадим тотчас засобирался в Буланиху, предупредил:
-Ты, Вадим, пока в село не спеши. В конце недели, похоже, конец посевной, и за нами пришлют машину.
Но Вадиму не терпелось, не сиделось на месте. Как же - первый гонорар! Хотелось поскорей получить свой первый, заработанный головой и пером заработок. Договорившись с шофёром, подвозившим для сева зерно, Вадим поехал в Буланиху. Заскочил сразу на почту, предъявил извещение, удостоверение личности и получил свои пятьдесят рублей. Таким же образом на попутках решил уехать назад. Вышел в поле, поджидая хоть какой-то транспорт. Но попутных машин не было. Всю ночь прошагал он пешком и, до смерти уставший, появился на полевом стане. Только вошёл, как тотчас услышал, что звонили из Буланихи о конце практики, и что за ними едет автомобиль. Устало плюхнулся в красном уголке полевого стана, где они жили, в свою постель. И тотчас уснул. Проснулся оттого, что ребята, хохоча, прямо на матраце тащили его к машине и погрузили в кузов. Сонно улыбаясь, он и там, прямо под лавками снова лёг и уснул, точно перебрал лишнего алкоголя.

* * *
По приезду в Буланиху ребята, соскучившись по училищу, побежали туда. Вслед за ними ушёл и Иван Иванович. Вадим же полез на полати досыпать. Проснулся, наверное, через час, оттого, что в спальне у Елизаветы - жены Ивана Ивановича, услыхал голос Клавдии. Елизавета спрашивала её:
-Скажи, Клав, у тебя что-то было с Вадимом? Не из-за чего бы твой Шлыков не стал орать на Ивана и требовать, чтоб забрал он от вас курсантов?
Вадим замер, ожидая, что Клавдия опровергнет предположение жены мастера. Но Клавдия неожиданно спокойно ответила:
-Было дело, - не уточняя, как.
-Ну и как он, как любовник? - продолжала любопытствовать Елизавета
-Во, любовник! Не то, что наши с тобой Шлыков да Иван, - звонко рассмеялась Клавдия.
Вскоре Клавдия ушла. Вадим, свесившись с полатей, спросил входящую с улицы Елизавету:
-Чего это она говорила про меня?
-Да это мы так, между собой посплетничали, по-бабьи, - отмахнулась Елизавета.
Взволнованно походила по залу, и, вдруг, закрыв дверь на крючок, полезла к нему на полати.
Тяжело дыша, взмолилась:
-Вадимчик, миленький! Приласкай хоть разочек меня. Соскучилась я по настоящей ласке.
Навалилась на него, бурно целуя. А когда тот стал вырываться из её рук, обиженно проговорила:
-С Клавкой так спал. А я, что, хуже её?
-Да не было у нас с ней ничего. Врёт Клавка, мстит мне, что я люблю Елену Дмитриевну, - опроверг всё Вадим.
Стал слазить с полатей. Но, Елизавета, зло кривя губы, вдруг предупредила:
-Если не переспишь сейчас со мной, скажу, что ты меня изнасиловал, и тебя посадят! Пойми! Я давно тебя хочу!
«Ну, и пусть садят» - испугался, отчаялся, но не сдался Вадим. Подумав сразу, что пора кончать с любовными приключениями, а заодно и с учёбой в училище. К технике, он понял, его не тянет, решил: «Брошу сейчас всё и уйду!». Взял в коридоре ещё не разобранный чемодан, пошёл прочь от Гончаровых на станцию, чтобы уехать домой.
До станции было девять километров. Вадим шёл по полю уже больше полчаса. Вокруг зеленела озимая рожь. В небе звенели жаворонки. Жарко палило солнце. Но Вадиму казался не мил белый свет. Он думал о том, как отнесётся к его уходу из училища мать. И боялся с ней встречи. Неожиданно позади него, догоняя, просигналил «Москвич». Из его кабины почти на ходу выскочила Елена Дмитриевна и что-то закричала ему. У Вадима неровными толчками вдруг застучало сердце.
-Ракитин! Подождите! - подбегая, закричала агрономичка, махнув водителю «Москвича», чтоб тот продолжал свой путь. Крикнула вдогон:
- Спасибо!
Задыхаясь, опёрлась на Вадимово плечо, попросила:
-Ракитин! Не покидайте, ради Бога, училище! Ко мне сейчас в слезах прибежала Елизавета Ивановна. Рассказала, как домогалась вас, соблазнившись тем, что у вас был роман с Клавдией. И умоляла, чтоб я догнала вас и вернула, боясь, что вы из-за неё бросили училище и испортите себе жизнь. Уверяла, что только я вас смогу остановить. Что вы любите меня! - выпалив это одним духом, агрономичка спросила: - Вы и впрямь до сих пор любите меня? Если любите, прошу вас - не уезжайте!
И взялась за ручку его чемодана. Вадим молча повернул и пошёл назад. Всё также в небе звенели жаворонки, светило солнце, зеленели поля. Но в глазах Вадима вмиг всё обрело иной вид, расцвело всеми цветами радуги. Прошагав минут пять, Елена Дмитриевна, заметив в околке расцветший куст черёмухи, попросила:
-Вадим! Сорвите мне веточку черёмухи.
Вадим, поставив наземь чемодан, побежал в околок. Она почему-то шла с чемоданом за ним. У Вадима тревожно враз и гулко заколотилось сердце. Зайдя за куст черёмухи с ним, Елена Дмитриевна спросила:
-Вадим, вы, правда, до сих пор любите меня? Если любишь, то у меня есть к тебе просьба. Когда любишь - это не так уж будет трудно. Помогите нам с Шаройко. Хоть и поженились мы с ним, но он, после войны, остался бесплодным. А я хочу ребёнка!
Говоря это, Елена Дмитриевна опустилась в траву, расстегивая на себе кофточку.
-Милая моя, - простонал Вадим, осыпая её поцелуями.
До самого вечера они пробыли в околке. Затем, как-то посерьёзнев, Елена вскочила, поправила на себе одежду, торопливо пошла к селу, оставив позади с чемоданом Вадима.
Прошло два месяца. Вадим, наконец, сдал экзамены, получил диплом тракториста и права шофёра. С Еленой Дмитриевной наедине больше они так и не встретились. И Вадим, тоскуя по любимой, вынужден был уехать из Буланихи, так и не попрощавшись с ней.
-Ну, почему так в жизни все, получается? - размышлял не раз потом Вадим. - Если любишь ты - не любят тебя, и замуж выходят и женятся просто за хорошего человека. Кому от этого легче, что он так и не смог остаться со своей любимой! И жил потом всю жизнь с женщиной, которую не любил.
И вот через много лет эта встреча со своим старым знакомым по училищу и известившим его о смерти любимой женщины. И для него вновь, как тогда, когда, бросив училище, уходил на станцию, померк белый свет.
-Эх! Жизнь бекова! - горько вздохнул он, ещё сильней горюя, чем тогда.
-Да! Я чуть не забыл тебе сказать самое главное, - уже уходя, вдруг вспомнил. Клюй, - вчера твой дружок Шурик Бобров умер!
-Эх! - опять заскрежетал зубами Вадим и заплакал. Не зная, правда, больше от чего: то ли из-за смерти дружка, то ли любимой, или отнятой у него счастливой жизни и подаренной вместе с сыном Шаройке. Или по утраченной молодости.