Мелодия языка

…Дело было так. Зима. Пансионат на Клязьме. Большая компания молодых людей. С нами был забавный персонаж, инженер одного из московских НИИ, некто Киркевич, успешно выдававший себя за Владимира Высоцкого, песни которого тогда уже начали повсеместно звучать, но которого далеко еще не все знали в лицо. Киркевич пел под Высоцкого и пел весьма недурно, аккомпанировал себе на гитаре, срывая бурные аплодисменты и без труда завоевывая сердца красоток из гостиничной обслуги.

Позже выяснилось, что он был наделен еще и талантом чтеца. Он наизусть прочитал нам главу из «Мастера и Маргариты». Это там, где Бегемот и Коровьев развлекают себя потешными безобразиями. Потом - сцену пробуждения Степы Лиходеева. Потом - главу в Грибоедове. И на закуску - главу прощания с Москвой.

Делал он это блистательно. Мы покатывались со смеху. Булгакова, по понятным причинам, мы тогда не знали. Слышали что-то от родителей о «Днях Турбиных», шедших на сцене МХАТа еще до войны, о блистательной игре Яншина в роли Лариосика. И только.

Мы ничего не знали ни о творчестве великого писателя, ни о нем самом. На долгие десятилетия великого Булгакова лишили голоса: он был вырван из нашей культуры. Сейчас это знают все.

Вернувшись из пансионата, мы все дружно бросились искать журнал «Москва», где был напечатан сокращенный вариант «Мастера».

Я читал роман, и внутри меня звучал голос моего приятеля. Никогда потом мне не доводилось слышать столь близкого к Булгакову прочтения его великого романа.

Я слышал, как читали обожаемые мною Яковлев и Филиппенко. Но они даже близко не могли подойти к пониманию того, как надо читать святые строки... А у Киркевича, видно, был талант читать именно Булгакова. Рядовой советский инженер, он явно занимался всю жизнь не своим делом, ему бы в актеры, в чтецы, в булгаковеды...

Булгакова надо начинать читать непременно вслух. Чтобы уловить ритмику, мелодику его медального языка, из которого не выбросить ни слова. Потом эта булгаковская мелодия языка будет звучать в вас всегда. Но сначала – вслух!

Платонова без чтения вслух вообще понять невозможно. Из-за, пожалуй, избыточной перенасыщенности его прозы метафорами, образами, символами. Он чем-то напоминает Джойса, выпавшего из «потока сознания».

Боже, как мы пили! Приехали на неделю, слушали Киркевича, развлекались с барышнями и всю эту неделю проторчали в отеле, бегая только в магазин за водкой. Мы все сваливали на мороз. Поэтому, мол, о прогулках на лыжах нечего и думать.

В последний день, перед отъездом в Москву, поглядывая на так и не расчехленные лыжи, Киркевич с грустью произнес незабываемое: «Вот и отдохнули...»