Монография. Социальная шизофрения

ОГЛАВЛЕНИЕ
Вводная часть …………………………………………………………………......3
Основная часть………………………………………………………………….....6
1. Философский аспект социальной шизофрении …………..………………......6
2. Социально-исторический аспект социальной шизофрении ………….…....22
3. Социологический аспект социальной шизофрении ………………......……44
4. Психологический аспект социальной шизофрении ……………………..…71
Заключительная часть …………………………………………………………..92
Список литературы ………………………………………………………......….94
 
Введение
         
Настал XXI век. Заглядывая вперед, в будущее хочется угадать, каким будет этот век для нас и для следующих за нами поколений. Станет ли он таким же бурным, военным, революционным как XX век, или человечество, овладев социальными процессами, сумеет полностью предотвращать появление мировых войн и других социальных катастроф. Ответы на эти вопросы в какой-то мере может дать анализ основных событий предыдущих лет. Конечно, они будут зависеть от методологического совершенства этого анализа. Но лучше хоть какой-то свет впереди, чем непроглядная тьма и тревога ожидания непредсказуемого будущего.
Предсказывать будущее люди пытаются давно, используя свои парапсихологические способности и научные методы. Так некогда Карл Маркс предсказал неизбежное наступление коммунизма. Увы, прогноз оказался не совсем удачным. Однако полученные в ходе «строительства социализма» знания не пропали зря. Они помогают вырабатывать более удачные подходы к социальному строительству, искать компромиссы и избегать конфронтаций – войн различного характера и неоправданных разрушений, гибели.
Прежние ошибки, конечно же, учитываются. Но оградит ли человечество опыт старых заблуждений от пут заблуждений новых. Как правильно строить новое общество, если нет новой теории и парадигмального проекта, а старые социальные теории опровергнуты практикой социального строительства. Как быть, если даже в логике не решены проблемы.  Но жизнь идёт, и надо понять, куда, чтобы не заблудиться и не пропасть. Нужен анализ старых ошибок, которые относятся к нарушению логики мышления или к околоумию, паранойе.
В целом же можно сказать, что в настоящей работе дано освещение проблем мышления и связанного с ним поведения людей, организованных в социальные системы. Автор попытался в данной работе несколько по иному представить исторические события, связанные со сменой эпох. Насколько эта попытка оказалась удачной, решат сами читатели.

1. Философский аспект социальной шизофрении

         Проблема шизофрении в философии заключается в отсутствии единства ее основных направлений, материализма и идеализма. Дело не только в том, что на сегодняшний день нельзя сказать о множестве существовавших и существующих философских учений, школ как об одном едином целом. Сама история развития философской мысли демонстрирует нам ее стремление преодолеть амбивалентность человеческого мышления. Она состоит из бесконечного числа попыток доказать отсутствие тождественности вещи и понятия, духа и материи.   
         Эти старания вначале ведут к монизму и утверждению, в одном случае, что мир состоит из идей и в другом случае, что мир материален.  Затем от монизма они приводят к монодуализму и решению основного вопроса философии, что первично, дух, или материя. Первичность же, то ли духа, то ли материи подталкивает к парадоксальной мысли о тождественности духа и материи, независимо от того, что первично. Ведь они в этом случае станут связаны одним происхождением. В конечном итоге появляется суждение: дух – это материя, А есть Б, что недопустимо с точки зрения традиционной логики, закона тождества. Логично считать, что дух не есть материя, А не есть Б.
         Выведение противоположных суждений, дух есть материя и дух не есть материя, требует принятия решения, которое из них истинное, а какое ложное. Если принять истинными оба суждения, сказав, дух есть и не есть материя, можно скатиться к амбивалентному мышлению, к шизоидности. Приняв истинным суждение, дух не есть материя, мы поступим здраво, поскольку станем мыслить в рамках традиционной логики. Взяв же за истину то, что дух есть материя, мы совершаем ошибку, так как это утверждение ошибочно, с точки зрения традиционной (формальной) логики. Ошибка ведёт к нарушению традиционной логики, паранойе и в результате к кривой логике, опять к патологии мышления.
         Таким образом, чтобы избежать патологии мышления в философии, следует уходить от дуализма и монодуализма к монизму. Но в этом случае нужно выбирать одно из двух, либо сторону ортодоксального материализма, который утверждает, что всё есть материя, либо сторону ортодоксального идеализма с его постулатом всё есть дух, идея. Выбрав, приходится включаться в борьбу двух философских направлений, отрицающих, в одном случае, материю, в другом – духа. Борьба направлений указывает на существование обеих категорий (понятий), и духа и материи, в рамках философии в целом. И если материю и дух относить к парным категориям, можно понять, что они должны рассматриваться только вместе, как диада «материя-дух», а не порознь. Ну а диадический подход крайне затрудняет формирование философских концепций, если не пользоваться кривой логикой, допущением, что А есть Б, дух есть материя. 
         Попытку использования кривой логики в философии предпринял Николай Кузанский (1401—1464). Он вывел методологический принцип совпадения противоположностей, что дало ему возможность высказать идею о тождестве движения и покоя [1, с. 116]. Как известно, с именем Н. Кузанского связано рождение науки. Идеи равнозначности покоя и движения не чурался и Рене Декарт [1, с. 122]. И если считать, что появление науки ознаменовано бурным развитием количественного анализа, то отпадение её от философии можно трактовать как отделение количественного анализа от качественного, используемого философией, в частности, сенсуализмом (солипсизмом).
         В сенсуализме единицей анализа служило ощущение, принимаемое то за вещь, то за идею при монистическом подходе к решению проблемы тождественности вещи и понятия (идеи). В сущности, анализ сводился к отрицанию либо того, что ощущение это идея, либо того, что оно – сама вещь, т.к. силлогизм здесь был неприемлем в силу абсурдности представления, в котором из ощущения выводятся и вещи и понятия, и мир и дух. Как показала практика развития философской мысли в направлении материалистического и идеалистического сенсуализма, метод отрицания был бесперспективен в условиях монизма и заводил мысль в тупик. Тем не менее, он был использован Г. Гегелем в построении его концепции о развитии абсолютной идеи, где в отчуждении духа в природу можно видеть его отрицание, а в возвращении к себе – отрицание этого отрицания.
         Приемом отрицания отрицания - последовательно соглашаясь с тем, что дух это природа и нет - Г. Гегель решал проблему амбивалентности философской мышления. Во-первых, абсолютизация духа, идеи позволяла отождествлять покой с движением развития. Во-вторых, в отрицании отрицания, как отчуждении и возвращении к себе, прослеживается мысль о превращении духа в природу и обратно – о тождественности духа и природы, материи. Однако отсутствие количественного анализа превращения духа в свою противоположность не позволяло детализировать превращения.
         К. Маркс, в отличие от Г. Гегеля, использовал при создании своей концепции не только качественный, но и количественный анализ, благодаря чему она иногда называется экономическим учением. Превращение живого труда (Творца) в вещь, его овеществление (отождествление противоположностей, труда и вещей) имеет здесь количественную сторону: труд как масса товаров  разного качества измеряется путем её превращения в однородную массу денег. Обмен вещей выступает механизмом превращения качества в количество, потребительной стоимости в меновую стоимость, конкретно-особенного (живого) труда в общественно-абстрактный труд. Путём превращений труд не только отчуждается, качественно меняется, но и измеряется количественно. Творец (Труд) измеряется, оценивается при измерении, оценке вещей.
         Как известно, в марксизме сознание (дух) есть отражение природы, материи, её копия, возникающая при удвоении материи, при появлении, так сказать, её отношение к самой себе. Идеалисты, утверждая, что самосознание возникает при обращении сознания, духа к себе, аналогично мыслят. Раздваиваясь, дух осознаёт себя, вступает в отношение с собой как иным, чужим себе. То есть, раздваиваясь, он отчуждается. Поскольку для Г.Гегеля дух отчуждается в природу, то данное отчуждение можно связывать с раздвоением духа, сознания - появлением самосознания, Я и предметного сознания, Не-Я. Сведением Духа, Сознания к Я, занимались субъективные идеалисты, в частности, Фихте и Шеллинг.
         Мысля подобным образом, можно в отношении наёмной рабочей силы к себе как продукту труда, который ей не принадлежит, открыть её отчуждение. Можно обнаружить то, что рабочая сила как потенциальная энергия или потенция труда во время его актуализации (в процессе труда) отчуждается в продукт труда, в вещь. Вместе с рабочей силой опредмечивается в продукте труда и идея вещи.
Живая рабочая сила оживляет идею перед отчуждением её в вещь, мир вещей. Это одна сущность отчуждения труда, который называется основоположниками марксизма Творцом, активным началом. Ведь не зря же Ф. Энгельс, некогда изрек: «Труд создал человека» [2, с. 486].
         Называя труд Творцом, можно предположить, что он как материальное производство и есть тот Бог, которому служат марксисты. Данный Бог – не бесплотный Дух, какой есть в идеализме, а нечто ему противоположное. Это и не Дух во плоти. Это Дух в циклически возобновляемом процессе Его перевоплощения, Дух материального производства.
         Также соглашаясь с основоположниками марксизма, с тем, что девять десятых членов капиталистического общества обезличены [3,с.41], следовательно, бездуховны, легко заключить, что живая рабочая сила отчуждена от труда – духа материального производства. Она  бездуховна в силу того, что для наёмных работников частная собственность уничтожена [3,с.41] и овеществлённый труд отчуждён от него. Наёмный работник не может присваивать продукт своего труда, после отчуждения возвращать его себе. Это вторая сущность отчуждения труда. Она раскрывает половинчатость, однофазность цикла превращения труда: отчуждение его в вещь, природу оторвано от возвращения к себе иным. 
         Соглашаясь с выше изложенным представлением об отчуждении труда, можно заметить, что труд отчуждён лишь для наёмной рабочей силы, но не для буржуазии. Буржуазия, которой принадлежат продукты наёмного Труда, не обезличена, персонифицирована благодаря частной собственности на средства производства. Для неё материальное производство персонифицировано, имеет Дух. Это – дух буржуазии. Ведь «купец – это персонифицированный товар», собственник продуктов отчуждённого от производителя труда. Существование буржуазии раскрывает разорванность цикла превращения труда, оторванность   
фазы отчуждения труда от фазы возвращения к себе. Поскольку отчуждается труд от способной к труду (трудоспособной, здоровой) рабочей силы, то и должен по логике возвращаться не к буржуазии, а к рабочей силе для восстановления способности к труду (трудоспособности) – потенции труда. Данное нарушение формальной логики частично исправляется посредством выплаты работнику денежного вознаграждения за труд, величина которого неэквивалентна величине овеществлённого его труда. Отчуждённая от наёмного работника часть овеществлённого труда составляет ту прибыль, которая формируется на рынке не продуктов труда, а рабочей силы, при её купле–продаже, при занижении её стоимости. Ну и конечно же извлечение прибыли – цель товарного производства. Для достижения этой цели необходимым образом устроено общество. Благодаря устройству предприниматель вовлечён в погоню за прибылью и его сознание захвачено идеей прибыли, коммерческого расчёта с его кривой логикой. В стоимость рабочей силы и продукта труда умышленно закладывается прибыль – логическая ошибка (паранойя). Нарушается принцип эквивалентности меновой стоимости.
         Если частную собственность уничтожить путем экспроприации, обобществления, то, как говорили оппоненты К. Маркса, не девять десятых, а вся рабочая сила общества будет обезличена и отчуждена от труда. Поскольку они не потрудились обосновать эту мысль, за них приходиться это делать другим. Думается, дело здесь в централизованном распределении общественных продуктов труда. Оно указывает на отчуждение труда, на то, что продукты труда не принадлежат рабочей силе. Наличие государственного найма – ещё одно доказательство. Тем не менее, наличие хозяйственного расчёта, отсутствие погони за прибылью предполагает, что величина денежного вознаграждения за труд каждого работника эквивалентна его трудовым затратам. Здесь нет кривой логики и паранойи. Общество справедливо. Поскольку, просуществовав более 70 лет в России, оно распалось, появилась необходимость выявления причины.
         Анализ перехода от капитализма к социализму в России после октябрьской революции показал, что ликвидация частного рынка привела к сужению площади распахиваемых земель. Крестьяне перестали производить излишки, прибавочный продукт, создав угрозу голода городского населения. Ликвидация частного сектора на селе путём коллективизации привела к снижению производительности труда. Возник «кризис товарного голода», появился дефицит. Для его преодоления был разрешено крестьянам иметь личное подсобное хозяйство. Оно частично решило проблему дефицита продовольствия. Подсобные хозяйства производили больше продовольствия, чем государственный сектор аграрной экономики. Поэтому в 1970-е была разработана продовольственная программа, заключающаяся в предоставлении горожанам земельных участков для дач. Дачные и подсобные земельные участки скрадывали отчуждение рабочей силы, так как произведённые на них продукты труда присваивались производителем. Тем не менее, кардинально проблема отчуждения труда не была решена. Традиционная логика и кривая логика оказались бессильны. Общественная мысль оказалась в тупике.
          Поскольку удаление социальных корней не решало проблемы отчуждения человека, следовало разобраться в биологических его корнях. Ведь человек – биосоциальное существо. Биологические корни отчуждения уводят нас к появлению человека, следовательно, труда, так как труд – то, что отличает человека от животных. Рассматривая труд как качественно новую форму поведения самосохранения, можно не отрывать его от человека и не ставить его над ним, как это сделал Ф.Энгельс, сказав: «Труд создал человека».
         Считать, что к труду побудили ископаемых предков человека климатические изменения (отчуждение природы) – это даже не половина дела. Ископаемый предок должен был иметь задатки труда, органы способные служить орудиями труда. Но и это ещё не всё. Рука и гортань относятся к биологическим орудиям физического труда, который без умственного труда не способен к реализации. Биологические моторные органы физического труда предназначены для овеществления живой идеи или мысли. Генерация идей, идеаторная функция – недостающее звено. Без него нет ни труда, ни человека. Научившись не только мыслить, но и овеществлять мысль, ископаемый предок смог стать человеком.
         Первоначально мышление древнего человека было примитивным до нелепости. Нелепое мышление паранояльно. В нём много заблуждений, ошибок, кривой логики. Больше всего оно похоже на гадание и стремление путём проб и ошибок прийти к истине, нойе. Так человек очищал своё мышление от кривой логики, формировал традиционную логику. Но полностью освободиться от кривой логики человечество не смогло. Об этом свидетельствует история философии. В результате латентно мышление оказалось амбивалентным, использующим и традиционную и кривую логику. Общую логику с подачи Г.Гегеля стали называть диалектической логикой. С выделением науки из философии об этом забыли.
         Считается, что наука возникла в Европе в Новое время, в XVI – XVII вв., в эпоху становления капитализма [1, с.27]. Культ науки в наше время привел к попыткам провозглашения её высшей ценностью развития человеческой цивилизации [1, с.79]. Однако, не возражая против зависимости института науки от института материального производства и считая её служанкой капитализма можно согласиться и с тем, что ранее, в рамках философии научная мысль также служила товарному обществу, пресловутому материальному производству как метод или методология этого самого производства. Мало того, есть основания предполагать, что отделение церкви от государства связано с выделением науки из философии как сферы спекулятивного знания с его чисто качественным анализом.
Родившись из калькуляции и голого расчета, наука постепенно стала сциентичной. Сциентизм как идеология чистой, ценностно–нейтральной большой науки возник на основе культа науки. Он предписывает ориентироваться в познании на методы естественных и технических наук, а критерии научности распространять на все виды человеческого освоения мира, на все типы знания и человеческое общение в том числе [1, с.79-80]. Считается, что одновременно с сциентизмом возник антисциентизм, провозглашающий диаметрально противоположные установки. Антисциентисты уверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни теряет свою подлинность (аутентичность). В результате развития науки возникает неподлинный мир, который сливается со сферой материального производства. Все это свидетельствует о ненормальности самого общества, его глубоко болезненном состоянии [1, с.82-83].
         Следует заметить, «ненормальность» общества как социальная болезнь, осознана только при капитализме не смотря на то, что она сопровождает товарное производство с первых дней. Возможно, выявлению этой болезни способствовало отделение научной мысли от философской. Признавая общество больным, научная мысль мало интересовалась уточнением диагноза. Мало того, не возражая особенно против суждения «бытие определяет сознание, мышление», она парадоксальным образом не стала интересоваться ни социальным здоровьем, его проблемами, ни своим собственным здоровьем. А ведь так называемый «основной вопрос» вполне мог перекочевать из философии в науку, если не сказать больше: наука могла болеть той же проблемой, что и философия, проблемой отношения мышления к миру, социальному бытию. От решения этой проблемы зависело выявление локализация источника болезни, так сказать, раскрытие этиологии. При первичности общественного бытия источник локализовался в социальной жизни, при опережаемости (первичности) мышления – в мышлении. В случае отождествления общественного бытия и мышления не было смысла формировать разные методологии исследования патологии сфер общественного бытия и общественного мышления, сознания.
        Теперь можно посмотреть, как работает основной вопрос в науке, в частности, в истории. Перенеся основной вопрос из философии в историю, можно в историчности событий видеть их объективность, независимость от человека при решении основного вопроса в пользу первичности бытия, и их субъективность – при решении основного вопроса в пользу опережаемости мышления и активной  деятельности человека. Опережаемость мышления проявляется в прогнозировании и проектировании – управлении. Широко известен, например, социальный прогноз и социальный проект, сделанные некогда К.Марксом. Они определили социальную практику в ХХ веке не только в России.
         С научной точки зрения, активность деятельности состоит не только в предвидении возможных вызовов со стороны природы и общества, но и в готовности предотвратить их, или адекватно ответить им. Предвидение предполагает моделирование ситуаций, забегание вперед, в будущее, к событиям, которые надвигаются. Данная способность мышления позволяет человеку отрываться от реальной действительности в виртуальную, реальность которой вероятностна в той или иной степени. В свою очередь, способность формировать условия для актуализации  виртуальных, проигрываемых в уме, событий в настоящей действительности, в практическом опыте позволяет не только преодолевать данный отрыв мысли, но и создавать другую, искусственную реальность, культуру.
Воплощение мысли основано на знании закономерностей природных процессов, явлений. Оно позволяет достигать цель, так сказать, не совсем своими руками, а как бы через использование сил природы, вызывая направленное столкновение природы с собой.  В борьбе природы с собой  не только её отчуждение, но объективный и как бы субъективный аспекты эволюции – прогрессивных превращений природы. Природа слепо, стихийно и в то же время направленно, как бы осмысленно преобразует себя – имеет дух. Эта двойственность эволюции подмечена ещё первым эволюционистом Ж.Б.Ламарком (1744-1829), открывшим «стремление к прогрессу» животного мира.
         Поскольку нет такого научного предмета, как история природы, а «всемирная история» касается истории человечества и общества, то «стремление к прогрессу» человечества во всемирной истории не рассматривается. Историческая наука выделяет три аспекта исследования исторического процесса, которые для краткости можно обозначить как естественно – исторический, деятельностный и гуманистический (личностный). Последние два аспекта вполне складываются в субъективный аспект. Это даёт возможность выявить заложенные в историческом материализме методологические принципы, открывающие путь познания истории, как со стороны ее единства, так и многообразия [4, с.284] – со стороны диалектики. Кроме того, считается, что «различение и взаимодействие отмеченных трех аспектов позволяют более последовательно и систематически провести принципы материалистического монизма» [4, с.284]. Из этого следует, что на пути изучения истории общества исторической мыслью решается ряд проблем, в число которых попадает монизм с его постулатом: целое – это одно единое многое, одно множество. Множество это дедуктивно выводится из одного   начала, что позволяет их, одно и многое, разделять во времени и соединять превращением. И поскольку одно превращается во многое, можно утверждать, что одно – это многое, то есть формировать антиномию, противоречие, к  которому пришёл монист-мыслитель, пытаясь от него, следовательно, от амбивалентного мышления уйти, начав мыслить с одной мысли и одного понятия, термина. Целостность материалистической картины мира, достигаемая посредством преодоления амбивалентности мышления, таким образом, видится целью исторического материализма.
         Проблема целостности, системности волнует человечество с давних времен. Дело в том, что при описании изучаемых объектов обычно используются категории, относящиеся к парным.  Для описания Бога, например, применяются категории: вечный, бесконечный, бессмертный, всемогущий и т.д., тогда как человек описывается в противоположных по значению категориях. В результате человек предстает ограниченным существом, а Бог – существом без границ. При сопоставлении категории, бесконечный-конечный, бессмертный-смертный и т.д.  начинают противопоставляться друг другу, открывая непреодолимую пропасть разрыва между собой, раскрывая непреодолимую пропасть разрыва между понятиями Бог и человек. Можно также видеть, что понятию «целое» противолежит понятие  «не-целое» или «разорванное», «расколотое», а понятию «одно» противолежит понятие «не-одно» или «многое».  Понятию «единое», «однородное» противолежит понятие «не-единое», «разнородное», понятию «нечто» - понятие «ничто», понятию «я» - понятие «не-я» и т.д. Из-за противоречивости парных категорий их называют антиномическими диадами.
Без антиномических диад не обойтись, так как описание объектов невозможно без различения и сличения, следовательно, без сравнения как сопоставления и противопоставления. При этом сравниваемые объекты располагаются вовне относительно друг друга. Если же объект сравнивать не с чем, на помощь приходит выхолощенная категория, понятие, содержание которой беспредметно, безналично. Так при описании наличной, данной в ощущениях стороны действительности ей может противопоставляться безналичная ее сторона как «вещь в себе», которая не дана в ощущениях. Если наличная и безналичная стороны действительности противоположны друг другу относительно, то сама действительность, взятая в целом, как «нечто», противоположна не-действительности, как «ничто». Ну а разрыв понятий «нечто» и «ничто» непреодолим формально-логическим путем. Опираясь на формальную, традиционную логику, закон тождества нельзя утверждать, что нечто – это ничто. Нельзя даже утверждать, что бесконечная дробь 0,999… равна или тождественна 1,0.Допускать равенство этих чисел способна лишь кривая логика.
         Выводом из вышеизложенного рассуждения может служить заключение, что спекулятивность той или иной концепции зависит не только от того, выведены ее понятия из опыта, или нет, но и от смыслового значения опыта. Полагая, что в ощущении дана природа, и опыт содержит в себе объективные факты, смысловое значение понятий, используемых в анализе опыта, следует считать не только объективным, но и лишенным спекулятивности. Все происходит наоборот, когда утверждается, будто в ощущении даны идеи, следовательно, чистые, выхолощенные мысли, из которых можно сконструировать разве что модель виртуальной реальности или мечту, неспособность которой воплотиться, превратиться в реальность другую, объективную, ставшую независимой от произведшего ее сознания, мышления укажет на оторванность, аутистичность последнего.
Разорванность аутистического мышления, которое можно обнаружить в субъективном идеализме, состоит в его оторванности от действительности, в том, что в данном случае мысль не может перейти в действие и овеществиться, стать объективной, независимой, восприняв которую, можно сказать не только то, что она была не-вещью, но и то, что она стала вещью, что мысль (понятие) есть и не есть вещь, предмет: что нормальное мышление деятельно амбивалентно. Деятельность по воплощению мыслей связывает и отождествляет мысль и вещь. 
          Мысль запечатлена в памятниках истории и современных произведениях искусства. Она оживает при использовании орудий (средств) труда, при организации материального производства и производства человека. Можно даже сказать, что мысль имеет разные формы, материальную и духовную, если не полностью отождествлять дух и мышление. Однако, утверждая, что материя – форма мысли, можно скатиться к идеализму, к одностороннему видению мира, к силлогизму: мысль – отец, мысль - мир, мысль - дух, к метафизическому триединству, преодолеть которое поможет утверждение, что мысль – форма, отражение материи.
         Существование выражений: мысль – форма материи и материя – форма мысли раскрывают разностороннее моделирование одного и того же, как движение мысли от понятия материи  к понятию мысли и наоборот, т.е. от понятия к понятию. Это движение мысли в знаково-символической реальности при использование знаков – символов в процессе моделирования виртуальной реальности, двусторонность которой ставит логическую проблему достижения единства противоположных ее сторон, решаемую по-разному. Во-первых, используя при моделировании виртуального мира методы дедукции и обратной дедукции, обозначая понятие «мысль» как «одно», а понятие «материя» как «многое», «конечные дефиниции», легко идти от «одного» к его «дефинициям» и обратно. Подобным образом мы создаем системы измерений, метрическую, например, где 1 метр содержит в себе 100 сантиметров. Во–вторых, используя метод превращения, можно противоположности как разные формы нечто одного связать кругообращением, циклом возвратно-поступательного движения. Примером использования данного метода может стать закон превращения энергии, единства разнообразных её форм.
         Усложняя описательно-объяснительную модель реальности, следует перейти от механицизма к биологизаторству, другому виду редукционизма. На примере развития бабочки-капустницы легко увидеть, как природа решает проблемы единства противоположностей, одного и многого, то, что, выйдя из одного яйца, бабочка откладывает множество яиц и то, что она как бы скачкообразно меняется, проходя стадии развития в процессе метаморфоза. Со смертью бабочки разрывается цикл онтогенеза. Вместе с тем он продолжается в развитии потомства. В этом проявляется дискретность и непрерывность движения живой природы, его амбивалентность.
         Жизнь бесконечна с абстрактно-всеобщей стороны и конечна со стороны конкретно-особенной. Не выделяя сторон жизни, можно сказать, что жизнь и бесконечна и конечна, амбивалентна. Поскольку таковой она предстает в анализе, мышлении, логично предположить, что вне его она, жизнь, другая: такая, какой мы ее не знаем, априорная, существующая в себе. Но этот вывод появляется, если мышление замыкается в себе, отгораживается от жизни, её кругообращений, в том числе, от кругообращения мысли, её превращения в вещь и далее в себя иную, бесконечно возобновляя этот цикл.
         Относя амбивалентное мышление к патологическому, разорванному, для его оздоровления, нормализации, можно разорванность перенести на «земную основу» [5, с.105], как это в свое время сделал К. Маркс. В результате природа предстает в мышлении целостной, а вне его – не-целостной, разорванной. Перенося амбивалентность на природу, человек снимает печать патологии с мышления, т.к. не может существовать, раздваивая свою деятельность на одновременное достижение противоположных целей.
         Стремление мышления к созданию единой, целостной теории, - писал Э.В. Ильенков, - естественно и неискоренимо. Оно не может и не хочет удовлетвориться простым агрегатом, нагромождением частных обобщений, а всегда старается свести их воедино [6, с. 74]. Кант называет такое мышление не рассудком, а разумом. Разум, считает он, это тот же рассудок, только взявшийся за решение специальной задачи – за выяснение абсолютного единства во многообразии. Но, решая указанную задачу, мышление, в точности соблюдающее все без исключения правила и нормы логики (как общей, так и трансцендентальной), все же с трагической неизбежностью приходит к противоречию, к саморазрушению [6, с.74-75].
Саморазрушение мышления – то, чего оно стремится избежать в процессе своего развития, которое диалектически невозможно без противоречия. По мнению Э.В. Ильенкова, саморазрушение мысли – трагедия рассудка, состоящая в том, что он сам, взятый в целом, имманентно противоречив [6, с.78], можно сказать, амбивалентен и патологичен, если амбивалентность мышления считать патологией.
         То, как преодолевалась проблема амбивалентности мышления, свидетельствует история развития философской мысли, история монизма, дуализма и плюрализма, эклектики. Она раскрывает то, что в случае монизма формальная логика ведет мысль к саморазрушению, а в случае дуализма и плюрализма – неспособна преодолеть амбивалентности и разорванности мышления.Диалектика, в отличие от метафизики, способна, по мнению материалистов, преодолеть и амбивалентность и разорванность мышления, если она материалистична, если опережающее мышление понимается как изобретательская деятельность. Думая так, можно предположить, что свободная, непринужденная деятельность людей, определяющая субъективность истории, снимает все противоречия, существующие в логике понятий, следовательно, в мышлении.
         Между тем, некоторые диалектические материалисты полагают, что если законы общественно-исторического развития коренятся не в общественных отношениях, а в человеческой природе, человечество не сможет избавиться от подчинения им, как не может сесть на самого себя верхом [8, с.231]. При этом они не замечают, что объективность законов истории и самой истории исключает активность исторической деятельности людей, свободу их волеизъявления, идущую не от осознания необходимости подчинения, а от потребности действовать наперекор природе, обществу, их вызовам. Негативизм, присутствующий в отношении человека к вызовам природы и общества определяет его сопротивление их насилию. На насилие он отвечает насилием. Негативная деятельность масс раскрывает их психическое отчуждение, возникающее в ответ на социальное отчуждение, обусловленное тем или иным установленным порядком и принятыми законами.
Организованное революционное насилие особенно ярко проявился во время свержения монархии и пролетарской революции в России. Мысль о государстве как аппарате насилия позволила не только сформулировать концепцию организованного классового насилия посредством захвата «государственной машины», но и осуществить захват ее силами вооруженного пролетариата как наиболее активного класса России в 1917 г. В итоге субъективный фактор истории возобладал над объективным. Однако к этому моменту человечество шло очень долго, продираясь сквозь заросли невежества, нелепости, паранойи. Признание активности мышления было первым шагом на этом пути.
В спекулятивной форме идею активности мышления можно обнаружить в эллинской философии, в учении об активном, творческом и пассивном, пластическом началах мира. В концепциях гностиков активность связывается с высшим разумом, Нойей, движение развития которого к своей полноте, «плероме» и новому состоянию «Эпинойе» заканчивается не только сотворением антагонистического, негативного, враждебного отпавшего Мира, но и войны Его с Творцом.
         Смещаясь от античной космологии к религиозной, спекулятивная мысль объявляет не только мир, но и человека прахом, антиподом Бога, Творца и таким образом относит человека к пассивному, пластическому началу. Затем, чтобы избежать апокалипсиса, через идею непорочного зачатия, вочеловечивания Христа, освящает (спасает) и тем самым поднимает человека из праха, но не наделяет его творческой активностью. Сохраняя неравенство Бога и человека, спекулятивная мысль описывает их в системе парных категорий таким образом, чтобы подчеркнуть ничтожность, пассивность и зависимость человека от Бога.
         Освобожденное от спекулятивности научное мышление выводит человека из-под теологической зависимости, но оставляет его зависеть от природы и общества, т.к. застревает на проблеме источников (причин, факторов) его развития, не смея утверждать того, что человек делает себя сам, т.к. это заявление лишает его историчности, препятствует выведению объективных законов исторического развития человека. В результате история понимается не однозначно. Она творится и объективно и субъективно, зависит и не зависит от человека, его мышления и деятельности. Мысль, перейдя из спекулятивной в научную форму, осталась амбивалентной. Чтобы скрыть это, она провозглашает повсюду, что стоит на позиции эмпиризма.
         Считается, что научный опыт объективен. Особенно это касается наблюдения. И это обязывает при обработке данных опыта использовать индукцию, наведение. Явления наводят мысль на скрытую в них сущность. Устойчивая повторяемость явлений – признак закономерности существования как их самих, так и их сущности. Тем не менее, эксперимент подчеркивает активную, творческую - субъективную - сторону опыта. Вместе с практическим опытом он позволяет убеждаться в достоверности (истинности) полученных знаний о сущностях явлений. Ведь сущность скрыта в явлениях объективной реальности, данной в ощущении, поэтому может быть открыта не ощущением, не восприятием, а стоящим над ними умом.
         Следует заметить, скрытость сущности (идеи) в явлении объекта, что кажется человеку, обязывает соглашаться с тем, что эта сущность – идея объекта. Она же, открытая умом – это что-то иное, как объективная идея. Открывая идею объекта, человек строит гипотезы. При этом он использует не индуктивный, а дедуктивный метод: монизм, а не эмпирический плюрализм. Ведь в данном случае мысль идет не от множества фактов к всеобщей их связи, а от одного целого к многому предпосылочному. При этом она движется не в сфере феноменологии (ощущения, восприятия, представления), а в сфере нуменологии (понятия, суждения, умозаключения). В отличие от науки, в философии и теософии дедукция – метод спекуляции, предполагающей абсолютизацию объекта для достижения монистичности гипотетической модели, что исключает амбивалентность мысли, делает ее непротиворечивой, формально-логичной, метафизичной.
         Теперь следует сказать, что доказанность гипотезы означает совпадение эмпирико-индуктивной модели объекта со спекулятивно-дедуктивной его моделью на практике. Их тождественность. В результате данного слияния эмпирико-индуктивная мысль приобретает теоретическую обоснованность, а спекулятивно-дедуктивная мысль рефлексирует не к конечным дефинициям, а к опыту,  благодаря чему не саморазрушается. Противоположность индуктивного и дедуктивного методов состоит не только в том, что в одном случае, мысль идет от одного к многому, а в другом, наоборот, от многого к одному. Индуктивный метод состоит в поиске закономерности явлений, фактов для их сведения в одну систему и преодоления кажущейся неразберихи в текущей действительности – для ориентации в ней. Дедукция же состоит в формировании мировоззренческой системы из одного понятия, взятого за начало. 
         В истории развития человеческого мышления появление индукции и экстраспективного метода наблюдения, вытеснение им дедукции и интроспективного метода наблюдения говорит о том, что человечество к этому времени научилось не только дихотомии, но и препарированию объектов. Ко времени создания машин, искусственного двигателя оно овладело практическим синтезом, научилось конструировать и создавать управляемые передвигающиеся искусственные объекты. Рукотворный анализ и синтез детализировали представление о мире, сняли с него налет спекулятивности, но не до конца, т.к. человечество не овладело синтезом астральных и биологических систем, не говоря о духовных. В результате оно по-прежнему использует в своей исследовательской деятельности гипотетический метод, при помощи которого исследователь вначале мысленно расчленяет объект и выделяет в нем предметы исследования. Затем он расчленяет каждый предмет на искомые основные элементы в поисках их существенной связи, объясняя изменения,  происходящие в объекте и с объектом в целом изменением способа связывания элементов. Так К.Маркс связывал основные элементы материального производства формами собственности на них, выделяя таким образом способ связывания, названным им способом производства. Изменения способа связи элементов ставилось в причину изменения типологии производства.
В случае изолированности абстрактного объекта, причина его изменения может быть только внутренней. Когда объект конкретен, причина изменения может быть и внутренней и внешней. Объективный подход не позволяет искать причину исторического развития человека в нём самом. И это обстоятельство принуждает видеть его пассивно приспосабливающимся, недеятельным, в то время как он деятелен, активно приспосабливает действительность для удовлетворения своих нужд, потребностей.
         Вместе с тем, считая человека полностью независимым от внешних обстоятельств, необходимо абсолютизировать его и искать причину (факторы) развития в нём самом, говоря, человек сделал, сотворил себя сам. Это делает причину человека субъективной. В то же время марксисты считают, что труд создал человека, теологи, что бог его создал, а биологи, что человек выделился из животного мира в процессе эволюции – мутационной изменчивости и естественного отбора. Совмещение субъективного и объективного подходов к изучению происхождения человека создает проблему. Человек начинает одновременно представлять собой объект и субъект, нечто абстрактно-всеобщее и конкретно-особенное.
Из выше изложенного следует, что, развиваясь, человеческая мысль не смогла преодолеть своей амбивалентности.

2.Социально-исторический аспект социальной шизофрении

         Проблема шизофрении в истории касается, во-первых, логики истории – амбивалентности исторической мысли, выражающейся в одновременной зависимости и независимости социально-исторического процесса от человека, во-вторых, самой истории как движения социального развития, неразорванность, непрерывность, линейность которого связана с его разорванностью, прерывистостью, цикличностью.
Амбивалентность исторической мысли скрыта в противоположности материалистического и идеалистического толкований социальной истории. Стоящие на позиции объективного идеализма мыслители видят в историческом процессе особую, противостоящую индивидам социальную силу, господствующую над их волей и сознанием. Непосредственно власть общественного целого над индивидом, считают они, обнаруживается и выступает в виде государства, политического строя общества в виде системы нравственных и правовых ограничений, норм [6, с. 185-186]. Эта позиция обнажает не просто безвольное участие масс и отдельных индивидов в историческом процессе, практическая деятельность и мышление их в данном случае принимают апатико-абулический, безвольный и обезличенный, деперсонализированный характер.
         Субъективный идеализм, в отличие от объективного идеализма, персонифицирует историю. Он дает ей психологическое объяснение, благодаря чему возрастает роль личности в истории. В спекулятивном варианте этого философского видения истории саморазвивающаяся идея носит не объективный, деперсонализированный, а субъективный, персонифицированный характер. Она имеет свое Я, самосознание, и познает себя как свою деятельность. По мнению Ф.В.Й. Шеллинга, «Я есть чистый акт, чистое действование». Вместе с тем Я есть мышление, т.к. «Я вообще нет вне мышления, мышление Я и само Я абсолютно едины». «Узнать, что такое Я можно, только создав его» [7, с. 257-260]. В процессе данного созидания обнаруживается, что «Я - это совершенно замкнутый в себе мир, монада» [7, с. 268]. При этом Шеллинг сознается, что речь идет не об индивидуальном, не об эмпирическом Я, а только об абсолютном Я, т.к. только абсолютное Я позволяет мыслить его как принцип и теоретической и практической философии [7, с. 262-263]. Как теоретический, он, данный принцип, является основоположением, а как практический – велением [7, с. 264]. Он есть и конструкция замкнутого в себе мира и деятельность по его формированию, «особый акт свободы» [7, с. 257]. «Трансцендентальная философия, - пишет Шеллинг, - исходит из субъективного, т.е. из того, что может стать объективным только посредством особого акта свободы» [7, с. 259]. «Начало и конец этой философии есть свобода» [7, с. 264], волюнтаризм абсолютной Личности. Если в объективном идеализме историю мира как самою себя делает безликая, деперсонализированная абсолютная идея, мысль, то в субъективном идеализме – персонифицированная абсолютная идея, мысль, Я, Личность. Из перенесенного на эмпирическую почву субъективного идеализма вполне могло вырасти учение о культе личности, заключающееся в том, что власть общественного целого над индивидами выступает не в виде государства, а в лице его главы, лидера.
         Изучавший роль личности в истории Г.В. Плеханов в свое время писал: «В восемнадцатом веке люди, занимавшиеся философией истории, все сводили к сознательной деятельности личностей. В этом отношении очень любопытно перечитывать исторические сочинения, например, Мабли. У Мабли выходит, что Минос целиком создал социально-политическую жизнь и нравы критян, а Ликург оказал подобную же услугу Спарте» [8, с. 315]. Данное, можно сказать, психологическое объяснение истории, происходило, по мнению Плеханова, от того, что «восемнадцатый век мало задумывался об общих причинах» исторического процесса. В противовес историкам 18 века, защитники нового направления в исторической науке, по словам Плеханова, стали доказывать, что личный элемент не имеет в истории никакого значения и что все сводится в ней к действию общих причин [8, с. 330, 331].
         Сам Г.В. Плеханов, отстаивая позиции исторического материализма, считал, что история делается общественным человеком, который создает те общественные отношения, что обусловлены состоянием производительных сил. Никакой великий человек не может навязать обществу такие отношения, которые уже или еще не соответствуют состоянию этих сил. В этом смысле он действительно не может делать историю [8, с. 333].
Высказывания Георгия Валентиновича наводили на определённые мысли. Думалось, что история делается общественным человеком, и нет. Ведь он волен создавать только те общественные отношения, что обусловлены состоянием производительных сил. В составе производительных сил он подчиняется внутренней логике их развития [8, с. 228]. Внутренняя же логика развития производительных сил раскрывает, по мнению Плеханова, понимание людьми своей зависимости от собственных производительных сил. Это понимание своей зависимости им нужно для того, чтобы подчинить производительные силы своей воле [8, с. 232], то есть для независимости, что парадоксально. Ведь если законы общественно-исторического развития коренятся не в общественных отношениях, а в человеческой природе, человечество не может избавиться от подчинения им, как не может сесть на самого себя верхом [8, с. 231], мыслил Плеханов.
          Думая так, можно прийти к мысли, что человек не может изобретать общественных отношений, следовательно, создавать их по своей воле, как ему захочется. Общественные отношения можно создавать, но по определённым правилам, имеющим силу. При нарушении правил, общественные отношения не складываются. И это закон.
Анализируя мысль Плеханова, что общественные отношения обусловлены состоянием производительных сил, хочется сказать вот о чём. По марксистским представлениям общественный человек, относящийся к наёмному классу, обезличен и «личным фактором материального производства» не является. Он – рабочая сила, «совокупность физических и умственных способностей человека, его способность к труду, являющаяся главным условием производства в любом обществе» [9, с. 38]. Поскольку способность к труду это трудоспособность, определяемая медиками как здоровье, то и главным условием общественного производства тогда является человеческое здоровье. Оно определяет состояние производительных сил. При этом не учитывается, хочет человек трудиться, или нет. Воля его не учитывается, так как созданы условия для принуждения его к труду. Человек, осознав, что нуждается в средствах существования и в то же время не имеет средств для их производства вынужден будет наниматься, работать на условиях работодателя. Если при выдвинутых условиях смысл труда для масс исчезает, они перестают трудиться и тем самым проявляют свою волю. Общественные отношения разрушаются. Пример – восстания рабов, приведшие к падению рабовладельческих общественных отношений. 
Таким образом, в стремлении человека «оседлать» законы естественно – исторического развития, творить историю, стать ее субъектом и тем самым противостоять фатализму проявляется нужда, потребность в свободном волеизъявлении.
         Нужда – это проблема. Она требует решения, действий, направленных на снятие нужды, удовлетворение потребности. Нужда (потребность) в произвольной, не навязанной извне, неотчуждённой деятельности выступает как побудительная причина борьбы с отчуждением деятельности и её продуктов. Эта борьба позволяет человеку ощущать, что его действия не носят навязанного характера и не связаны с безволием, абулией, следовательно, не относится к психопатологии. Ведь при шизофрении человека беспокоит проблема навязанности ему мыслей и действий - принуждения. Мысли и действия шизофреника носят принудительный, навязанный, сделанный характер, кажутся ему чужими. При этом окружающий мир ему так же кажется чужим. Отчуждение мыслей, чувств, действий шизофреник воспринимает как лишение его своего я. Поскольку мысли и чувства перестают быть его собственными, мыслит и чувствует он самого себя, свое я, отчужденно, как не-я. В результате он оказывается деперсонализирован и дереализован - неадекватно ориентирован в окружающем и себе.
         Считается, что шизофрения человека имеет эндогенное происхождение, вызвана внутренними причинами (факторами), и означает, что воля в произвольной деятельности подавлена или утрачена в силу психических причин. Шизофреноподобное реактивное состояние имеет экзогенное, в том числе, социальное происхождение, вызвано внешними причинами (факторами), и объясняется подавлением воли человека извне. Извне воля людей может подавляться аппаратом насилия, государством. Государство контролирует выполнение людьми социальных стереотипов поведения и методом наказания пресекает отклонения, в том числе, то особенное в поведении и высказываниях, речах людей, что относится к проявлениям враждебности – крайней форме отчуждения.
         Появление государства связано с распадом родовой общины, системы управления первобытного общества и, таким образом, продиктовано исторической необходимостью. Отчуждая волю и тем самым ограничивая свободу волеизъявления граждан, государство упорядочивает социальную жизнь, производство этой жизни. В связи с выполнением функции общественного самосохранения, государство можно назвать органом социального самосохранения. Хотя насилие государства над человеком оправдано, как протест, в 18-19 веках в европейском обществе возник анархизм.
         Согласно мнения А.А. Грицанова, анархизм – общественно-политическое учение, ставящее своей целью освобождение личности от давления всяких авторитетов и любых форм экономической, политической и духовной власти. Анархизм как образ мышления встречается у киников и в раннем христианстве, а также в хилиастических сектах средневековья [10, с. 46]. Различают индивидуалистский и коллективистский анархизм. Первый возник в Европе, второй в России. К теоретикам анархизма в Европе можно отнести У. Годвина, М. Штирнера, П.Ж. Прудона. В России анархизм развит в основном в работах М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина.
         Противоположность европейского и российского анархизма наиболее ярко выступает при сравнении версий М. Штирнера и П. Кропоткина. Как известно, немецкий анархист Штирнер, отстаивая индивидуалистическую версию экономического анархизма, видел идеал общества в «союзе эгоистов», целью которого является обмен товарами между независимыми производителями на основе взаимного уважения «уникальности» личности каждого. Социальный идеал русского анархиста Кропоткина представлял собой федерацию анархических (независимых) коммун, где личность избавлена от опеки государства. Предполагалось, что основной единицей такого будущего общества должен стать профессионально-производственный коллектив, что профессиональные союзы освободят людей от любых начальственных принуждений [10, с. 475]. Называя анархизм Штирнера мелкобуржуазным, анархизм Кропоткина следует назвать коммунистическим.
         Следует заметить, идеи Бакунина о местном самоуправлении, минимизации функций государства актуальны и сегодня, в неолиберальное время. Это указывает на то, что анархизм затронул проблему общественной жизни, связанную с подавлением воли человека, с социальной апато-абулией, депрессией. Относя вышеобозначенный синдром социального заболевания к социальной шизофрении, можно понять, что анархические концепции социального устройства представляют собой рецепты, предлагаемые обществу для лечения его болезни.  Составляя свои рецепты, анархисты не пользовались диалектическим методом и поэтому не смогли придать проблеме социального насилия научный вид. А ведь конфликт личности с государством как явление должен раскрываться в его скрытой от непосредственного восприятия сути (сущности), адекватная модель которой могла бы подсказать путь решения конфликта.
         Между тем, считая появление общественной власти результатом отчуждения воли от индивидов как источников власти, легко понять, что власть тем сильнее, чем больше отчуждена от масс ее воля. Отчуждается же воля масс с доброго их согласия, и нет. Так в перестройку в России с ростом сепаратизма пришло осознание необходимости усиления центральной власти в целях общенационального самосохранения. На то, что российской нации угрожало уничтожение в период президентства Б. Ельцина, указывает Ричард Саква в своей работе «Путин: выбор России» [11, с. 101]. Он связывает это с анархией в общественных отношениях, типичной для посткоммунистической России [11, с. 149]. Под влиянием национальной угрозы «резкая поляризация, которой характеризовалось ельцинское правление, уступила место исключительно консенсуальному и центристскому подходу» [11, с. 147]. Напряжение между авторитарным наведением порядка и демократическим анархизмом Путин хотел использовать в собственных целях. Цель эта проявилась в создании радикального центризма «третьего пути», в «возвеличивании института президентства над общим политическим полем». Структурально путинский «третий путь», - пишет Р. Саква, - восходит к Тони Блэру, использующему научные и политические институты для формирования новых подходов. Как и в Британии, «третий путь» в России обещает быть эклектичным [11, с. 151-152]. Он является попыткой преодоления противоречий между рыночной и плановой экономиками, индивидуалистским и коллективистским подходами к общественному развитию [11, с. 150].
         Как бы парадоксально это ни выглядело, но лидера советского государства В.И. Ленина волновали сходные проблемы. Дело в том, что развитие тяжелой промышленности, транспорта, связи и других отраслей народного хозяйства требовало планирования и центрального руководства [12, с. 187], можно сказать, отчуждения политической воли от ее источника – народа для ее концентрации в центральном органе власти, государстве. Принцип демократического централизма использовался Лениным и в построении партии большевиков. Он позволял преодолеть хаос мировоззренческого индивидуализма, крепил партийные ряды, превращал их в систему, политическую машину, слаженная работа узлов которой  позволяла ей без внутренних проблем двигаться к намеченной цели. Единство членов этой партийной машины исключало любые ее внутренние противоречия, следовательно, саморазвитие. Все конфликты носили внешний характер. Так было в идеале. Реально партию большевиков преследовал раскол со дня ее основания.  «Если будет раскол – пусть. Если будет ваше большинство – берите власть в ЦИК и действуйте, а мы пойдем к матросам». Именно этой смелой, решительной, непримиримой постановкой вопроса, – писал Л. Троцкий, - Ленин оградил партию от раскола в ноябре 1917 года [13, с. 29].
         Борясь с расколом в партии, Троцкий в то же время отмечал, что «партийный режим приглушает, удушает и сковывает партию, а нынешний (политический) режим обезличивает авангард пролетариата [13, с. 144]. По мнению Р. Саква, политический режим это сплетение институциональных и персональных факторов в структуре слабого конституционного строя и недоразвитого гражданского общества. Режим определяется как система институтов власти, которая шире правительства. Он отражает формальные и неформальные методы управления и сопровождается особой идеологией. Режим в современной России сосредотачивается в президентской власти, но он выходит за рамки поста президента. Его можно рассматривать в качестве динамического набора отношений между президентом, различными фракциями президентской администрации, правительством и неформальных связей с влиятельными олигархами, региональными боссами и другими политическими фигурами [11, с. 159].
В сущности, речь идёт о способности государства управлять жизнью общества. А то, что «верхи» могут терять эту способность известно из фактов истории. Так, оценивая политическую ситуацию в России периода 1989 – 90 годов Е.Т. Гайдар писал, что М.С. Горбачев, политический лидер СССР, с которым связывалась надежда на перемены в жизни общества к лучшему «растерялся и потерял ориентиры» в перестроечной ситуации [14, с. 59]. Б.Н. Ельцин, первый российский президент, сокрушался по поводу того, что «не успевал за событиями» [15, с. 7].
         Как известно, политическая ситуация, в которой оказались и М.Горбачев и Б. Ельцин подготовлена предыдущими политическими событиями, появившимися ещё при Л.Брежневе. Появление в брежневский период правления страной «хлопкового, шоколадного, коньячного» и др. уголовных дел говорит о многом, о том, например, что в союзных республиках советской страны народился новый класс – теневая буржуазия. Связано его появление с функционированием теневого рынка, с существованием теневой экономики. Понятно, что не знать о существовании «подпольных фабрик и заводов» руководители союзных республик не могли. Мало того, без их попустительства как тайного покровительства об организации таких предприятий не могло быть и речи. Они были нужны руководству республик для решения ряда хозяйственных проблем местного значения, на которые Госплан не выделял средств. И они указывали на то, что тех свобод, которые предоставил союзным республикам центр во время «хрущевской оттепели» им было мало. В этой связи появление совнархоза можно трактовать как уступку центра местным властям, их стремлению к самостоятельности, независимости – той свободе, что ведет к выделению республик из федеративного государства, к становлению их независимыми государствами.
         Называя данный процесс центробежным, противоположный ему процесс следует назвать центростремительным. К периоду правления Союзом Советских Социалистических Республик М.С. Горбачевым центробежные силы, пробуждённые рыночными реформами, возобладали в советском обществе, и Союз распался. Поскольку рыночные отношения характеризуют общественные отношения с объективной стороны, можно предположить объективность вышеописанного процесса распада союзного государства. Вместе с тем, предполагая существование в основе этого процесса классовой борьбы, легко понять, что в тени этой борьбы стояла восставшая из пепла, теневая буржуазия. В тени, в латентном состоянии она могла находиться благодаря двуличности, тому, что официально она значилась местнической партноменклатурой. Р. Саква относит ее к «красным директорам» [11, с. 81].
         Особенно четко данная точка зрения выражена Л.Д. Троцким в его работе «Сталинская школа фальсификации», где он пишет: «Наша критика должна быть направленной на то, чтобы пробудить в сознании пролетариата внимание к надвигающейся опасности, чтобы он не думал, будто власть завоевана раз и навсегда, будто советское государство есть некий абсолют, который является рабочим государством всегда и при всех условиях. Нужно, чтобы пролетариат понял, что в известный исторический период, особенно при ложной политике руководства, советское государство может стать аппаратом, через который власть будет сдвинута с пролетарской базы и приблизится к буржуазии, которая затем окончательно отбросит советскую оболочку и превратит свою власть в бонапартистскую» [13,с.146].
         Как бы в подтверждение высказываний Л. Троцкого, Р. Саква приводит в своей работе  «Путин: выбор России» мнение Гордона Хана о «пятнадцатилетней российской революции». Согласно Хану, государственные институты России были захвачены группой радикалов под руководством Ельцина, который затем приступил к проведению ползучей бюрократической революции против централизованной советской партийно–государственной машины. Однако, считая Б. Ельцина лидером «бархатной» контрреволюции сверху, следует сказать, что до этого лидером ее был М. Горбачев, что именно он подписал распоряжение «О подготовке концепции союзной программы перехода на рыночную экономику как основы Союзного договора» [15,с.25]. И если бы не так называемое национально-освободительное движение, кто знает, чем бы закончилась перестройка. Кстати, 12 июня 1990г. на утреннем заседании съезда народных депутатов РСФСР принята Декларация о государственном суверенитете РСФСР [15, с. 25]. А в 1988 году начался так называемый перевод предприятий на полный хозяйственный расчет, что укрепляло независимость директоров предприятий [14, с. 57].
         В общем, считая перестройку продуктом деятельности партийной и советской элиты и, соглашаясь с тем, что сущность ее состояла, как писал Е. Гайдар, «в обеспечении плавного, наименее конфликтного и опасного выхода из социализма», можно прийти к выводу о субъективном характере исторического процесса. Если же при этом не забывать того, что с определённого момента перестройки лидеры не поспевали за событиями и теряли ориентиры, логично строить антитезу вышеобозначенному тезису, соглашаясь с тем, что исторический процесс амбивалентен, объективен и субъективен одновременно.
         Возражая против данного эклектического синтеза и настаивая на объективности исторического процесса, следует разобраться, в чем состоит объективность истории. Конечно, дело это довольно сложное. Как отмечают В. Келле и М. Ковальзон, столетия люди пытались разобраться в сути и смысле истории, но до 19 в. безуспешно [4,с.3]. Еще Д. Вико говорил, что история общества тем отличается от истории природы, что первая сделана нами, а вторая не нами. История общества – продукт взаимодействия людей, сознательных существ. Поэтому в предмет исследования полагалось бы включить сознание, волю, которыми побуждается деятельность людей [4,с.4], хотя это привело бы к психологизации истории и к мысли, что общество не может быть предметом объективного научного исследования, подобного естественнонаучному исследованию, основным принципом которого является объективность подхода к предмету исследования. Объективность - независимость объекта исследования от сознания, воли.
         «Включение сознания, воли, которыми побуждается деятельность людей» в предмет истории привело бы к эклектическому соединению объективного и субъективного факторов истории и амбивалентности исторического мышления. Потребовалось бы единство находящихся в борьбе материалистической и субъективно-идеалистической логик истории, чего не наблюдается. 
         Так авторы «Теории и истории» В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон склоняются к мысли, что «буржуазное обществознание, в целом оставаясь на идеалистических позициях, не является научным» и что «возникновение марксизма создало условия для превращения всего обществознания в последовательно научную систему взглядов» [4, с. 9, 13]. В связи с этим можно посмотреть на то, как марксизм борется с субъективизмом при построении своего историзма.
         Вот что пишет по поводу объективности и научности марксистской теории И.В. Сталин в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР»: «Некоторые товарищи отрицают объективный характер законов науки, особенно законов политической экономии при социализме. Они считают, что ввиду особой роли, представленной историей Советскому государству, Советское государство, его руководители могут отменить существующие законы политической экономии, могут «сформировать» новые законы, «создать» новые законы. Эти товарищи глубоко ошибаются. Они, как видно, смешивают законы науки, отражающие объективные процессы в природе или обществе, происходящие независимо от воли людей, с теми законами, которые издаются правительствами, создаются по воле людей и имеют лишь юридическую силу. Но их смешивать никак нельзя. Марксизм понимает законы науки, - все равно идет ли речь о законах естествознания или о законах политической экономии, - как отражение объективных процессов, происходящих независимо от воли людей [16, с. 3-4].
Развивая мысль, далее он пишет следующее: «Говорят, что экономические законы носят стихийный характер, что действия этих законов являются неотвратимыми, что общество бессильно перед ними. Это неверно. Это – фетишизация законов, отдача себя в рабство законам. Доказано, что общество может «оседлать» их [16, с. 6].
         Разъясняя, что такое «оседлание» законов, И. Сталин ссылается на работу Ф. Энгельса «Анти-Дюринг», где записано, что: «Законы их (людей) собственных общественных действий, противостоящие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы, будут применяться людьми с полным знанием дела, следовательно, будут подчинены их господству» [16, с. 6]. Из данного высказывания Энгельса следует, что законы собственных общественных действий людей вместе с действиями отчуждены от людей.
         В социологии отчужденность действий от людей их производящих относится к социальным явлениям.  Сказать, что оно означает принудительность действий, то, что деятельность вызвана нуждой, необходимостью, которая может быть осознана и нет, это половина дела. Понятно, что принуждает людей трудиться нужда в средствах существования. Но вот только когда люди трудятся на себя, продукты их деятельности и сама деятельность не отчуждены от них. При найме же продукты труда и деятельность по созданию продуктов отчуждены от производителя. Принуждает людей к найму, отчуждённой деятельности отсутствие у них собственных средств производства. Если найм предусмотрен законом, то и создание условий отчуждения труда, деятельности предусмотрены им. К условиям отчуждения от труда относится отчуждение от трудящихся масс средств производства.
         Объективно найм вытекает из объективных условий, сложившихся как бы независимо от людей в силу господства над ними чуждых им социальных законов. Объективным условием является нужда в средствах существования, отчуждение или отсутствие их. Нужда в средствах существовании может как при стихийном отчуждении природы, так и при отчуждении средств производства. Отчуждение средств производства сложилось в результате погони за прибылью и конкуренции при частной собственности  на эти средства. Погоня же за прибылью введена в закон стоимости, действующий объективно при определённых условиях. Определённость условий указывают на то, что закон стоимости не является безусловным - неотвратимым, фундаментальным, стоящим над человечеством как, например, закон земного тяготения, гравитации. Он объективен, когда есть силы, устанавливающие условия его проявления. Так при социализме закон стоимости не действовал, хотя массы были отчуждены от средств производства, производственной деятельности и продуктов деятельности. Это обстоятельство указывает на то, что закон стоимости давным-давно применялся людьми с полным знанием дела, следовательно, был подчинён их господству в лице  класса рабовладельцев, феодалов и буржуа.
         Следует заметить, присвоение людьми совершаемых ими социальных действий ведёт к тому, что они становятся из чужих своими. В сущности, данный переворот связан с персонификацией людей, с тем, что они обретают свою собственную волю и власть над собой, над своими действиями, преодолевают зависимость (отчуждение) не только от природы, но и от общества. Природа и общество вместе с законами используются свободными людьми для их блага. При этом объективные законы не становятся субъективным и не отменяются человеком в результате наступившей свободы, независимости. Они оказываются под седлом.
Однако, уподобляясь И.Сталину, чтобы казаться последовательным и логичным, не следует торопиться доводить мысль до логического конца. Не стоит за оседланностью законов видеть волевую активность людей, которые обрели свою личность, так как это ведёт к анархо-коммунизму. Лучше вовремя остановиться и перевести мысль на другое, что и сделал Сталин. Он сказал, что ссылка на особую роль Советской власти в деле построения социализма, которая якобы дает ей возможность уничтожить существующие законы экономического развития и сформировать новые, в корне неверна. Особая роль Советской власти состоит не в замене одной формы эксплуатации другой формой, как это было в старых революциях, а в ликвидации всякой эксплуатации [16,с.7]. Об эксплуатации человека советским государством следует умолчать. Лучше эту проблему заболтать, сказав, что «в производстве люди воздействуют не только на природу, но и друг на друга, что они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности» [16, с. 63]. После этого высказывания имеет смысл упомянуть, что «марксизм рассматривает общественное производство как целое, имеющее две неразрывные стороны: производительные силы (отношения людей к природе) и производственные отношения (отношения людей друг к другу в процессе производства) [16,с.63]. А затем и вовсе сослаться на К. Маркса в связи с тем, что в предисловии  «К критике политической экономии» он написал: «В общественном производстве своей жизни, люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие (объективные) отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания» [16, с. 64].
         По мнению И.В. Сталина, «опираясь на экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил, Советская власть обобществила средства производства, сделала их собственностью всего народа и тем  уничтожила систему эксплуатации» [16, с. 7]. Этот закон состоит в том, что «новые производственные отношения не могут оставаться и не остаются вечно новыми, они начинают стареть и впадать в противоречие с дальнейшим развитием производительных сил, они начинают терять роль главного двигателя производительных сил и превращаются в их тормоз. Это своеобразное развитие производственных отношений от роли двигателя производительных сил до роли их тормоза, - составляет один из главных элементов марксистской материалистической диалектики» [16, с. 62]. Двойственность роли производительных сил – диалектический приём. Он используется для преодоления амбивалентности мышления, в котором двигатель есть тормоз производительных сил. Амбивалентность же нужна для противоречия, без которого, по мнению диалектиков, нет развития.
         Размышляя о периодически возникающем противоречии между производственными отношениями и производительными силами, о старении производственных отношений, И. Сталин в вышеназванной работе избегает прямо назвать причину старения производственных отношений и появления несоответствия между ними и производительными силами. Усматривая в этом умолчании скрытый смысл, следует заметить, что другой ортодоксальный, последовательный марксист, Г. Плеханов считал «последней и самой общей причиной исторического движения человечества развитие производительных сил. Если общественный человек создает в данное время именно такие, а не другие отношения, - писал он, - то это происходит, разумеется, не без причины; это обуславливается состоянием производительных сил»  [8, с. 332-333].
         Поскольку производительные силы состоят из предмета труда, орудий (средств) труда и рабочей силы, следует решить, развитие какого фактора из перечисленных оказывает наиболее существенное влияние на формирование противоречия между производительными силами и производственными отношениями. И если решить, что развитие орудий (средств) труда предопределяет «старение» производственных отношений, то из этого утверждения само собой возникает предположение о том, что изобретатели орудий труда посредством своих изобретений, составляющих техническую революцию, развивают производительные силы, приводя их в несоответствие сложившимся производственным отношениям. Быть может, поднимая уровень производства, они поднимают уровень общего и профессионального образования эксплуатируемого класса и тем самым формируют условия для классового конфликта. На самом деле изобретатели формируют новый тип производства и новые классы, следовательно, новые производственные отношения. Особенно это заметно на примере индустриальной революции. А производственные отношения, по мысли И. Сталина – это отношения людей друг к другу, определяющие эксплуатацию человека человеком в классовом обществе. Доводя эту мысль до конца, добавляем: и определяющие эксплуатацию человека государством в бесклассовом обществе.
         Соглашаться с мыслью, что изобретатели орудий труда – источник развития общества, тем не менее, не приходится из-за объективного подхода. Ну а без человека, сами собой, орудия производства не совершенствуются и поэтому не могут служить самостоятельной причиной социального прогресса. Из этого следует, что мысль Г. Плеханова о развитии производительных сил как самой общей причине исторического движения человечества придется оставить.
         Обращаясь к другой мысли, что источник возникновения несоответствия производительных сил и производственных отношений скрывается в отношении людей к друг другу, возникающих в процессе производства, а не в отношении их к природе, следует, во-первых, заметить, что первое из названных отношений не есть отношения людей в производственных коллективах, это – эксплуататорские отношения, раскрывающие насилие одних и зависимость других. Во-вторых, это не прямое насилие, а опосредствованное. Если свое насилие над природой человек осуществляет посредством орудий труда, то в классовом обществе насилие человека над человеком организуется при помощи института насилия, государства. При упразднении институт частной собственности и появлении вместо него институт общественной собственности меняется тип государства. При этом предприниматели превращаются в «красных директоров», если не вовлекаются в борьбу против госкапитализма. Изменяется и форма эксплуатации человека. Уничтожается эксплуатацию человека человеком, но не эксплуатацию вообще т.к. пока есть рабочая сила, существует и её эксплуатация.
В этом плане эксплуатация человеком своей собственной рабочей силы для себя есть самоэксплуатация.
         Надо сказать, самоэксплуатация носит добровольный характер, т.к. в данном случае рабочая сила индивида находится в его личной собственности, и его воля, психическая сила не оторвана от этой физической силы. Эксплуатирует себя индивид в связи с тем, что осознает необходимость труда как процесса преодоления отчуждения природы. Из этого вытекает осознанность свободного труда как опосредствованного отношения человека к природе в условиях натурального хозяйства, где воля, психическая сила производителя сращена с его физической рабочей силой посредством института личной собственности. Здесь рабочая сила, предмет труда и орудия труда находится в личной собственности человека. Разновидность эксплуатации человека, таким образом, связана с типологией собственности. Личная собственность выявляется при самоэксплуатации в условиях индивидуального натурального хозяйства. Частная собственность выявляется при эксплуатации человека человеком в рабовладельческом, феодальном и буржуазном обществах. Государственная собственность выявляется при эксплуатации человека государством во время государственного капитализма почему-то называемого социализмом.
         Поскольку индивидуальное натуральное хозяйство слабо защищает человека от вызовов, насилия природы и так как он – коллективное существо, люди организуют хозяйственную деятельность не на индивидуальном, а коллективном принципе, что ведёт к общинной, семейной и кооперативной формам производства. Появление институтов коллективной - общинной, семейной, кооперативной - собственности связано с возникновением общин, семьи, кооперативов. Частная собственность возникает, когда коллективный труд организован на основе личной собственности предпринимателя на чужую, отчуждаемую от других людей, рабочую силу. Отчуждается она посредством найма, крепостничества и рабства.
         Было время, когда мечталось, что при коммунизме развитие общественного производства достигнет такого уровня, когда человеку можно будет не работать. За него это сделают машины. При этом исчезнет найм, следовательно, отчуждение человека. Коммунизм мыслили возводить при помощи общественного труда на основе общественной собственности на средства производства. И если история институционализации собственности продемонстрировала возможность замены института частной собственности на институт общественной собственности при  социализме, то замена одушевленной рабочей силы на неодушевленную  рабочую силу остается до сих пор мечтой.
         В 1917 году в России большевики, осуществив экспроприацию, сделал всех людей российского общества обезличенным и в этом отношении равными, но не свободными. В 1993 г. они  отдали «красным директорам» в личную собственность предприятия сферы материального производства, возродив институт частной собственности. Этот взгляд одушевляет реальную историю и психологизирует историческую науку.
         Борясь за свободу человека, против его эксплуатации, пытался ли марксизм реально вернуть ему его личность, волю и ликвидировать деперсонализацию, апато-абулию? Вот в чём вопрос. Ведь, находясь на позиции материализма, объективности,  духовный аспект общественного производства марксистская наука скрывала из соображений сциентичности. Марксизм стремился не просто стать практической философией, он хотел выглядеть естественно-научно, сциентично. Психология же масс и индивида относилась к разряду гуманистических наук и была к тому времени слабо разработана. Кроме того, интроспективный метод психологии отдавал субъективным идеализмом, а ее предмет – спиритизмом. Конечно, переход психологии с интроспекции на экстраспекцию, наблюдение и эксперимент положительно сказался на её развитии, но не на столько, чтобы она на правах составной части вошла в марксизм. В результате концепция отчуждения человека от труда была забыта.
         В целом же следует сказать, дифференциация опыта на внутренний и внешний позволила увидеть в системе знания теоретическую и эмпирическую области, а также фундаментальный и прикладной ее характер. Не смотря на появление эмпирии как внешнего, в том числе, практического опыта, для объяснения явлений люди не прекратили конструирования дедуктивно-гипотетических их моделей. В основе общественной жизни, например, они увидели материальное производство, состоящее в преобразовании предметов, вещей природы. Данная точка зрения позволила выделить основные элементы этого социального явления. Элементы выделялись индуктивным путем. Вещи природы, на которые направлялось преобразующее воздействие человека, были объединены понятием предмета труда. Обработанные и используемые для усиления физической силы человека вещи природы были названы орудиями труда. Включенный в процесс производства человек рассматривался объективно, как физическая рабочая сила. Весь комплекс перечисленных факторов общественного (материального) производства именовался производительными силами. Связывались производственные факторы между собой производственными отношениями или отношениями собственности. В результате человек мыслился двойственно, и как фактор материального производства (рабочая сила) и как связь факторов – их собственник. Разрыв двойственности человека произошёл при расслоении общества в процессе становления производства товарным. Появились классы.
         Надо сказать, включенность в модель производства собственности в частной ее форме обязывало персонифицировать факторы производства, связывать собственность с личностью предпринимателя. Когда собственность в обозначенной модели становилась общественной, персона исчезала. Общество начинало развиваться дерперсонализированно, объективно. Разновидности  модели применялись для анализа развития существующих в одно и то же время различных по укладу обществ, социалистического и капиталистического, где господствовало в общественном сознании не материалистическое, а идеалистическое представление об обществе, мире и человеке. Идеализм пытался одухотворить, персонифицировать историю, материализм, наоборот, представить процесс общественного развития как объективный, независящий от общественного сознания процесс. В том и другом подходах к факторной модели общества отыскивались движущие силы, факторы истории, персонифицированные, в одном случае, деперсонализированные, в другом.
         Так технократы, например, видевшие в орудиях труда, машинных средствах производства движущую силу социальной истории разделились на два лагеря, когда в их среде появились представители, рассматривавшие технику персонифицировано, как техников. Менеджеристы благодаря идее вытеснения класса капиталистов классом управленцев [17, с. 61] обнаружили у «эксплуататоров» творческую жилку, благодаря чему организацию материального производства можно стало мыслить не только объективно, обезличенно, но и субъективно, персонифицированно. Рабовладельцы, феодалы, капиталисты предстали организаторами общественного производства, управленцами, а рабство, феодализм, капитализм – формами социального управления. В сфере управления появилась возможность делать открытия, стихийность отступила перед осмысленностью исторической действительности. Нашлась возможность предположить, что рабовладельческий, феодальный и капиталистический способы производства были изобретены людьми, также как и социалистический способ. От последнего изобретения они отличались тем, что не носили теоретического характера в моменты их появления, а только практический.
         Эти способы организации производства жизни были, что называется, нащупаны управленческой практикой, ориентированной на увеличение эффективности производства, на рост активности производителей. Активность людей таким образом виделась генератором, ведущим фактором исторического движения. Особенно четко эта мысль обозначена в работе Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли». В ней автор отмечает, что в своей истории человек не только приспосабливался к ландшафту, но и путем труда приспосабливал ландшафт к своим нуждам. Для того, чтобы совершать походы, строить храмы и дворцы, реконструировать ландшафты нужны энергия, творческие порывы человечества [18, с. 169,179]. Нужна пассионарность – стремление людей к целенаправленной деятельности, связаной с изменением природного или общественного окружения [18, с. 260], т.е. стремление к насилию, произволу, произвольной деятельности, как выражению независимости.   
         Естественно, такая деятельность должна быть связана с сознанием и волей. Гумилев же относит пассионарность к атрибуту подсознания, влечения. Объясняя происхождение пассионарности мутацией, он как бы становится на биологическую позицию. Вместе с тем он считает пассионарность - «страсть к изменению окружения» выражением эндогенно протекающего психологического процесса, ставящего «я» человека в зависимость от него. В результате деятельность человека приобретает внутренне навязанный, то есть навязанный сверхценной или паранойяльной идеей характер. Действуя, такой человек не считается с окружающей обстановкой. Он не критичен, в большей или меньшей мере дереализован. Жертвование пассионарного человека собой ради воплощения реформаторской идеи усиливает это мнение.
         В отличие от Л. Гумилева, А. Тойнби считал, что человек достигает цивилизации не вследствие биологического дарования (наследственности), а в ответ на вызов ситуации особой трудности, воодушевляющей его на беспрецедентное до сих пор усилие. «Ответом на вызов, - писал он, - общество решает вставшую перед ним задачу, чем переводит себя в более высокое и более совершенное состояние» [19, с.119-120]. Различают вызовы природной и человеческой средры. Они обнаруживают зависимость человека от них, создают проблемы и вызывают фрустрацию, состояние неудовлетворенной потребности, толкают его на действия, направленные на выживание, приспособление, которое может быть пассивным и активным. Если вызовы пробуждают активность – общество решает проблемы, если нет – оно болеет. Общество ищет в себе силы и переламывает ситуацию, когда находит их. В случае социальных вызовов, оно или пересиливает себя, или нет. Надлом цивилизации не преодолевается, когда не восстанавливается нарушенное взаимодействие индивидов [19, с. 301], т.е. их производственные отношения.
         Проще говоря, во время надлома производственных отношений, когда форма эксплуатация человека человеком или государством, обществом не способствует росту трудовой активности, возникает потребность в поиске другой, более оптимальной для социального роста формы производственных отношений. Снижение трудовой активности масс косвенно говорит о социальной апатии большинства, об отсутствии настроения трудится, об отчуждении человека. Это отчуждение – результат тлеющего конфликта между эксплуатирующими и эксплуатируемыми вызванного противоречием, состоящим в том, что активный фактор производительных сил – рабочая сила перестает удовлетворять свои собственные потребности в восстановлении и росте. Производство социальной жизни не обеспечивает ее самосохранения. Социальный синтез не покрывает социального распада. Общество не только не растет, оно даже не регенерирует. Этот внутренний, эндогенный вызов обществу переходит в его болезнь, если оно не находит в себе сил справиться с ним как внутренней проблемой. Внешне данная болезнь протекает как старение цивилизации, формации.

3. Социологический аспект социальной шизофрении

         Проблема шизофрении в социологии заключается в утрате общественной жизнью согласованного внутреннего единства её составных элементов, в её расщеплении, выражением которого являются классовые, религиозные, национальные конфликты.
На примере распада СССР можно видеть, как утрата принципа интернационализма способствовала возникновению национальных конфликтов, проведение приватизации привело к противостоянию классов, с исчезновением атеизма начиналась борьба разных конфессий за паству. Воинствующим стал ислам, агрессивным – католицизм. Кое-где спонтанно появлялись случаи работорговли – верный признак отчуждения человека. Социальная жизнь покатилась назад, в прошлое. Стремительно регрессировало общественное сознание. Под видом парапсихологии возродился оккультизм и с ним язычество. Ведьмы, гадалки, астрологи наперебой стали предлагать свои услуги. Возникли новые религиозные секты суицидального и террористического направления типа Аум Синрикё.
Говоря о торговле людьми, чаще всего проститутками следует акцентировать внимание на том, что она характерна для рабовладельческого общества, сменившего первобытнообщинное. Тогда разрыв общинных, кровнородственных связей привёл к родовому отчуждению и был настолько велик, что не то чтобы соплеменников, своих родных отдавали древние греки за долги в рабство. Возникавший вследствие экспорта рабов демографический кризис вынудил афинского архонта Солона (559 год до нашей эры) запретить долговое рабство и простить согражданам их долги [20, с. 1236]. Отменить рабовладения он не мог, и это обстоятельство наводит на мысль о стихийности его возникновения, в силу сложившихся обстоятельств.
         Не гадая о причинах, побудивших людей сформировать рабовладельческий строй вместо родоплеменного, первобытнообщинного, стоит остановиться на констатации того факта, что рабы, попадая в собственность рабовладельцам, были лишены не только права собственности на свою рабочую силу, но и на предметы и орудия труда. Они не имели так же права на жизнь. Полное бесправие означало полное отчуждение их от социальной жизни. Рабы находились как бы в положении умных домашних животных, не требовавших ухода. Они не имели своей воли, т.к. обязаны были исполнять только волю хозяина, которому было позволено лишать их жизни. То, что люди вынужденно попадали в рабство, когда лишались собственности на предметы труда и орудия труда, не исключает, того, что существовала охота на людей как промысел, поскольку к тому времени возник спрос на рабов, их рабочую силу на невольничьем рынке. Рынок, таким образом, оказался тем инструментом, что регулировал материальное производство. Продавали рабочую силу вместе с ее физическим лицом, т.к. не ведали о существовании личности, я человека, его самосознания в то далекое языческое время. Христианства вместе с идеей единства двух естеств в одном лице тогда еще не существовало, и люди не могли помыслить о том, что приобретая раба, отчуждали от него его душу, его я, его волю.
         В целом следует сказать, что раб был не просто объектом управления, он был вещью, которую подобно предмету труда и орудию труда нужно было только потреблять, эксплуатировать, ни мало не заботясь об этой вещи. Раб был материальным фактором производительных сил и только. Быть может, данное, деперсонализированное отношение к рабам способствовало тому, что за ними не стало никакого ухода. Не исключено и то, что погоня за прибылью и конкуренция, сопровождающие товарное производство всюду, где есть частная собственность, принуждали рабовладельцев почти полностью лишать рабов производимых ими средств существования. Фактом, однако, остается то, что на о. Сицилия, лишенные средств существования рабы вынуждены были промышлять разбоем [21, с. 86]. А.Д. Тойнби, присоединяясь к мнению Св. Киприана, считал причиной «старческого распада эллинистического общества» не упадок производства, а то, что производители фактически не получали того, что производили, т.е. жадность [19, с. 301].
          За отсутствием других объяснений «старения» и разрушения рабовладельческого общества, следует принять во внимание приведенные выше, т.е. согласиться с мыслью о том, что конкуренция и страх разорения, а так же жадность и погоня за прибылью вели общество к спаду производства и бунтам рабов – «старению» рабовладельческой формации. Между тем, за спадом производства и разбоями, грабежами рабов стояло отчуждение рабов от труда. Не получая средств к жизни, благ за свой труд, рабы освобождали себя от существующих производственных отношений. Производительные силы лишались фактора, без которого производство общественной жизни становилось невозможным.
         Отчуждение человека, таким образом, указывало на то, что рабовладельческое общество было поражено какой-то болезнью, выражавшейся в том, что отчуждение от предмета труда и орудий труда вынуждало людей становится рабами, а отчуждение от продуктов труда заставляло их бросать рабский труд и идти на разбой, чтобы выжить. Длительная рабовладельческая практика хозяйствования доказывала, что лишая людей собственности на предмет труда и орудия труда, т.е. возможности трудиться на себя, можно было вынудить их работать на других, при условии разумного распределения продуктов труда. Называя вышеобозначенное принуждение к труду относительным отчуждением труда, полное лишение производителей продуктов труда как средств существования нужно отнести к абсолютному отчуждению человека от труда. Превращение относительного отчуждения людей (рабов) от труда в абсолютное отчуждение вначале угрожает снижением человеческой активности как продуктивности их труда, спадом производства, затем – прекращением производства налаженным способом вообще. Это превращение как нарастание отчуждения людей от труда патологическим образом влияет на их психику, толкает на путь преступлений, к аномии.
Выводом вышеприведенного рассуждения служит умозаключение, что отчуждение труда – причина и возникновения и исчезновения рабской его формы, выраженной в способе соединения факторов труда, производства, в том, что в данном случае отчуждены от производителя все находящиеся в частной собственности факторы – и предмет труда и орудия труда, и собственная рабочая сила.
         В истории отчуждение труда возникает стихийно, благодаря погоне за прибылью, рыночной конкуренции и разорению слабых мелкотоварных индивидуальных и натуральных хозяйств (свободных). Данная, объективная сторона причины отчуждения труда связана с субъективной, с тем, что, с одной стороны, страх разорения, нищеты и смерти от голода, с другой стороны,- жажда выгоды, прибыли толкают рабовладельцев к снижению затрат на производство продукции за счет ухудшения содержания рабов. Из этого вытекает предположение, что жадность – обратная сторона страха смерти. Этот страх вызван не реальным разорением рабовладельцев, а возможным. Поэтому его следует отнести к проявлению невроза, фобии имущего класса. Этот субъективный фактор как проявление невротических действий экономии есть сопротивление, противодействие фактору объективному, разоряющему, т.е. конкуренции. С непрерывным разорением неконкурентоспособных хозяйств, производство в целом укрупняется и укрепляется, но положение рабов от этого не улучшается. В конце концов, страх мнимой смерти толкает рабовладельцев к абсолютному отчуждению труда, а реальный страх смерти ведет рабов к открытому насилию, к «грабежу награбленного». Насилие рабовладельцев оборачивается насилием рабов. Начинается война, в которой на стороне элиты участвует орган социального насилия – государство, армия. Эта война рабов, по сути дела, не решает ничего, т.к. объективная причина конфликта скрыта не в психике эксплуататоров и рабов, а в разделении труда и возникновении его двойственности.
         Дело в том, что разделение труда привело к товарообмену и возникновению идей выгоды и убытка. Товарообмен связал образующиеся из общинного мелкотоварные хозяйства и их субъектов в единую социально-экономическую систему, имеющую тенденцию развиваться из мелкотоварной в крупнотоварную. Синкретичный первобытнообщинный труд дифференцировался на конкретно-особенный, индивидуальный, личный и абстрактно-всеобщий, общественный, обезличенный.
         Почему появляется и развивается труд, сказать сложно, если рассматривать его изолированно от человека и его потребностей. Относя труд к поведению самосохранения как средству выживания человека, преодоления им вызовов, отчуждения природы, можно предположить, что до своей актуализации, потенциально он был как зачаточная способность «ископаемой человекообразной обезьяны» [22, с. 99] к труду и выражался в задатках – прямохождении, особенностях строения верхних конечностей и гортани предков человека. Вызовы среды обитания как внешний фактор своими изменениями в неблагоприятную сторону вывели данную способность из потенциального состояния, разбудили дремавшие до этого человеческие силы и тем самым противопоставили их силам природы.
         Дело в том, что, сохраняя постоянство своей внутренней среды, организм человека всеми силами стремится противостоять неблагоприятным воздействиям природы. Противостояние это именуется саморегуляцией. Оно выработано эволюцией и представляет отличительную особенность живого, биологического тела от тела физического, которое, скажем, всегда принимает температуру окружающей среды, а не поддерживает ее постоянной на уровне 36,6 0. Труд как поведение самосохранения человека также нацелен на поддержание постоянства внутренней среды его организма, и на этом основании может быть отнесен к средству гомеостаза.
         Сравнивая физическую и биологическую (живую) среды, следует акцентировать внимание на том, что первая не нуждается в самосохранении и, следовательно, безразлична к любым своим изменениям, тогда как вторая, наоборот, нуждается в самосохранении, своем постоянстве и небезразлична к своим изменениям. Небезразличное отношение к собственным изменениям у живых систем проявляется в закреплении полезных изменений наследственностью, так сказать, соматической памятью. Постоянство внутренней среды, строения и функций живых систем противостоит непостоянству внешней среды, стихии с ее наклонностью к катастрофам. В постоянстве прослеживается порядок, который стихия периодически стремится нарушить, превратить в хаос.   
         Одним из проявлений нарушения внутреннего порядка биологических систем является мутация. Мутационная изменчивость организмов раскрывает произвол внешней косной среды  по отношению к ним, так сказать, ее слепую активность, которой они стремятся противостоять всеми, доступными им способами, приспосабливаясь. В приспособлении – сопротивление произволу стихии, активность живых тел. Эта активность до времени слепа, рефлекторна и инстинктивна. Проявляется она в жизнедеятельности биологических организмов. Если организм способен жить, все его органы приспособлены к этой жизни и слаженно функционируют. В отличие от человека, животные не способны изобретать и изготавливать таких приспособлений для своей жизни, как орудия труда. Орудия труда усиливают активность, способность человека противостоять произволу стихии. Изобретательность же, как умение человека приспосабливать, изменять, «приручать» природу и, таким образом, заслоняться от нее посредством ее же самой выступает в этой связи не только активным, но и универсальным фактором.
         В целом можно сказать, что природа универсально изменчива. Однако эта изменчивость спонтанна, нецеленаправленна и, следовательно, неумышленна: стихийна. Так было до человека как живого мыслящего тела. С появлением человека, изменчивость природы начала утрачивать исключительно стихийный, неумышленный, неосознанный характер. Априорно-апостериорная сторона человеческой деятельности внесла в процесс изменчивости свои коррективы. В сущности, благодаря человеку, онтологический опыт природы из реального смог стать виртуальным, мысленным, лишенным физической оболочки, эпистемологическим. Из развернутого только в настоящем он стал развернутым в трех измерениях: прошлом, настоящем и будущем. Знание прошлого и настоящего позволяло формировать будущее вначале во внутреннем опыте, виртуально, затем реально, во внешнем, практическом опыте, через рукодействие, в том числе через письменность. В результате человек становился субъектом истории, преодолевал отчуждение природы и делал ее своей. Преодолевать отчуждение природы, делая себя ей своим, он не мог, т.к. это означало бы вхождение его в животное состояние, регрессию, возвращение в тупик эволюции, из которого человека вывел труд как приспособление природы к человеку, а не наоборот, человека – к природе.
         Труд был единственным выходом из тупика, в котором оказалась эволюция живой природы, жизни. Дело в том, что ни регенерация, ни размножение, ни мимикрия, ни мутация и т.д. не гарантировали сохранения жизни на Земле, не предоставляли ей независимости, не защищали совершенно надежно от произвола стихии, от естественного отбора. Все эти формы защиты не носили наступательного, агрессивного характера и исчерпали себя. Потребность в гарантированном существовании побуждала к формированию универсального самосохранительного поведения животных. Им стал труд.
         Теперь, думается, становится совершенно понятно, что при отчуждении человека от труда он становится не только беззащитным перед вызовами природы, но и деградирует, использует древний, животный стереотип поведения для выживания. Сравнивая случаи грабежа, встречаемые в обществе и в природе, например, у хищных пчел из породы Sphecoides [23. с. 358], следует сказать, что и пчел и людей понуждает к грабежу невозможность существовать другим способом. Если пчел понуждает к опустошению чужих ульев недостаточное развитие у них органов гнездостроения, то людей может понуждать к грабежу и воровству отчуждение их от труда, средств производства. Однако данное отчуждение не является побуждением, стимулом самим по себе. Ведя к голоду, оно опосредовано, через изменение психического состояния голодающего человека пробуждает в нем звериные инстинкты. Инстинкты захватывают сознание человека, и социальный стереотип поведения самосохранения вытесняется биологическим. Влечение подавляет или подчиняет волю. Человек становится асоциальным, биологическим, существом, готовым убить своих близких и родных для выживания. Во время голода на Украине уже в советское время были известны случаи людоедства. В природе в засушливое лето аисты выбрасывают своих птенцов из гнезда. Все эти примеры говорят, что внешняя среда может отчуждающим образом влиять на психику животных и человека.
         Из вышеизложенного следует, что отчуждение природы (естественное отчуждение) может способствовать и нет развитию труда. Отчуждение же труда (социальное отчуждение) однозначно не ведет его к развитию, хотя голод и страх смерти могут сопровождать оба вида отчуждения.
         Надо сказать, ожидание вызовов природы порождает не реальный страх, а невротический [24,с.635], как фобию. Фобиям, считает Иван Вард, присущ определенный прогрессивный аспект; в них содержится образное представление тех явлений, которые человек должен преодолеть. В то же время, наблюдаемое при фобиях «избегание» наводит на мысль об их непосредственной связи с навязчивыми ритуалами [25, с. 62]. Так, предвидя голодную зиму, занимавшаяся собирательством первобытная община делала соответствующие заготовки и этими практическими действиями предупреждала появление голодной смерти и реального страха. В то же время, после сбора урожая она совершала религиозный обряд принесения в жертву людей ради содействия урожаю.
         Джеймс Джордж Фрэзер так описывает этот ритуал: «За 10 или 12 дней до этого события жертву освящали. Обряду предшествовали несколько дней необузданного разгула и неприкрытого распутства. За день до совершения обряда жертву, одев в новое платье, в сопровождении торжественной процессии, музыки и танцев вели из деревни в рощу. Там жертву привязывали к столбу, и украшали цветами. В течение всего дня ей оказывали знаки уважения, почти ничем не отличающиеся от поклонения. Утром в день жертвоприношения разгул возобновлялся и продолжался до полудня, когда процессия направлялась к месту принесения жертвы. Способ предания смерти разнился. Иногда человека заживо резали на части. Люди уносили с собой отрезанные куски мяса и зарывали их на своих участках до захода солнца» [26,с.407].
         Так совершался первобытный товарообмен между племенем и живой, анимированной природой, которой они поклонялись. Собрав урожай, части тела живого материального бога, племя отдавало взамен части тела живого соплеменника. Делалось это, вероятно, для того, чтобы предотвратить отчуждение природы - неурожай в следующем году. Надо думать, за данным варварским религиозным ритуалом стоял массовый невроз навязчивых состояний, избавиться от которого можно было путем изменения верования, а также путем развития земледелия, производительного труда.
         Как известно, христианство, вытеснив язычество, освободило европейцев от необходимости верить в анимизм и совершать его ритуалы, в том числе вышеобозначенный, но оно не освободило их от нищеты и страха к ней. Доказательство – практика строительства в Европе в XVI в. исправительных домов с ремесленными мастерскими, мануфактурами для работы содержащихся там нищих, так сказать, практика «наказания бродяг и облегчения бремени бедняков» [27,с.70-71]. Во время реформации «церковь перестала заниматься благотворительностью, уступив свое место городу и государству. С этого момента нищета выпадает из диалектики унижения и славы; отныне ее место – внутри категории виновности. Она подлежит осуждению, искоренению в домах для принудительного труда [27,с.74-75]. Данное обстоятельство позволяет сказать, что с возникновением капитализма в Европе открывается социальная принудительность труда. Она объясняется «падением нравов, нищенством и праздностью». Это объяснение толкает к введению «закона обязательного труда», к «искоренению» таких социальных пороков как нищенство и праздность [27,с. 87].
         Следует заметить, в средневековое феодальное время всеобщность труда была необходима не для наведения общественного порядка, а для искупления первородного греха. Считалось, что изгнание человека из рая придало труду как возмездию за первородный грех ценность покаяния, что человек должен трудиться, потому что над ним тяготеет проклятие. Земля почит бесплодной, покуда он пребывает в праздности, но и труд сам по себе не может приносить плоды. Все в мире зависит от благословения Божия [27, с. 86].
         Сравнивая анимистическое и монотеистическое представления о природе, нельзя не отметить того, что с исчезновением анимизма природа, земля в представлении человека лишается плодородия. В связи с этим исчезает языческий ритуальный товарообмен между людьми и природой. Данный взгляд на историю религиозных представлений позволяет сделать предположение об отсутствии общинной собственности на предмет труда – землю, природу - в первобытнообщинное время. При анимизме природа одухотворена, и плоды природы принадлежат ей. Она производитель и собственник всего, что произрастает на земле.С отчуждением души природа (земля) как бы лишается собственности на свои плоды и на самою себя, превращается  в прах, ничто. На этой бесплодной земле бесплодным трудом искупает свою вину перед Богом человек. Бесплодность, бесполезность труда определяет то, что труженик не может быть собственником плодов труда. Поскольку «все в мире зависит от благословения Божия», то отчуждённый от природы дух и является собственником даров природы как его творений. Бесплодность земли и труда указывают на то, что хотя человек связан посредством труда с землёй, она не может являться его собственностью. Но не остается бесхозной. Ей владеет наместник бога на земле.
Монарх – хозяин земли.
         Труд человека по выращиванию плодов, в связи с признанием его христианской традицией непроизводительным, бесплодным не имеет к ним никакого отношения. Продукты труда отчуждены от труда и труженника. Так называемая плодовитость, продуктивность, производительность не принадлежит ни рабочей силе, ни предмету труда, ни орудиям труда – производительным силам.  Она – свойство собственности. Благодаря этому свойству, собственность анимирует, одухотворяет. Собственность персонифицирует человека, если он ею владеет. Владея абсолютно всей собственностью, человек может заявить: весь Мир мой, я хозяин всей земли. Так в 1897г. российский император Николай второй заявил, что он хозяин земли русской.
         В общем надо сказать, что когда человек поклонялся природе, был один культ, когда он стал поклоняться духу природы отдельно, возник второй. При поклонении его материальному производству – третий. Третий культ возник во время индустриального перехода и связан с товарным фетишизмом и выражается в поклонении самовозрастающей стоимости, капиталу. Эти культы раскрывают то, какая идея господствует в сознании масс. Так в поклонении самовозрастающей стоимости можно видеть погоню за прибылью, то, что идея прибыли побуждает предпринимателя гоняться за ней, подчиняет себе его деятельность, становится сверхценной. Она владеет предпринимателями и поэтому стоит над ними. Она управляет предпринимателями, а не они ею.Появление четвёртого культа связано с распространением марксизма, веры в то, что когда человек преодолеет отчуждение и природы и труда, он приобретёт полную независимость и своё я, станет личностью. Увы, для этого ему нужно будет покорить весь мир.
         Сравнивая выражения, весь Мир во мне и весь Мир мой, необходимо заметить следующее. Первое выражение означает интроспективное освоение Мира, в результате которого Мир это не только представление, но и продукт умозрительной деятельности Я, воли одного человека. Данный подход к освоению Мира непрактичен. Практический подход к освоению Мира подводит человека к выражению: весь Мир мой, т.к. он сделан мной, или куплен, присвоен. Купленость Мира раскрывает то, что купля, как и труд – акт присвоения. Но если посредством труда могут присваиваться только продукт труда, то посредством купли можно присвоить сам труд, его производительные силы: производственную машину. Завладев этой машиной, как «золотой рыбкой», можно создать свой собственный мир, величина которого станет зависеть от величины и мощности этой машины. Механистический редукционизм, следует заметить, применяется здесь для облегчения понимания системности материального производства.
         Продолжая начатое исследование, необходимо задержаться вот на какой мысли. Материальное производств – это лишь один из аспектов общественного производства. Оно, это производство, поставляет людям те произведения, обставляя которыми свою жизнь, каждый творит свой предметный мир или мирок. То, каким будет этот мирок, зависит от отношения человека к машине материального производства, от того, является ли он только ее рабочей силой, или  только ее собственником, или тем и другим, как это бывает в системах натурального хозяйства и мелкобуржуазного, сравнение которых приводит нас вот к каким выводом.
         Натурально-хозяйственная система материального производства дискретна, т.к. личностные хозяйства в ней не связаны рынком, товарообменом. Труд в ней носит только личный, индивидуальный, конкретно-особенный характер. Собственник хозяйства, личных производительных сил является одновременно единственной рабочей силой. В результате такого положения личность и рабочая сила человека едины, не оторваны друг от друга. Продукты труда не имеют меновой стоимости.
         Мелкотоварная система материального производства, произрастая из натурально-хозяйственной, сглаживает ее дискретность. В ней хозяйства частично связаны рыночными отношениями, товарообменом, часть продуктов труда, излишки идут на продажу, имеют меновую стоимость. Поскольку труд, создающий меновую стоимость, есть труд абстрактно-всеобщий [28, с.18], обезличенный, на его уровне обезличены так же и производительные силы, в том  числе, рабочая сила. Благодаря этому собственность на производительные силы теряет личный характер. Все личные мелкотоварные хозяйства становятся частям всеобщего, общественного хозяйства, личная собственность – частной. При этом не имеет значения отсутствие эксплуатация человека.
          Видя в меновой стоимости причину деперсонализации рабочей силы эксплуатируемого класса, можно путем изгнания этой стоимости из системы общественного производства получить либо целую личность в дискретной системе материального производства, либо целую систему материального производства без личности. С точки зрения марксизма, общинное производство не позволяет труду отдельного лица быть частным трудом и продукту его быть частным продуктом; напротив, оно обусловливает то, что труд отдельного лица выступает непосредственно как функция члена общественного организма. [28, с.16]. Поэтому предпочтительнее при уничтожении товарообращения и меновой стоимости обратиться к формированию целой (общинной) системы материального производства без личности, чем получить целую личность в дискретной системе материального производства. По крайней мере, тотальная деперсонализация людей в таком обществе приведет хоть к какому-то их равенству на первом, социалистическом этапе движения к коммунистическому идеалу.
         Труд имеет двойственный характер, выявляемый в процессе его разделения, дифференциации. Он одновременно является и общественным и конкретно-особенным - амбивалентным. Двойственность, амбивалентность труда передается рабочей силе, персонифицируя и деперсонализируя ее одновременно. Устанавливается и преодолевается двойственность, амбивалентность труда посредством товарообращения – превращения конкретно-особенного труда в общественный по кругу. Превращение отождествляет конкретно-особенный и абстрактно-всеобщий труд и разделяет их во времени.
         При продаже продукта происходит обезличивание конкретно-особенного труда. В итоге труд отдельного обособленного лица предстает функцией общественной системы. Анализ материального производства меняет свою направленность. Он начинает идти не от отдельных обособленных производителей к производственной системе, а от единой системы к ее частям. Производственная система предстает перед исследователем единой, а единицей анализа становится производственная функция или роль. Предпринимательство начинает выглядеть чисто управленческой функцией. Вопрос собственности снимается сам собой. Система общественного материального производства оказывается принадлежащей сама себе, а не каким-то частным лицам. Собственность, таким образом, перестает быть в данной системе той ее внутренней связью, благодаря которой дискретные части соединяются в целое. Поскольку в такой системе нет личности, нет в ней, по логике, и личной собственности, которая в условиях мелкотоварного производства может превращаться в общественную и выглядеть частной. Собственность перестает быть амбивалентной: и личной и общественной одновременной, т.е. частной.
         Итогом данного рассуждения является не только один единственный вывод, что частная   собственность амбивалентна, выступает в качестве личной при организации производства, покупке производительных сил и в качестве общественной – при обмене продукции на деньги. Другим его выводом может служить и предположение о том, что распад первобытнообщинной производственной системы по логике должен был закончиться появлением не дискретной натурально-хозяйственной, а амбивалентной мелкотоварной системы, которая дискретна со стороны единоличности хозяйств собственников-производителей и едина – со стороны товарообмена, рынка. Данное предположение, следует заметить, связано не только с представлением о человеке как социальном, коллективном существе, но и с представлением о нем как об обособленном, отпавшем от коллектива, общества, мира существе, как о микрокосме и микросоциуме. Я в обществе, мире и мир, общество во мне – два выражения, способные пролить свет на социальную амбивалентность человека, на его включенность в общественную систему бытия и отгороженность от нее.
         Обособленный человек – индивидуалист, эгоист. Он не желает зависеть от общества и, бывает, отгораживается от него, уходит в скит, пустошь и т.п., становится отшельником. В случае эгоцентризма, человек не отворачивается от общества, а поворачивается к нему лицом, причем таким образом, чтобы быть не только в центре, но и по возможности над ним. Функционально такой человек есть секулярный или сакральный лидер. Полностью встать над обществом, правда, никому еще не удавалось. Если быть над обществом, коллективом означает поставить общество, коллектив, множество людей в зависимость от себя, то быть просто в центре общества – значит быть в центре внимания, например, за счёт богатства. Ставится же множество людей в экономическую зависимость от одного или нескольких человек благодаря искусно сложенным условиям. Из сего следует, что экономическое управление общественной жизнью – искусство создавать условия эксплуатации человека, когда человека ждет смерть, если он не станет работать на другого человека, или на всё общество в лице государства.
        Иоахим Фест в своем произведении «Адольф Гитлер» так описывает переживания ефрейтора А. Гитлера, вызванные окончанием I мировой войны и необходимостью поиска работы: «Конец войны нежданно-негаданно лишал ефрейтора Гитлера той роли, которую он на этой войне обрел. Требования ненавистного буржуазного мира, от которых война оберегала его в течение четырех лет, как и проблема выбора профессии и обеспечения своего существования – все это вновь вплотную подступило к нему, а он был так же не готов к этому, как и прежде. У него не было ни работы, ни жилья, ни близкого человека. И в этом припадке отчаяния, которым он, уткнувшись в подушку, реагировал на известие о поражении (Германии) и революции, проявилось не столько чувство национальной, сколько индивидуальной потерянности. Потом Гитлер сам засвидетельствует, что он отчетливо представлял всю безысходность своего личного положения: «В это время в моей голове роились бесконечные планы. Целыми днями обдумывал я, что же вообще можно сделать, но всякий раз итогом их размышлений была трезвая констатация того, что я не имею ни малейшего условия для какого-нибудь целесообразного дела» [29, с.138, 147]. Вероятно, эти мрачные размышления будущего лидера национал-социалистов подвели его к идее национального единства «антагонистических» классов путем создания необходимых условий. В сущности же он, как и американские президенты Вудро Вильсон и Франклин Рузвельт пытался решить проблему социальной шизофрении немарксистским путем, избегая пролетарской революции.
         Результатом стараний вышеобозначенных партийных лидеров и государственных деятелей стали их концепции и опыт социальных реформ, заключавшийся в попытке государственного регулирования классовых отношений, в стремлении поставить государство как аппарат социального управления над классами, их схваткой. Данная позиция государства делала обладание средствами производства формальным. Распоряжаться рабочими и собственниками, считал Гитлер, куда важнее, чем самой собственностью [30, с.342]. Но она, эта позиция, требовала предоставления главам государства неограниченных полномочий и власти. Надо сказать, и Гитлеру и Рузвельту такая власть была предоставлена.
         Сравнивая организационные мероприятия, при помощи которых оба вышеупомянутых лидера преодолевали последствия поразившего их страны кризиса, можно заметить в них много общего. В обеих странах увеличены ассигнования на организацию общественных работ, осуществлены госзаказы на гражданское строительство, созданы трудовые лагеря для молодежи и др. Однако в Германии реформа проводилась более радикально. Там Гитлер провозгласил программный тезис о конце всяческих классовых различий [30, с.327]. Рузвельтовская программа «возрождения нации», по оценке буржуазно-либеральных кругов США, была попыткой установления некой «социальной гармонии» [31, с.176]. Поскольку буржуазными реформами в это время были охвачены не только США и Германия, но и те страны, признаки мирового кризиса в которых проявились наиболее ярко, т.е. Италия, Испания, Польша, Австрия, Турция и др., в этом реформаторском движении ощущался ответ на вызов объективного аспекта истории, а также и на субъективный ее аспект, т.е. на лечение российского общества по рецепту К. Маркса.
         В мире шел поиск нового метода лечения социальной шизофрении. Он шел практическим, можно сказать, прагматическим путем и отображал собой слабость социологической мысли, ее неспособность найти ключ к решению проблем развития товарного производства. В связи с отсутствием подходящей рабочей модели анализа существовавшего общества, буржуазные реформаторы пользовались той, что была создана основоположниками марксизма. Руководствуясь ею, они пытались противостоять действию экономических законов капитализма и тем самым если не предотвращать цикличность развития капиталистического производства, появление спадов экономической жизни, то хотя бы предотвращать классовые конфликты, войны, не говоря уже о пролетарской революции и уничтожении буржуазии как класса. Законы, которые они издавали по своей воле, были направлены на преодоление социальной стихии. Так, отстаивая интересы мелкой буржуазии, пролетаризирующейся во время спадов производства и пытающейся восстановиться в прежнем статусе при его подъеме, прогрессивно мыслящие буржуазные правительства путем принятия антимонопольного закона снимали преграду на их пути, выставленную со стороны выжившей во время кризисов крупной буржуазии.
         Следует заметить, крупная буржуазия заинтересована в том, чтобы для нее не возникала «нехватка рабочих рук». Вместе с тем, она стремиться противостоять и действию ее разоряющего «закона конкуренции» путем монополизации. Создавая благоприятную атмосферу для существования своего бизнеса и своего собственного существования, монополисты тем самым способствуют появлению «максимальной прибыли». В том, что монополистический капитализм требует не всякой прибыли, а именно максимальной прибыли состоит «основной экономический закон современного капитализма» [16, с.38]. Принимая антимонопольный закон, правительство восстанавливает условия конкуренции. Благодаря этому закон конкуренции вновь начинает «работать» и противодействовать «основному экономическому закону». С усилением конкуренции увеличивается «анархия производства», набирает силу «закон анархии». Возникает ощущение, что наступают либеральные «старые добрые буржуазные времена».
         В целом же становится понятно, что на современном этапе так называемое правовое или социальное государство вмешивается в войну за прибыль, за существование, которая постоянно идет в обществе. Вмешивается в эту войну оно по-разному, уничтожая погоню за прибылью путем экспроприации и ликвидации буржуазии, как это было в советской России, и минуя экспроприацию и ликвидацию буржуазии, как это было в фашистской Германии. При этом в обоих случаях социальное государство становится тоталитарным. Исключение прибыли из системы ценностей и целей более радикально преобразует жизнь общества. Общество перестает гнаться за ней. Исчезают кризисы перепроизводства и сама идея перепроизводства, создания излишков, изобилия. Однако появляется «застой» и кризис «товарного голода».
         Дело в том, что, как считал К. Маркс, прибыль – то же самое, что прибавочная стоимость, состоящая в избытке стоимости товара над издержками его производства [31, с.38]. Стоимость всякого капиталистически произведенного товара W выражается формулой: W=c+v+m, где с – денежная сумма, израсходованная на средства производства, v- денежная сумма, израсходованная на рабочую силу, m – прибавочная стоимость [32, с.201]. Если из этой стоимости продукта вычесть прибавочную стоимость m, то останется только эквивалент или стоимость, возмещающая в товаре капитальную стоимость c+v, израсходованную в виде элементов производства, - писал К. Маркс [31, с.23 - 24].
         При поверхностном взгляде кажется, что порождается прибавочная стоимость авансированным капиталом К. Первоначально К= c+v. В конце процесса производства получается товар W, стоимость которого равна c+v+m, а первоначальный капитал превращается в КI. На деле же прибавочную стоимость создает переменная часть капитала – v [31, с.38]. При авансировании капитала рабочая сила рассматривается как стоимость (v), но в процессе производства она функционирует как создатель стоимости [31, с.26].
         По мнению Маркса, создает прибавочную стоимость прибавочный труд, который ничего не стоит капиталисту. Если, например, труд, необходимый для производства заработной платы (v), составляет 6 часов ежедневно, то рабочий, чтобы доставить 6 часов прибавочного труда, чтобы создать прибавочную стоимость в 100 %, должен работать 12 часов [31, с.42]. Проще говоря, одну часть рабочего дня рабочий трудится на себя, другую часть – на хозяина средств производства. Кормить своим трудом себя и хозяина средств производства рабочий может благодаря достаточно высокой производительности труда, которую обеспечивают средства труда. Без достаточного развития средств труда эксплуатация человека человеком невозможна, ведь примитивный труд не образует излишков. В обществе, где труд развит слабо «производство рабочей силы состоит в воспроизводстве самого индивидуума» и только. Такой труд является полностью «необходимым трудом» и не несет в себе «прибавочного труда» создающего излишки, которые в условиях товарного производства находят свою, именуемую прибавочной, стоимость.
         Излишки как прибавочная стоимость интересуют буржуазию, они не перестают интересовать население, что их создает и в странах, где осуществлена ликвидация буржуазии как класса. Ведь излишки работников сельского хозяйства, например, идут на пропитание пролетариата, который своим трудом, обеспечивая село средствами производства, создают условия для появления «прибавочного труда» в сельском хозяйстве.
         В первые годы Советской власти в России «большевистское правительство требовало, чтобы крестьянин сдавал излишки хлеба на государственные приемные пункты по цене на 8 августа 1918 года от 14 до 18 рублей за пуд ржи, при том, что на рынке он приносил от 290 рублей (в Москве) до 420 (в Петрограде). Крестьянин реагировал на государственную политику в области ценообразования сокрытием излишков и сокращением посевных площадей. Незачем было утруждать себя выращиванием хлеба, если государство все равно конфисковывало его за бесценок [33, с.411, 414]. В результате в 1918 году города по всей России вскипали и волновались от недостатка хлеба. В мае 1918 г. специалист по производству зерна С.Д. Розенкранц объяснял Зиновьеву, что нехватка хлеба не является следствием спекуляции, а возникла из-за отсутствия стимула к производству. При установлении государственной монополии на хлеб крестьянину становится невыгодно выращивать его на продажу [33, с.414], т.е. производить излишки.
         Из этих высказываний следовало, что излишки – стимул товарного производства, изготовления вещей на продажу. Нет излишков – нет продажи, товарообращения, и, наоборот, уничтожение товарообращения ведет к уничтожению мотива прибавочного труда. В условиях, когда нет рынка, население стремиться работать ровно столько, сколько нужно для изготовления необходимых для жизни вещей, если конечно оно имеет средства производства в личной собственности. Тотальная экспроприация средств производства, их обобществление позволяет государству принуждать население к прибавочному труду. Необходимый труд, в отличие от прибавочного, население осуществляет по доброй воле. Принудительность труда раскрывает его апато-абулический аспект, то, что необходимость прибавочного труда встречается населением без энтузиазма, эмоционального подъема, радости, без предвкушения и ожидания улучшения условий жизни,  несущих положительные эмоции, а с ними высокий витальный тонус – работоспособность (здоровье).
         Введение трудовой повинности  в молодой советской республике, России, раскрывало принудительный, эксплуататорский характер труда при социализме. Не смотря на ликвидацию класса угнетателей, с эксплуатацией трудящихся масс не было покончено. Социалистическая революция в России не достигла своей цели, не сделала труд свободным, коренящимся в «потребности здорового организма», хотя мыслилось, что, став коммунистическим, он будет «не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, а трудом добровольным» [34, с.315].
         Опираясь на положение о недолговечности законов политической экономии, согласно которому большинство их действуют в течение определенного исторического периода, после чего уступают место новым законам [16, с.5], теоретики марксизма вывели основной экономический закон социализма, заключающийся в обеспечении не максимальных прибылей, а максимального удовлетворения материальных и культурных потребностей общества [16, с.40]. Вместе с тем они, в частности И.В. Сталин, не отрицали, что при социалистическом строе существует и действует закон стоимости [16, с.19], т.е. основной экономический закон капитализма. Сфера действия закона стоимости, - писал Сталин, - распространяется у нас прежде всего на товарное обращение. Здесь, в этой области, закон стоимости сохраняет за собой, конечно, в известных пределах роль регулятора. Но действие закона стоимости не ограничивается сферой товарного обращения. Он распространяются также на производство. Правда, закон стоимости не имеет регулирующего значения в нашем социалистическом производстве, но он все же воздействует на производство, и этого нельзя не учитывать при руководстве производством [16, с.19-20]. С исчезновением товарного производства исчезнут и стоимость с ее формами, и закон стоимости [16, с.22-23]. Вместе с этим, надо полагать, потеряют свой смысл формулы: Д-Т-ДI и W=c+v. Но это будет потом, «на второй фазе коммунистического общества». На первой же фазе его, поскольку при социализме
еще действует основной экономический закон товарного производства, стоимость товаров станет выражаться формулой W = c+v. Исчезновение прибавочной стоимости m из стоимости всякого социалистически произведенного товара W указывает на то, что в основе его лежит лишенный прибыли, выгоды – дополнительного материального стимула – труд.
         Из изложенного следует, что прибавочный продукт стимулирует, активизирует деятельность, волю человека, если он ему достается и, наоборот, подавляет настроение, волю, деятельность, когда предназначается другому человеку, отчуждается от производителя. Исторически сложилось так, что излишки, прибавочный продукт наряду с дифференциацией труда способствует появлению товарообращения и товарного производства, следовательно, конкуренции, что ведет к разорению одних хозяйств и укрупнению других, а так же к появлению класса, отчужденного от тех или иных факторов производства, следовательно, от необходимого и прибавочного труда. К этому классу относятся рабы в рабовладельческом товарном обществе, крепостные крестьяне – в феодальном обществе и наемные работники в капиталистическом и социалистическом обществах. Отчуждение от предмета труда, орудий труда и рабочей силы рабов, от предмета труда – крепостных крестьян, от средств производства – рабочих становится условием возможности превращения свободного труда в принудительный. При этом возникает эксплуатация как отчуждение продуктов прибавочного труда от производителей, лишенность труда выгоды для эксплуатируемого класса. Когда отчуждение начинает касаться так же и продуктов необходимого труда, труд лишается не только выгоды, но и смысла. Тогда угнетаемый класс либо выходит из системы производственных отношений, либо начинает экономическую борьбу. Появлению отчуждения работников от продуктов необходимого труда может предшествовать спад производства, вызываемый кризисом перепроизводства при капитализме и кризисом «товарного голода» при социализме.
         Формируемая погоней за прибылью алчность собственников производительных сил, отсутствие рациональных критериев присвоения продуктов труда или их распределения приводит к тому, что труд в товарном обществе лишается смысла. Он перестает быть средством преодоления отчуждения природы, средством свободы человека. Ведь с ростом производительности труда человек все меньше и меньше времени занимается необходимым трудом. У него появляется свободное время, которое он может проводить праздно. Однако для роста свободного времени необходимо прогрессивное развитие средств труда и рабочей силы, т.е. профессиональной подготовки работников. Идея же коммунизма состоит в превращении всего рабочего времени в свободное время для человека, т.е. в таком отчуждении труда, когда оно не касается его продуктов, что возможно, если материальное производство станет таким же самостоятельным, как природа, плодами которой беспрепятственно пользуются животные.
         Коммунизм, таким образом, видится марксистам вершиной развития материального производства, его состоянием полной внутренней гармонии, обществом, в котором нет не только эксплуатации человека человеком, но эксплуатации вообще. В этом обществе нет отчуждения, деперсонализации человека, нет классов и деления общественного сознания на мы и не-мы. И все это достигается путем выполнения пролетариатом своей мессианской роли. В пролетарской революции он освобождает общество от буржуазного класса, общественное сознание – от деления на мы и не-мы. Затем, совершая научно-промышленную революцию, он полностью уничтожает эксплуатацию человека, общество перестает быть пролетарским. Оно становится бесклассовым. В нем вырастает новый человек, и не пролетарий и не буржуа. Труд теряет наемный характер. С появлением самоуправления отпадает необходимость в государстве, в любом насилии. Исчезают условия социальной шизофрении.
         Другой, немарксистский, путь преодоления социального раскола заключается в усилении государства, становлении его над классами, в формировании социально-психического над-мы, которое подавляет конфликт мы и не-мы внутри общественного сознания. Этот путь проделан США во время мирового кризиса 30-х годов в XX веке. Особенностью лежащей в его основе программы или мысли является отсутствие радикализма.
Третий путь преодоления социального раскола и классовой, гражданской войны состоит в формировании национальных государств и общественного сознания, национального над-мы, подавляющего конфликт классов, мы и не-мы. Побочным эффектом, возникающим при реализации национальной программы борьбы по преодолению социального раскола, становится тенденция неприятия идеи интернационализма, проявляющаяся в ассимиляции национальных меньшинств и геноциде, в рассовой дискриминации. Крайним выражением развития государства в данном направлении является фашизм.
         Считая неприятие одной нацией других наций, так же как и неприятие одной религией других религий проявлением патологии, следует и неприятие одним классом противоположного класса отнести к патологии. Допуская же национальную, религиозную и классовую толерантность в качестве нормы социальной жизни, нормальной следует считать и ту структуру общественного сознания, в которой сосуществуют невраждующие национальные, религиозные, классовые социально-психические группировки.
         Вражда как социальная проблема имеет свою обусловленность, раскрываемую в построении объяснительной модели вражды. Классовая вражда была проанализирована К. Марксом. Он увидел ее причину в товарности производства и предположил свой рецепт для избавления от нее, заключающийся в ликвидации товарно-денежного обращения, в формировании бестоварного производства и централизованного распределения благ. В ходе реализации данной программы в России в XX веке открылось то, что ликвидация товарной формы продуктов труда ведет к исчезновению прибавочной стоимости – мотива прибавочного труда  - к «застою» и кризису «товарного голода».
         Опыт «застоя» в СССР вызвал перестройку, возврат России к капиталистической модели общественного воспроизводства и его проблемам, порождаемым действием законов: конкуренции, анархии, стоимости и классовой борьбы. При этом классовая борьба идет как между классами, так и внутри классов. Крупная буржуазия борется не только с мелкой и средней буржуазией за их пролетаризацию. Борьба за выживание персонального капитала ведется и внутри крупнобуржуазной прослойки. В свою очередь, рабочие борются за рабочие места. Вначале в этой социальной борьбе побеждают успешные, удачливые и т.п., в финале победителей, выживших нет. Так, вместе с рабовладельческим строем пали классы рабов и рабовладельцев, феодализм исчез вместе с феодалами и крепостными. Надо полагать, капитализм унесет с собой в небытие ему отвечающие классы, если, конечно, это случится. Что станет на месте капитализма – знает один Бог.
          По опыту прошлого, в капиталистическом будущем следует ожидать укрупнения хозяйства, концентрацию и централизацию капитала, рост числа наемного класса и отчуждения его от труда, вплоть до переворота, когда уже не труд отчуждается от наемного класса, а класс этот сам отчуждается от труда – бросает работу и таким образом ломает систему производственных отношений и капиталистический способ производства. Падет ли вместе с ним товарное производство, сказать трудно, так как социалистический способ производства не прижился, а коммунистический способ производства не реализовался. Других способов пока не изобрели. Вероятно, до изобретения нового способа производства придется маневрировать между социализмом и капитализмом, создавая крен то вправо, то влево, что в общем уже и делается. 
В  целом о социальной шизофрении с позиции социологии можно сказать следующее. Основным проявлением этой патологии является отчуждение человека, что проявляется в его поведении, социальном взаимодействии.

4. Психологический аспект социальной шизофрении.

         Прежде чем раскрывать психологический аспект социальной шизофрении, необходимо пояснить значение термина «шизофрения». Как известно, название «шизофрения» происходит от греческих слов «шизо» - расщепляю и «френ» - диафрагма, в которой по представлению древних греков помещалась душа; таким образом, «шизофрения обозначает «расщепление психики». [35, с. 313]. Считается, что шизофрения – это болезнь, вызванная эндогенным органическим процессом и ведущая к стойким изменениям личности. Данное эндогенное психическое заболевание имеет клиническую картину, встречаемую при шизофреноподобных реакциях, относимых к реактивным психозам или психическим болезням, вызываемым не эндогенными, а экзогенными травмирующими психику факторами. Мягкая форма реактивного психоза – невроз.
         Поскольку к экзогенным относят соматические, психические и социальные факторы, ими вызываемые психические болезни условно можно разделить на соматогенные, психогенные и социогенные. Социогенные шизофреноподобные реакции у людей названы мной социальной шизофренией. Таким образом, социальная шизофрения это шизофреноподобная поведенческая реакция людей в ответ на определенные изменения процесса социального производства и производственных отношений.
         Производственные отношения обычно трактуются как отношения между людьми, возникающими в процессе производства. Имеют же значение в данном случае не отношения в коллективе, а отношения зависимости между собственниками разных факторов производства, производительных сил: рабом и рабовладельцем, феодалом и крепостным, капиталистом и наемным рабочим. Опыт этих отношений показывает, что всегда в выгодном положении оказывается собственник предмета труда. Так при феодализме, располагающий личной собственностью на орудия труда и свою рабочую силу крестьянин вынужден был работать на условиях собственника предмета труда (земли), феодала. При этом производственные отношения принимали характер не только социальных, но и межличностных отношений. Процесс эксплуатации человека человеком в условиях товарного производства раскрывал деперсонализированность рабочей силы овеществленной в товаре, то, что личность производителя была отчуждена от производящей рабочей силы. Вместе с личностью отчуждались от рабочей силы самосознание и воля. Возникала мистика трансперсонализации, вселения воли работодателя в тело раба, рабочего, крепостного крестьянина.
Сравнивая экзогенную, социальную шизофрению с эндогенной, особо следует выделить преходящий характер первой. Шизофреноподобная реакция имеет наклонность к обратному развитию и бесследно исчезает при изменении социальных условий в лучшую сторону. При эндогенной шизофрении образуется стойкий дефект личности [36, с. 372]. Симптоматология социальной шизофрении, так же как и эндогенной шизофрении, довольно разнообразна и заключается в проявлениях нарушения мышления, воли, эмоций, сознания, поведения в целом. Однако, в силу социальной, а не биологической природы болезни, эти симптомы самим страдающим данной патологей человеком не осознаются. Он не ощущает, например, что у него нет воли, хотя, допустим, работает по найму и делает на работе то, что ему скажут. Не ощущая, человек не понимает своей абулии, деперсонализации. Завуалированность социальной шизофрении, ее замаскированность объясняется так же тем, что возникающая у потерявших работу людей «реактивная депрессия» [36, с. 411] не расценивается психиатрами как социально-шизофреническая, т.к. такой нозологии в международной классификации болезней (МКБ) нет.
         Между тем, когда человек исполняет свою «трудовую повинность», так сказать, заглаживает свою трудовую вину, все его действия, мысли, чувства, сознание, воля прикованы к труду, вещная форма которого ему не принадлежит. В акте труда он имманентен труду, по завершении акта – трансцендентен, отчужден от него. Во время труда он осознает себя творцом, после – нет, т.к. мир, что он создает не принадлежит ему. Это обстоятельство раскрывает истинное положение такого человека в системе общественного производства. Не имея ничего, кроме «своих цепей», он становится слепым орудием чужой воли, перестает быть субъектом, теряет свое я, свою личность. Эта деперсонализация не носит характера эндогенной психической дезинтеграции, когда нарушение единства психических процессов приводит к распаду и исчезновению личности, к появлению так называемого патологического автоматизма. Здесь, в этой психической болезни нет биологических корней. Автоматизм носит социальный характер и состоит в той части стереотипа поведения, образа жизни, который относится к материальному производству. Крайним выражением данной социальной и психической патологии является то, что человек не живет в создаваемом им мире, пребывает в социальном небытие. Положение рабов в Древнем Риме раскрывает именно эту крайность человеческой жизни.
         В рабовладельческой системе раб бесправен и поэтому социально деперсонализирован, абуличен, апатичен. У него нет ни настроения, ни желания, воли продолжать такую жизнь. Поэтому раб, в конце концов, бросает работу и становится асоциальным элементом. Объясняется это социально-психическим негативизмом, сопротивлением социальному принуждению к рабскому труду и упорной изоляции рабов от создаваемых ими благ, социального мира. В отличие от пациентов психиатрии, рабы не жалуются на то, что они не свободны, что не могут выполнять того, чего хотят, на потерю собственной воли или воздействие на их волю [35, с. 321]. Поскольку на вооруженное насилие элиты рабы отвечают вооруженным насилием, негативизм их не касается биологических корней воли и психики. У рабов нет общего понижения психической активности, как это бывает у лиц, страдающих эндогенной шизофренией. У них есть только снижение активности трудовой, т.к. при экзогенной шизофрении, в отличие от эндогенной, нарушение превращения биологической энергии в психическую и социальную связано не с каким-то, допустим, ферментативным дефицитом, а с дефицитом алиментарным, пищевым. Рабы так себя ведут, т.к. им попросту стало нечего есть, т.к. продукты необходимого труда перестали им доставаться.
         О том, что психическая энергия в организме человека связана с энергией биологической, упоминал в своих работах З. Фрейд. В частности, он писал, что психические процессы организма отличаются от процессов питания организма особым химизмом и сокрушался по поводу того, что психоанализ не позволяет совершенно отделить «я-либидо» от других действующих в «Я» энергий [37, с. 98-99]. В то же время он отмечал, что свою энергию «Я» заимствует или отнимает у «Оно» [38,с.347]. Оно – «бессознательное», сфера или область психического аппарата личности, ее структура. Это темная, недоступная часть нашей личности. Благодаря влечениям Оно наполняется энергией, но не имеет организации, общей воли, а только стремление удовлетворить инстинктивные потребности [38, с. 345]. Личность же, по мнению З. Фрейда, состоит из Я, Сверх-Я и Оно. Функция Я в этой структуре сводится к установлению гармонии между Оно, Сверх-Я и реальностью, можно сказать, Не-Я. Страх перед внешним миром, Не-Я, страх 
совести перед Сверх-Я, невропатический страх перед Оно - признак слабости Я [38,с.348]. Надо полагать, отсутствие страха перед обозначенными психическими структурами – проявление силы Я, если это Я в сознании. Ведь именно к Я «прикреплено» сознание личности и только оно, это Я, владеет подступами к двигательной сфере, следовательно, волей [37, с. 324].Фрейд так же не отрицает возможности возникновения между вышеобозначенными душевными группировками конфликта, что ведет личность к неврозу [39, с. 20]. Дело в том, что у индивида может возникнуть желание или потребность несовместимая с институционализированными нормами жизни для класса, к которому данный индивид принадлежит. По идее, конфликт должен быть закончен вытеснением потребности в бессознательное. Но поскольку данная потребность, допустим, в еде, исходит из этого же бессознательного, данный путь оказывается заблокирован, и бессознательное, Оно, берет верх над Я и Сверх-Я. Грубая сила влечения начинает доминировать и подавляет силу воли. Ослабление же «высшей волевой деятельности», как известно, приводит к растормаживанию низших влечений, что проявляется в виде агрессивных действий, сексуального возбуждения, прожорливости и пр. [35, с. 57]
        Выводя расщепление психики, распад личности из нарушения гармонии, конфликта противоречащих душевных сил [39, с. 19-20], можно, во-первых, их возникновение объяснить классовым конфликтом, во-вторых, открыть в социальной шизофрении иной механизм ее возникновения, иные этиологию и патогенез, нежели те, что есть в эндогенной шизофрении как дезинтеграции, диссоциации психического процесса. Имея экзогенное, а не эндогенное происхождение, социальная шизофрения указывает собой на то, что конфликт Оно и Сверх-Я как двух природ, первой, естественной и второй, искусственной, культуры в человеке имеет своим источникам вторую, а не первую природу, как это бывает при эндогенной шизофрении. При социальной шизофрении условия социальной среды обитания вызывают негативную динамику психического равновесия чрезмерным стимулированием потребности в самосохранении на низменном уровне у индивидов. Они, эти условия, состоят в отчуждении индивидов и от средств производства и от продуктов труда и тем самым способствуют торможению высших психических функций, таких как социальные настроения, воля, самосознание. Если обозначенные условия преследуют индивида с рождения, он не приобретает привычки трудится и, став взрослым, ведет нетрудовую жизнь, промышляя кражами, мошенничеством, грабежами, разбоем и т.п.
         Объясняя происхождение социальной шизофрении исходя из психоанализа, справедливости ради, следует заметить, что фрейдистские и неофрейдистские модели психики личности не очень подходят для этой цели, т.к. все они, или  в большей части берут свое начало в субъективном идеализме. В этих моделях нет предметного сознания, а «Я» обозначает отнюдь не самосознание. Личность в таких моделях изначально аутистична, оторвана от реальности, дереализована. Включение в данную модель психики человека Не-Я на правах психической группировки не поможет делу, т.к. в ней сознание «прикреплено» к Я, которое не есть самосознание. Не обладая отражением, такая модель не может сопоставить и противопоставить предметное сознание, Не-Я, предметному миру, в том числе, материальной культуре. Ответ вызовам природы, общества, перевод внутреннего конфликта во внешний и наоборот такой модели личности не присущ. Максимум на что она способна, так это на неизлечимый невроз, поскольку изменение «карты» в голове клиента не ведет к изменению социальной реальности, которая является источником патогенного фактора или стимула нарушающего душевное равновесие, интеграцию, единство психических процессов.
         Полагая, что личность является не суммой психических процессов, а неким их интегралом, можно было бы для объяснения социальной шизофрении воспользоваться другой моделью психического аппарата, позволяющей осуществлять не только интроспективный анализ, но и связывать переживания с поведением индивида. И если бы бихевиоризм интересовало не только поведение людей, но и то, что творится в это время в психике, внутреннем их мире, можно было бы воспользоваться бихевиористской моделью личности человека, изменив формулу стимул – реакция на вызов – реактивное состояние. Новая формула хороша тем, что может использоваться для объяснения поведения человека, как при отчуждении природы, так и отчуждении труда. Так же она позволяет описывать психическое состояние человека, которое сопутствует его вынужденному поведению.
         Считая вызовом нужду, исчезновение необходимых условий или средств существования, легко представить, что реакция любого организма будет на этот стимул болезненной. Если вызов имеет природный характер, человек как биологическое животное не может ответить на него пассивным приспособительным или самоохранительным поведением, т.к. попадает под естественный отбор. Становление социальным, трудоспособным животным – единственный выход из такой конфликтной ситуации. Когда вызовом становиться отчуждение социальное, и человека из социального животного пытаются сделать животное биологическое, он оказывается в экстремальной ситуации и погибает, если не объединяется с такими же людьми в борьбе за жизнь, т.к. это дает ему шанс. Борьба эта может носить примитивно организованный характер и выглядеть как стихийный бунт, а может выглядеть как восстание с целью завоевания власти и образования справедливого государства. В последнем случае поведение масс подчинено некой концепции и имеет цель. Однако это совершенно не обозначает того, что впадающие в состояние социального отчуждения люди чувствуют себя здоровыми. Болезненность реактивного состояния наводит их на мысль разрушить патогенный фактор тем или иным способом. Интуитивно понимая, что принимать патогенную форму может такой фактор как способ  производства, они, чтобы сломать его, выходят из ставших патологическими производственных отношений. Патология же этих отношений заключается в том, что рабочей силе не дают присваивать не только часть продуктов прибавочного труда, наделяющих его выгодой, но и большую часть продуктов необходимого труда, что лишает его не только выгоды, но и смысла.
         Этот же самый момент с точки зрения гештальтпсихологии выглядит как то, что среди продуктов труда производитель не находит тех, которые могут удовлетворить его потребность в средствах существования, т.к. все они не принадлежат ему, сливаясь в единый отчужденный фон. Вследствие этого исчезает граница контакта человека как социобиопсихологического существа с окружающей социальной средой. Человеческое поведение перестает подчиняться принципу формирования и разрушения гештальтов [40,с.115-116]. Для восстановления границы контакта производитель социальных фигур и фона меняет правила социальной игры. Он отказывается от своей роли и перестает формировать наполненный фигурами социальный фон. Мало того, производитель, рабочий класс принимает и начинает играть другую роль, он становится Спасителем, Мессией и освобождает Мир от эксплуатации. То есть, используя модификацию трансактного анализа, изобретенную С. Карпманом, идея которого заключается в том, что в играх люди играют одну из сценарных ролей: Преследователя, Спасителя и Жертвы [41, с. 154], можно в классовом конфликте пролетариата и буржуазии увидеть изменение сценария игры, называемой материальное производство. Изменение сценария, разрушение старых и создание новых производственных отношений связано с изменением ролей. Если первоначально в системе капиталистических производственных отношений пролетариат играл роль Жертвы эксплуатации, а буржуазия – роль Эксплуататора, Преследователя, то с появлением марксистского учения, во время пролетарской революции и построения социализма буржуазия начинает играть роль Жертвы, а пролетариат – роль Преследователя. Строя коммунизм, пролетариат исполняет роль Спасителя, т.к. в новом обществе не должно быть ни жертв, ни мучителей, эксплуатации вообще. ,
         Используя в описании и объяснении социальной шизофрении фрейдизм, гештальтпсихологию и трансактный анализ, можно прийти к выводу, что во всей своей совокупности данные аналитические методы не дают полноты картины описываемого явления, поскольку не касаются его социальной и психиатрической сущности. Психиатрическая же сущность этого феномена состоит в отчуждении, в том, что по разным причинам и при эндогенной и экзогенной шизофрении чувства, мысли, воля, действия не принадлежат я личности страдающего данной патологией человека. Здесь, в этом феномене наблюдается диссоциация, расщепление личности, разрыв связи, отношений между я и чувствами, мыслями, волей и действиями, которые начинают существовать изолированно, сами по себе. В результате человек как бы теряет личную собственность на производимые его психикой и телом функции, действия: работу. Образуемая вследствие этого депрессия – гипотония психики: сознания, воли, мышления, чувств отличается от гипотонии, слабости психических процессов, наблюдаемых при маниакально-депрессивном психозе, или астенических типах личности.
         При шизофрении она качественно другая. Здесь психическая слабость не объясняется ни психической конституцией человека, как это есть у неврастеников и психастеников,  ни заторможенностью психики[35, с. 362], возникающей при депрессивной фазе маниакально-депрессивного психоза или циклотимии и ведущей к уничтожению, умалению Я, в противовес возвеличиванию Я, наблюдаемому в маниакальной фазе. Общее понижение психической активности (гипотония) при шизофрении вызвано диссоциацией психического процесса, его дезинтеграцией, отделением психических функций от Я и утратой вследствие этого их общего единства, единой психической связи. Психические силы в данном случае не могут быть собраны в одну силу, не концентрируются и не направляются на достижение одной какой-либо цели. Таким образом, в нарушении целеполагания и целедостижения, произволения, происходящем по внешним или внутренним причинам видится сущность эндогенной и экзогенной, социальной шизофрении. В том и другом случае наблюдаются препятствия для осуществления произвольной деятельности, т.е. внутренние и внешние проблемы человека.
         Поскольку в редких случаях при эндогенной шизофрении может быть самоисцеление, этот факт наводит на мысль о возможности исцеления от социальной шизофрении путем вертикальной мобильности, перемещения людей из пролетарской страты в мелкобуржуазную и выше. Существует также и путь коренных изменений жизни всего общества. Он состоит в предупреждении нарушения производства и обмена вещей, вещных форм труда, конкретно-особенной и общественной, энергетического обмена. Ведь, с энергетической точки зрения, эндогенная шизофрения – пример нарушения энергетического обмена, когда образуемая вследствие питания потенциальная энергия организма не превращается в кинетическую энергию свободной, произвольной деятельности, связанной с творческой активностью индивида. Точно так же при социальной шизофрении в товарном обществе кризис перепроизводства указывает на нарушение кругообращения вещных форм труда,  «затор» на реке товаров, остановку производства - манифестацию латентно текущей до этого социальной шизофрении.
         Чем больше число безработных и чем меньше заработок, тем сильнее выражено отчуждение труда, тем выше риск того, что в один «прекрасный» момент отчуждение труда от людей превратиться в отчуждение людей от труда. Они все разом бросят работу, выйдут на улицы и устроят беспорядки, погромы, то. есть впадут в состояние похожее на буйное помешательство, разрядка которого произойдет с окончанием массового грабежа и удовлетворения таким путем жизненноважных потребностей. Подобное явление наблюдалось в 2006 году в Киргизии. Оно наводит на мысль о том, что социальная шизофрения может иметь приступообразное течение, что приступы эти связаны с кризисами перепроизводства, их циклическим характером, в капиталистическом обществе. Между кризисами и приступами обострения данная болезнь протекает латентно, или маскируется под другую психопатологию.
В отличие от капитализма, при социализме обострения заболевания носят не систематический, а эпизодический характер. Между эпизодами оно течет латентно, либо малосимптомно, проявляясь в вялотекущей социальной депрессии масс и низкой продуктивности труда, что связано с перманентным «кризисом товарного голода» [42, с. 342, 359].
         Эпизоды обострения социальной шизофрении в СССР отмечались в начале 1970-х годов и перед перестройкой, во время правления М.С. Горбачева. Отсутствие светлых промежутков в течении социальной шизофрении в условиях социалистического товарного производства побудило руководство СССР сменить социалистический способ производства на капиталистический. Он давал светлые промежутки в течении болезни между кризисами и персонификацию части населения – буржуазии. Это событие связалось с другим событием, с исчезновением КПСС и руководящей роли КПРФ, с появлением многопартийности.
         В отличие от России, в Китае не произошло отстранения компартии от руководства страной. Смена официальной идеологии реформ в этом государстве указывает на перерождение компартии Китая, становление ее по сути дела буржуазной. Это частично объясняется тем, что, по признанию члена Политбюро ЦК КПК Дун Биу, в стране и в партии преобладала мелкая буржуазия [43, с. 38]. По этому поводу еще в 1958 году председатель ЦК КПК Мао Цзэдун говорил следующее: «… подняла голову буржуазная идеология, началось подражание Советскому Союзу. Систему натурального снабжения мы объявили устаревшим методом, партизанской привычкой, которая сдерживает активность, и заменили эту систему буржуазным юридическим порядком, открыли простор для распространения буржуазной идеологии [43, с. 50]. В 1978 году один из лидеров КПК Дэн Сяопин заявил: «В годы культурной революции «четверка» бросила сверхнелепый лозунг: лучше бедный социализм и коммунизм, чем богатый капитализм. Но разве можно ратовать за бедный социализм и коммунизм? В результате Китай стал топтаться на месте, а это вынудило нас пересмотреть вопрос [44, с. 212]. Нам нужно догнать эпоху, и в этом цель нашей реформы [44, с. 234]. Однако гвоздь вопроса в том, что политическая структура не соответствует требованиям реформы хозяйственной системы. Без перестройки политической структуры может затормозиться развитие производительных сил [44, с. 182]. Что входит в содержание перестройки политической структуры? На мой взгляд, она имеет целью выявление активности масс» [44, с. 185]. Перефразируя, эту мысль можно выразить словами, что целью перестройки в Китае явилось выведение общества из депрессии, продолжение борьбы с социальной шизофренией на новом, буржуазном этапе развития страны. Как будет вестись эта борьба – трудно сказать. Ясно пока лишь одно, что рузвельтовская программа спасения от социальной шизофрении оказалась более эффективной, чем национал – социалистическая и коммунистическая.
         Решая проблему классового, национального и религиозного единства полумерами, нерадикально, рузвельтовский подход позволяет, во-первых, сохранить дифференциацию общественного, коллективного сознания на мы и не-мы, во-вторых, более-менее гармонизировать динамическое равновесие этих психических, а также и социальных сил. При этом подходе границы между классами и не размыты и не чрезмерно выражены, как во время кризисов перепроизводства. Разница в доходах наемного и предпринимательского классов не принимает критический, катастрофический характер, и отношения классов, мы к не-мы не приобретают антагонистической формы, ведя население к идеологической и гражданской войне.
         Надо сказать, опыт развития товарного способа производства показывает, что смена форм способа не избавляет общество от его, можно сказать, «эндогенной» болезни. Она, как рок, преследует общество и вынуждает искать более тонких методов управления общественным сознанием и поведением работников и работодателей, предпринимателей в процессе общественного воспроизводства. Немецкий философ Эрнст Касирер, например, считал, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой [45, с. 323]. Дело в том, что основой общей ориентации человека, по мнению А.Е.Тараса, служит сложившаяся в его сознании определенная «картина мира», с которой он сравнивает факты и явления окружающей среды. Изменять «картину мира» в сознании отдельных людей, отдельных социальных групп и даже всего общества можно путем внедрения политических мифов. Мифы были характерны для древних и примитивных обществ, и, казалось бы, должны были уйти в прошлое. Однако, совершенно неожиданно для многих мыслителей, иррациональная власть мифов с новой силой проявилась в XX веке [45, с. 322].
Мифы – фантастические выдумки мировоззренческого, идеологического, политического плана. Они дополняют фрагментарную «картину мира» [45, с. 323], благодаря чему, по нашему мнению, она приобретает целостность. В сущности «фантастические выдумки» - это спекуляции, которыми наполнены различные социальные и философские концепции. Даже опирающийся на фактологическую эмпирию и индукцию позитивизм не может не включать в себя спекуляций для преодоления получаемой из всей суммы фактов фрагментированной – разорванной – «картины мира». Марксизм не был бы историзмом, если бы не пользовался спекуляцией, т.е. если бы не представлял собой «учение о мессианском призвании пролетариата, о грядущем совершенном обществе, в котором человек не будет уже зависеть от экономики [46, с. 81]. Душа марксизма, - писал Н.А. Бердяев, - в победе человека над иррациональными силами природы и общества. И активным субъектом, который освободит человека от рабства и создаст лучшую жизнь, является пролетариат. Ему приписываются мессианские свойства, на него переносят свойства избранного народа Божьего, он новый Израиль. Это есть секуляризация древнееврейского мессианского сознания. Рычаг, которым можно будет перевернуть мир, найден. И тут материализм Маркса оборачивается крайним идеализмом. Немецкий идеализм дает ему веру в активность человека. Это есть вера в дух, и она не соединима с материализмом [46, с. 81-82]. Маркс создал настоящий миф о пролетариате [46, с. 83].
Следует заметить, идея спасения, не человека вообще, а нации, присутствует в учении о национал-социализме. Хотя национал-социализм, по мнению Вильгельма Райха, был мелкобуржуазным движением [47, с. 65], нельзя не отметить того, что, внося идею национального единства в общественное сознание, это движение гасило конфликт классов и возможность его перерождения в гражданскую войну в монолитном этносе. В нацистское «Weltanschanung» (мировоззрение) входил комплекс мифов:
• о превосходстве «нордической расы над прочими, «недочеловеками»;
• о «тотальной вине» евреев;
• о христианстве как «пролетарски-нигилистическом течении»;
• о необходимости и возможности ликвидации классов без ликвидации частной собственности;
• о нацистской «революции», не признававшей классового характера государства;
• о строительстве в нацистской Германии «подлинного социализма» и «подлинно-народного государства» [45, с. 227-228].
Считая, что посредством перечисленных мифов пропаганда насаждает стереотипы – эмоционально-оценочные образования сознания, можно посредством их обнаружить то, что в национал-социалистическом сознании к не-мы относятся евреи, ненордические расы и коммунисты, а к мы – классы населения «нордической расы». При это стереотипы раскрывают враждебное отношение мы к не-мы.
В отличие от национал-социалистической и советской пропаганды, американская пропаганда действовала и действует в другом ключе. Она утверждает:
• США миролюбивы, уважают суверенитет и независимость народов других государств;
• США помогают всем народам где только могут, независимо от того, согласны они или нет с политикой США;
• о сущности Америки как свободной страны, об ее основных идеалах дает представление американская художественная литература;
• интересы американской нации едины;
• забастовки наносят экономический и политический ущерб нации в целом [45, с.119, 286-288];
         Хотя в американских стереотипах сознания нет враждебности мы к национальным, классовым и религиозным не-мы, США часто воюют с другими народами и подавляют инакомыслие внутри страны. Несмотря на то, что несоответствие пропагандистских стереотипов реальной действительности становится особенно вопиющим в годы кризисов, американская модель общества и общественного сознания оказалась более живучей, нежели национал-социалистическая и советская модель. Вероятно, это объясняется философией прагматизма.
         Прагматизм возник в США в 70-х г.г. 19 века. Основные идеи прагматизма высказал Ч. Пирс, затем эту доктрину разрабатывали У. Джемс, Дж. Дьюи, Дж. Г. Мид. Прагматизм принес с собой «реконструкцию  философии», состоящую в предложении считать философию общим методом решения тех проблем, которые встают перед людьми в процессе их практической деятельности. Идеи, понятия и теории, с точки зрения позитивизма – лишь инструменты, орудия или планы действия. Истина определяется как полезность, или работоспособность идеи, а функция мысли состоит в преодолении сомнения, являющегося помехой для действия [48, с. 521-522]. Поскольку в сомнении может скрываться амбивалентность мышления, от нее то, в сущности, и нужно избавляться путем отбора полезных для практики мыслей. Этот практический путь решения антиномий оказался довольно действенным.
         Прагматизм в своей логике понятий решает проблему отношения противоположностей не с позиции их единства и вражды, а с точки зрения полезности и выгодности отношений для обеих сторон. Так трудовые, производственные отношения прагматизм рассматривает с учетом двусторонности и смысла и пользы, и выгоды труда. Однако, это, увы, ведет к раздвоению общей цели участвующих в материальном производстве классов. Если рабочий класс преследует в производстве свою цель, то предприниматель свою. Так подмечено в США, что американский рабочий, играя в бейсбол, напрягает нерв для того, чтобы обеспечить победу своей команде. Однако когда тот же самый рабочий приходит на работу на следующий день, он сознательно стремится работать, так мало, как только может, и давать значительно меньшую выработку, чем та, на которую он в действительности способен.
         Дело в том, что эффективность труда для  низко квалифицированного  рабочего заключается в том, чтобы получать за работу как можно больше, работая как можно меньше, затрачивая минимум своих сил. Для работодателя эффективность труда состоит в том, чтобы за минимальную зарплату выжать из рабочего максимальную выработку, что обуславливает снижение затрат. Предпринимательство для работодателя не имеет смысла, если не приносит пользы - выгоды, прибыли. Работник, в свою очередь, отчуждается от труда, если он не несёт смысла – пользы и выгоды. Доведение затрат до минимума, таким образом, является целью и рабочего и предпринимателя. Вот только понимание затрат у них диаметрально противоположное. Интересы работодателя и работника не совпадают.
         Раздвоение общей цели, противопоставление интересов, следует заметить, создает проблему социального управления, т.к. заставляет управленцев метаться из стороны в сторону, то борясь за улучшение условий существования наемного класса, то способствуя предпринимателям того или иного уровня, масштаба, в достижении их цели. Без совпадения потребностей, мотивов, интересов, целей классов, индивидов и общества нет единства ни в материальной, ни в духовной жизни. Примером отсутствия единства потребностей у индивидов и общества может служить проблемная ситуация, связанная со снижением рождаемости в современных развитых странах, в том числе, в России.
         Как известно, в России снижение рождаемости наметилось около полувека назад, с первой половины 1950-х годов [49,с.94] и стало особенно заметным, начиная с 1993 года, с появлением депопуляции. В основе этого явления отдельные ученые видели «отказ населения от многодетности и переход к малодетному образу жизни – закономерность, присущую определенной стадии развития общества с западным менталитетом». Так же они связывали его с «сознательным регулированием процесса рождаемости на внутрисемейном уровне» [49, с. 94]. В результате такого видения, процесс рождаемости начинал представляться и объективным, независимым от сознания людей и субъективным, управляемым людьми – содержащим противоречие.
         Противоречие это, надо сказать, неразрешимо в логике понятий, т.к. в философии недопустимо превращения объективного в субъективное. Тем не менее, его, как проблему рождаемости пытаются решить практическим путем, через принятие тех или иных управленческих решений на уровне правительств, что указывает не только на существование объективной необходимости и потребности общества в воспроизводстве населения, в продолжении рода.
         Потребность в продолжении рода испытывает и человек. Эта потребность осознаётся как идея, имеющая с точки зрения прагматизма, степень полезности. То есть она оценивается как на уровне управления обществом, так и на уровне отдельной семьи, в том числе, не полной семьи, то есть одинокой женщиной фертильного возраста. Если демографические показатели, указывая на перенаселение, или депопуляцию,  подсказывают государственным деятелям, в направлении увеличения, или уменьшения численности населения нужно действовать, принимать управленческие решения, то каждая женщина просчитывает, может ли она покрыть затраты, связанные с рождением и воспитанием одного или нескольких детей. О выгоде производства человека для каждой отдельной женщине не приходиться. Для неё это затратный процесс и только. Общество же, государство имеет от этого выгоду, так как, повзрослев, дети пополняют ряды рабочих, которые производят прибыль для работодателей и содержат государство.
         В настоящее время в передовых странах наблюдается рассогласованность потребностей женщин и общества в детях, в продолжении рода, ведущая к дефициту рождаемости. Возникла она, как можно думать, в связи с развитием труда. Дело в том, что с возникновением труда и превращением особей ископаемых предков человека в индивидов произошло социальное детерминирование биологических потребностей в самосохранении и продолжении рода. Аналогичным образом изменилось и самосохранительное, а так же репродуктивное поведение людей, особенно женщин, эмансипация которых так же не могла не сказаться на их репродуктивном поведении. В итоге каждая женщина самостоятельно, лично стала рассчитывать затраты на детей и решать, на сколько большой будет ее семья.
         Вместе с тем остался незамеченным тот факт, что самосохранительное поведение женщин, превратясь в самосохранительный труд по производству средств существования, благ получило современную, наёмную форму. В то же время репродуктивное поведение женщин, превратясь в репродуктивный труд в условиях ведения натурального хозяйства, остановилось в своём развитии, благодаря чему женщина осталась заказчиком и подрядчиком репродуктивных услуг в одном лице. В результате на уровне общества репродуктивный труд не получил общественной, абстрактно-всеобщей формы, остался односторонним, только конкретно-особенным. Женщина как основная рабочая сила воспроизводства населения оказалась отчужденной от общественного труда в репродуктивной сфере. Само же это производство осталось не просто отсталым, стихийным, неуправляемым, оно не получило своего рынка. Отчужденность женщин от общественной формы репродуктивного труда в силу его односторонности в условиях натурального хозяйства лишило органы социального управления современных, рыночных, рычагов воздействия на репродуктивную сферу производства человека. Ну, а устаревшие светские и религиозные меры, направленные на повышение рождаемости не могут достичь цели.  Применяемые социальные стимулы не задевают репродуктивного интереса женщин.
         Хотя «современная» женщина персонифицирована: ее репродуктивная рабочая сила соединена с личностью и волей, репродуктивная свобода или возможность ограничена тем, что в целях самосохранения и для выживания своих детей большую часть рабочего времени она тратит на производство средств существования, работая по найму в системе материального производства. Труд в этой сфере стимулирует ее потребность в самосохранении, выживании и тем самым подавляет потребность в продолжении рода – определенным образом влияет на динамическое равновесие этих потребностей и через него на репродуктивное поведение как неоплачиваемый репродуктивный труд в сфере производства человека. Неоплачиваемый труд невыгоден, бесполезен и бессмысленен. Поэтому в душе ее идет невидимая глазу борьба мотивов. Материнский инстинкт побуждает женщину иметь детей, но на пути его реализации встаёт денежный расчёт. Однодетная семья – не единственный итог такой борьбы.
         Планирование семьи связано также с прерыванием нежеланной беременности. Жесткая регламентация абортов со стороны государства не останавливает женщин, в результате чего идет рост числа криминальных абортов и преступности в детородной сфере. Нерешившаяся на преступное прерывание беременности молодая одинокая женщина способна отказаться от новорожденного в роддоме. Заинтересованность в усыновлении в России остаётся низкой, государству содержать детские дома не выгодно, поэтому будущую рабочую силу отдают за рубеж, в богатые страны. Готовую рабочую силу, гастербайтеров, приглашают из стран, где её излишки. Это экономически выгодно. Беспризорность – еще одно следствие отчуждения женщин от детей.
         Общим выводом вышеизложенного рассуждения может служить мнение о том, что родовое отчуждение женщин в современном обществе обусловлено особенностями развития производства жизни, средств существования и человека [50, с. 25-26], тем, что производство человека – вынашивание беременности, уход за детьми, воспитание и образование высоко затратно и выгоды большой обществу не сулит. Ну, а переход на гастербайтерское обслуживание экономики указывает на отчуждение государства рыночного общества от нации.
         С психологической стороны, проблема отчуждения женщин от детей  заключается в том, что перед женщиной ставится вопрос, полностью ли посвящать свою жизнь, себя детям, отчуждаясь от своего я, пренебрегая самосохранением. Разрываясь между бытием и инобытием, женщина не замечает того, что решение ей продиктовано социальными условиями, следовательно, условиями труда, общественного производства. Условия эти состоят не только в отсутствии наемной формы труда в репродуктивной сфере, но и в отсутствии развитого рынка репродуктивных услуг, а также государственного заказа на детей. Не выступая заказчиком репродуктивных услуг, государство не может управлять процессом воспроизводства населения. Регулировать этот процесс оно тоже не в состоянии, поскольку частный сектор рынка данных услуг окончательно еще не сложился. Тем не менее, оно вмешивается в идущий независимо от него процесс воспроизводства населения, пытается его стимулировать. Ведь государство заинтересовано малыми затратами получить «защитников отечества», отчуждая их от производителя.
         Большинство женщин во время призыва в армию их сыновей не испытывают никакой радости по поводу того, что продукты их репродуктивного труда, повзрослевшие дети, отчуждаются от них помимо их воли. Это, скрытое за кровнородственным, собственническое отношение к детям - источник вяло текущего конфликта женщин, «солдатских матерей», и государства, социальной проблемы, которая усиливается проблемой дезертирства и уклонения от призыва. Проблема отчуждения проливают свет на диссоциацию общественных и индивидуальных интересов, целей и задач. За отчуждением стоит выгода и расчёт.
Думается, проблема отчуждения (социальной шизофрении) останется существовать, пока существует товарное общество. Но это совершенно не означает того, что гражданское общество безучастно отнесется к проблеме национального вырождения путём депопуляции.

Заключение
 
         Унося с собой социализм, ушел в прошлое XX век.  Мы в XXI веке. Мир как раньше не расколот на две системы. Но так ли он един, как кажется. Как теперь жить в этом новом мире. Быть ли в нем человечеству субъектом истории, или плыть по ее волнам, рассчитывая на авось.
         Решая проблему двойственности, амбивалентности истории, человечество обречено выбирать не просто одно из двух решений, а только то, которое связано с утверждением его в качестве субъекта истории. И это обстоятельство накладывает на него свои обязательства. Оно должно научиться предотвращать появление социальных, техногенных, экологических и т.п. катастроф мирового масштаба.
Профилактика катастроф невозможна, если человеческая мысль неспособна к опережающему отражению объективной реальности. Научная форма опережающего отражения основывается на научном анализе фактов, событий, явлений прошлого и настоящего. Будущее частично в прошлом и настоящем. Его только нужно уметь обнаружить.
Не забегая далеко вперед, о настоящей социальной жизни можно сказать то, что в ней нет единства. Общество разделено на нации, классы, слои, политические и религиозные группировки, конфронтация которых может привести к тому, что оно начнет аннигилировать, самоуничтожаться путем распада, дезинтеграции. Называя данное явление социальной шизофренией, автор вкладывал в его понятие смысл связанности социального распада общества как его определенного поведения с расщеплением социального сознания, с распадом мы на множество враждебных друг другу не-мы. Подробно обозначенное явление освещено в основной части настоящей работы. Зная этиологию, патогенез, клинику социальной проблемы, легко распознавать ее на начальных этапах, когда решение наиболее безболезненно. О методах решения проблем нужно сказать, что они совершенствуются по мере развития знания человечества.

                Список литературы

1. Философия для аспирантов: Учебное пособие. Изд. 2-е – Ростов н/Д: «Феникс», 2003.
2. Энгельс Ф. Диалектика природы. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2-е изд. Т.20. – Политиздат, 1961.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – М.: Изд-во политической литературы, 1968.
4. Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Теория и история. – М.: Политиздат, 1981.
5. Маркс К. Тезисы о Фейербахе. – Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. – М.: Политиздат, 1989.
6. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. – М.: Политиздат, 1974.
7. Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения в 2 т., Т.1. – М.: Мысль, 1987.
8. Плеханов Г.В. Избранные философские произведения в 5 т., Т.2. – М.: Политиздат, 1956.
9. Политическая экономия: Учебник для вузов / Медведев В.А., Абалкин Л.И., Ожерельев О.И. и др. – М.: Политиздат, 1990.
10. Социология: Энциклопедия. – Мн.: Книжный Дом, 2003.
11. Саква Р. Путин. – выбор России. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005.
12. К изучению курса истории КПСС. – М.: Высшая школа, 1967.
13. Троцкий Л. Сталинская школа фальсификации. – М.: Наука, 1990.
14. Гайдар Е. Дни поражений и побед. – М.: Вагриус, 1996.
15. Ельцин Б. Записки президента. – М.: Огонек, 1994.
16. Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. – М.: Госполитиздат, 1952.
17. История теоретической социологии, т.3. – М.: Изд-во «Канон +» ОИ «Реабилитация», 2002.
18. Гумилев Л.Н. Энтогенез и биосфера Земли. – М.: Мишель и К, 1978.
19. Тойнби А.Д. Постижения истории. – М.: Прогресс, 1991.
20. Советский энциклопедический словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1983.
21. Сергеев В. Революция рабов в Римской республике // Борьба классов. – 1935. № 6. С. 86-95.
22. Большая советская энциклопедия. 3-е изд. Т.2. – М.: Сов. энциклопедия, 1970.
23. Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство: сочинения. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1998.
24. Шапарь В.Б. Новейший психологический словарь. Изд. 2-е. – Ростов н/Д.: Феникс, 2006.
25. Вард И. Фобия. – М.: ООО «Издательство Проспект», 2002.
26. Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. 2-е изд. – М.: Политиздат, 1983.
27. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. – СПб.: Университетская книга, 1997.
28. Маркс К. К критике политической экономии. – М.: Политиздат, 1990.
29. Фест И. А. Гитлер: Биография в 2-х т., Т.1. – Пермь: Алтейа, 1993.
30. Фест И. А. Гитлер: Биография в 2-х т., Т.2. – Пермь: Алтейа, 1993.
31. Маркс К. Энгельс Ф. Избранные соч. В 9 т. Т. 9. Ч. 1. – М.: Политиздат, 1988.
32. Маркс К. Энгельс Ф. Избранные соч. В 9 т. Т. 7. – М.: Политиздат, 1987.
33. Пайпс Р. Русская революция. Ч.2. – М.: РОССПЭН, 1994.
34. Ленин В.И. Полное собрание соч. Изд. 5., Т. 40 – М.: Политиздат, 1974.
35. Гуревич М.О., Серейская М.Я. Учебник психиатрии. – М.: Мергиз, 1946.
36. Жариков Н.М., Тюльпин Ю.Г. Психиатрия. – М.: Медицина, 2002.
37. Фрейд З. Основной инстинкт. – М.: Изд-во АСТ-ЛТД, 1997.
38. Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. – М.: Наука, 1991.
39. Фрейд З. Психо - аналитические этюды. - Мн.: Беларусь, 1991.
40. Малкина-Пых И.Г. Справочник практического психолога. Техники гештальта и когнитивной терапии. – М.: Изд-во Эксмо, 2004.
41. Малкина-Пых И.Г. Справочник практического психолога. Техники транзактного анализа и психосинтеза. – М.: Изд-во Эксмо, 2004.
42. Бухарин Н.И. Путь к социализму. – Новосибирск: Наука, 1990.
43. Варнай Ф. Маоизм против мирового коммунистического движения. – М.: Политиздат, 1982.
44. Сяопин Д. Основные вопросы современного Китая. – М.: Политиздат, 1988.
45. Тарас А.Е. Методы и приемы психологической войны. – М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2006.
46. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. – М.: Наука, 1990.
47. Райх В. Психология масс и фашизм. – М.: АСТ, 1997.
48. Философский энциклопедический словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1983.
49. Попова Л.А. Сущность, причины и последствия современного демографического кризиса. – Екатеринбург: УрО РАН, 2004.
50. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. – К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2-е изд. т. 21. – М.: Политиздат, 1961.