Лирическая повесть Как летать

Завтра может быть, уже не наступит. Почём мы знаем, как сложится наш следующий день. Много было похороненных надежд и загубленных судеб, только потому, что завтра принимало совсем не то очертание, о котором шла речь в наших планах.
Судьба стоит над человеком, как Бог правит всем живым на земле. Утверждение не требующие разъяснений, как для тех, кто предпочитают веру чуду, так и для тех, кто, только стукнувшись лбом о дверь, явственно твердит, о её существе.  Кто из нас готов отпрянуть от стопроцентной возможности добиться желанного, если в то самое мгновение ему  будет ведение о предначертанной опасности такого шага? Да и можем ли мы быть хоть в чём - то уверены наперёд на все сто пока это не примет разряд случившегося.
          Парадоксальный симбиоз мракобесия и абсурдности  раздробил мысли Евгения в тот момент, когда он уже предпочёл сделать тот шаг, от которого  впрочем, и не предполагал отказываться.
Всё дело в том, что Евгений как человек невероятных сочетаний, был из того рода людей, которые предпочитают собственному мнению - глубинные  противоречивые размышления.
Решения многих из нас чаще всего носят сложный, многогранный характер. Привычку к этому мы начинаем постигать, ещё с девства, будучи томимыми и завлекаемыми непознанным. Но, к сожалению далеко не все, оставив нежный детский возраст, оставляют вместе с ним и склонность к неопределённости. И вот парадокс: познания и опыт насущной жизни прибывает год от года, а уровень инертных сомнений за частую растёт пропорционально нашему познанию. Так вот и Евгений с утра еще, будучи уверенным, что ни какая сила в мире не затащит его на вокзал, спустя три часа по полудню, уже твёрдой походкой уверенного в себе человека ступал из  вокзала по направлению к метро.
- Ну не мог же я не поехать, - рачительно и с улыбкой переспрашивал себя Евгений. Целый год я только и планировал этот отпуск. Да я просто и не мог его не планировать. Какая же это работа не щадя сил своих если нет такого подспорья как летний, безмятежный высвобождающий отдых. Сколько бы дней я так совестно и ответственно занимался  работой если бы долгими и унылыми вечерами не питал иллюзий и надежд на законом гарантированный мне отдых. Да я бы и недели без опозданий не проходил на службу, будучи скованный невозможностью таких размышлений.  Как, как бы я до сих пор удержался, без спасительной мечты, что бы ни плюнуть в рожу своему грабительски ущемлённому ко всем мерам приличия и воспитанности руководителю  отдела. Эта гнида ровно без пяти минут девять утра, показательно на первом этаже главного входа, встает, выпятив вперёд бессовестно тощую грудь и левую руку, в которой конвульсивно жмёт часы. Ни один руководитель подобных учреждений во всём мире  даже потеряв в дорожно-транспортном происшествии недавно купленную машину и поэтому случаю перебравшего на кануне дорогого коньяка, а от того и явившегося с преступным перегаром и неудержимой головной болью на место руководства, и в ум не возьмёт подползая к кабинету вскинуть часы и тащиться встречать нерадивых работников. А Соломон Рудольфович этим делом не брезговал и очень даже.
* * *
Да и собственно дело было в другом. Лето катило полным ходом. На улице бесновался своим палящим солнцем Июль. Город потел, не стесняясь приезжих. Полуогалтелые представители не выездных профессии, слонялись и толкались на запруженных перегревшимися авто улицах. Миражи, томящие расплавленное на солнце сознание возникали тут и там. Кто бесследно терял всякое представление о времени, кто давил своей харизмой, утраченное большинством ещё с детства, представление о ценности человеческой жизни в условиях предельной жары. Прохладительные напитки теряли всякий вкус, и способности утолять жажду. Иные не находя спасения, мирились с обстоятельствами в компании слабоалкогольных коктейлей в скверах и парках. Так вот в самый разгар этого безумия, нашему герою предстояло определиться с датой отъезда. Всё упиралось в трёх его друзей, отчаянно вызвавшихся составить ему компанию. Но оторванность от коллектива мешала в короткий срок назначить поход за билетами. Долго решали, подгоняли друг дружку и кончили тем, что трое  - не считая Евгения – в один прекрасный день, обзавелись билетами, правда, в один конец. Негодованию Жени не было предела: это была его идея всем вместе поехать к морю. Это была его идея, как можно спешно приобрести билеты и определиться с направлением, а тут такая поганка. Несогласованность бывает оправдана, когда она необходима. И видимо такой шаг был жизненно важен  его друзьям, приветливо оставивших его за бортом. Но поскольку друзьям удалось достать билеты только в один конец, то и Жени было предложено купить свои билеты, когда они поедут второй раз. Вообще это целая история покупать билеты к морю одновременно в два конца. Современные курорты устроены таким образом – при том, что речь идёт о местах ближайшей заграницы – покупая билет только в один конец, а именно к морю, в результате можешь так и остаться на море, на месте постоянного бомжевания. Теоретически ты просто имеешь право купить билет на обратную дорогу по прибытию в курортный город, но вот практически природа вещей такова, что не терпит незаполненных пространств. А посему окошки вокзальных касс закрывают надписями «Все билеты проданы» и тем самым восполняют вакуум пустого пространства. Вот чем была наполнена голова Евгения в то утро выходного дня, когда он ещё сомневался ехать ему с этими Иудами великой дружбы или послать всё к черту и остаться в городском аду.
     Настал тот счастливый день и Женя стал одним из тех счастливцев, что покинут этот Содом в скором времени. Предстояла волокита стременных сборов. Долго ли, коротко ли, но время неумолимо вытачивало контуры  предстоящего веселья. И наконец, настал день отбытия, когда наш герой, упаковав чемодан, с прудил кулёк свежеприготовленных продуктов для дальней дороги и отправился на встречу с преданной ему узами старой дружбы компанией. Десять дней, десять дней не считая дня отъезда подтачивая, где то под ложечкой, внизу живота, приятно разливалось манкой мыслю по всему сознанию Евгения. Вот он покидает томимый, душный двор, вот ещё несколько шагов до автобусной остановки и тут вся новоиспеченная компания курортников соединяется в искренних от переизбытка чувств улыбках и рукопожатиях.
*  *  *
Несколько слов в качестве отступления, которые завещал нам Евгений для проекции его славных друзей. А именно в порядке старшинства. Старшего звали Леонид, хотя разница и была всего в четыре с половиной месяца от следующего. Леонид был совестью компании. Не то, что бы он был девственно нравственен или воспитан в высоких, духовных традициях. Был он славного ума, и терпимого нрава, от того видимо и занимал постамент порядочного и выдержанного малого. Книжек особо не читал, оперы и театры не посещал, но была в нём неуловимая грация спокойствия и крепости рассудка в сложных ситуациях. На месяц младше его, молодого человека, звали Санёк. Нет, не Александр, как было бы уместно и не Саша, а именно Санёк. Уж так его и звали за беспечный нрав и быстрою способность терять самоконтроль после не большого употребления спиртного. Вообще Санёк мог бы претендовать здесь на место души компании. Но вот порой хмурый и не сговорчивый на трезвую голову, он казался таким перевёртышем, кому по незнанию мог показаться жутким скрягой и ворчливой занудой. Другое дело Санёк “под мухой”. О, это был незабываемый экземпляр человеческой потехи. Тут была и разнузданность старого лакея, получившего свободу от барина, после долгих лет закабаления. Тут была и дикая страсть к слабому полу, причём неважно, какая на внешность была эта слабость. И смелый норов и прекрасная во все тридцать два зуба улыбка, разливающаяся заразительным смехом. Словом не скряга и зануда, а “рубаха парень” и душа компании. Третий, самый младший из всех четырёх звался Дмитрий.  Вот так уж кто был великий сноб. В силу возраста и незнания, что он сноб, вряд ли бы согласился Дмитрий с такой классификацией. Но сноб он был выдающийся. Приятный на первый взгляд юный нрав, расточал в себе какой то неопределенный эгоизм и горделивость по отношению ко всем особям населяющих нашу планету. Ума он был не малого и в разговоре держался коротких высказываний и поощряющих улыбок. Не судил и не замерял по первому впечатлению, но за глаза в подходящей обстановке и при наличии правильного собеседника, выдавал “на гору” всё своё презрение к кому бы то ни было. Но неуловимость этой характеристик придавала Диме достаточно простой и сговорчивый темперамент. Евгений же в свою очередь не походил ни на одного своего товарища. Он вообще был особняком, хотя и не выпадал из общего плана. Но, так или иначе, все они были друзья с детства, учились в одном классе, за исключением Димы, он на год младше, и все они четверо мечтали о незабываемом и влекущем отдыхе.
* * *
Поезд был вечерний. До отбытия оставалось чуть больше часа. Погрузившись со всеми баулами до верха набитыми разными, пестрящими, модными шмотками, дружная ватага, отправилась на вокзал. На перроне их застал небольшой дождь. Провожающие состояли из двух мам и одного папы, причём не мужа одной из мам. Не то, что бы дети их были совсем маленькие, средний возраст компании всё-таки подкатывал к двадцати годам, но процессия выдалась больше к ритуалу. Положено значит, на вокзалах провожать, так будь те любезны, берите с собой мам и пап.
- Дождь хорошая примета в дорогу, - вторили родители своим чадам.                --Дождь, не дождь, а главное, что бы на месте нас встречала нужная погода,  – ввернул Евгений, щурясь от капель, поглядывая на небо.                --И поезд бы не опоздал, а то примета приметой, а мокнуть в преддверии дальней дороги, в платскартном виде не очень хочется, – преминул поддержать Дима.                - Эх, вы басота, дождя испугались, а ещё к морю едите, - пробасил Андрей Карлович, отец Димы. Вас бы не в поезде везти, а на перекладных, как мы в юности, да в палатках утренние зорьки встречать и босиком росу мять по утру. Вот тогда бы и дождь не дождь, и платскарт царским вагоном казался бы. – Полно отец, какой царский вагон в наше время? Просанные матрасы,  грубияны проводники и мятое, плохо стиранное постельное бельё, к тому же пахнущее клопами.
Тут конечно Дима бил наповал и восклицание его не встретило возражений, как у старшего, так и нашего поколения. Видать, не смотря на утренние зорьки и палатки, комфортные поезда перевелись на Руси до скончания времён. И хамоватые проводники разносили всё тоже вонючие постельное бельё вперемешку с наглостью и руганью, как Андрею Карловичу, так и нам. В начало платформы выкатился головной вагон, а за ним и все остальной пожаловали к радости безучастно томящихся путешественников и их провожающих. Люди перевели дыхание и стали грузиться. Из динамиков раздался до боли в сердце звучный “Марш славянки”, по вагонам пробежал лёгкий стук и поезд тронулся. Последние взмахи рук минули с глаз и все четверо грузно обрушились на кушетки купе.
Но отдых уже начался. Как заметил Леонид в машине на пути к вокзалу: - Я начну отдыхать уже в поезде. Потому через четверть часа ущербный столик по среди купе, покрылся блюдами домашней кухни и горячительными напитками разной спиртовой наполненности. Не то что бы друзья были большие любители напиваться. Каждый из них предпочитал хмельной угар как средство облагораживания действительности. Это как в детстве: нам давали чёрно-белую картинку, нарисованную штрихом, и ставили задачу – ярче и разноцветнее разукрасить её. Так и тут, Евгений и Дмитрий предпочитали использовать в хмурых контурах дешевого вагона, белые и красные краски сухого вина, а  Санёк и отчасти Леонид, увлекались единым фоном всей пёстрой палитры, а именно монотонным прозрачным цветом водки.
- Поднимем же первый стакан за идею, - провозгласил Леонид, поднимаясь с места.
- Какая такая идея наполнила твой бокал? – поинтересовался Дима и быстрым взглядом обвёл недоумевающих товарищей.
- Эта идея погубила многие светлые головы, да и не только светлые, - как будто что то, уловив, заметил Женя.
- Прелесть моей идей, - продолжал Леонид, - заключается в неосуществимости многих наших желаний. Повисла пауза. Непробиваемость Леонида, помогла ему не рассмеяться. – Кто из вас не мечтал, в искрении и отчаянные минуты, о потаённых действах и свершениях, о которых даже себе не всегда признавался? Повремените делать глупые лица, сейчас разжую. Мог ли кто либо из вас, возвращаясь вечером с работы, взять себе в мысли, хоть капельку того отстранения и разврата, который нам предстоит в ближайшие десять сумасшедших дней? Тут лица друзей пристально упёрлись в Леонида, особенно на слове “разврата”. – Удрученные неизбежность повседневного быта вы волочили жалкое существование на протяжении не одного месяца. И вот сейчас, в этой консервной банке с узким проходом и забытыми окнами, мы проживаем последние часы, безутешной скорби и страдания. Завтра, - Леонид повысил голос, - завтра мы слетим с катушек навстречу великим, ночным пиршествам, соленным и ласковым волнам и бесстыдным и развратных дивам с территории  бывшего советского союза.
- Аллилуйя! – Беллисоми! – Браво! - подхватили в едином порыве голоса всей компании. То- то будет карачун и небылица! - Возликовал Санёк, жадно вонзившись своими тонкими губами в пластиковый стаканчик, и не морщась, проглотив содержимое.
Напитки были свежи и мягко смачивали, пересохшие от возбуждения, глотки товарищей. Сочные ломтики зажаренной в домашней духовке, курочки придавали, невообразимое послевкусие в сочетании с холодным вином. Солёные огурцы перепрыгали в тарелки Санька и Леонида, в качестве лучшей закуски  к водочки, а румяные куски картофеля сглаживали на вкус всю остроту опрокинутого в себя кушанья. Закуска и питие выдалось на славу. После таких харчей, всей дружной ватаги оставалось только, лениво расположиться на железобетонных, до боли в рёбрах, деревянных кушетках и смазливо поглядывая, на усмирившихся пассажиров, проводить в бдении время до приезда.
Алкоголь имеет свойство успокаивать нервы и сглаживать неприятности. Люди с опытом многолетнего, умеренного употребления называют даже алкоголизм – болезнью души. Так это или нет, каждый осушающий свой бокал, стакан или рюмку в конечном итоге сможет рано или поздно определиться. Мерные звуки колёс вагона в игривом вальсе со шпалами, навивали манкую сонливость.  Ночной, студящий ветерок бархатно обдувал лица спящих и создавал уют, поглощая жару, скопившегося дня. Женя, ворочаясь, не мог заснуть. Оглядев, мирно спящих собутыльников, тихонько соскользнул в пролёт. Нащупав в темноте свою обувь, он уже шёл в тамбур, остаться наедине с самим собой. В тамбуре как всегда было накурено и воняло туалетом. В третьем часу ночи в вагонах не было ни души. Хмельные мысли, копаясь в пьяном сознании Жени, наводили на глупые размышления. Он вообще был склонен к потусторонним размышлениям. Возможно, ли умереть на Пасху? Представь себе: праздник, самый главный, православный праздник. Люди поздравляют друг друга и с наслаждением уплетают куличи и чисто-четверговые яички. Церковь объявляет на праздничную литургию, в ночь на Воскресенье, что смерть побеждена и все мертвые живи. И тут вдруг, раз и трагедия. Был человек, и нету. И жалко его, и родные убиваются по усопшему. Но как же так? Ведь праздник, ведь Воскресение? И нужно ли здесь убиваться? “Смертию смерть, поправ и смертию смерть, разрушив”, заканчивается великое пение из Евангелия. Так значит, нет смерти, значит ушедший всё равно остаётся с нами, в нашей памяти, в наших мыслях. – О господи, прости мне прегрешение пьяное, - вскинулся, вдруг Евгений. Он стоял призакрыв глаза и уперся лбом в дверцу вагона. О чём же это я на ночь то глядя. Точно бес попутал, во мраке ночи. Но Евгений был человек отходчивый и, встряхнув головой, путаясь в ногах, поплёлся к своему месту и забылся сладким, как всегда бывает во хмеле, сном.
* * *
А тем временем поезд Москва – Эдем, выстукивал последние мили до места прибытия. Все четверо уже оправились от вчерашней, плановой разминки перед отдыхом и сидя на заготовленных сумках и чемоданах, готовились сойти в Эдеме.
Упаси вас Бог приехать на море в плохую погоду. В городе, под крышами всевозможных строений, вы всегда найдёте применение своим потребностям. Нагрянете с детьми или подругами, в мелкобуржуазную галерею тщеславия, носящее гордое название “Торговый развлекательный центр”. Там же разживётесь билетами в кино, или набьёте желудок похоронной едой из “Фаст Фута”. Тоже можно сходить в театр, оперу на мюзикл, или остаться дома, загрузив предварительно холодильник, таящей бутылочкой Шардано и не отлипать от телевизора. Но это всё можно устроить в городе. В южном курортном местечке, это у вас не пройдёт. Даже если дождь и студёный ветер не до конца испортит вам настроение, загар и безмятежное купание можно будет сдавать в архив, до следующего года.       Компания из четырёх не сомневающихся молодых людей, с легким оттенком пренебрежения в лицах, сошла на перрон  местного вокзала. День стоял замечательный, и это был их первый, из десяти запланированных беззаботных дней. Дорога до места пребывания заняла не долго, и уже к обеду ребята, скинули на жребий, кому какая койка достанется, приняли тонизирующий, душ и отправились на первую свою прогулку. До дебютного, ночного пиршества была ещё уйма времени. Друзья решили расположиться неподалёку, в одном некричащем летнем кафе. Стол убрали без претензий. Здесь было и южное, до обморожения рук, охлаждённое пиво, и сервированные по высшему этикету закуски и вторые блюда, и легкий антураж напускного богатства. Наскоро съеденные закуски только разыграли аппетит на свежем, морском воздухе. Осушив по бокалу пенистого напитка, ребята, молча и спеша, накинулись на вторые блюда. Желание поглощать всё, что попадалось на вилку, было неуёмнно, до хлюпанья, чавканья и похрюкивания. Вот как меняет добрый, здоровый климат процессы обмена веществ, в мужских, горячих телах. Скорострельным манером с обедом было быстро покончено. Вся насытившаяся группа, вальяжно потянулась к выходу.
- А что, парус свободы, можно считать натянутым, мои дорогие, - обрывочно, от икания пробасил Леонид.
- Доообрая, доообрая вышла охота, - на манер, персонажа детского мультфильма, протянул Санёк.
- Охота, не то слово как охота, товарищи, - съязвил Дмитрий. И охотники мы, что надо. Вот напьемся под вечер и так разохотимся, мама не горюй.
- Тебе скорей подойдёт: напиться и забыться, юный тральщик. Там где ты собрался охотиться, давно всё мхом поросло, Димарик, - учительствовал Леонид.
- Смотри, как бы не пришлось пасовать, при ином раскладе, Лёнич, - парировал Дима. Фарт, ведь он кураж любит, а у меня он есть, и не чета твоему. Накроем поляну, созовём местный матриархальный собор и вперёд – путаться с девицами, а, Санчес? – расхохотался Дима.
- Я буду твоим Санчо Панчо, мой друг! – ввернул Санёк. Девицы и поляна, две самые воодушевляющие вещи. И к тому же одно без другого немыслимо. Указывай путь в южной ночи, мой Дон Кихот.
Радужность и вдохновение запечатлелись в этот момент, на лицах всех четверых. Но вот на углу той улицы, что они держались, показался молодой человек, чернокожей внешности. И должен вам сказать, хоть и на море, но в черте бывшего советского союза, это была неожиданность. От группы отделился Евгений и с приветливой улыбкой подошёл к негру.
- Саламалейкум! – с иронией в голосе поздоровался Женя.
- Добрый день – на отличном русском ответил чернокожий юноша. Было видно, что сам-то он  русского происхождения, просто как это часто бывает мама и папа оказались не с одного двора.
- Можно задать вам один чрезмерно интересующий меня вопрос? – полюбезничал Евгений.
- Да, конечно – насторожился юноша.
- А на чьей стороне,  принимали участие ваши родственники, в гражданской войне между северянами и южанами? – выпалил Женя. Все трое, немного пройдя его, услышав вопрос, осеклись и остановились. Чернокожий мальчуган выпрямился и потупил глаза.
- В какой войне? – переспросил он.
- В гражданской войне – ничуть не стушевавшись, отчеканил Женя.
- Простите, но мои родители не принимали участия, ни в каких военных действиях, и никогда.
- Но позвольте, я не спрашивал о ваших родителях, - не унимался Евгений. Я только спросил, на чьей стороне выступали ваши далёкие родственники, в войне южан с северянами.
- Даже если бы я знал на чьей, какое это имеет отношение ко мне, и к вашему приставанию? – переходя от волнения в негодования, твердил юноша.
- Самое прямое.  Видите ли, вам, наверное, известно, что северяне, в той войне выступали как освободители, в том числе и ваших родственников, от закабаления и рабства. А южане, всячески отстаивали это право на пользование рабским трудом и стяжательством. И по этому выходит, что те представители африканских народностей, перевезённые на материк и служившие под знаменами южан, хоть и невольно, но воевали за свою же горькую и нечестную судьбу – быть рабами. Как вы на это смотрите?
В лагере друзей Жени стояло смятение. Вид у них был таков, что создавалось впечатление, будто это их дальние однокровки хотели закабалить, ничего не понимающего и остолбеневшего чернокожего парня. Но Женя не был бы сам собой, если бы стал дожидаться ответа. К этому моменту, он уже шагал прочь, и от разинувшего рот, от его спича, молодого человека, и от растерявшихся друзей. А уже несколькими часами позже, вся радостная компания, наводила марафет, кто в ванной, кто в уборной, а кто и на свежем воздухе, в предвкушении, того, что сам себе каждый на придумывал, на эту ночь.
* * *
Уверен в том, что каждый из вас хоть раз в жизни, а многие и не один, испытывали пронизывающие чувство - столкнуть все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с той целью, что б опять по своей воле пожить. И ведь это не порок, господа. Это так сказать аксиома вещей и свершений. День ото дня и год от года, наша жизнь наполнена чередой беспрекословных, принуждающих и изнашивающих решений и действий. Перетёртая морковь, как известно, лучше усваиваются в организме. Так по всему и мы – перетираясь, вперемешку с нашими надеждами и амбициями, становимся более угодны для общественного потребления. Кушай нас не запивая, всё не поперхнёшься. И стираем мы в этой гонке, тщеславий и услужливости, всё небезразличное, доброе и главное – человечное, становясь таким образом – людьми-функциями, людьми-винтиками. Но с горяченным и потаённым желанием, однажды расправить покорный стан, посмотреть вокруг себя, да и послать всё к чёрту. Только дальше собственных мечтаний и придумок дело, к счастью, а может, к сожалению, не доходит. Вот так и наши герои, не от большого ума или похотливой страсти, уже шли напомаженные, по неспящим улицам Эдема.
Завтра может быть, уже и не наступит. Но поверьте, в такую ночь, это становится правда не важно. О, что это за ночи, на южных курортах! Да за одну такую ночь, любой не жалея живота своего, отдаст последнее, только бы погрузиться в этот содом с головой. Прекрасный, оливковый, цвет затухающего неба, принимается с участием, благословлять вас на эту ночь. Пенный шелест, неразличимых, в ночи, морских волн, создаёт фон для всех последующих событий.
* * *
Сказать, что город не спит – значит ни сказать ровным счётом ничего. Порой создаётся впечатление, что днём эти улочки, площади, мостовые и набережная, притаились и замерли в предвкушении ночных баталий. В какой-то один, неуловимый миг, центральная часть города, вспыхивает, по мановению волшебной палочки, и всё кругом начинает кружиться, петь и танцевать. Воистину – жизнь, здесь начинается только ночью. Отдыхающие и концертные площадки, парки развлечений и маскарадные костюмы, игристые вина и запах кальяна, всё принимает однородный, невообразимый и не отпускающий вид. Тут нельзя разобрать, кто пьян, а кто лгун. Здесь профессиональная фонограмма звучит хуже любительского исполнения в караоке. Птицы начинают разговаривать с вами на одном языке, количество оголтелых глаз приводит к сумасшествию. Собственный голос ты перестаёшь слышать, уже с первых шагов по этому безумию. Ты как будто срываешься, с самого крутого обвеса, на самой высокой вершине мира, ни жалея, ни о чём, летишь на встречу прекрасно-неведанному. И главное, что остановиться невозможно. Если и захочешь – не узнаешь своих мыслей. Здесь это просто исключено.
Где опустить якорь на эту ночь, каждый волен решать сам. Не то, что бы это было не просто, это практически порой невозможно из-за бесконечного выбора позиций. С любого угла тебе улыбается, пузатый трактирщик или шоколадная дива, завлекая быть именно их гостем в эту ночь. И уж если ты сложишь голову, и остановишься на предложенном варианте, то веселье и наслаждение тебе будут предоставлены с избытком. Что, что, а эти господа за своих клиентов стараются по полной. Вкусив к тому времени, все вышеизложенное собственными глазами, компания отдыхающих, приехавших сегодняшнем поездом, шагала на встречу своим победам.
- Гляди зануда, - вздёрнул Леонид, - там, в кабаке, по левой стороне, в качестве главного номера вечера, весь обслуживающий персонал, в ритм, танцует на барной стойке, обратился он к Диме.
- Кто зануда, детка? – защебетал Дима. Я напьюсь, и Санька сопью, так он у них на головах, в ритм танцевать станет. Правда Санёк, я смотрю, глаза у тебя уже горят, не хочешь ли ты и впрямь создать свои номер, для этого трактиришки?
- Ты же знаешь Димарик, с меня станется. Я сначала набухаюсь сам, потом, разгоню к чёрту эту шайку инвалидов-официантов и барменов, а потом станцую на их костях “Семь сорок” – мой любимый танец, - воодушевился Санёк. Только вы мне не мешайте как обычно, а то знаю вас – будете ржать весь вечер глядя на мои пакости, а я всё таки, не шут гороховый, я и стесняться могу. . .
- Полноте вам милостивый государь – вы и всякое стеснение, после пол-литра, вещи не виданные. Вам гарем подавай, а тебе всё мало будет, ты же у нас похотливый самец. Жаль, что только девицы ни с чем останутся, ты ведь мастер по таким делам – ещё рюмку и ещё, и все пошли к чёрту, буду материться и в драку лезть, а тут уж и не до баб. У тебя Санёк от любви до ненависти один шаг, это точно. А где ненависть, там нет места и девицам и стеснению, - подытожил, мудрый Леонид.
Ах-ха-ха-ха, - залился Димарик, каким то противным, ничтожным смехом. Создавалось впечатление, что смеётся чахоточный старикашка, в последние свои минуты жизни.
Вообще внимательные люди давно заметили, если хочешь узнать истинную сущность человека – послушай, как он смеётся. Кто считает, что глаза являются зеркалом души, кто смотрит на походку и степень развязности человека, а искренняя сущность человека, все таки кроется в его смехе. И от того на сколько нравится вам его смех или нет, будет зависеть, понравится в дальнейшем вам этот человек. И уж потом пеняйте на себя, если сызнова, в незнакомом человеке, вы сыгнорировали его манеру смеятся, то не чего и думать, как это вы в нём разочаровались.
Вот этим самым благодушным и ироничным манером, друзья подошли к одному местечку. Диско-бар имел хлёсткое название: “Ступай смелей -  покой нам только снится”. И тут было от чего прийти в оторопь. Стены бара были украшены кричащими и дикими рисунками с обнажёнными, как мужскими, так и женскими, телами, хватающими друг друга за разные части тела, в глянцевой темноте, мерцания лампочек, этого же диска клуба. Автор глянца, особо видимо не старался. Нафотографировал с десяток, привлекающих собой, мужских и женских особей, танцующих в хмельном угаре, увеличил, тоже в десятки раз, и замостил этим все стены. Картина создалась, как минимум воспламеняющая. Друзья заказали столик, выпивку, закуску и принялись набивать желудки и расточать трезвый ход мыслей.
Напитки, как всегда были на удивление блестящими. Охлаждённый и шипящий вид их возбуждал, как аппетит, так и инстинкты. Еда была свежа и вкусна. Одни блюда закуски, сменяли другие. Горячие блюда спешили за ними, на звенящих при столкновениях, подносах официантов. Праздник желудка был в самом разгаре. Но это ли только нужно молодым, да ранним. Прикончив трапезу, группа, изрядно охмелевших, молодых людей, потянулась на танцпол. Тот уже был битком набит всевозможными руками и ногами. И как не изображай из себя, звезды танцпола в этой давке, всё равно, со стороны, выглядит всё как одна, сплошная, однородная масса, слившихся в одном звуковом порыве, буйства неудержимых. Звук за звуком, ритм за ритм, а вот ты уже и не принадлежишь себе. Алкоголь спешно, бежит по венам и сосудам, взгляд мутнеет, виски смачиваются, и ты сходишь с ума. Как единое целое с вселенной, в этот миг и музыка и народ, на площадке, и твои отдельные части тела, всё смешалось и несётся вперёд, с того самого обвеса на скале.
Вот выплеснут адреналин, вот короткая южная ночь подходит к концу. Это не мудрено, с таким ритмом и с таки самопожертвованием, в один момент, потерять из виду целую ночь. Когда движут одни инстинкты, когда градус в крови зашкаливает за норму, стоит только присесть на своё место за столик и обернуться, и ночи нет, как и не было.  Массы людей незаметно таят из виду. Иные становятся медлительны, другие валятся с ног, облокотив голову на руки, спят, прям там же – в центре этого содома. По общему решению наши герои монотонно покидают, дабы избежать позора – выведения под руки прочь – похотливые стены диско-бара.
Улицы уже пусты и не горят огни. Здесь тоже живут люди, для которых вся эта вакханалия, есть только ежегодный набег татаро-монгольских полчищ,  со всей территории бывшего союза, которые являются их заработком. Но ночь окончена и необходимо перевести дыхание, и собрать силы для завтра. Глубокий сон и отсутствие всяких снов вот весь результат первого дня.
* * *
Новый день – новые возможности. Постепенно ребята просыпаются и разбредаются по дому. Несколько слов о доме. Скупые и неприветливые на необходимые условия коммунальных обеспечений, местные жители, экономят на всём. От того каждый домик для проживания, это своя, ни чем необусловленная, головная боль отдыхающих. Да, конечно, в таких местах и не стоит ждать лучшего. Это, пожалуйста, пожалуйте за границу, в пятизвёздочные отели, или куда ещё подальше. Вот там уж вас поместят в покои царские, и принесут на завтрак Блюмонже. А здесь – в пережитке социализма, всё осталось по старому, по-советски. И не то, что бы это было плохо, просто “ни как” - это лучшая характеристика условиям проживания на таких курортах.  Но зато море полное грязи с разгружавшихся неподалёку на причале, барж, вам будет предоставлено со всей радужностью, вполне бесплатно. Это уже гарантия принимающей стороны. А Евгений тем временем, нежился на террасе, прилегающей к одноэтажному, однокомнатному, но уютному домику.
Нет, он не потерялся вчера. Женя уплетал, за обе щёки, и кушанья подаваемые в баре, и конвульсивно трясся на танцполе, в общем ритме, и ковылял со всеми вместе домой, когда лёгкий бриз с морской глади повеял над просыпавшимся городком.  Зато теперь, дожидаясь остальных, для вояжа на море, Женя сидел один на террасе и прогонял последние остатки краткого, но глубокого сна. Хотя выспаться не удалось им всем. Вообще, какой на море может быть сон? Или ты купаешься и запоздало обедаешь, или носишься как оголтелый, по злачным местам, собираешь аплодисменты и развратничаешь всю ночь. Как видно сну здесь нет места.
Солнце стояло уже ближе к полудню, когда вся честная компания, добралась, наконец, до пляжа. Описывать, что такое вид бирюзового моря после одиннадцати месяцев отсутствия, думаю, не имеет особого смысла. Каждый, кто хоть раз был на море, поймёт какие мысли восторга, пронеслись в головах четвёрки.  И при этом каждый раз, лицезря этот вид, приходишь к мысли, что рождаясь на свет, ты не чувствуешь этого вихря восторга, который накрывает при виде первобытной красоты морской и небесной стихии. Белый песочек, покладисто стелящийся под каждый шаг ступающего, оседающие брызги волн и необоримая красота нагих тел, завораживает даже искушённого тунеядца. Всё это так знакомо и всё это так ново. Не вольно понимаешь, что счастлив! И вот разложены полотенца, переодеты плавки и с визгом и гоготом друзья понеслись купаться.
Очень здорово, когда нет волн. Знаю, есть любители, порасшибать свои лица о накатывающие волны, в небольшой штор или прилив. Но судя по единичным экземплярам стоящих в воде, по колена людей, могу сделать вывод, что купаться всё-таки приятнее в спокойной воде. Хотя кому как. Потолкаясь и покувыркаясь в море, немного уставшие, ребята вышли на берег. Марево вредного в этот час солнца, нагоняло сонливость. Товарищи расположились на полотенцах и затихли. Евгений и не заметил, как заснул под палящем солнцем, и ему приснился первый из снов, который он ярко и долго будет помнить.


* * *
Был день. Концертный зал, он ребенком, в этот момент находился с родителями на концерте, популярно и очень любимого отечественного певца. Но вот Евгений видит сначала, как один из администраторов концерта прости прекратить музыку и всё остановить, при это м не объясняя причин. Как это часто бывает во снах, следующий кадр вплывает как будто сам собой, и Женя является его сторонним наблюдателем. Большой коридор, по сторонам гримерные комнаты исполнителей и обслуживающего персонала. Из дверей одной из гримёрок появляется человек. Он возбуждён, что то бормочет и злится. Затем он призывает, что бы к нему вышли с объяснениями. Через минуту другую появляется из соседней комнаты ещё два человека, и заводят перепалку с первым. Странно, и не понятно, видеть, как люди ругаются даже во сне. Но вот из той гримёрки, из которой вышел первый мужчина, вылетает с явным намерением установить справедливость, тот самый популярный исполнитель и певец собственных песен. О, что это был за певец, восхищение им Женя почувствовал даже во сне. Он пел как жил, он сочинял, как дышал. Мало кто, в то время, мог сравниться с ним по силе правды написанных им текстов и задушевности небесной музыки. Струны его гитары трогали прямо в сердце, пронзительность аккордов заставляла всплакнуть даже скупых мужчин. А слова его песен, томили души одних и вызывали ярость других им же воспетых. Любили его всей страной. Любили даже те кто его ненавидел. И вот сухо сложенный и отчаянный певец, ринулся на встречу защищать своего компаньона, и даже видимо честь дамы, которая негласно была причиной всей это мужской стычке. Завязалась драка. Четверо мужчин крутили друг другу руки, обрабатывали кулаками лица друг другу и валили по очереди каждого на пол. Но в какой то момент, певец успел выпрыгнуть из всей своры и заскочить в гримёрку за подручным, каким либо средством. Да он был отчаян. Говорят, смерть любит отчаянных, и ходит рядом. И тут она его нашла. Он выбежал второй раз и быстрым шагом направился на встречу дерущимся. Но вдруг, один из дерущихся вынырнул из схватки, достал, непонятно откуда пистолет и направил на певца. Тот попытался закрыться рукой, когда подходил. И тут грянул выстрел.
- Ой, как больно, - прошептал, вдруг остановившийся, как вкопанный, певец. Он покачнулся, повернулся на месте, и пошёл в строну зрительного зала. Он знал, что если ему суждено умереть сейчас, то это произойдёт на глазах тех, для кого он пел, писал, сочинял и жил. Но, не дойдя несколько шагов, до сцены, певец упал, и глаза его закрылись навсегда.
* * *
Боже, какая это была боль! Женя почувствовал её всем сердцем даже во сне. Острое как шило, что то, неумолимо пронзило сердце его. От такого чувства, Женя как ошпаренный вскочил на одеяле. Вески его были мокры, дыхание участилось.  Но ребята не спали, а с хохотом обсуждали непонятное. Дима заметил перепуганное лицо Евгения, и упёртый в никуда взгляд, и поинтересовался:
- Она стоила этого?
- Кто она? - не разобравшись, спросил Женя.
- Ну, та, которую ты так страстно любил во сне, что пропотел наяву. И не во сне будешь так забавляется - не пропотеешь, бизон!
- Иди ты на хер, Дима, - осадил Евгений.
- Вы всегда так некультурны после секса? – не удержался от сарказма Леонид.
- Он то, хоть во сне этим забавляется, а мы тут уже второй день, а всё байки травим, - вполне серьёзно пробасил Санёк.
- Полно батенька, вы в Москве, одиннадцать месяцев на честном слове сидите, и утешаетесь по-старинке, так что знайте, черёд – уже не сдерживаясь от смеха, гоготал Леонид.
- Я, между прочем, известный знаток публичных мест, - продекламировал Санёк, - и знаю цену женским утехам, в прямом смысле этого слова. Так что чья бы мычала, а ваша. . .
Тут Санёк, сжал правую руку в кулак, и всем знакомым движением, покрутил ей у носа Леонида. Но Евгений этого уже не видел. Он оставил, галантных любителей клубнички на песке, а сам отправился смывать остатки жуткого сна.
Наступало время позднего обеда. Очень позднего. Ребята отправились в тоже кафе, которое облюбовали ещё с прошлого года. Там было тихо и уютно, и еда с напитками соответствовала, ценам в меню. Трапеза выдалась вновь на славу. Вообще, здесь всегда, всё на славу, ну если погода благоволит. И кушается и купается и танцуется всегда божественно. Тут в принципе, каждому под силу почувствовать себя богом, ну если уж не богом, то барином с большой дороги, точно. Охая и ахая, от переизбытка выпитого и съеденного, друзья направились к дому. И опять впереди был, небольшой послеобеденный отдых, и влекущее приготовления к ночи богов. Как каждый себя втайне от других определял.
* * *
Ночь открывала двери всем спутникам, попавшим в невидимые сети к ней. Улицы вновь разгорались разноцветными огнями. Духота южной ночи, вытравливала последние представления о приличиях. Люди раздевались, кто как мог. Хотя точнее было бы сказать - они просто не одевались. Дело в том, что пляж и места для гуляний, в этом городишке, представляли собой одно целое. По тому отдыхающие, не меняли нарядов, возвращаясь с пляжа, а окунаясь в прелести ночной жизни, в том же виде. Правда и это не совсем так. что до нарядов, то тут можно сойти с ума. Кто то из мудрых озвучил мысль, что голое тело, не столь красиво как слегка прикрытое, в нужных местах. О, это была правда. Иные, кажется, пытались перещеголять друг дружку. Девицы прикидывались на любой манер. Тут были и Клеопатры в гепардовой шкуре, и амазонки в страусовых перьях, тут были даже женщины-кошки, из фильма про Бетмена, в силиконовых нарядах. Ну как тут было не сойти с ума галантному кавалеру. Восхищаясь такой неземной красотой, компания, сделав несколько кругов по набережной, пришвартовалась в очередном, ночном монстре.
Зажаренный поросёнок, улыбался чёрными маслинами с подноса, водка плакала оттаявшими слезинками-капельками и пир продолжался. Друзья разбавляли мартини соком, мешали Ред-Булл с водкой и умышленно разгоняли воспалённое сознание.
- Наш Леня, кажется, влюбился, кричали грузчики в парту, - чавкая, на манер исполнителя,  пропел Леонид, и взгляд его упал на соседний столик.
- Где, где, где? - засуетился Дима.
- Да, да, да, да, да, - выпалил Санёк, хотя слово да, он был готов повторять ещё много раз.
- Что да? – спросил Леонид. Встаёшь и переходишь за их столик. Как это у тебя получится, меня не волнует, а там уж и мы подойдём. Их там, кажется девиц пять.
Бля, Диман, пойдём со мной, - взмолился Санёк. Один побаиваюсь, а с тобой мы горы свернём, дружище.
- Ага, свернём шею себе, братан. Знаю, как ты это дело обставишь: пробормочешь привет, а дальше языком буду чесать я – отчеканил Дима.
- Так родственники, встали и пересели, команда дана - выполнять – выталкивал их Леонид.
Как уж они там порешали с очерёдностью выступлений, за покорение женских сердец, истории не известно, но через пятнадцать минут, Евгений сидел за своим столиком в гордом одиночестве, и потягивал через трубочку коктейль. А за соседним столом, тот же гогот, тот же смех, что давеча на пляже, уже принимал черты дешёвого развода. В какой, то момент он почувствовал непоборимое желание обернуться. Через два стола от входа, справа, в компании двух друзей и четырёх подруг, спокойным взглядом, его рассматривала девица. Черты лица её были аккуратны и симпатичны. Острый взгляд придавал, маленьким и очаровательным глазкам её, пленяющий оттенок. Нельзя сказать, что если б она не щурилась, то была не столь привлекательна. Но в этом игривом и естественном, для плохо освещённого взгляде, таился какой то завлекающий секрет.
- Вот смотрит – как бы самому себе признался Евгений. Да ведь в таком взгляде и потеряться не долго. А с другой стороны, мало ли на кого она ещё может так посмотреть – прочь иллюзии дружище.
Женя первый отвёл глаза и пожалел об этом. Когда он вновь глянул на девицу, они уже с подругами засобирались к выходу, и стало понятно, что парни, создававшие им компанию, были братья близнецы его собственных товарищей, которые в свою очередь, за другим столом, занимались тем же самым. Но тем орлам повезло меньше – их девицы, благоразумно покинули своих ухажёров, а вместе с ними и та, что разглядывала Евгения.
- Вот чёрт! И с этими словами Женя отправился через минут десять и сам домой. Друзья были при деле, а ему хотелось спать. Ковыляя по замусоренным улицам Эдема, Женя только и думал о той, что упорхнула. Упорхнула и даже не посмотрела вслед. Она так сверлила его взглядом, но даже не обернулась на прощанье. Это было фиаско, второго дня отдыха Евгения.
* * *
На рассвете Женю разбудил дикий мат и ругань, стоявшая на террасе. Слышно было двух человек. Без особого труда, хоть и спросони, Женя, утвердил эти голоса. Пропитому возмущению Санька не было предела:
- Гниды казематные, вот кто они!
- Пару часов назад ты был более галантен с дамами – наседал Леонид.
- Какие на хер дамы, где они дамы? Где они! Я тебе про того пидора, что приставал ко мне. Или не помнишь?
- Это ты про ведущего ночным шоу?
- Да, я тебе и говорю, пидор настоящий!
- Он Санёк, не пидор, он тебе славы желал, а ты его нахер посылал, вот он и не унимался, он шут, балаболка.
- То, что он ****оболка, это я заметил, - не сдерживая себя в выражениях, всё больше распалялся Санёк, - а вот то, что он нам всех баб распугал, это факт. Сидели как нормальные люди – рюмашничали. Девочек угощали, мосты наводили, а тут этот, слов нет. . .
Леонид осел на пластиковый стул, подпиравший дверь, и приходя в себя подытожил:
- Санёк, не серчай, но единственный пидор, что был на всей дискотеке, был ты. Твой пьяный бред, поперёк, наших с Димариком, с дамами бесед, вытерпеть было ещё можно. Когда ты начал задирать футболку и гладить себя по обмякшему животу, в предвкушении, любовных прелюдий - девицам стало не по себе. Но после того, как ты начал принимать за живых людей, куртки и пиджаки на вешалке, в гардеробе, и напрашиваться к ним в драку, позор стал окончательным. И компания наша, вновь стала мужской.
- Наветы, всё гнусные наветы, - не унимался Санёк, - Диман, ну какого хера, ну ты то подтверди?
Но Дима, уже видел десятый сон, развалившись на пороге. Потупив, свой мутный взор на спящего, Леонид, сильно качаясь, молча отправился искать свою кровать. А Санёк, тем временем, побухтев, в полголоса, ни понятно с кем, рухнул, всё на тот же стул, у двери и забылся, вязким, больным сном.
* * *
Новый день, как новая жизнь – затягивает раны вчерашнего и возрождает надежды сегодняшние. Евгений, по привычке, встал, раньше всех и спокойно отправился пить чай в общую беседку. Марево стояло обычное. Часы нагло бежали вперёд. Второй час дня был как приговор – солнце на пляже будет беспощадно. Но скоро из домика послышались жалкие всхлипывания, пробудившихся, после пьянки друзей, и Евгений начал упаковывать сушившиеся полотенца.
До пляжа шли степенно. Точнее шёл Евгений, а великая троица, боролась с дорогой. Попробуй тут преодолей, целые двести метров до моря, если на ровном асфальте, то и дело вырастают, колдобины, препятствия и противотанковые ежи. Ясно, что это было только плодом похмельного воображения, но стиль ходьбы создавал именно такое впечатление. Знаменитый, морской офицеры, дореволюционной России, утверждал, что море смывает все грехи. Не знаю как грехи, но бодрящий, солёный вкус морской волы, когда плаваешь, открыв рот с перепоя, вселял силы точно. И к обеду товарищи все пришли в норму. Южный ресторан распахнул двери, и парни оказались на привычных местах. Блюда подавали медленнее обычного. Да и заказ Димы и Санька, состоял из одного салата, причём на двоих, пару кусочков белого хлеба, и четырёх бутылок Боржоми. Надо понимать состояние друзей после такой ночи, и отправляясь в ресторан, заранее просить принести им только Боржоми. Хотя здесь на море, таким аппетитом ни кого не удивишь.
Ещё дольше шла вся процессия из кафе. Полутрезвые и полумужчины, так они могли идти до вечера, а он уже практически наступил. Дойдя, наконец, до дома, Санёк и Дима страдальчески повалились на кровати, и аттестовали себя как негодных к этой ночи. Леонид был мудрее, Леонид был старше. Захватив, единственным из всех, огромный кулёк лекарств, с собой, он наглотался, всего, что можно было проглотить и приняв холодный душ отрапортовал Евгению:
- Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, трезветь он не как не желает. И с этими словами, вцепившись в Евгения, они отправились в ночной поход.
Двое не трое, а трое не четверо. Да и Женя с Леонидом, в чём-то были похожи. Гордый и трепетный нрав, горящее спокойствие, и уйма собственных мыслей для развлечения. Зная это наперёд, легко можно было предположить, что вечер у них выдастся смиренный. Идти в шумные и кричащие места, вдвоём было не с руки. Цепляться к кому-то на улице, было позорно. Поэтому отмотав, десяток другой кругов, вокруг набережной – центрального места отдыха, не проронив практически не слова друг другу, дуэт, направился в сторону дома. Ночь была в самом разгаре. Со всех сторон доносилась музыка и восхищённые женские мужские голоса. Но воробей не птица, а прапорщик не офицер. Вот и наши друзья положили себе идти спать.
Вообще в это время суток, представители людей в возрасте, обычно всегда приходили домой высыпаться. От того ещё страннее было видеть отсутствующие физиономии Жени и Леонида, когда они уселись на террасе, по приходу домой. Леонид до сих пор ни проронивший, ни слова, томно вздохнул и обратился к Евгению:
- Жень, а скажи мне пожалуйся, неужели мы не можем обойтись без всего этого содома?
Не сводя взгляд с зияющей луны, Евгений ответил:
- Конечно, можем, но не здесь. Здесь как на костре: попал – значит должен вариться в собственном соку. И чей сок ядовитее и пошлее, тот разврат безнравственнее и легкомысленней. Товарищ Дарвин, мать его. . .
Вздох и ещё вздох, был первым ответом Леонида. Затем он обдумал и изрёк:
- Так-то оно так, но мы ведь люди, а не скопище приматов, у нас типа, интеллект есть и всё такое. А исходя из твоей логике – с волками жить – по-волчьи выть. Хотя, в сущности, ты прав на все сто.
Ещё бы не приматы, некоторые так настоящие животные, думал про себя Евгений уже лёжа в кровати и пытаясь уснуть. Третий день отдыха проходил, точно по графику, перепитее, должно было смениться порывом страсти и упорством достижения цели. Ещё одни день стал историей.
* * *
Трезвое вчера – залог отличного сегодня. Усыпанное яхонтами, полночное небо, сдало свои позиции, и на смену ему высоко, высоко в утреннем небе, воцарилось оголтелое и прекрасное, летнее солнце. Пробуждение в состоянии здорового человека, благостно и свежо. В жизни мало столь радужных мгновений, как проснуться в доску выспавшимся. Кто из нас не мечтал, после нагруженного и обременённого заботами дня, укладываясь спать, встать обязательно в бодром духе. Вот только не всегда это удаётся, а потому, разлепляя глаза и собираясь в дорогу, и даже в пути, мы только и думаем о том, как поскорее, вновь вернёмся и ляжем – непременно ляжем и выспимся.
Но прочь сомнения когда, выходя за порог, тебя встречает ясный и трезвый ход времён. Тогда ты царь, тогда ты бог, и весь мир там же где вчера были сандалии. Освежая по очереди свои загорелые и крепкие тела, группа из четырёх парней, строила планы на день.
Леонид, похлопывая себя по щекам лосьонном, после бритья, размышлял в слух:
- А не трахнуть ли нам по рюмашке на завтрак?
- Тебе бы всё трахнуть, кого ни будь, непременно, - суетился над умывальником Дима.
- Я сказал никого, ни будь, а непременно по рюмашке, похотливый ты самец. Санчо Панчо, ты то как, а? Готов смочить горло бургундским на завтрак?
- Я столько спал, что меня сейчас и бочонок рома не оросит. Готов куда угодно и обязательно всем вместе, а то после вчерашнего мы как то растеряли друг друга.
Евгений смерил всех одобряющим взглядом и молчаливо кивнул в ответ.
- Ну, поскольку демократическое большинство “за”, не стоит откладывать. Мои дорогие, в путь. – застолбил Леонид и весёлая камарилья в фантастическом настроение отправилась в любимый ресторан.
Расположились за центральным столом. Такой выбор не возможен в вечернее время. Ресторан “в ходу”, а потому всегда аншлаг, и довольствоваться приходится крайними столиками. Но теперь все на пляже, и ребята наслаждались счастьем выбора.  Из меню заказали графин виски, не более трёхста грамм, и по салату каждому. Салаты здесь словно песня. Создаётся впечатление, что разный салат, готовит разный повар – такое  различие вкуса. Хруст гренок в “Цезаре” или вязкость брынзы в “Греческом” не оставят равнодушным даже покойника. Любой, кто попробует, -  останется заложником кухни ресторана навсегда.
- За прекрасных дам! – возликовал Леонид, поднимая первый бокал.
- Да, - поддержал Дима, - потому что “не дам” нас не устраивает. – и склонил голову над тарелкой.
- Угу, угу, угу, - не прекращая жевать тостовался Санёк. Будем живы, не помрём, - ввернул он, когда прожевал, и плюхнул рюмку в грязную пасть.
Дима прожевал последний кусок и начал вертеть головой по сторонам.
- Посмотри те на официантов, они носят строгую, дежурную одежду как спортивный костюм. Вот умора, тот, что обслуживает столы у входа. Впечатление, будто не помнит, как попал сюда и за чем.
Санёк, повернул голову к выходу и растянулся глупой улыбкой.
- Он, наверное, художник или поэт по профессии - носит подносы,  словно кистью ведёт по мольберту. Рассчитывается с клиентами, а сам письмо Татьяны к Онегину, про себя, читает. Точно – ненормальный, а ещё официант.
- Вообще, скажу я вам, все вы импотенты. – Всполошился вдруг Леонид. Сидите здесь и обсуждаете официантов, а на дворе четвёртый день каприза, а всё одни да одни. Где блеск в глазах?  Где пикантные подробности торжественный ночей? Где это всё – любители лёгких завтраков?
Возмущение и негодования пробежало в глаза Дмитрия и Санька. Евгений лукаво улыбнулся и глубоко вздохнул. А те двое и хотели ответить, но крыть было не чем, и закончив трапезу, похотливая ватага, отчалила в сторону пляжа.
Дорога на этот раз была коротка и не заметна. Лёгкий аперитив на завтрак, придал сил и усилил сознание. Теперь всем казалось, что они не идут, а плывут на встречу морю. Движения свежи, а сердце наполнено надеждами. Приятность такого состояния, заключается ещё в том, что придя на место купания и загорание, впечатление, будто все на этом пляже, такие же.
* * *
Море словно улыбалось и приветливо приглашало окунуться в своё лоно поскорее. Песок был терпим и раскалён одновременно. Девицы на соседнем шезлонге хохотали как сумасшедшие, а группа культуристов-стеройдников, не сводила взгляд с этого веселья. На спортивной площадке, профессионалы-любители соревновались в волейбол, а по соседству в пляжном баре их соперники ожидали своей очереди за двойным виски-кола и следили за игрой. Катание на катамаранах и “таблетках”, привлекало большую часть экстремалов. Выстроилась очередь на ближайшие десять метров. Люди зажимали в мокрых руках, установленную плату, и с замиранием сердца смотрели за счастливцами, рассекающими волны в открытом море. Всё ближе и ближе слышались голоса разносчиков соленой рыбы и пресной кукурузы. Наглости и беспардонности этим ребятам было не занимать. Так, скажем, лежишь, в полузабытии, на теплом песочке и мысли твои далеко, далеко, почти спишь, вдруг на ухо тебе, в секунду, во весь голос, выдаётся вся морская фауна, обитающая в этих краях. Естественно в засоленном виде. Если лежишь не на полотенце, а чуть выше, то обязательно упадешь, от этого ора. Но открыв глаза, от испуга, видишь перемазанное, копотью, как правило, кривое лицо оборванца, сжимающего в руке связку с рыбой, и при этом обезоруживающие улыбаясь. Негодование проходит тут же, и послав этого басоту про себя “на хер”, отворачиваясь на другой бок, отключаешься.
Купаться отправились, как всегда все вместе. Водя была спокойна и приятна. Леонид и Санёк, как самые рослые, встав по пояс в воде, сцепили свои руки, на которые залез Дима. И после небольшого раскачивания, выпрямляя руки, выбрасывали вверх последнего. Вверх, конечно получалось не всегда, но Димарик, с визгом и гоготом, пролетал несколько метров, по воздуху, и с кучей брызгав, уходил под воду с головой. Радости его не было предела. Веселились и Санёк с Леонидом. Действо так их завлекло, что у них стали появляться последователи в разных концах берега. Иные купальщики, могли возмущаться, но переменив, в результате место захода в воду, успокаивались.
Евгений же поплыл за буйки. Плавал он превосходно и мог не бояться, береговой охраны и предупреждений. За себя он мог бояться ещё меньше. Мерное и спокойное плаванье, целебно сказывалось на нервной системе. Дыхание ловило ритм плавных движений, волны ластились аккуратно и смиренно, и плыть было прекрасно. Нырять Женя любил ещё больше. Так бывает, нырнёт на несколько минут, не всплывая, а вынырнет и улыбается. В другой раз, достанет какую-нибудь гадость со дна, и бросит в Санька или Диму. А те же рады – поматериться на него. И приедешь ты домой, после отдыха, и будешь целый год трудиться не покладая рук, а это купание ещё долго не выйдет из твоей головы, будет приятно будоражить воспоминания и согревать душу в ненастный час.
Как не хотелось нашим героям остаться здесь навсегда, но время диктует свои законы. Безудержность морских игрищ вызвала невероятный аппетит. И той же дорогой парни отправились туда, откуда попали на пляж. Такой замкнутый круг – куда ни пойди – или море, или банкет. Жизнь в этом месте бьёт ключом а, потому, не проклиная судьбы капризы, лети в тартарары.


* * *
Девятый час – поздно. Группа молодых людей блуждает по аллеям и улочкам городишки. Жребий ещё не брошен, а потому взгляды их секутся в толпе отдыхающих. Отдых вообще имеет свойство надоедать. Нет, не то что бы вдруг захотелось уехать. Просто череда одного и того же изо дня в день, способствует утомляемости. Конечно спасение утопающих в руках утопленников. И всё же, подчас закрадется в сознание непоборимая грусть, и гуляешь с отсутствующим взглядом. Но только стоит, какой то идей в чужом исполнении взорвать монотонную тишину собственных мыслей, и вновь ты стоишь на баррикаде. И вновь сердце рвётся из груди, а глаза горят. И больше ты себе не принадлежишь – твоя судьба – гореть в аду, сусальных потех и пошлых сапфиров, ночных клубов и тусовок.
В какой-то момент потерялся Санёк. Помниться они шли все вместе. Помниться, он вдруг, простонал “О, моя королева, я иду к тебе”. И в это мгновение быстрым шагом ринулся в сторону миловидной девицы стоящей в одиночестве.
- Санёк тебя ждать к ужину? - заботливо прокричал вслед Леонид.
Но тот уже его не слышал, а только махнул рукой и подошёл к девушке и заговорил. Трое оставшихся бросили якорь в эту ночь, в глупейшем и теснейшем заведении, с названием “В последний путь”. Само местечко вроде не пугало. Приятные официантки улыбались даже стенам. Столы были резны и накрыты грязной скатертью, что в темноте создавало вид морских узоров. Живая музыка, давно отмерла, и сопровождение было магнитофонным. В общем стопроцентная пустячковая забегаловка.
Кормили сносно. Водки было залиться и друзья, не раскланиваясь, предпочли её утреннему виски. Вкушая трапезу, Дима заводил остальных:
- Как же я люблю всю эту гадость! Аж до чёртиков, аж до мурашей! Хлебом не корми, денег не плати, а дай набить желудок всем этим дерьмом и запить горькой.
Леонид смерил его надменным взглядом и поморщился:
- А ты бы не мог, есть своё дерьмо за другим столом? Чего аппетит портишь.
Да это ещё что! Я как-то раз торопился по одному делу, очень спешил. Летел по улице, до изнеможения. Забегаю в метро. Заскакиваю в вагон. Стою, отдуваюсь. Вдруг чувствую смердящий запах, да какой – нос в пору затыкать. Думаю, от кого так воняет. Принюхался – от меня. И куда мне деваться, куда прятаться? Выскакиваю из вагона – воняет ещё пуще. Бегом к ближайшему киоску, требую любой дезодорант, а они мне не продают. Говорят:
- От вас так воняет, что вам в баню надо, а не к нам.
- Падлы, -  думаю про себя, - ну вы мне попадетесь на пути. Пришлось вернуться домой. На встречу опоздал, и это ещё хорошо, а то бы со мной вообще перестали встречаться.
- Блять, Димарик, я уже здесь чувствую тот запах, нахера было всё это рассказывать, - вознегодовал Леонид.
- Да ты лучше туда посмотри, брезгливец. Глянь, какие там биксы, нас ждут.
- Ага, ждут. Слышали бы они твой рассказ, уже ретировались в первых рядах – как при пожаре.
- Не, не, не, сейчас докушаем и пересаживаемся. Я дам вам парабеллум, киса, - сострил, не на шутку разыгравшийся Дима.
Евгений как всегда молча, уплетал свой ужин и запивал холодным, терпким, белым вином. Когда они пересели он опять остался один. И что то очень знакомое засвербело в нём. Знаете, бывает такое впечатление, когда причудится дежа-вю. Вроде уже подобное ощущение было. Странно. Он оглянулся по сторонам – всё как всегда: пьяные хари, размалеванные, чопорные девицы и сплошной угар. Но вдруг при входе заметил, до отчаянья, знакомый взгляд. Да это была она. Незнакомка с пронизывающим выжигающим на сквозь взглядом. Боже, как застучало его сердце в этот момент. Дело в том, что на таких курортах, отдыхает одновременно, тысячи людей, и встретить однажды, мелькнувшие раз лицо, практически невозможно.
- Посмотри же на меня, посмотри же, - вопрошало всё нутро Евгения. Но девушка прошла стороной, она была в новой компании, молодых людей, и старой девиц, и села за дальний от входа столик.
- Принесите, ещё водки и пистолет,  - продолжил заказ Евгений.
- Что простите? – сделав глупый вид, переспросил официант.
- Водки, говорю, принеси, да поскорее!
Но  стоило только Жени, опрокинуть в себя первую рюмку, как два  беспримерно завораживающих огонька упёрлись в него. Да, конечно она его заметила первая. Конечно, специально прошла не взглянув. Но вот она смотрит, и мир расцветает. В этом взгляде таилось, что то магическое. Голубые, и при этом крохотно сложенные два топаза, горели огнём. О, она была прекрасна в этот вечер. Длинное обтягивающие платье, скрывало полностью, изящный, тонкий стан, и возбуждающие формы женской прелести. Убранные назад волосы, заканчивались игривой косичкой, сплетённой на скорою руку. Аккуратный курносый, маленький носик, вздрагивал при каждом её волнении, как будто чего то побаивался. Вообще трепетность и хрустальность её манеры держаться, вызвала ноющую, сладостную боль, где то глубоко внутри. Роста она была среднего, тонкого склада. Ключицы слегка выдавались, как это бывает у изящно сложенных дам. Большей частью мочала и отстранено вслушивалась в разговоры её спутников.
- И где я только был?  - ёрзая по стулу, от волнения бормотал Женя.
Он был практически трезв. Выпитое им улетучилось ещё при её встречи, а новое не замутняло рассудок.
- Как быть? Что делать? – кричало всё его нутро. Она не одна. Она даже не посмотрит в мою сторону, если я заговорю с ней. Да и не красиво, вроде. Я знаю – это новая компания, на одни вечер, но всё же.
Справедливости ради, надо сказать – Евгений был не из трусливых. Конечно, он мог остаться на месте и так и не подойти к ней. Оставить свою мечту и пойти домой. Но если бы он это сделал, то не как, не из-за страха или неуверенности. В этом ему было не занимать. Ему было проще передушить всю мужскую часть её компании, но только не спасовать от страха. В таких людях, в минуты отчаянья, страх, как бы отходит на второй план, и принципиальная решительность и смелость, берут вверх.
- Как можно бояться в такой момент? - чаще всего думают такие как Евгений. Здесь нужно действовать, не оборачиваясь и не приклоняясь ни перед чем.
Успокоив себя и восстановив дыхание, Женя стал элементарно дожидаться повода. И он вскоре наступил. Было видно, что девушке претит общество, в котором она оказалась. Она всё чаще и чаще глубоко вздыхала и отводила безучастный, прелестный юный взгляд. С полчаса она встала и направилась в сторону уборной. Вот это и был шанс Евгения. Не спеша, проследовав в туже сторону, он положил дожидаться её, немного не доходя до входа.
Она сразила его наповал, когда почти поравнялась с ним, следуя обратно за стол. Женя чуть было не оплошал, но скрепившись, слегка, перекрыл ей путь к отступлению, и твёрдо вставил:
- Вам не зачем туда возвращаться.
 Сказал он это достаточно громко, что бы и те тоже могли услышать. В этом был весь Евгений. Напора и решительности в нём хватало.
- Вы находите это приличным? – осадила она его, видимо больше для вида.
- Я нахожу это необходимым.
После этой фразы в лагере бывших её спутников, воцарилось недовольство. Но Евгений не был бы собой, если бы это его только не раззадорило.
- Пересядь те ко мне, я очень вас об этом прошу, наградите меня за смелость.
Она незаметно улыбнулась, поняв издевательский тон его слов, ведь слышали и остальные. Промолчав, и не повернув головы на компанию, спокойно отправилась к его столику. Конечно, она заранее этого желала, это читалось в её походке и решимости, с какой она следовала к чужому столу. И конечно всё это Евгений понял только потом.
* * *
Он шёл по темной алле курортного парка в компании очаровательной красавицы и собственного счастья. Женя уже знал, что её зовут Лиза и она из местных жителей южного побережья. Чуть младше его и работает на хозяйстве своих родителей. Планирует поступить в городской институт на дизайнера и мечтает о собственной студии, как о несбыточной и далёкой сказке. Но самое главное в ней не было той заносчивости, с которой мечтают о подобных планам, многие девушки. Она с лёгкостью отпустила бы свою мечту ради настоящего девичьего счастья, радости родителей и собственного семейного очага. Пустилась в кругосветное плавание или дожидалась любимого мужчину дома, оберегая и создавая неповторимый родной уют. Всё было в ней настолько не повторимо и незабвенно, что Евгений не чувствовал собственного дыхания, на прогулке.
* * *
Но вот её дом и пора прощаться. Мягкое рукопожатие и желание приятной ночи – все, что осталось ему по дороге домой. А дома уже спали Леонид с Димой, пьяно посапывая в подушки, каждый на свой лад. Видно и на этот раз фортуна не благоволила к мастерам ухаживаний и развода. А вот Санёк до сих пор отсутствовал, и не дожидаясь его Женя лёг в постель, по привычке закрыв дверь изнутри. Хотя через час другой все они пожалели о нерасторопности Евгения.
Бах!  Бах  Бах!  Бах!
- Открывайте вашу мать, гниды казематные, сволочи, твари! Какого хера дверь закрыта? – разорвал, обрушил, ночную гладь голос в ночи.
- Ой, что это? – с испугом на лице, оторвал голову от подушки Леонид.
Может быть, он был даже смелее Евгения, но в этот момент, лицо его источало не понимание и страх.
- Вашу мать, ослы багдадские, вы что оглохли там! Я сказал, открывайте твари!
- Господи, боже мой, да это Санёк ломится, - первым нашёлся Дима.
Леонид, порозовел лицом и принял успокоенный вид, пошёл открывать:
- Блять, Саня, уймись, сейчас откроем, - вопил он изнутри на Санька.
Тут ребятам представилась смешная и в тоже время трепещущая картина. Дело в том, что Санёк, был по пояс гол, на лице красовался синеющий след, а левое колено было стёрто до крови. Он еле сдерживался от злости кинуться на парней, но придя в состояния отрешённости, уселся на свою койку, и бешенным, отсутствующим взглядом, стал метать молнии по сторонам, ни говоря, ни слова.
- Что с тобой? Где ты был? – начал было расспрашивать Леонид.
Но всякие разговоры были не к месту в это время. Санёк, до утра стал отыгранной картой, и вернуть его до утреннего, нового расклада, было не возможно. Потупив свои взгляды на оголтелого и страшного Санька, вся четвёрка, постепенно улеглась. И даже Санёк, в какой то момент уже спал, не приходя в сознание.
Так прошёл ещё один день повсеместного южного карнавала. До отъезда оставалось пять дней.
* * *
Представления, поразившие нас перед самым сном, имеют свойство проявляться и во сне. Косвенно или от пережитой неожиданности с Саньком, Женя, отключившись, явственно смог всё разглядеть.
Стояла ночь. Группа молодых людей отделилась от угла деревянного, покосившегося дома. Нет, это не город, мелькнуло перед Женей. Вот те на - это деревня. Старое село всего в десять, двадцать домов. Убранность и внешний вид наводят на мысль, что это не двадцать первый век, и даже не конец двадцатого. Как это бывает во сне, такие вопросы здесь не приходят. Обо всём этом Женя будет думать, когда проснётся. А сейчас, отделившаяся группа, разделяется на отдельных людей и разбегается по дворам. В руках этих людей, что то горит. Ближе, ближе не вижу. Ой, так это, какие то факелы, это бутылки. Вдруг залп разлившегося огня озаряет ночь ярким светом. Из домов выскакивают перепуганные люди, начинается паника. Кто то бежит за водой, кто старается вернуться в дом, что бы вынести самые важные вещи и домашних животных. Жуть стоит неописуемая. Отдельные дома, села, занимаются вновь и вновь. Создаётся впечатление, что не тушат, а наоборот поджигают. Вихрь ужаса уносит подсознание Евгения и вот он видит нечто иное.
Тусклый свет керосиновой лампы освещает часть комнаты, в которой находятся трое. За столом сидит высокий, мужчина в военной форме, а перед ним девица, лет семнадцать, девятнадцати. За спиной у неё прохаживается ещё один военный. Форма чёрная, незнакомая Евгению, по отечественным фильмам. Девушка, сидит, опустив голову, лицо её всё в копоти, руки связанны за спиной. Голос того, что за столом ревёт и заливается от ярости. Она мочит. Вдруг, тот военный, что стоял за спиной, с грохотом выбивает табуретку у девушки. Она молча, ни проронив, ни звука, сыпется на пол и лежит не двигаясь.
- Боже, что это? С кем это всё происходит, - как бы у всех присутствующих интересовался во сне Евгений.
Девушку хватают, один вцепившись в разорванную одежду, другой за волосы и тащат вон. Она не упирается, молчит, чем ещё больше провоцирует извергов. После комната, где проходило издевательства, наполняется кромешной тьмой и Жени становиться тяжело, дышать.
Вдруг он оказывается в одной комнате с девицей. Только это не комната, а какой то чулан, подвал, откуда исходит ужасный запах. Она лежит на полу, на подстеленной, редкой соломе, глаза её открыты и ели водя губами, что то шепчет. Евгений пытается расслышать:
- Господи милостивый, никогда я тебя не о чём не просила. Ни когда тебе не молилась и не плакалась. С детства меня учили, что тебя нет. Я твердо верила в это и ни чего не боялась. Потому, что не боялась и занималась тем, чем выбрала. Знаю так же, что шла за правое дело, ни жалея, ни себя, ни других. Выполняла приказ и запрещала себе думать. Да и могла ли я в свои семнадцать лет о чём-то думать когда идёт война. Нет, Господи, я и сейчас твёрдо уверена, что думать в такое время нельзя. А надо делать, то, что приказано, пока жив, презирая страх и врага. Завтра всё кончится Господи, а потому не вознегодуй на меня, когда предстану пред тобой. Не взыщи за моё упорство, не отправь на муки вечные. И если только возможно – облегчи страдания последние, дай сил не склонить голову в страшный миг.
И она, повернулась на боку и залилась слезами. И не слезы страха это были. Это была тоска за престарелых родителей, за отнятую мечту о любви и семейном счастье, а детях, что не появятся на свет и не скажут “мама, любимая мамочка, не покидай нас, не оставляй одних на свете”. За радость  не встреченной победы, в которую она верила больше всего на свете.
Но вот рассвет и группа военных всё в той же форме, вваливается в каземат. Они выволакивают девушку на улицу где уже собрался народ. Это все жители погорелой, нынче ночью деревне. Все они негодуют и жаждут мщения. Раздаются бранные возгласы и проклятия. Её тащат к деревянному помосту. На нём уже возвышается, строение из трех срубов с бечевой верёвкой по середине. Без каких либо объявлений и церемоний, девушке садят на шею табличку с надписью на плохом, неправильном русском языке. Слов не видно. Затем вталкивают на эшафот и набрасывают верёвку поверх головы.
Женя наблюдающий, как бы сверху над всем этим, готов был закричать в этот миг, и наверное закричал, но голос его оборвался и пропал. Он хотел ещё закричать от ужаса наполнившего его, но почувствовал не властность над сбой, как это бывает часто во снах. И в этот момент он услышал, тонкий и хриплый, из последних сил, голос девушке:
- Вы можете повесить меня, но на моё место придут другие и отомстят за меня. . .
Но произнеся последний звук, она задёргалась в смертельных конвульсиях, когда палач, твёрдым движением выбил опру у неё из-под ног.
Хрипя и задыхаясь Евгений, вскочил на кровати, обхватывая себя за горло. Глаза лезли из глазниц, и он чувствовал явное удушье. Приступ был недолгим и через несколько минут, он сидел со стеклянным взором, упершись в стену головой. Сознание к нему приходило медленно. Женя был ещё как будто во сне.
* * *
Заснуть более, он даже не попытался, не смотря на достаточно ранний для пробуждения в этих местах час, было десять, отправился на террасу, приходить в себя. Через час, другой, из комнаты подались звуки, и только тогда Женя полностью пришёл в себя.
Не обращая внимание на него, Дима с Леонидом накинулись с вопросами к охающему и скулящему по утру Саньку.
Леонид с усмешкой в лице оглядывал результат вчерашних его походов и сдерживаясь от смеха интересовался:
- Надеюсь, ей досталось больше? Не могу поверить, что бы классная девчонка, на вид, оказалась вурдалаком, изнасиловавшим нашего Санька. Димон, ты бы хотел жениться на вурдалаке? Говорят, они хорошо отсасывают. А, Санёк?
Тот молчал и скулил, потирая щёку и ногу.
- Да, не Лёнчик, это он наткнулся на сук в лесу, у них и заночевал, видимо. А когда те его попросили, разодрал коленку в знак политического, а лучше сказать полового, презрения к ним, и приковылял к нам. – утверждающе, как будто так и было выпалил Дима.
- Санёк, а Санёк, колись, а то мы тебя минотавру сосватаем, а там и до гомосексуализма не далеко, или он гермафродит был? Не помнишь, как там в школе учили? – поинтересовался Леонид.
Но даже если бы Санёк и хотел ответить, у него всё равно это не получилось. Слабость и ноющая боль в лице, приковала его к постели, не меньше чем на весь этот день. Да и рассказывать, он не очень хотел. По внешнему виду было видно – похвастаться не чем.
- Ну, ладно, немощным желаем здравствовать, а мы пошли. Есть на отдыхе и поинтереснее вещи, чем гадать, какой вид секса предпочёл наш друг в эту ночь.
И с этими словами величаво вышел со двора, захватит, полотенце и плавки. За ним подскочил Дима, и хватая на бегу, всё тоже, поспешил за ним.
- Санёк, - поучаствовал Евгений, - мы живём в двадцать первом веке, так что вот тебе мобильный, я беру свой и в любой момент жду звонка. Если будет необходимость, не стесняйся – звони.
После этих слов сам собрался, и неспешно выступил за остальными. Торопиться было не куда, место на пляже, всегда было одно и тоже.
* * *
Марево как обычно, плавило мозг. Раскалённый песок, ухудшал положение. Друзья расстелили полотенца и заказали по бутылочке леденящего рот и десны, местного пива. Напиток немного привёл в чувства. Окунувшись, раз, другой, парни вновь были полны сил и свежести для очередного спурта. По плану выходила дорога в коммерческий дом-кафе, а затем всё-то для чего они всё-таки сюда добрались. И каждый из них свято верил, что отдых только начинается.
Это обычное дело, для отпуска. Нежелание даже думать о том, что ждёт в Москве, и работа и забота, большинство приезжих обрекало на заложничество таких мыслей. Ни каким “макаром” нельзя было заставить себя думать, о том, что отдыхать всё меньше и меньше. Кто-то любил считать вообще на оборот. То есть, дойдя до экватора отсчёта запланированных дней, начинал считать в обратном порядке, и те дни, что прошли, принимал за то, что остались. Говорят, это кому то помогало. Не знаю, таких ни кто не встречал. А Соломон Рудольфович, руководитель Жени, вообще утверждал, что отдых вреден для атмосферы коллектива. Дескать, он разлагает корпоративный дух и привносит снижение внимательности к работе. На его манер, отдыхать должен только руководитель. Он несёт всю ответственность, он за всех отвечает и расположен к отдыху больше всего. Это при том, что вся его работа, каждый день сводилась к тому – ковыряя пальцем в носу, делая вид что чешет, простаивать целый день на первом этаже, отдавая руководящие указания. Ну не сволочь? Так, что памятуя о таких делах и с такими людьми, по возвращению домой, можно позволить и себе не большое самодурство в виде двойного обратного отсчёта, оставшихся отпускных дней.
Прогуливаясь в очередной вечер по набережной, Евгений думал только о ней. Сон, который так некстати ещё свалился на него, только подтачивал, желание скорее встретиться и окунуться в эти два бездонных океана глаз. Друзья были верны себе. Оба, так и свербили, каждую, будь то блондинку или брюнетку, поворачивающею в их сторону, своё милое личико.
- Нет, сегодня тебя точно лишат девственности, я это чувствую. - подтрунивал Леонид над Димой.
- Нельзя дважды войти в одну воду, дружище, я уже давно взрослый мужчина. – парировал Дмитрий Андреевич.
- Кто? Ты? Мужчина? – закатился Леонид, - держите меня семеро, если это так. Вот сейчас подойдём к первой встречной и спросим, пусть укажет, где здесь настоящие мужчины.
- Давай только с начало, воодушевимся беленьким, да и перекусить на ночь глядя не грех. – отступил слегка Дима.
Леонид, посмотрел на него сверху вниз и подытожил:
- Давай, но потом обязательно, шоу девственников: на арене, ночного клуба, Дима Андреевич младший и его бурные фантазии.
- Ребята, но я вам здесь не товарищ, меня ждут. – кратко поставил в известность Женя.
- А не кто на тебя и не рассчитывал, Дон Жуан. – одобрительно и с улыбкой отозвался Леонид. - Пусть будет так.
И друзья разошлись в разных направлениях. Первые искать вольных утех, а Евгений, на Кипарисовую аллею, на свидание.
* * *
Она уже была здесь. Местные жители всегда ориентируются в родном городе лучше и на свидания приходят первыми. Но он волновался. Девушка, та, что смотрит взглядом Киприды, не должна заставлять себя ждать. Наконец он на месте, и восторгу нет предела.
Ещё не доходя нескольких шагов, Женя поздоровался, как бы тем самым, на несколько слов придя раньше.
- Привет, я рад, что ты пришла.
- А я могла не приди? – слегка удивилась она. – разве могли быть причины, не сдержать слово?
- Конечно, да! У такой прелестной девушке всегда найдутся планы на летний вечер, я в этом не сомневаюсь. – желая сделать комплимент, ввернул Женя.
Но Лиза немного нахмурилась, видно было, что комплимент провалился. Она промолчала и продолжила:
- Куда мы пойдём?
- Куда ты только захочешь. Буду рад, если у тебя есть особые желания.
Лиза сверкнула глазками и пристально посмотрела.
- Тогда пойдём в то кафе где мы первый раз увидели друг друга. Помнишь, “Ступай смелее?” И где ты так неловко покраснел.
- Я покраснел? Не может этого быть, хотя скажу по секрету, от твоего взгляда можно и сгореть.
- Ха-ха-ха, от моего взгляда, - повторила Лиза. - Да что в нём особенного, тысячи девчонок, смотрят искренне и обворожительнее. Ты видимо перечитал любовных романов, и специально романтизируешь.
- Ни чего я не перечитал. Просто мне понравились твои глаза, ещё с того момента, когда первый раз увидел. И я не счёл от тебя это скрывать.
Она опять блеснула, своим пронизывающим взглядом и замолчала.
В кафе было в это вечер уютно и благостно. Лишний народ не суетился у входа, и официанты были на редкость милы и обходительны. Женя заказал ей бокал шампанского, а себе белого, сухого вина. Они сидели и смотрели друг на друга. Может быть, минут пятнадцать, может быть час, и во всё это время как будто не проронили ни слова. Он таял от её внешности, красоты и взгляда, она – она была таинственна. Музыка окутывала сказочной пеленой воображения обоих. Ели заметный прищур её глаз, заставлял ныть сердце Евгения. Но вот ведущий предложил парам размяться и пригласить друг друга на танцпол.
О, это был вальс. Говорят в танце пишутся стихи любви. Это так. Он слегка сжимал её в объятиях, она боязливо, касалась его плеч своей маленькой, славной ручкой. Зал кружился вместе с ними. Земля уходила из под ног, и ночь - чарующая дива - дирижировала ими. Так могло продолжаться до бесконечности. Слова безмолвствуют, когда два юных и влюблённых создания, отрываясь от земли, кружат, не ведая ни времени, ни страха. Страха, что в один прекрасный момент, это всё суждено будет закончиться. Но до этого ещё была целая вечность. Ни кто об этом не думал. Они были счастливы – они любили в танце.
Ночь, к сожалению не бесконечна, особенно в летний период времени. Закрываются кафе, расходятся гости, мир отрезвляется и засыпает. И вновь вчерашний парк и эта уже близка дорога к её дому. С каждым шагом время летит всё быстрее и быстрее. Но вот они пришли и пора расставаться. Он берет её за руку, неровно дыша, наклоняется к её губам и плавно касается их. В этот миг дрожь ударяет в виски. Всё тело наполняется теплом и уходит, куда-то вверх, выше темени. Чувствуя лёгкий озноб, ты погружаешься в невесомость. И так не хочется отрываться. . .
Вкус её губ оставался с ним всю дорогу до дома и после. Петь хотелось сразу и навсегда. Это так банально и так знакомо всем влюблённым. Плоть поражена чувством, рассудок туманится, а сердце, сердце впредь служит только ей. Ей одной, прекрасной и далёкой. Ласковой и нежной. Только ей.
Дома свет не горел. Санёк, проспал видимо весь день и продолжал до сих пор. Казановы-максималисты еще, где то пиршествовали, и ночевать не торопились. Склоняя голову на подушку, Женя уже не вспоминал страшный сон, он был влюблён и смирен. Как всегда бывает с ему подобными, желание скорейшей встречи, торопит уснуть, и повстречать новый день. Новый день, где будут он и она, и не будет больше ни кого.
- Ах, купидоны, купидоны, – последние мысли Жени, а затем крепкий сон.
До отъезда оставалось четыре дня.
* * *
Судьба благоволит тем, кто её слушает, и тащит силком, кто ей сопротивляется. Поменяться местами с судьбой, к сожалению, в этой жизни нельзя. Нельзя было и Саньку, забывать этот простой постулат. Если маятник раскачивать долго в одну сторону, он обязательно, разно или поздно, со всей силы вернётся обратно. И тогда так шарахнет – мало не покажется. И про маятник Санёк тоже не думал, когда спустя какой-то час, был принижен, той девушкой, которую назвал принцессой и с позором отправлен, искать счастье в букваре, где три веселых буквы. Такого удара, балагур и пьяница стерпеть не мог. Но это было только полбеды. Выплеснув злость на продавце спиртных напитков, в круглосуточном магазине, и чуть не получив по шее, Санёк, охмелев до одуренья принялся за криминал. Не помня себя, он с видом разбойника с большой дороги, расположился в старом, тёмном парке. Погода стояла ясная и силуэт разухабистого, гнилого пня проступал сквозь мрак. Только пень, ещё и матерился. Не многочисленные люди, как это случается, обходили стороной – это чудо природы. И это видно совсем добило парня. Отключив полностью, толи силой воли, толи качеством выпитого, человеческое сознание, Санёк, приспустил штаны до колен и стал приглашать прохожих к себе. При этом изображая вид сказочного волшебника с эскимо на палочке. Фортуна был все-таки в это вечер на стороне Санька. Счастье заключалось в том, что не один из прохожих, в темноте не разглядел истинного намерения его и спущенных штанов. Дойдя до последней степени отчаяния, он, забыв про штаны, вскочил, и с безумие лесного оленя, ломанулся из парка как из горящего леса. Не разбирая дороги, падал и вставал, больше чем шёл. В конце концов, пикируя на колени, изодрал их до крови, а, не поделив дорогу с калиткой при входе в дом, лицом приобрёл цвет мокрого асфальта в хорошую погоду.
Сказать, что парни катались по полу от смеха и впечатлений от рассказа – ни сказать ровным счетом, ни чего. С этим номером можно было выступать на любой сцене мира. Сочувствие и любовь зрителей к бедному Саньку было гарантировано. Большего заряда вся компания не получала за весь отдых. Можно было остаться дома и весь день, только ржать и хлюпать, от восторга. Но это была бы беспрецедентная роскошь. Леонид с Димой, в очередной вечер, вернулись с пустым сито и требовали сатисфакции. Санёк, хоть и хохотал вместе со всеми через боль в правой щеке, но оставаться ещё на день не желал. А Евгений как всегда, был спокоен и послушен. Солнце, море и песок взывали к их присутствию.
* * *
Вода в море в это день слегка волновалась. Небольшие волны, собирали тину со всего прибрежного дна и выплёскивали на берег, под ноги фыркающих купальщиков. Друзья предпочли остаться на песочке и не пачкаться в мутной и вонючей воде. Только Санёк – любитель бурного теченья, с головой ушёл под воду. Видимо желая окончательно после аудиенции с товарищами, смыть позор давешних приключений. Волею судеб пляж пришлось покинуть раньше обычного. Следующим по плану был как всегда поздний обед, или ранний ужин. Сладкие морепродукты и сливочный соус, немного сгладили ощущения от ретивого моря. Волнительный угорь и кальмар в кляре, могут заставить забыть о многом. Мясо краба, высасываемое из хрустящих клешней, способствовало хорошему настроению. Пиво лилось рекой, и смывало остатки не благодушия.
Сонливость обуяла всеми кроме Евгения. Он ходил по территории участка волнительный и задумчивый. Природа его страсти была написана у него на лице. Но это не утешало. Все пребывали в послеобеденной дреме, и только он надеялся и ждал. Но ждать пришлось не долго. Собравшись в дорогу в скором времени все отправились в город.
Договорившись с парнями о кабаке, где они предполагают коротать этот вечер, Женя отправился на встречу к ней. Сделав несколько первых шагов, он почувствовал, что летит. И даже не летит – парит. Парит на собственной мечте подгоняемый страстью и нетерпеливостью. Парит так высоко, что люди внизу стали точками, никчёмными песчинками в необъятной человеческой влюблённости. Безбрежен был этот полёт. И оправдан, поскольку летел он к Лизе.
* * *
Она его уже ждала. Как и в прошлый раз, немного скучающий и отрешенный вид её, смутил запоздавшего Евгения. Конечно, она бы пришла позже, если бы только сама этого захотела. Но не могла, да и не хотела опаздывать из-за одного приличия. Глупой человеческой условности нет места, где царит неминуемая жажда встречи, влекущая к нему страсть и невозможности самоконтроля и сдерживания. Она приходила раньше и любила, его крохотные опоздания. Она любила его смущения и волнения на это счёт. Любила улыбкой вызывать трепет в его сердце и пылкое воодушевление, после провала.
- Здравствуй моя хорошая, здравствуй моя милая.
- Здравствуй, здравствуй, мой любимый, мой единственный.
Диско-бар находился в центре ночного шабаша. Сюда слетались вурдалаки и упыри всех мастей. Неоднородность этой массы взывала к чувству самосохранения. Свободных столов практически не было. Не большой аванс, в след бедующего счёта, подарил возможность и столик всей компании. Парни были навеселе и внимательны. Женя расположился рядом с Лизой, как можно ближе. Иногда со стороны казалось – они сидят на одном стуле. А еще позже, что сидит вообще один человек, невероятной формы.
Блюда любых приготовлений сразу обрушались на ребят. Тут вообще принято: чем больше народу приходит одной компанией, тем больше собирают они внимания всех организаторов вечера. Официанты по сменно караулят любой жест пирующих. Ведущий ночных шоу каждую удачную шутку адресует с уважением дорогим гостям. Разносчица цветов, не уставая кружит с корзиной только у их столика. В общем, внимание всеобъемлющее. Танцевать хотелось не присаживаясь, курить, не вынимая сигареты изо рта, а тостоваться со всем залом. Голова кругом, стеснения долой – Москва гуляет!
Леонид, не устававший подливать  всем в бокалы и даже Лизе, в очередной раз выпрямился,  вальяжно прихватил бокал с вином и изрёк:
- Господа, сегодня с нами дама, а потому: в носу не ковырять, матом не ругаться и слюней по сторонам не пускать.
Дима и Санёк недоумевающе поглядели на него. Лиза скромно улыбнулась.
- Я говорю вам, вурдалаки, - продолжил он, глядя на парней, - за нашим столом ни какого мата и слюнявых восторгов, чужими прелестями. Выбирайте себе жертв, и постарайтесь сами не стать кроликами, да Санёк? И тогда вперёд.
Санёк потупил взгляд и уставился в зал.
И вновь угар, и удушающий дым танцпола. Вновь всевозможное сплетение рук и ног, кавалькада мужских и женских голосов, бульканье динамиков колонок. Мозаика пёстрой одежды и россыпь безудержных глаз.  Фиеста в полном разгаре. Ночь куражиться, а отдыхающие – заложники её чар – смиренно принимают дары уходящего лета.
Вот ещё один день как отжившую перхоть, можно стряхнуть с усталых плеч долой. Рассвет как отмашка для торжествующих: окончен бал, пройден последний километр – дальше дороги нет. Озноб и усталость, поводырями влекут домой. Последние всполохи куража шлейфом следуют за расходящимися. Задача номер один выполнена, если силы на исходе. Ещё лучше если домой тебя тащат.
Женя стоит около её дома и как приговоренный, считает секунды до расстрела. Учёными доказано, что в такие минуты, люди чувствуют жизнь, как ни кто и не когда не в силах чувствовать. Страх приближающейся смерти, притупляет всё второстепенное, и оголяет чувства восприятия на патологическом уровне. От того и ведения, за секунду всей пролетающей жизни. От того сверх сенсорные способности не подвластные обычному сознанию. Природа организма, как бы, таким образом, включает последние ресурсы, дабы максимально притупить боль последнего вздоха. Но Женя не подавал вида. Он сжимал её руки, всей нежностью своей натуры. Гладил её волосы и юное личико, обливая сердце невидимыми для неё слезами. Целовал шею, губы, плечи, не помня себя. Она отвечала лаской на ласку, прижимаясь к нему всем своим существом, как бы желая оказаться в нём самом. Запах его мужского тела пленил и дурманил её.
- Но хватит милый, хвати, не сегодня, - молилась она на него. Ведь больше всего на свете она боялась его обидеть. - Давай завтра отправимся вместе в одно сказочное место, тебе ещё неведомое. Тебе там понравится.
- Конечно, отправимся, солнышко моё, конечно, – лепетал он. – Назови время нашей встречи, я буду всю ночь этого ждать.
- Нет, всю ночь не стоит, милый. Завтра предстоит, интересный и насыщенный день, ты мне нужен выспавшимся, – с улыбкой и нежностью сказав это, она погладила его по щеке.
- Тогда до завтра, точнее до сегодняшнего, замечательного дня милая?
- Да, мой хороший, пусть эта ночь и рассвет пролетят скорее, и мы снова будем вместе – прошептала она, отпуская его руку.
 Как летать! Как это здорово летать! Спеша домой, изумлялся Евгений. Вот ещё дворик, а вот ещё, и я дома. А это значит – скоро мне уже и выходить. Скоро просыпаться и мчаться к ней! К ней одной, единственной во всём мире. О, это счастье. Счастье утопленника, выдернутого в последний момент из воды на сушу. Когда глаза уже закатываются, дыхание останавливается и сознание меркнет. И тут силой, как сама жизнь, чья то воля даёт воздух, даёт силы, глаза открываются и ты дышишь. Дышишь, как ни когда в жизни не дышал. Дышишь сразу всем воздухом наполняющим мир. Жадно и слышно. Вот что такое моё чувство, закрывая глаза, подвёл Евгений.
Три дня не считая дня отъезда, оставалось у него.
* * *
Проснувшись первым, Евгений, неслышно прошмыгнул в душ. День предстоял долгий и свежесть понадобиться устойчивая. Товарищи дули во все щёки. Они значительно позже завалились домой, на этот раз все трое, как и уходили. Женя с ними простился ещё при выходе из бара, пожелав удачной охоты. Ну, была ли она удачная или нет, интересоваться не когда, да и не особо охота. Все мысли и чаянья его находились на том самом условленном месте, где она, как он теперь точно знал, будет ждать его первая. Но куда они отправятся, знать не мог.
Как и предполагал Женя, она уже ждала его, но в этот раз он не почувствовал ровным счётом ни какого стыда, зная её чувства к себе и может быть большее желание скорее с ним воссоединиться. По дороге он на бегу схватил горсть полевых цветов в торговой лавке, скопом выбросив мелкие купюры на прилавок. И припав на одно колено, больше для развлечения, вручил, даме своего сердца, полевые украшения, с улыбкой и смехом. Лиза, слегка покраснев, расхохоталась, в знак благодарности, одарив Евгения, нежным поцелуем со всей девичей пылкостью. И взявшись за руки, двое самых счастливых людей на свете отправились на автодорожный вокзал в дальней части города.
Дорога предстояла не близкая. Не столько много километров, отделяло их от заветной цели, сколько витиеватый маршрут по горным тропам морских бухт и узкой дороги степных равнин. Лиза предупредила Женю, что там можно будет купаться и загорать. Потому вся поклажа их составляла один небольшой пакет с купальными принадлежностями. Водитель автобуса, на котором они ехали, попался через, чур, угрюмый. На все вопросы пассажиров, шевелил усами с недовольным видом и отделывался непонятными фразами, граничащими с грубостью. Понятное дело, что водитель не экскурсовод, но, так или иначе, его работа тесно связана с общением с людьми. А его видимо об этом предупредить забыли. Да если, кажется и попросило бы руководство об этом, ответ прозвучал тот же, что и нам – шевеление усов и площадная брань. Люди спрашивали его скорости разрешенного движения – он сопел, не поворачиваясь. Спрашивали, много времени займёт дорога - тот махал кулаком и шипел на них, в какой-то момент Женя предложил ему жвачку – он послал его нахер. Посему довольствоваться приходилось завораживающими видами и частыми колдобинами вместо асфальта. Но вот последний перевал скрылся в зеркалах заднего вида, и путешественники прибыли в пункт назначения.
- Неумолимых пассажиров и забытой покрышки, - пожелал, не удержавшись от сарказма Евгений, при выходе из слона.
Красота и нагота самого лона природы предстала перед взором Жени и Лизы. Место так и называлось: “Райский уголок”. Это была некогда заброшенная бухта, усилием местных жителей, преобразованная и сотканная из лоскутов неба и моря, в неземное представление. Синева морской глади слепила глаза. Лёгкий ветерок гулял по волнам, теребя спокойную поверхность. Небо было цвета моря. Если встать на голову, то можно было, потерять ориентацию в пространстве. Безоблачность и оттенённость в цвет морской волны усиливало такое восприятие. Воздух здесь пронизан свободой. Горы с другой стороны закрывали от всех любопытных эти сокровища. Вдоль всего побережья тянулись крохотные торговые лавочки с сувенирами и одноэтажные кафе. Линия берега была узка, но это только придавало игривость и возбуждало желание, скорее на ней понежиться. Отдыхающих и купающихся здесь не было в таком количестве. Большинство предпочитало городские пляжи, а здесь встречались и дикие, ни кем не освоенные и не запачканные места для купания. Одним словом, если и существуют в Эдеме, покои для избранных, то это здесь.
- Мы туда пойдём? – спросил, показывая на береговую пляжную линию Женя.
Да, можем и туда сходить. Тут нет такого разграничения как на городских пляжах. –  пояснила Лиза. Здесь люди раздеваются прямо в воде, а затем пропадают из виду, и только под вечер их находят, одетыми в смокинги на вечерних мероприятиях.
- Как это случается милая? Как они все могут быть призраками?
- Это очень просто мой хороший. У каждого есть своё потаённое место в этих забытых богом бухтах. Есть скрытые тропы, и незаметные закутки, где они отдыхают и резвятся. И у нас будет своё такое место. Иди за мной.
И она вела его за руку, осторожно и тихо ступая по мелких камушкам отделяющих скалы от берега, на встречу их счастью. Чайки пели на манер латинских эстрадных, исполнителей, голова кружилась от высоты и блеска. Они всё дальше углублялись в секреты южных широт и дивных, морских мистерий. У Жени спёрло дыхание, и он невесомо следовал за ней. Но оно того стоило. Через сотню метров, его взгляду предстала неслыханная и не виданная по красоте картина. Маленькая, аккуратненькая бухточка, пряталась за последним перевалом. По трогательности воздушного белёсого песка, ясно зачалось, какое либо отсутствие посетителей в этом месте. Длина её была не более ста, ста пятидесяти шагов. С одной стороны, приветливо и покровительственно бухту прикрывала огромная, отвесная скала, высотой претендующая в небо. Со стороны моря, изумрудная гладь, ласково пошлёпывала, песчаный берег. Входа сюда не было видно вообще. Если Женя захотел самостоятельно покинуть её, он бы упёрся в часть скалы закрывающею вход. Создавалось впечатление полого единения с морской и горной природой. Можно было кричать и визжать во всё горло – шум  и звуки таяли в морской глади. Предел мечтаний в такой момент достигает предела человеческого воображения. Наскоро сбросив шорты и летнее платье, влюблённые кинулись в море. Барахтанье и купание в такой воде не отпускает на берег. Она плавала очень хорошо, подстать Евгению. Потому, они как два светлых пятнышка заплыли далеко, далеко и долго не возвращались. Наконец они вышли на берег, и она произнесла:
- Иди ко мне. . .
Загорелые, прекрасные юные тела сплелись в одно целое. Они любили друг друга нежно и волнительно. Страсть выплёскивалась безудержными порывами, обдавая каждого стонущем наслаждением. Сознание летело вон, и чувствительность теряла границы. Ощущение экстаза наполняло каждую клеточку их организма. Задыхаясь от восторга, не ведая ни времени, ни сил, они до самого вчера не покидали своего райского ложа. Молодость взяла верх, и они оба были счастливы в это миг.
Лёгкое головокружение не покидало обоих при возвращении из бухты. День спешил к завершению, и наступило время перекусить. Положили откушать в ближайшем кафе. Необременительный заказ из закусок и вина, украсил всё случившееся. Свежие кусочки зелёного салата и шампиньонов вязали рот. Сладкое вино оставляло экзальтированное послевкусие. Лиза была спокойна и обворожительна. Растрепанные волосы, высушенные на ветру, придавали невинность и трепет её улыбки и взгляда. Евгений всё понимал, всё.
“Влюбленные часов не наблюдают” говорилось у классика. От того Женя с Лизой едва поспели на последний рейсовый автобус до города. Слава богу, водитель сменился или просто свалился в кювет. С темпераментом того, предыдущего, всего можно было ожидать. Представить как он, в знак протеста, останавливает автобус со словами “вы меня достали, дальше не поеду”, не составляло труда. Так, что в компании пустого автобуса и приветливого водителя, дорога заняла меньшее время. И к закату солнца влюблённые прибыли обратно.
Идти в центральную часть города, после пережитого не хотелось. Парочка спокойно и величественно пошла, гулять в тот парк, через который Женя каждый раз провожал Лизу. Прогуливаясь, большей частью молчали. Вообще людям нужны слова, когда им неудобна или волнительна ситуация. Слова как средство раскрепощения, вылетают бесконтрольно у таких, отвлекая от переживания. В случаи наших влюбленных слова были более обременительны, чем ласковое, степенное молчание. Они просто любовались друг другом, дышали в унисон и ласкались в сумерках ночного парка. Им был ни кто не нужен, и они не были ни кому причиной. В таком состоянии можно потеряться и они хотели этого. Но время нагло, и не спрашивая вело их к дому. На дворе была глубокая ночь, когда Женя, проводив, в очередной раз Лизу, и с чувством горького расставания, побрёл уставший к себе. В голове крутилась только одна мысль. Мысль о том, о чём каждый заставлял себя не думать. Страшно и тоскливо было предполагать такую мысль.
Дома парней не было. Кровати выдавали характер каждого спящего на ней. Кровать Санька стонала и молила. Дмитрия – вызывающи, смеялась в лицо и куражилась. А кровать Леонида, степенно и ободряюще посылала нахер, любого кто к ней приближался. Тоже сделал бы и сам Леонид, будь он сейчас здесь. Не дожидаясь товарищей, Женя забылся сном.
* * *
События пережитого дня имеют свойство проникать во сны. И там принимать удивительные метаморфозы, не подвластные нашему пониманию. Такой сон видел в ту ночь Евгений.
Петербург или Москва? Непонятно. Вроде Петербург. Женя был там, в детстве с родителями. Только очень старый Петербург. Здания не современные. Совсем. Старое строение, вымощенные булыжником дороги и повозки. Откуда повозки с кучерами в двадцатом веке? Пронеслось как бы само собой во сне у Евгения. И в тот же момент, он осознал одновременно с неведением, что это старый – дореволюционный город на Ниве. Огромная квартира, большие залы и всего несколько человек, лиц не разглядеть. Вот он видит мужчину средних лет, достаточно ещё молодого с чёрными, вьющимися волосами и такими же пушистыми бакенбардами. Он кричит, злиться. Тут же девушка. Весьма прелестная, дивная, грустная. Она выслушивает, оправдывается, молчит. По эмоциям, не понимая, откуда, Женя догадывается, что это сцена ревности. Старомодной, но такой знакомой ревности. Они супруги. Силуэты плывут, и он видит ясный, зимний, морозный день. Видимо это уже следующий день. Ухоженный, благообразный парк, со старинными статуями. С двух концов алее, пронизывающей парк, подъезжают две, благородные кареты. И за несколько шагов останавливаются друг от друга. Всё тот же мужчина, довольно низкого роста с смуглым лицом, в длиной по каблуки накидке, с отрешённым взглядом выходит из кареты. За ним из тоже кареты, ещё человек с небольшим саквояжем. Медленно проходят на поляну возле аллеи и начинают утаптывать снег. Несколько минут спустя из второй кареты, так же появляются двое мужчин, и не приветствуя, первых, начинают утаптывать снег, только с другого конца поляны. Всё это происходит на глазах Жени в тоскливой тишине. Что - то будто кружиться над ними, невидимое, опасное. Вдруг из саквояжа первых господ, мужчина, нёсший его, извлекает два пистолета с резными узорами на рукоятке. Один из других подходит, принимает пистолет, и возвращаясь к своему спутнику передаёт ему. Двое с пистолетами стоят шагов за двадцать друг от друга и пристально, без ненависти смотрят. Тот , что был со вчерашним мужчиной выходит на центр поляны, приблизительно между ними и присматривается. Затем делает шаг назад и даёт отмашку рукой – сверху вниз. Дыхание Жени замерло, он невидимым спутником оказался как бы между двумя стоящих с пистолетами. И тут тишину парка пронзает глухой, но резкий выстрел. Поворачивая голову, Женя видит, как тот мужчина, что вчера ревновал свою очаровательную супругу, валиться на снег с разящим криком боли. Он кричит по-французски вперемешку с русскими словами. Боль его нестерпима. К нему бросаются и пытаются помочь, но он отмашкой отгоняет от себя. Вот он слегка приподымаясь целится и производит свой выстрел. Мужчина, стоящий напротив, болезненно одёргивается и хватается за правое плечо. Но не стонет, а стоит молча.
Женя ворочается во сне. Но не просыпается.
Огромная толпа собирается у дома, где происходила сцена ревности, в течении двух последующих дней. Люди приходят и приходят. У многих слёзы застыли в глазах на морозе. Через маленькую калитку к ним периодически выходит мужичок в лакейской одежде и что-то сообщает. Тут Евгений оказывается внутри. Скорбь и несчастье наполняют, некогда шикарные и пленяющие комнаты. Прислуга суетится и плачет. Плачут все, кого видит Женя. В другой комнате на диване лежит тот мужчина, что пал в снег сражённый выстрелом. Лицо его бледно. Глаза полуоткрыты, рот неподвижен. Жизнь как будто выходит из него по крупицам, медленно и неумолимо. Возле него сидит, заплаканная и еле живая супруга. Она гладит его волосы, целует его лицо, руки, пальцы. Она вновь и вновь, уже не замечая, то заходится истерикой, то со стеклянным взглядом продолжает молча гладить. Горе исказило её прекрасное личико до неузнаваемости. Он ещё жив. Он просит привести священника. Происходит таинство исповеди и святого причастия. Он приказывает привести детей, что б проститься. Бедные малютки заливаются слезами, хватают папу за руки, просят не прогонять их. Но время неумолимо. Лекарь уже не заходит. Тело его обмякло, руки свело в последнем движении, и взор дивных очей угас навсегда. Не издав не звука. Женя почувствовал, что он горько плачет вместе со всеми. С теми кто, узнав на улице, разрыдались шумным, неистовым криком. С теми, кто обнимал и целовал в последние минуты его жизни. Со всем Петербургом, который во сне, как бы накрыла пелена, невиданного траура, и всемирной скорби по ушедшему.
Евгений проснулся, и глаза его были мокры. Слёзы отчаяния, катившиеся во сне, проступили наяву. Тоска обхватила сознание его, и до рассвета Женя не сомкнул глаз. И только мысль о ней, о ней единственной придавала сил дождаться утра. Как только день вступил в полные права Евгений пулей, что сразила поэта, вылетел из дома. Скорее к ней, скорее. А тем временем трое его подельников, завалившиеся, значительно позже его, просыпались не спеша, лениво и с претензией, ко всем свету.



* * *
Увидав пустую, кровать Евгения, Леонид многозначительно заключил:
- Отряд не заметил потери бойца. Хорошо, что он с нами поехал - кем то можно гордиться.
- Ты лучше мной гордись, - прохрипел Санёк, потягиваясь на пороге. Я то вчера такую ладью выкушал горячечного, что ему и не снилось. Вам всем такое не снилось.
- Ты бы лучше коров доить ходил, пользы то почище было. – съязвил Димарик. Хотя такой пастух как ты всё стадо нынче распугает. Может быть, да ну его Лёнич, может, не будем сегодня с собой брать, толку – ноль, а ущерба на миллион.
- Это тебя брать не надо. Ты настолько гнусный, что девушки за километр обходят, – с обидой ответил Санёк.
Леонид, встав между ними, и обхватив их руками, оптимистично успокоил:
- Браня крепка и танки наши быстры. Так Санёк? Берем на абордаж, в предпоследний вечер, самое неприступное кафе, а? Мы же всё-таки на море.
И с этими словами, намного сняв напряженность, трио довольно уже загорелых за отдых приятелей, побрело к морю, на пляж икать своё, неуловимое счастье.
Море  встретило их на это раз спокойной и послушной гладью. Евгения, здесь конечно не было, и странно ожидать его прихода было незачем. Компания, расстелив одеяла, отправилась плавать. И опять были подбрасывания Димы, и опять толкания и утопления сменяли друг друга. Пока дело не закончилось тем, что Санёк, пятясь от Леонида, не наступил на мирно плавающею у берега, старушечку, чем вызвал дикий крик и негодование последней. В противовес старухе, гогот товарищей, заглушал все оправдывание Санька перед ней. Резвясь и хохоча, парни пустились бродить по пляжу. Поиски имели конкретную цель. Ещё с первых приходов на море, они начали высматривать одиноких девиц, в открытых купальниках. А лучше вообще без купальников, как однажды заметил Димон. Попытки знакомства всегда терпели фиаско и быстро сменялись разочарованием. Но ватага не унималась. Раз от раза, приходя на пляж, с упорством идиотов, начинали они всё заново. Девчонки смеялись и куражились. Назначали свидания и всегда не приходили, оставляли телефоны – почтовых служб, монастырей и даже зоопарка. Ребята на всё это велись и хотели вестись. Сама надежда скорой встречи с прекрасным полом толкала на любые условия и верования. Даже серьёзнейший Леонид, расплывался противной улыбкой и блестел глазами, когда слышал очередной вызов своим похотливым желаниям, в виде головокружительных обещании. При этом они не то, что бы совсем оставались с носом. Каждый удачный подход, с последующем общением был для парней уже праздником. Куда однообразнее каждый день ходить на пляж, и видеть только унылые рожи своих, порядком приевшихся товарищей. Другое дело – внимание и интерес со стороны, прелестных девушек, наполняющих все пляжи морских и океанских побережий мира. Между нами говоря, песчаный берег моря, является для большинства девчонок, этаким подиумом. Каждая обязательно норовит дефилировать на пляже с утра до вечера. Сводя с ума чахнущих мужчин и юношей. К тому же это не просто дефилирование, а соревнования в показах купальников. На различных конкурсах красоты девушки, по правилам, сначала предстают перед томящимся зрителем, в разных нарядах. Демонстрируют, разнообразные платья и собственные интеллектуальные способности. И только под конец, на сладкое, “на гору” выдаётся конкурс купальников. Когда вся эта красота оголяется и, скользя по тому же подиуму вызывающи, разжигает фантазии заскучавших зрителей. А здесь, всё начинается сразу с десерта. Десертом и заканчивается. Вот на такой волне и от такого количества прекрасных, юных женских тел, наши герои до сих пор и томятся в предвкушениях и ожидании чуда. Но паруса и на этот раз свёрнуты и скучающие трио отправляется грустной походкой в кафе на обед. По дороге, не доходя до кафе, Леонид вдруг останавливается у пневматического тира со словами:
- А не засадить ли нам хотя бы по баночкам?
Компания оживляется и принимается выбирать ружья.
- Но должен предупредит, я ворошиловский стрелок, имею знаки отличия. – в исступлении заверил всех серьёзно Дима.
- Ворошиловский сморчок, - поправил Леонид, - давай стреляй, а там посмотрим.
Всё трое разредили свои ружья по мишеням, и только после этого выяснилось, что среди них, не только нет ворошиловского, но даже стрелка как такового. 
- Неправильные ружья у тебя Гиноцвали, - заключил Дима. - Совсем не пристреленные. Не может быть, что бы из нас, ни кто и ни разу ни попал. Дурачишь ты, как я погляжу, честных курортников.
И с этими словами, ворошиловские неудачники отправились обедать. А промолчавший организатор любительского тира, только подумал про себя, что если руки растут, из седалищного нерва, то и ружья ни при чём.
Обед был скучен и молчалив. Умывшаяся с начало на пляже, потом в тире группа парней, предпочитала смотреть в свои тарелки и не вступать в беседу. По такому случаю, они даже заказали водки, что было справедливости ради, большим исключением. Разлив по первой рюмки, и взяв на закуску спаржи, они не проронив ни слова, как на поминках, опрокинули синхронно, горькую в себя. И не то, что бы они сами думали, чего делают. Скажи им, как это выглядело со стороны, точно бы всполошились и принялись за тосты. Но мысли каждого в предпоследний день отдыха, находились явно не здесь и не сними. Каждый думал о своём, и видимо крепко. Заказав на второе осетрину по-скандинавски, белые грибочки и таящих омаров, трио как могло, стремилось скрасить всю эту печаль. И надо сказать, на какой-то момент подействовало. До самого  вечера приятное настроение не покидала ребят и на гулянье они отправились налегке. Благо непосильная ноша ещё впереди.
* * *
Вечер был свеж как ни когда. Прохладный ветерок с моря принёс в течении дня небольшую отдушину к ночи. Город всё так же сиял и горел на неповторимый манер. Создавалось впечатление, то людей становится всё больше и больше, день ото дня. Всегда так кажется когда тебе скоро уезжать. Обман зрения и тут выступает против тебя. Ты бы и рад тому, но мысль, что ты скоро покинешь этот праздник жизни и покинешь очень надолго, дёргает сознание и травит душу. А ещё эти нескончаемые толпы, приезжих, которые недавно покинули душный вагон. Толпятся и открыв рот снуют туда сюда, прям как ты десять дней тому назад. Противно и грустно, но это действительность. От такой действительности наши герои и забрели в один злачный кабачок с дерзким названием “Тебе сюда’. Такое впечатление, что название издевалось ещё больше. К примеру: если ты сложил голову и как последний неудачник покинешь Эдем завтра же, то смело приходи к нам, и мы сделаем этот вечер отвратительно-незабываемым. Но в них ещё теплилась надежда и поэтому практически сразу, при входе парни обратив внимание на столик с тремя скучающими девицами, ринулись к ним. Расшаркивания оставили уже в прошлом. Леонид сразу принялся создавать атмосферу кампанейщины и приветливого настроения. Санёк безудержно хохотал и подливал, сначала себе, а потом и всем остальным всё больше и больше. Пили, конечно, водку. Между нами говоря, здесь всегда так – чем ближе к отъезду, тем чаще водка появляется как главное блюдо. Дима суетился сразу возле всех девиц, пытаясь создать эффект присутствия, как в кинотеатре – “Дима вокруг”. Девушки же, то хохотали и игриво улыбались ухажёрам, то шушукались между собой, то по одной выходя из-за стола, все вместе бегали в туалет.  По всему виду было видно, что свершение мужских планов откладывается и в этот раз. Это понимали все - и девушки, которые знали точно и парни которые знали, но не хотели мириться. И вот в какой-то момент, в крайней степени опьянения вскочил Санёк и изрёк:
- Пусть вы совершенно страшны, пусть я и мои друзья ваша последняя надежда на ласки и наслаждения, в этом летнем году, и пусть вы вас презираем за это, но всё-таки сплотимся товарищи и не падём в грязь лицом перед трудностями насмешек природы, выполним свой мужской долг до конца.
Если и были у парней, ещё на что то шансы, в эти оставшиеся дни, то в тот миг, Санёк самолично, подвёл жирную и гадкою черту под всеми мечтами. На завтра весь городок полнился слухами о потасовке, каких то приезжих с администрацией и охраной увеселительного заведения, приводом в опорный пункт милиции и огромным штрафом за убытки понесенные кафе в результате пьяного дебоша. Дело случилось в том, что, девушки эти оказались из местных, и как это часто бывает, были знакомы почти со всей публикой, этого злачного заведения. Да к тому же и вся клиентура этого места состояла напрочь из местной шпаны и хулиганов. Так что когда истерика девиц, как реакция на тост потерявшегося Санька, приняла нескрываемый вид, вся публика, окружавшая наших парней, ринулась к ним за объяснениями. Но справедливости ради, ребята не дрогнули, и в результате по мимо десятка синяков, ушибов и ссадин, отделались приводом в милицию и штрафом в несколько тысяч рублей, за битую посуду, сломанные перегородки и разбитые столы. Но самое обидное было даже не в этом. Самое обидное это то, что отчаянье Санька, в своём тосте, прозвучало как бы со стороны, и именно по отношению к его друзьям и к нему самому. Ведь если эти слова отнести к ним, то всё становится на свои места и без драки и без милиции. Фиаско летнего отдыха в этом году для горемычной тройки друзей теперь приняло вид совершенно открытого и свершённого факта. И только под утро, когда Евгений уже давно вернулся домой и крепко спал, преступная ватага, а именно административное нарушение им вменили, приплелась домой. Не раздеваясь каждый замертво пал после неравного боя на свои кровати и забылся раз и навсегда.
Очередной день, для кого добрый, а кому не очень, пропыхтел, как звук приближающегося поезда над головами парней. Последний день – он трудный самый.
* * *
Пересказывать последний день в жизни каждого человека занятие невыполнимое и крайне скорбное. Не сгущая красок, это было именно так. Проснувшись утром, бодрый и счастливы Женя, не теряя ни минуты полетел скорее к ней. Он знал, как ни кто, что это такое – последний день. Он не питал иллюзий, не строил воздушных замков, он был другой. Женя умел стойко смотреть действительности в глаза и быть честным с собой и с остальными всегда до конца. Он понимал, что вряд ли когда-нибудь ещё увидит её. Так же знал, что прощание будет хуже смерти. Всё это он знал ещё с первого дня их знакомства. Когда тая от нежности, забыв про себя, порхал вокруг нее, провожая домой после вечерних танцев. Поэтому теперь не оставляя и шанса сопливой иллюзии, он смело и задыхаясь от жажды встречи, спешил к ней. К ней, одной единственной на всём свете. Но дело было ещё и в том, что и она была, плоть от плоти Жениного склада. Лиза, так же с того самого вечера, всё знала. От того с каждым днём всё чаще незаметно вздыхала и прятала глаза. Она тоже всё очень хорошо понимала. Понимала и любила. Любила так, как любят только на небесах, когда плоть отмирает и перестаёт иметь значение. И она так же, задыхаясь от чувств, как в последние мгновения жизни,  спешила на встречу с ним.
* * *
Они любили друг друга весь день. Сняли номер в гостинице до вечера, заперлись изнутри, задёрнули гардины на окнах, и для всего мира исчезли в объятиях своей нестерпимой и обречённой любви. Что может быть лучше и благостнее любимого человека делящего с тобой последние мгновения общего счастья. Касания их были ласковы и нежны. Поцелуи обжигали и сводили с ума. Дыхание обоих замирало на вершине непознанного наслаждения. Пределу воплощения страсти двух любящих сердце не было конца. Окна, зеркала запотели ближе к вечеру и с заходом солнца Евгений отворил ставни и вдохнул прощальный воздух счастья и свободы. И ещё долго они будут гулять в забытии по ночным улочкам города. Сворачивая в неизвестных направлениях, и блуждая кругами вокруг одних и тех же двориков. И не расстанутся ни на секунду в ту ночь. Последнюю ночь их земного рая.
Парни же ваялись убитыми почти весь день. Только к вечеру, когда солнце перестало освещать их страшные, изуродование и пошлые физиономии, полуживая камарилья выползла на улицу. Приняв вид призраков, они бесцельно шлялись по ночным тропам избегая всякого внимания к своим персонам. Стыд и позор читался в них. Не то, что бы они не постояли за себя, но планы, самые светлые планы были преданы анафеме и забыты надолго. Тоска и горечь, наполнявшие их сердца, привели парней, в заброшенный парк, на скамеечку, и запасшиеся водкой, они встретили рассвет. Последний рассвет в их летней, южной жизни.
Завтра уже отъезд и прощания.


* * *
Сборы прошли на скорую руку, так как поезд был в первой половине дня. И всё это время, Лиза, пришедшая ночевать в дом Евгения, не покидала его ни на миг. Благо парни, по пьяной привычке заночевали в парке и уюту влюблённых ни кто не мешал. Час, другой, спустя, вся компания стояла на перроне местного вокзала в ожидание смертного приговора, особенно Женя с Лизой.
Здесь надо сделать отступление и заметить, кто бы, что не говорил порой о быстрых проводах и лишних слезах, о легком прощание в сердце, когда покидаешь морской берег, он говорит лукаво и врёт. Ни один человек, ни когда не покидает море с лёгким сердцем. Печаль и тоска сидят в каждом и ещё долго сопутствуют возвращению. Сколько раз ты бы не приезжал сюда, но каждый раз ты будто прорастаешь в эти места. Становишься с ними одним целым, а они частью тебя. И каждый раз, отрывая от себя часть плоти стоя не вокзальной площади, ты грустишь и молишься о скором возвращении в эти края. И только так будет честно и правдиво.
* * *
Ребята были уже в вагоне, когда Лиза залилась такими печальными и нестерпимыми слезами. Она держала Женю изо всех сил. Она прижималась к нему, словно грудной ребёнок к матери сразу после появления на свет. Лиза молила и плакала его не оставлять её. Прекрасно понимая всю невозможность этого. Потому и слёзы становились горче, а истерика ближе. Но она скрепилась. Понимаю всю остроту боли Евгения, который с застывшими в глазах слезами не отводя взгляд, пристально смотрел в эти бездонные и такие любимые глаза. Смятению обоих не было предела. Кажется, ещё секунда и их пронзит инфаркт разорвавшихся от тоски сердец. Вся природа и суть их существования протестовала в это момент. Руки не разнимались, тела окоченели. В этот миг казалось, что вся площадь смотрит и плачет вместе с ними. Горечь ситуации как бы наполняла воздух и пронизывала лёгкие. Но вот проводница, оборвавшись, на слове прошу, всех занять свои места, а провожающих покинуть вагоны, обратила свой взгляд на Евгения. Она и до этого не могла оторвать глаз от них. Уж больно неотразимы и завораживающе нам кажутся люди в минуты их нескрываемого горя. Опять же – всё-таки женщина. Евгений почувствовал, как руки Лизы скользнули вниз устав сопротивляться с чувством обреченности. Между ними пробежал электрический разряд.
- Прощай мой милый, мой единствен. . . – но окончание слова не получилось досказать, и Лиза снова залилась слезами.
Женя почувствовал, как у него перехватило горло, и он хотел было, что то сказать, но не смог. Он молча, двигаясь спиной, и продолжая не сводить глаз с Лизы, взошёл на ступеньки. Проводница, убрала трап и закрыла двери. О, как Женя хотел заплакать в этот момент, но силы уже не покорялись ему. Он взглотнул смердящий ком в горле и услышал, лёгкий стук движения вагона.
Боже, что сделалось с Лизой – она, скривив лицо в жуткой гримасе боли и отчаяния кинулась на вагон и стала стучать своими маленькими кулачками по плавно уходящему поезду. Она ревела и кричала, спотыкалась и бежала вслед вагонам, пытаясь увидеть его. И так до конца платформы, пока та не опустела, и поезд не набрал ход. Женя видел это всё, и не помнил себя. Он не помнил, как рыдал, наблюдая эту картину, он не понял, как попал на верхнею кушетку их купе. Весь день Женя провел, ни проронив, ни слова.
* * *
Солнце уже садилось. Длинный, южный день остался там, откуда они все уезжали, а потому сумерки наступали раньше. Парни молча забились по своим койкам и занимались кто чем. Евгений лежал с открытыми глазами, и не моргнул видимо ни разу с того самого момента как тут очутился. Взгляд его был стеклянный, не живой. Глаза высохли и не двигались. И только одна мысль стучала беспощадно в его висках:
Как летать. Как тяжело летать на этой земле. Летать и не падать - невозможно.