Привет, Свет 9

               
                17
         Недели через три в нашем учебном расписании неожиданно получилось окно. Наш препод заболел, а другого просто-напросто забыли предупредить, что он сегодня должен провести лекции ещё и у нас. И тот, отработав свои часы, преспокойненько упылил домой. К тому же, тот, кто заболел, должен был завтра утром вести у нас первую пару. Так что выходило, что в техникум надо было приходить аж к десяти.
         Когда нам об этом сообщили, мы, разумеется, обрадовались. Кто-то ломанулся сразу домой, а мы, большая часть группы, пошли в кино.
         Но и после фильма до вечера оставалось ещё много времени, и я решил поехать домой. А чего терять момент? Ведь столько свободного времени, и вставать  рано завтра не нужно. Правда, тётя Шура опять будет недовольно ворчать, что я уехал и не предупредил её, а она переживала всю ночь, где это меня черти носят. Но она была доброй бабулей. Я ей всё расскажу, и она меня поймёт и простит. И я уехал. Решил опять Светке сюрприз сделать, а заодно проверить, как она своё обещание держит.
         Не нравился мне этот Генка. Уж больно ушлый парень. Не успел со Светкой познакомиться, как уже под ручки до самого дома стал с ней вышагивать. Не знаю, что это на меня в тот момент нашло. Ревность, что ли? А может боязнь, что Светку могут увести? Скорее всего, последнее, наверное. Ведь я-то вижу её один-два раза в неделю, а тот провожает её каждый день. Мало ли какие у него достоинства имеются?
         В общем, к школе я подбежал почти вовремя. Не успел встать на наше заветное место, как из школы повалила кричащая, смеющаяся толпа, в которой я сразу разглядел Светку с Генкой. Она хотела от него уйти, но тот ухватил её за рукав пальто и притянул к себе. 
         -   Я же сказала! – донёсся до меня её сердитый голос.
         Она вырвала руку, сбежала по ступенькам и, глядя себе под ноги, проскочила мимо меня.  Я даже поначалу обалдел. Ничего себе, меня не заметила! А потом сообразил, что в темноте и в таком состоянии это было не трудно сделать.
         -   Свет! – с укоризной крикнул я ей в спину.
         Та по инерции сделала ещё несколько шагов, а после остановилась и резко обернулась. Территория школы освещалась только светящимися в ней окнами, но свет от них не достигал нашего места. Мы специально такое выбрали. Поэтому разглядеть что-либо конкретное было трудно. Но я-то стоял на нашем заветном месте, и Светка сразу поняла, кто её окликнул.
         -   Сашка? – с сомнением спросила она в темноту.
         -   Я самый, - отозвался я.
         -   Сашка! – обрадовалась она и  подбежала ко мне. -   Привет!
         -   Привет, Свет!
         Мы поцеловались.
         -   А ты что здесь делаешь? – изумлённо поинтересовалась она.
         -   В данный момент выслушиваю глупый вопрос одной невоспитанной девчонки, - ответил я.
         -   А почему сразу невоспитанной-то? – Светка улыбалась, не скрывая радости.
         -   Потому что воспитанные девочки всегда здороваются со знакомыми, когда проходят мимо, особенно с теми, с которыми целуются.
         -   Прости, - Светка чмокнула меня в губы, – я была так сердита, что не заметила тебя.
         -   Вы что поругались? – я кивнул в сторону школы.
         Генка уже стоял на другом месте. Видно, хотел догнать строптивицу, но, увидев меня, остановился. И так  остался стоять на крыльце.
         -   Ещё нет. Но если он будет и дальше так приставать, то придётся.
         -   А что такое?
         -   Ему, видите ли, надоело просто так со мной ходить. Ему нужна дружба, вдохи на скамейки, поцелуйчики…
         Я посмотрел на Генку. Тот, повернувшись в сторону входной двери, делал вид, что кого-то поджидает. «А ты и впрямь оказался шустрым малым, - подумал я, глядя ему в спину. - Значит, поцелуев тебе захотелось?» Генка, видно, почувствовав на себе мой взгляд, обернулся и, увидев, что я, в самом деле, на него гляжу, быстро отвернулся. «Что ж, парень, придётся поговорить с тобой. И прямо сейчас. Так сказать, популярно объяснить, что Светка – моя девушка, и обижать её я никому не позволю».
         -   В общем, так, - сказал я Светке, приняв решение, - стой здесь и никуда не уходи.
         -   Ты куда? – удивилась она.
         -   Сейчас вернусь. Мне нужно поговорить с твоим провожатым.
         -   Саш… - попыталась она меня остановить.
         -   Только поговорить, - заверил я её.
         Взбежав на крыльцо, я схватил Генку за руку и, ни слова не говоря, потащил его в сторону кочегарки, где густую тень не пробивал даже свет из окон. Внезапность – хорошая вещь. Пока Генка очухался от такой неожиданности, я успел стянуть его с крыльца и протащить половину пути до темноты. А потом он стал сопротивляться и вырываться из рук. Но я крепко держал его за руку и продолжал тащить за собой. Тогда он попытался меня ударить по лицу. Я уклонился и врезал ему под дых. Выронив портфель, тот схватился за живот и согнулся. Недолго думая, я схватил его за шиворот и заволок в спасительный мрак. Здесь уже никто не помешает нашему разговору.
         Но только я остановился перевести дух и отпустил Генку, как тот неожиданно выпрямился и вмазал мне по челюсти. Удар был не сильным, но хлёстким. Генка был чуть пониже меня, но, похоже, таким же жилистым и вёртким, как я. Поэтому неизвестно, что произошло бы дальше, если бы я растерялся и замешкался на секунду. Но я не растерялся, а ответил сразу ударом на удар. Мой коронный левой сбил его с ног. Можно было ещё пнуть его пару раз для приличия, чтобы знал, как распускать руки, но я не стал этого делать. Ведь я же не драться сюда его притащил. Да и не в моих правилах это было - пинать лежащих.
         Видя, что он не встаёт, я присел рядом рядом с ним и не громко спросил:
         -   Слышишь меня?
         В ответ послышалось лишь недовольное сопение, но молчанка меня не устраивала.
         -   Ты меня слышишь? – повторил я свой вопрос, но уже с угрозой в голосе.
         -   Слышу, - буркнул тот.
         -   Я всего лишь хотел с тобой поговорить, - сказал я ему, - и ты сам виноват в том, что сейчас произошло.
         -   А тащить тогда зачем?
         -   Хотел отвести тебя подальше, чтобы Светка не видела, что будет, если ты вдруг начнёшь глупости выкидывать. И как видишь, правильно сделал.
         -   Чего хотел-то?
         Генка сел, прислонившись спиной к кирпичной стенке.
         -   Светка – моя девушка. Мы с ней дружим с первого класса. И я не позволю ни тебе, ни кому-либо другому её обижать и, тем более, увести её от меня. Усёк?
         Генка шмыгнул носом и промолчал, а я продолжил:
         -   Она боится ходить одна. Не то, чтобы боится, просто страшно ходить одной по неосвещённым улицам. Ну, сам понимаешь, это же девчонка. Когда появился ты, она обрадовалась. Было с кем возвращаться домой после школы. Если бы вместо тебя оказалась девчонка или кто-то другой, она бы тоже обрадовалась. Потому что двое – это не один. То есть, ты ей нужен только как попутчик, провожатый. И всё. Ты меня понял?
         Генка кивнул. Глаза мои привыкли к темноте, и я разглядел это.
         -   Но я тебя понимаю, - примирительным тоном добавил я. – Она красивая, умная, отзывчивая. Любой на твоём месте не устоял бы. Но она – моя девушка. Запомни это. Так что, если тебе хочется обниматься, целоваться и так далее, то найди себе другую.
         Не дожидаясь, что он скажет в ответ, я поднялся, чтобы уйти, но тут вспомнил, что не всё сказал.
         -   Да, - спохватился я, - если после всего этого ты не передумал ходить со Светкой после школы домой, то я не против. Если ты извинишься, то, думаю, она тоже согласится. Но учти, если ты её обидишь, разговор с тобой будет уже другой.
         И я ушёл.
         Светка стояла на месте, переминаясь от распираемого любопытства с ноги на ногу. Но, не смотря на нетерпение, она всё же дождалась, когда я подойду. А затем быстро осмотрела моё лицо.
         -   Вы подрались? – нахмурила она брови.
         -   С чего ты взяла? – ответил я самым невинным тоном. – Мы просто поговорили.
         -   А кровь откуда тогда?
         -   Кровь? Где? – опешил я - как это она в темноте сумела разглядеть? - и выругался про себя: «Губу, наверное, разбил, гад».
         Она сняла рукавичку и осторожно стёрла кровь с края губы. Затем поцеловала это место. Я удивлённо уставился на неё.
         -   Чтобы не болело, - ответила она на мой немой вопрос.
         -    Спасибо, - поблагодарил я её, забирая портфель.
         -   Ничего не надо, - сказала на это Светка, - вернешь потом и всё сразу.
         Это было что-то новенькое в её репертуаре. Я снова удивлённо посмотрел на неё. Она рассмеялась и лукаво спросила:
         -   Что, не ожидал, да?
         -   Не-а, - сознался я, - но я всё равно согласен, - затем подставил ей руку. – Прошу вас, сеньорита.
         Светка взяла меня под руку, и мы, не сговариваясь, пошли в сторону Дальних Гор.
         -   Ну, и к какому же решению вы с Генкой пришли? – с нескрываемым интересом спросила она.
         -   Если он надумает перед тобой извиниться, ты уж прости его, пожалуйста. Соседи же, как ни как. А идти домой вдвоём, всё лучше, чем одной. Верно?
         -   Ты думаешь, что после того, как ты набил ему морду, он это сделает? – засомневалась Светка.
         -    Я же сказал, мы только поговорили, - поправил я её, но глянув на её недоверчивое выражение, признался. – Ну, хорошо, пришлось ему пару раз врезать, чтобы не дёргался. Сам виноват, дурак, полез в бутылку.
         -   Это, по-твоему, поговорили, да?
         -   А потом мы поговорили, - ответил я, делая нажим на последнее слово. – Я объяснил ему, что к чему, и он, кажется, меня понял. Если не захочет извиняться, то ничего страшного. Скоро каникулы. А там останется потерпеть всего-то месяца полтора. А после Нового года ты уже будешь учиться в первую смену и ходить домой посветлу. Потерпишь?
         Я с надеждой глянул на неё.
         -   Потерплю, - улыбнулась она. – В девятом классе я терпела полгода. Помнишь?         
         Разумеется, я помнил. У Светки была подружка, Зойка, которая жила на той же улице через четыре дома напротив и которая почему-то училась в параллельном классе. Это с ней она ходила в школу в первом классе пока мы не подружились, а потом в пятом классе, когда мы поссорились. После восьмого класса Зойка поступила в училище на швею, и Светка стала ходить со школы одна. Бедняжка! Я чмокнул её в щёчку и ответил:
         -    Помню, терпеливая ты моя.
         -   А ты думал! – засмеялась она, поворачивая мне вторую щёку для поцелуя.
         Я с удовольствием это исполнил.
         -   Бог любит троицу,- напомнила Светка, подставляя губы, и я с радостью поцеловал её в третий раз.
         Когда мы, сделав крюк через Дальние Горы, подошли к её дому, я вернулся к старой теме:
         -   А если Генка будет снова к тебе приставать, - сказал я ей, открывая  калитку, - скажи мне. Только обязательно. Вот тогда я ему точно набью морду.
         Светка непонимающе взглянула на меня.
         -    Чтобы знал, как обижать мою невесту, - пояснил я.
         Она просияла и потянулась ко мне, чтобы поцеловаться на прощание. Я тут же припал к ней.
         -   Ну, пока, - сказала она, обтирая губы, и шмыгнула во двор.
         -   Пока! – крикнул я ей вслед и направился домой, думая о том, как весело мы проведём с ней время в воскресение. Само собой, в субботу мы тоже встретимся. Прогуляемся, поговорим. Но вот в воскресение…
         Но ни в субботу, ни в воскресение ничего не получилось. Видно, судьба посчитала, раз мы виделись в среду, значит встречи в выходные – это уже будет роскошью.
         В субботу у нас было три пары. Навёрстывали упущенное по болезни препода. А после уроков нас задержал классный с заведующим отделением. Из Бормотова пришло письмо, где правление колхоза благодарила нас за оказанную помощь в уборке картофеля. Вот его-то они и зачитали нам в торжественной обстановке. Что-то припозднились, однако, колхозники со своими благодарностями. Месяц, считай, прошёл. Ладно хоть, что вообще вспомнили, и на том спасибо. Затем завотделением, уже от имени администрации техникума, объявил нам благодарность и вручил Степанычу (так мы звали про себя нашего классного руководителя) почётную грамоту. Вся эта процедура заняла минут тридцать, но из-за неё на автобус я опоздал.
         А потом я умудрился упустить и следующий рейс. Готовясь к лекциям на понедельник, я никак не мог найти конспект по высшей математике. Всю свою комнату на несколько раз перешарил, у тёти Шуры раз пять переспросил, может, она где видела, когда убиралась, - бесполезно. Конспект словно сквозь землю провалился! Только потом, час спустя, вспомнил, что дал его Серёге Абзалину последнюю лекцию переписать. Надо же так лопухнуться!
         В общем, когда я добрался до родной улицы, Светка уже была дома. Тогда я переоделся и пошёл в баню – суббота ведь, - попариться и отмыть все грехи свои, накопленные за неделю.
         А в воскресение к Казанцевым приехала родня из Белова и ещё сестра дяди Вовы с  Обувной вместе с дочкой и внучкой. Светка, как радушная хозяйка, разумеется, никак не могла отлучиться из дома. Да и с маленькой племянницей была охота поводиться.
         Она выскочила ко мне на несколько минут. Объяснила, что к чему, поцеловала на прощание и убежала. Но я всё же успел спросить у неё про Генку. Светка вначале удивилась, а потом рассказала, что Генка извинился на следующий же день и домой после школы они пошли вместе. Позавчера и вчера – тоже.
         Домой я вернулся весь в печали от сорвавшегося свидания, но удовлетворённый тем, что моя беседа с Генкой пошла тому на пользу. Посмотрим, насколько только его хватит.

                18
         Встретились мы со Светкой только в следующее воскресение. В субботу я опять не смог её встретить. В этот день мы с группой, точнее, человек восемь, ездили на день Рождения к Саньке Сороченкову, отмечать его семнадцатилетие. Сложились, купили ему подарок и поехали. Время провели очень весело, я чуть было свой последний автобус не пропустил.
         Так что предстал я перед своими родичами часов в одиннадцать и слегка под шафе. Это был первый случай, когда я заявился домой выпивши. Вернее, второй.
         Первый раз это случилось лет десять назад. Дело было в конце зимы. У Лёвки Зуина отец пошёл на пенсию. Вот он и собрал всех соседей на торжество. Пока взрослые гуляли и веселились, Лёвка стырил у них бутылку водки и вместе со своим дружком Витькой Берниковым стал подыскивать собутыльников. Тут мы с Васьком Кутий им на глаза и попались. Лёвка объяснил нам, что его отец на пенсию пошёл, и нужно обмыть это дело. «Чем мы хуже взрослых?» - подначивал он нас, показывая из-за пазухи запечатанное горлышко бутылки. Мы по тупости своей малолетней, разумеется, согласились. А потом они ещё Ваньку Худойкина подцепили. В общем, компания собралась ещё та, самая подходящая для распития спиртного. Я учился в первом классе, Васёк – во  втором, Ванька – в третьем, а те двое – в пятом.
         Пить пошли к Витьке. Он жил вдвоём с матерью, а мать его тоже гуляла у Зуиных, и, следовательно, никто не мог помешать нам осуществить задуманное. Но на всякий случай мы закрылись в его комнате. Витька нарезал хлеб, лук, колбасу, которую Лёвка тоже стащил из дома, солёные огурцы, принёс стопки.
         Разливал Лёвка. Налил всем по половине стопки и провозгласил тост:
         -  Выпьем за моего отца!
         Мы выпили. Сроду не пил такую гадость! Глотку и внутренности обожгло, дыхание перехватило. А глаза почему-то сами собой стали выпучиваться.
         -   На-ка вот, занюхайте, - с видом профессионального алкаша сказал Витька и раздал нам всем по куску хлеба.
         Сам он с Лёвкой давно уже это сделал, и теперь оба хрустели огурцами.
         Я занюхал. Терпкий хлебный запах смягчил действие алкоголя, и мне вроде как полегчало. Но тут Витька протянул мне огурец и приказал:
         -   Закусывай!
         Лёвка в это время обучал этому Васька с Ванькой.
         В голове у меня зашумело. Язык развязался сам собой. Да, впрочем, не только у меня. Всем сразу захотелось что-то рассказать, и мы, перебивая друг друга, завели разговор.
         Потом Лёвка налил по второй.
         -   Ну, а теперь, пацаны, за нас! – объявил он и выпил первым.
         Мы с энтузиазмом поддержали его. На этот раз водка уже не показалась мне противной и отвратительной. Подражая Витьке с Лёвкой, я не спеша понюхал хлеб, закусил огурцом и взял кусок колбасы…
         Очнулся я на улице у другого барака, где жил Костя Белов. Лёвка как раз предложил нам продолжить праздник. Я тогда так и не понял, мы то ли не всю бутылку допили, то ли он ещё одну умудрился тяпнуть. Но я уже был никакущий и держался на ногах только благодаря поддержке Витьки. Ванька, как мне сказали, вырубился ещё у Витьки дома и остался спать в его комнате. Васёк оказался более крепким на водку и мог передвигаться самостоятельно, хотя его при этом страшно штормило. Я тоже вышел от Витьки на своих двоих, но потом отключился. И Витька с Лёвкой вот уже два часа таскали меня по морозу в надежде, что это меня отрезвит. Но я пришёл в себя только после того, как они в третий раз натёрли мне лицо снегом. Поэтому, когда Лёвка предложил «накатить ещё по стаканюге», я категорически отказался.
         -   Не-а, - промямлил я, еле ворочая языком, - я л-лучше домой пойду…
         Меня отпустили, и я пошёл. Я даже направление правильно выбрал. Но меня занесло влево, и непослушные ноги притащили меня к помойке, где я и растянулся во весь свой лилипутский рост. Помойка эта ничем не отличалась от других общественных помоек. Со всего барака в неё сливали помои, воду после стирки и мытья полов. Всё это, естественно, замерзало, и за зиму она приобрела вид небольшой ледяной горки с застывшими в ней различными предметами. Вот об какой-то из этих предметов я и поранил себе кисть левой руки при падении.
         Когда мне удалось сесть, я рассмотрел рану, из которой текла кровь. Она была в форме полукруга
         -   Л-лук… - пробормотал я, показывая раненую руку подбежавшим собутыльникам, и при этом чему-то радуясь. – С-с-смотрите, л-лук…
         Витька с Лёвкой подхватили меня под руки и оттащили от помойки. Затем снегом стёрли с руки кровь и снегом же залепили рану. Витька предложил увести меня к себе и уложить рядом с Ванькой. Лёвка согласился. Ну, мы и пошли.
         Но нас уже вложили. Кто-то сообщил нашим родителям, что их чада болтаются по улице пьяными. Первым перехватили Васька. Мы как раз прятались за баней, построенной напротив нашего барака специально рядом с водокачкой, чтобы воду было близко таскать. Васька стошнило, поэтому мы и задержались. Меня, оказывается, стошнило ещё раньше, но это мне почему-то не помогло. В это время на крыльце появилась тётя Люба и позвала Васька домой. Делать было нечего. Вытерев снегом рот, Васёк вышел из-за бани и, делая зигзаги, пошёл к матери.
         Не успел я подумать, что же сейчас ему будет, как из Лёвкиного подъезда вышли мои родители и позвали меня. Они не видели меня, но знали, раз Васёк здесь, значит, и я должен быть где-то поблизости - мы же с ним были не разлй вода.
         -   Ну, Санёк, держись! – хлопнул меня по плечу Витька.
         «И я держался», как пел Высоцкий. Я собрал всю свою волю в кулак и пошёл сдаваться. Почти прямо. Ну, вильнул из стороны в сторону пару раз. Но, главное, дошёл.
         Дома  получил от отца затрещину. Но мне было пофигу, и я даже не обратил на это внимание. Мать раздела меня и уложила спать. Не успела она накрыть меня одеялом, как я тут же уснул.
         Утром я проснулся сам не свой. Тело было тяжёлым и ныло так, словно меня всю ночь пинали. А голова так вообще раскалывалась на мелкие части.
         -   Ну, что, пьяница, - услышал я вдруг словно из тумана чей-то голос, - как самочувствие?
         Рядом со мной стоял отец и улыбался, глядя на меня, страдающего.
         -   Что, голова-то болит? – сочувственно поинтересовался он.
         -   Болит, - признался я.
         -   На, вот, выпей, - он протянул мне стакан с мутной жидкостью, - похмелись.
         Я подумал, что это самогонка, и отказался.
         -   Пей, сразу легче станет, - настаивал отец, – по себе знаю.
         Пусть я был маленьким и бестолковым, но до меня всё равно дошло: стакан-то был гранёный, двухсотграммовый и налит по самые края. Столько самогонки отец себе-то никогда не наливал, а мне уж тем более не предложил бы. Да и жидкость была какого-то зеленоватого оттенка. Я осторожно, чтобы не пролить, взял стакан и  на всякий случай - а вдруг и в самом деле водка? - понюхал его содержимое. Это оказался огуречный рассол. а его я с удовольствием пил и без всякого похмелья. Этот напиток подействовал на меня благодатно: мне полегчало.  По крайней мере, во рту стало не так прогоркло.
         -   Больше так не делай, - сказал отец, забирая  стакан.
         -   Не буду, - заверил я.
         После этого случая шрам на руке в виде полумесяца остался у меня на всю жизнь, как поучительное напоминание о первой неудачной пьянке.
         Я машинально глянул на левую кисть. Шрам был едва заметен. Но как он у меня появился, я помнил так отчётливо, словно это было вчера. Возможно, с тех пор у меня появилась предвзятость к водке. Не скажу, что я вообще её не пью. Приходится, конечно. По праздникам, например, в дни рождения, ну, свежинина когда ещё и то в меру. По крайней мере, стараюсь. В основном, предпочитаю пиво. И на вкус приятнее и по мозгам не так бьёт. Я погладил шрам и снова предался воспоминаниям…
         Когда я закрыл за собой дверь, отец выглянул из кухни. Мать уже легла, а он собирался на работу в ночную смену. Увидев меня, он нахмурил брови.
         -    Ты что, пил, что ли? – спросил он.
         Разуваясь, а потом раздеваясь, я объяснил, что был на дне Рождения у одногруппника, ну и, разумеется, выпил. Видя, что я веду себя адекватно, не шатаюсь, и язык у меня не заплетается и, вообще, если бы не перегар, которым от меня несло за версту, он бы и не догадался, что я пил, отец скрылся в кухне, предварительно поинтересовавшись, буду ли я ужинать. Я отказался и поспешил поскорее лечь в постель.
         Так что в субботу мы со Светкой не встретились. Зато в воскресение оторвались на полной программе. И в следующее воскресение – тоже.
         А потом после Нового года мне представилась возможность снова заняться боксом. И не только.
         Как-то после каникул ко мне подошли Вася с Грихой из другого факультета. С ними я познакомился на первом курсе, когда мы получали приписной. Помню, тогда Грихе вырвали сразу три зуба и четыре запломбировали. Причём без всякой анестезии. И он ходил по коридору военкомата, где мы проходили медкомиссию, и хвастался этим всем подряд.
         Мне тогда тоже удалили зуб, нижний коренной и тоже без заморозки.
         -   Ты же солдат, так что терпи, - заявил мне дантист и без всяких церемоний извлёк больной зуб.
         Этот зуб моя тётка Люся трижды хотела выдернуть, но по моей настойчивой просьбе, лишь ограничивалась установкой очередной пломбы. Так что не велика была потеря. Правда, последствия этого едва не оказались катастрофическими. Вечером мы с тётей Шурой сели ужинать. Я взял кусок хлеба и откусил его. Вернее, хотел, но ничего не получилось. Передние нижние зубы от соприкосновения с хлебным мякишем едва не выпали у меня изо рта. Видно, изъятие больного зуба как-то повлияло на десну. Не на шутку испугавшись, я быстро запихал зубы на место. От еды отказался и сразу лёг спать. А утром прибежал в военкомат.
         -   Ничего страшного. Бывает,  - успокоил меня дантист и выписал направление на физиолечение.
         С тех пор у меня помимо того, что два передних верхних зуба друг на друга залезают, так ещё и нижние вдобавок криво растут. Потому как я с перепугу сразу на это внимания не обратил, ну, а врачу, понятное дело, наплевать было, как у меня зубы стоят. А когда десна окрепла, делать что-либо было уже поздно.
         Этот случай я вспомнил сразу, как только увидел вечно улыбающуюся физиономию Грихи.
         -    Санёк, - сходу начал Вася, как только мы обменялись рукопожатиями, - ты же у нас не местный?
         -   Нет.
         -   Живешь на квартире?
         -    Да.
         -    И что ты делаешь по вечерам?
         Я пожал плечами. Не рассказывать же ему, что читаю литературу и изучаю шахматные партии.
         -   Я так и думал. – Вася хлопнул меня по плечу. – В общем, Санёк, дело к тебе есть.
         -    Какое? – сразу заинтересовался я.
         -   При горотделе организовывается оперативный комсомольский отряд, - мне тут же вспомнилось, что Вася был комсоргом в своей группе и входил в комитет нашего техникума. - Пойдёшь?  Всё равно по вечерам ничего не делаешь, а так хоть пользу какую-то принесёшь.
         -   А что делать-то?
         -   Общественный порядок охранять, - ответил Вася, и пафос просквозил в его голосе.
         -   Как дружинники, что ли? – предположил я.
         -   Да, не, - влез Гриха, - будем следить за порядком, скажем, где-нибудь в кинотеатре или дэка «Артёма», или где-нибудь ещё.
         Честно говоря, предложение мне не понравилось. Перспектива ловить хулиганов и пьяниц меня не прельщала. Не то, чтобы я их боялся, просто это было не моё. Не проявила моя душа к этому энтузиазм. И Вася это понял.
         -   Помимо дежурства, - сказал он, - три раза в неделю мы будем заниматься боксом и изучать боевое самбо вместе с сотрудниками милиции.
         Оба! Я тут же навострил уши. Бокс и самбо,  да ещё боевое – это же то, что мне надо! Ради этого стоило пересилить себя и пойти в милицию, к которой у меня с детства было предвзятое отношение. И я согласился.
         -   Молодец!- Вася пожал мне руку, затем это сделал Гриха. – Приходи сегодня в семь часов в горотдел. Спросишь, где ОКО, и тебе покажут.
         -   ОКО? – не понял я.
         -   Оперативный комсомольский отряд, - пояснил Гриха.
         -   А, - дошло до меня.
         -   И считай это комсомольским поручением, - на прощание заявил Вася.
         Да, я был комсомольцем. Ещё на первом курсе, когда закончилась колхозная страда, директор выстроил нашу группу в коридоре и велел не комсомольцам выйти из строя. Таких оказалось четверо. Одна девчонка и трое парней, в их числе я. Директор, человек строгий и резкий, сразу стал давить на нашу совесть и сознательность, а потом отправил на второй этаж в комитет комсомола писать заявления.
         А уже в конце декабря я получил первое своё комсомольское задание. Комитет комсомола техникума доверил мне нарисовать стенгазету для горкома комсомола. А это уже вам не хухры-мухры.
         Так как я любил рисовать и умел это делать, все обложки моих конспектов были изрисованы портретами известных учёных, исторических личностей, писателей. И когда наш классный стал распределять общественные нагрузки среди нас, на вопрос: «Кто будет заниматься стенгазетой?», Серёга Бакаев, с которым мы с самого начала сидели за одним столом, не раздумывая, ткнул в меня пальцем и объявил всем, что я хорошо рисую. Выбрали меня единогласно и предоставили в помощники Серёгу Бакаева и Людку Швец. Вот так я стал редактором.
         Надо сказать, доверие нашего комитета я оправдал. В январе из горкома комсомола пришло  благодарственное письмо, которое директор зачитал всему техникуму на торжественной линейке. Меня тогда так распирало от гордости. Не знаю, может, от этого у меня такая широкая грудная клетка?
         Вечером, подготовившись к завтрашним лекциям, я пришёл в горотдел. Он находился недалеко от техникума и от того места, где я квартировался. Собралось нас там, в кабинете у дежурного старлея, человек девять. Десятым был худой, невысокого роста с огромным горбом на левом плече мужик лет под сорок, наверное. Он оказался нашим командиром. Вася сказал мне по секрету, что у него имеется оружие – шестизарядный наган. Позже я несколько раз видел его у него в руках, но так и не понял, муляж это или настоящий револьвер.
         Мы перезнакомились. Старлея звали Сергей Мефодьевич Козлов. Причём сказал он это так, словно был известен на весь мир. Зато наш командир представился скромно: Игорь Александрович или просто Саныч. Потом пришёл капитан рассказал нам с какой целью нас здесь собрали, что нам можно, чего нельзя, что делать, если случится какая-нибудь неожиданная ситуация и отправил нас следить за порядком в кинотеатр имени Николая Островского. А там три зала. Меня с Васей и Грихой направили в большой зал, где шёл фильм про Симбада-морехода. Я тогда на халяву почти всю картину посмотрел.
         Вот уж не знал, что в кинотеатрах могут быть нарушители. Сколько раз был в кино и ни разу не замечал их. Или внимания не обращал? Потому что, оказывается, они есть и, как ни странно не мало. В тот день мы вывели из зала троих. Пьяную парочку, которая что-то не поделила между собой и стала громко выяснять отношения, и крепко поддатого мужичка, у которого из ослабевшей руки выпала бутылка «Вермута» и с грохотом покатилась по наклонной вниз. На вопрос Саныча: «Зачем ты припёрся в кино?», мужичонка честно ответил:
         -   Вина попить.
         -   А дома что, не дают?
         -   Не-а, дома жена ругается.
         Идиотизм и только!
         А так иногда мы выводили из кинотеатра до шести человек за дежурство. Тех, кто вёл себя адекватно, отпускали, перед этим сначала прочитав мораль, разумеется. Ну, а если кто бушлатился или начинал качать права - вызывали милицию, а те уже препровождали их в медвытрезвитель или просили нас это сделать.
         Как-то раз отвели мы с Васей одного крепко поддатого мужика в этот вытрезвитель. Тот не артачился, не сопротивлялся, не запугивал, как некоторые, и не предлагал денег, чтобы отпустили. Да мы бы его и так с радостью отпустили, если бы он мог самостоятельно передвигаться. Но бедолага на нашу беду так наклюкался, что координация движений у него кардинально изменилась. Отпустим мы его, чтобы передохнуть, а тот в раскачку шага два-три сделает и падает. А на улице мороз – замерзнет же. Вот и пришлось нам с Васей тащить его целый километр в обитель, где его радушно встретят, обогреют, разденут, помоют и спать уложат.
         Спустились мы в подвал, где вытрезвитель находился, а там как раз в это время тётку пьяную оформляли. Рослая такая, упитанная. Всё пыталась из рук державших её милиционеров вырваться и кричала: « Да вы знаете, кто я такая?!» «Вот вы нам и скажите», - подначивали её те, чтобы выведать у неё имя с фамилией и адрес проживания, а так же место работы. А та снова в крик: «Да вы у меня ещё попляшете! Ещё пожалеете, что со мной связались!» Милиционеры: «Да, да. Только вы скажите, где вы работаете?» Ну, и так далее и в таком же духе.
         Поняли мы, что дело до нас не скоро дойдёт, усадили мужика на скамью. Сами по обе стороны от него сели, очереди своей дожидаться. И дождались. Тётка через полчаса, наконец-то, угомонилась. Поняла, видимо, что никто её не боится, и сдалась на милость победителя.
         Своего подопечного мы оформили быстро. Правда, язык его слушался так же плохо, как и ноги, зато он рассказал всё, как на исповеди, без проволочек. Сдали его  в руки сержантов, которые успели за это время отвести пьяную тётку и вернуться за ним, и пошли восвояси. Время было уже одиннадцатый час, поэтому мы решили разойтись по домам. Вышли на улицу, и тут же колючий мороз обжог мне руки. Чёрт, варежки забыл! Оставил их на скамейке, когда очередь дожидался. Распрощавшись с Васей, я спустился вниз, но варежек на скамейке уже не было. Наверное, уже подобрали и положили куда-нибудь. Я спросил о них у женщины в белом халате, которая оформляла клиентов.
         -   Какие варежки? – удивилась та. – Ничего здесь не было.
         -   Как не было? – возмутился я. – Вот сюда на скамейку я их положил. Только что.
         -    Да ничего не было, - ответила та. – Ты чего, парень?
         Тут вернулись сержанты
         -   Что такое? – поинтересовался один из них.
         -   Да я тут варежки оставил, - пояснил я.
         -   Ты что-то попутал, парень, - сказал другой сержант, - здесь не было ни каких варежек.
         -   Иди, иди, - стал выпроваживать меня его напарник, - ты их, наверное, дома забыл или в каком другом месте.
         Ага, в такую морозяку! И сейчас, в конце дня, только спохватился! Как же! Я уж, было, хотел поднять бучу, но понял, что правды мне не добиться, и ушёл. Наверное, эти козлы приняли меня за одного из своих постояльцев, которых они постоянно обирали, и потому так дружно отбрехивались.
         Рукавички были мне дороги. Их связала моя любимая тётка Люся и сказала мне, подарив их в начале зимы:
         -   Носи, Санёк, на здоровье.
         Вот я их и поносил. Не успел отвернуться, как родная милиция тут же их стырила. С той минуты моё предвзятое отношение к людям в форме ещё более усилилась. И со временем оно только крепло.
         Но, не смотря на это, я продолжал ходить в горотдел. И кого я только там не встречал за это время: и пьяных депутатов горсовета, и начальников разного пошиба, и блатных и авторитетов, и просто отморозков, а однажды даже секретаря горкома ВЛКСМ.
         Мы только получили разнарядку, дежурить в ДК «Артёма», как дежурному лейтенанту позвонили и сообщили, что у гостиницы «Заря» массовая драка. А гостиница эта находится напротив горотдела через дорогу.
         -   Совсем обнаглели! – возмутился дежурный и, доложив об инциденте куда надо, вместе с нами бросился на улицу.
         Было темно. Редкие фонари тускло освещали место побоища, но всё же мы разглядели, что дралось человек двадцать, а человек десять, в основном женщины, пытались их разнять.
         -  А ну, прекратить! Милиция! - крикнул лейтенант, подбегая к дерущимся.
         Но толпа уже вошла в раж, и на его окрик никто не среагировал.
         -   Немедленно прекратить! – не своим голосом заорал тогда дежурный и потянулся к кобуре.
         Наверное, хотел достать пистолет и выстрелить, чтобы привлечь к себе внимание. Но его и так кто-то заметил и врезал ему по физиономии. Лейтенант упал, так и не успев дотянуться до кобуры. Мы с Васей бросились к нему – надо же помочь человеку подняться, - но из толпы выскочил высокий крепкий парень и, выставив вперёд кулаки, встал перед нами.
         -   Вы бы лучше шли отсюда, парни, - грозно проронил он.
         -   Вы бы лучше сами уматывали бы отсюда, - ответил ему я.
         С Васей я чувствовал себя увереннее и пока ещё не ощущал внутренней дрожи, которая всегда охватывает меня в опасные моменты.
         -    Балбесы, - продолжил я, - нашли, где разборки устраивать. Под окнами у милиции. Да вас же сейчас всех повяжут.
         Не успел я это произнести, как из горотдела повалили остальные милиционеры, а к месту драки подкатили сразу два «бобика» с мигалками. Толпа тут же разбежалась. Смылся и наш грозный соперник. В отдел из двадцати драчунов мы привели только троих. Они настолько пострадали в драке, что просто не смогли убежать. Мы помогли им дойти до клетки, куда обычно помещали задержанных нарушителей порядка, и усадили на лавки.
         Но только лейтенант закрыл за ними дверь, как в дежурку вошли две девушки, сильно под шафе.
         -   Кто из вас тут главный? – сразу поинтересовалась одна из них.
         -   А что вы хотели? – в свою очередь спросил её дежурный.
         -  Я секретарь горкома комсомола, - заявила та гордо, - и требую, чтобы вы немедленно выпустили этих ребят, - и указала пальцем на клетку.
         Я посмотрел на неё более внимательно и признал в ней девушку, которой когда-то приносил стенгазету. Н-да, не ожидал её здесь встретить, да ещё в таком виде.
         Лейтенант начал объяснять ей, что не положено, пока не выяснится, кто они такие, и из-за чего произошла драка. Но секретарь стала настаивать, при этом повышать голос. К ней присоединилась подружка, черноволосая и довольно-таки красивая девчонка, как позже выяснилось, тоже работник комитета. Дежурный сначала опешил от такого прессинга, а потом позвонил кому-то. Вскоре к нему на помощь пришёл капитан.   Защитницы невинно избиенных набросились на него. Капитан попытался с ними мирно договориться, но, видя, что из этого ничего не получится, велел лейтенанту поместить их в клетку.
         В «Артём» нам нужно было попасть к половине девятого. Там намечалось какое-то мероприятие, и мы должны были там блюсти за порядком. К тому времени, когда нам нужно было туда идти, драчунов и девушек отпустили. Как выяснилось, они оказались пострадавшими. А те, кто учинил драку, убежали и остались безнаказанными.
         А как-то в конце весны вообще произошёл казус.
         Не успели мы собраться в дежурке, как поступил сигнал, что на трамвайной остановке пьяный мужчина справляет малую нужду. Рядом с этой остановкой стояли два телефона-автомата. Вот кто-то, наверное, и позвонил оттуда, возмущенный таким поведением. А саму остановку можно было увидеть из окна дежурки. То есть безобразие творилось под носом у милиции. Этого, естественно, старлей Козлов терпеть не стал. И вскоре наши парни под ручки привели хулигана. Им оказался маленький, щупленький мужичишка, одетый просто – брюки, испачканная местами белая рубашка, выбившаяся сзади из-под ремня, - и вообще ничем не примечательный.
         Ребята усадили его на один из стульев, стоящих вдоль стены, и тот тут же уснул, уронив голову на грудь. Это, конечно, было уже хамство с его стороны. Ведь он находился не у себя дома и не в гостях, а в милиции, куда его привели за правонарушение.
         Дежурный подошёл к нему и небрежно потрепал за плечо:
         -   Эй, ты, мужик!
         Никакой реакции. Тогда он сделал пару пощёчин.
         -   Мужи-ик!
         А когда тот открыл глаза и с трудом поднял голову, чтобы посмотреть, кто это нарушает его покой, старлей строго спросил:
         -   Ты кто? Как твоя фамилия?
         Пьяный помолчал немного, видно, соображая, что от него хотят, а потом заплетающимся языком сказал:
         -   Да мой Васька вам всем покажет…
         И уронив голову, снова задремал.
         -    Эй, ты, смотри на меня! – офицер снова затряс его за плечо и, когда тот поднял голову с бессмысленным выражением глаз, повторил вопросы. – Ты кто? Как твоя фамилия?
         -    Мой Васька… вам всем покажет… - еле разборчиво пролепетал мужик и хотел, было, опустить голову, но старлей со злости так его тряхнул, что голова взметнулась назад и ударилась затылком о стену.
         -   Это я сейчас тебе покажу! – вскипел Козлов. – А потом твоему Ваське! Понял?
         -   Мой Васька вам покажет… - словно заклинание пробормотал тот в ответ и, уронив голову, пробурчал, - Кузькину мать… Всем…
         -   Да я тебе сейчас!.. – рассердился старлей и тут же замолчал, когда в дежурку заглянул капитан, тот самый, что когда-то в самом начале объяснял нам, что нам можно, а что нельзя.
         Он сначала посмотрел на пьяного, потом на нас, а после на коллегу и с спросил того:
         -   Проблемы?
         -   Да вот, мочился на трамвайной остановке. Прямо у нас под окном, - стал объясняться тот. – Вот и привели сюда. А теперь не могу оформить. Всё Васькой каким-то пугает.
         -   Васькой? – заинтересовался капитан.- А ну-ка, дай-ка я с ним поговорю.
         Он присел перед мужиком и потрепал его за плечо, пытаясь разбудить. Тот проснулся, но голову поднять  не смог. Не дожидаясь вопросов, он еле проговорил:
         -   Мой Васька…
         -   А кто этот Васька? – сразу ухватился капитан. – Твой сын?
         -   Да, - мотнул тот головой.
         -   А как фамилия твоего Васьки ты помнишь? – не давая ему опомниться, наседал офицер. – И  ли ты забыл?
         -   Чего это… - еле внятно буркнул тот.
         -   Ну, тогда скажи.
         И мужик сказал. Вот капитан - молодец! - раскрутил всё-таки пьяницу. Умеет с людьми работать, не то, что старлей.
         Капитан выпрямился и сказал:
         -   Пойду, пробью по базе. Может, у нас есть что на этого Ваську.
         Вернулся он минут через пять очень обеспокоенным. Дежурный только выдал нам наряд. Капитан что-то горячо прошептал ему на ухо и поспешил удалиться. Козлов сначала побледнел, потом покраснел, а потом заёрзал на стуле, словно тот раскалился под ним до красна. По нему было видно, что новость оказалась неприятной и не сулила ему ничего хорошего. Он растерянно почесал макушку, потом поднялся и чуть ли не на цыпочках подкрался к спящему мужику.
         -   Сергей Михайлович, - вкрадчиво заговорил он с пьяным, - вам надо было сразу сказать, кто вы, и ничего такого бы не было.
         Тот никак не среагировал на это.
         -   Сергей Михайлович! - с укоризной окликнул его старлей. – Сергей Михайлович!
         Наконец, мужик открыл глаза, но голову так и не смог поднять и сказал куда-то в пол:
         -   Мой Васька…
         -   Ваш сын скоро будет здесь, - сообщил ему дежурный.
         -   Ну… - буркнул тот и снова впал забытье.
         Сначала мы никак не могли понять такой метаморфозы, случившееся со старлеем. С чего это он вдруг стал подхалимничать с пьянью, с которым только что разговаривал как с отбросом общества? Ну, а потом дошло. Очевидно, этот пьяница оказался отцом какого-то важного шишки. И вряд ли сынок будет доволен его действиями, когда папаша протрезвеет и расскажет, как с ним обращались в милиции. А, впрочем, так ему и надо, этому козлу, как мы звали его промеж собой. Мне он не нравился. Да почти всем ребятам из ОКО он не нравился. Заносчивый, с гонором он вёл себя со всеми, кроме тех, кто был выше его по званию, так, словно считал себя сверхчеловеком, а остальных мелочью пузатой. В общем, свою фамилию он оправдывал на все сто. Видно, в детстве  и юности его не шпынял только ленивый, и он с раннего возраста затаил на всех злобу. А когда вырос и получил погоны, а вместе с ними и определенную власть, он пользовался любой возможностью, чтобы отыграться на ком-либо за свои унижения. Не сомневаюсь, что работать в милицию он пошёл именно для этого. Милицейская форма делала его неприкасаемым. Зато сам он мог позволить себе многое.
Наша догадка на счёт сынка оказалась верной. Как шепнул нам Саныч, Васька работал вторым секретарём горкома партии. А это вам не хухры-мухры. Это уже ойё-ёй!
         Васька появился в дежурке минут через десять в сопровождении двух крепких ребят. Наверное, это были телохранители. Позади них маячил капитан. Завидев гостей, старлей поднялся и поспешил на встречу.
         -   Здравствуйте, Василий Сергеевич, - залебезил он, протягивая руку.
         Но Васька даже не посмотрел на него. Он подошёл к отцу, тронул его за плечо и громко произнёс:
         -   Вставай, отец!
         Отец услышал его, но подняться не смог. То усилие, которое он приложил, чтобы пошевелиться, даже попыткой назвать было нельзя. Тогда сын взял его под руку с одной стороны, телохранитель - с другой, и осторожно поставив его на ноги, не спеша, повели  к выходу.
         -   Ваш батюшка, Василий Сергеевич, мочился на трамвайной остановке, - следуя за ними, в спину стал объяснять им старлей. -  Мы не могли не среагировать на общественный сигнал. Сами понимаете. Вот и привели его сюда. А когда мы узнали, мы сразу же сообщили вам…
         Васька оглянулся и посмотрел на дежурного. Тот сразу осёкся, как только взгляды их встретились.
         -   Спасибо, - сказал он и тут же обратился к отцу, у которого переплелись ноги, отчего тот едва не упал. – Осторожно, отец!
         Козлов остановился и облегчённо вздохнул: кажется, обошлось. Затем развернулся и довольный пошёл на своё место. На ходу извлёк из кармана брюк носовой платок и, усевшись на стул, тщательно вытер проступивший на лице пот.
         Вот так старлей из-за своего гонора едва не получил по шапке. После этого его словно подменили. Он присмирел, спесь поубавил, хотя козёл – он и в Африке козёл, но общаться с ним стало гораздо легче. Но как только появилась возможность, он сразу же показал себя во всей красе и раскрутился на всю катушку.
         Это случилось в конце мая. Я уже не раз подумывал о том, что пора бросить этот ОКО. Мне не нравилось, что творилось в стенах горотдела, не нравилось то, что порой вынужден был делать я сам. К тому же, сессия была не за горами – нужно было готовиться к ней. Честно говоря, то я давно бы бросил эти дежурства, если бы не спорт. Но регулярно, три раза в неделю мы приходили в спортивную школу и с шести до восьми занимались боксом или боевым самбо. Бокс был уже не спортивный. Там не было правил. Нам показывали болевые точки и учили, как по ним бить. Как защищаться от нападения двух, а то и трёх хулиганов одновременно. В самбо мы изучали болевые приемы и болевые захваты. Всё это очень могло пригодиться в жизни, особенно карламарксовцу, и я с удовольствием занимался этим до изнеможения. Ради этого я, наверное, готов был терпеть всё, что угодно, творящее в милицейском учреждении. Но, в конце концов, произошло то, из-за чего я навсегда порвал и с ОКО и  с милицией.
         Как-то из Зенковского района в горотдел привезли одного парнишку, которого обвиняли в воровстве вещей из мужской шахтёрской мойки. Мы, как всегда сидели в дежурке и ждали, когда соберутся все наши опера, как мы сами себя называли. Паренька завели в дежурку и усадили перед столом, за которым гордо восседал старший лейтенант Козлов. Пареньку было лет пятнадцать. Черноволосый. Над верхней губой пробивались усики. Он был явно напуган и затравлено смотрел себе под ноги. Видно,  в Зенковском отделении милиции с ним неплохо поработали, и теперь, может быть,  он думал, что здесь будет продолжение.
         Высокомерно глянув на задержанного, дежурный усмехнулся и приступил к допросу.
         -   Ну, и зачем ты это сделал?
         -   Что?
         -    Что ты там украл? – старлей повысил голос.
         Парень сжался, словно ожидал удара, но ответил твёрдо:
         -   Ничего я не крал.
         -   А что ты делал тогда в мойке, а?
         -    Да ничего я не делал, - парнишку начало легонько трясти.
         -   Хватит! – заорал вдруг милиционер и как ударит со всего маху кулаком по столу.
         От такой неожиданности вздрогнул не только паренёк, но и мы все, здесь присутствующие.
         -    Хватит мне тут сказки плести! Понятно?! – продолжал орать дежурный. – Ты их потом своей бабушке будешь рассказывать! А мне говори правду! Отвечай, что ты делал в мойке?
         Паренька заколотило.
         -   Ничего я там не делал, - заикаясь, ответил он. – Я мимо проходил. А тут вышла тётка с мужиками и показала на меня. Вот двое меня и схватили.
         -    Значит, мимо проходил?
         -   Да…
         Он не успел закончить ответ, как старлей опять хрясть кулаком по столу. Похоже, ему понравилось, как мы на это в первый раз среагировали. Ну, мы, как по команде, опять все дружно вздрогнули.
         -   Выходит, банщица от нечего делать на тебя показала, да?
         -   Д-да, - парень задрожал всем телом. – Я же говорю, я проходил мимо. Домой шёл. И никуда я не заходил и ничего не брал.
         В памяти моей тут же всплыл седьмой класс, когда меня обвинили в том, чего я не делал лишь на основании того, что кто-то сказал, что это сделал я.
         -   Ах, ты домой шёл, - протянул старлей и опять как рявкнет. – А где ты живёшь! Говори адрес! Какая улица!
         Тот назвал. Дежурный достал какую-то книгу, полистал её, поводил пальцем по странице, а потом с шумом захлопнул её и с маху ударил ею по столу.
         -    Так, где ты живёшь? – заорал он, как потерпевший.
         Пацан ответил.
         -    Здесь нет такой улицы! – дежурный помахал перед его носом книгой.
         -   К-к-как нет? – удивился тот. – Я же т-там живу.
         На ум мне сразу пришла история моей родной улицы. У нас частенько отсутствовала вода. В автобазе она была, а вот до нас почему-то не доходила. Воду приходилось носить и из Ачинского посёлка, и из Северного. А это почти километр. А сколько раз нужно было сходить, чтобы натаскать воду в баню или для стирки? Поэтому жители, устав ругаться с водоканалом, отвечавшим за водоснабжение, постоянно ходили в горисполком жаловаться. Тогда приезжали ребята из водоканала, что-то там делали, и мы месяца три-четыре жили с водой. А потом всё начиналось сначала. Последний раз мы не знали горя с водой года полтора. Прошлой весной она опять куда-то пропала. Подумали, что временно. Весна ведь. Земля оттаяла после морозов, и где-то, наверное, прорвало трубу. Но наступило лето, а воды как не было, так и нет. Тогда пошла тётя Лида Мосеева, вдова дяди Бори, в горисполком разбираться. А там тоже посмотрели в книгу и сказали ей:
         -   А такой улицы в нашем городе нет.
         -   Как нет? – возмутилась тётя Лида. – А я, по-вашему, где живу?
         -   Но у нас такая улица не записана…
         Но тётя Лида была боевой женщиной. От неё просто так не отделаешься. Она достала паспорт и сунула в нос канцелярской крысе свою прописку.
         -   А это тогда что?
         Та сразу же куда-то убежала и через минут пять пришла с какой-то женщиной, скорее всего, начальницей. Та внимательно прочитала прописку и сказала:
         -   Не может быть. По бумагам, вашу улицу снесли ещё два года назад.
         Здорово! Если бы не вода, я до сих пор жил бы на несуществующей улице! Воду тогда нам сделали, а улицу срочно переименовали в Коксовую.
         И вот, глядя на парнишку, которого товарищ Козлов буквально морально замордовал, я подумал, что, возможно, и у него такая история с улицей. Но промолчал. Может дежурный, специально так сказал, чтобы нагнести обстановку и, как говориться, расколоть подозреваемого.
         Мне, да и не только мне, не нравилось, как старлей вёл себя с подростком. И парнишку было жалко. Но в допрос с пристрастием никто из нас не вмешивался. Речь шла о краже, а это уже уголовная статья. А в этом милиция разбиралась гораздо лучше нас. Пойманный на месте кражи, этот парнишка мог просто прикинуться испуганным простачком, чтобы избежать наказания. В этих стенах мы и не такое видели.
         -   А фамилия твоя как? – вывел меня из раздумья рёв старлея.
         -   Чебыш.
         Услышав это, я даже вздрогнул. Почти однофамилец. За семнадцать лет жизни я ни разу не встречал однофамильцев, кроме родственников, разумеется. Уж думал, что у нас очень редкая фамилия, а тут оказывается…
         -    Это что ещё за фамилия такая? – снова заорал дежурный. – Что ты тут плетёшь? Да таких идиотских фамилий не бывает!
         Тут я не выдержал. Пусть я буду не правым, но поносить свою фамилию ни кому не позволю. Даже милиции.
         -   Как это не бывает? – поднялся я с места. – Моя фамилия – Чебышев. А у него Чебыш. Почему не бывает-то? И почему идиотская?
         Козёл посмотрел на меня так, как будто я его холодной водой облил. Он, видно, ещё хотел что-то сказать, но в этот момент я его перебил. И он, как открыл рот, так с открытым ртом на меня и уставился.  Наконец до него дошло, что он, оскорбив мою фамилию, оскорбил и меня.
         -   Хорошо, - согласился он со мной, ловко выкрутившись из возникшей ситуации, и повернулся к подростку. -  А имя, отчество твоё как, а? Год рождения?
         Восстановив справедливость, я сел, но не успокоился. Во мне продолжали бушевать страсти. Разумеется, я понимал, что сюда приводят много плохих ребят и что с этими подонками, отморозками и прочей мразью иначе вести себя нельзя. Сам не раз видел, как  они своим взывающим поведением выпрашивают такого обращения. Но ведь бывает и так, что человек попадает сюда по ошибке.  Кто-то обознался, а, может,  и по злому умыслу оговорил. Всякое же случается. Так почему с одним мерилом-то ко всем? Почему этот парнишка должен терпеть нападки, унижающие его достоинство,  со стороны милицейского офицера из-за того, что банщица ткнула в него пальцем и сказала, что он вор?  А что если она просто ткнула в него, потому что на кого-то нужно было указать? Мол, она не зря зарплату получает, бдила и вот углядела. Ну, а отбрехается парнишка, скажет, что   перепутала. Что тут такого? Кто не ошибается? А что парнишка этот переживёт за то время, пока всё образуется, так ей на это, судя по всему, наплевать. Главное, с неё, как с гуся вода.
         А Козлов  старался, прямо из кожи вон лез. И словом и жестом, и ором  демонстрировал нам своё превосходство над подростком. мол вот какого прохиндея раскалываю! Как же он меня достал своим идиотизмом! И я твёрдо решил завязать с ОКО. Жаль, конечно, бросать бокс с боевым самбо, но терпеть дальше уже было некуда.
         Я встал и, молча,  ушёл.
         На следующий день Вася с Грихой попытались меня образумить, но я не поддался.
         Вот так, живя от воскресения до воскресения, днём учась, а вечером дежуря в ОКО или занимаясь в спортивных секциях, я и не заметил, как пролетела  зима с весною и наступила сессия, а у Светки выпускные экзамены.