ЧП куррортного масштаба

               
     Выпала на долю одного моего знакомого офицера удача. Да, что там удача, можно прямо сказать – счастье ему выпало, которое далеко не всем служивым людям выпадает. А как ещё иначе можно назвать назначение на должность заместителя начальника по тылу военного санатория, да ещё такого санатория, который находится на самом, что ни на есть, берегу тёплого Чёрного моря? Только счастьем.

     Прямо скажем, не с лейтенантских погон попал мой знакомый, кстати, звали его Антоном, на такую завидную должность, а будучи уже майором, и величали его к тому времени, конечно же, не Антоном, а Антоном Ивановичем.
     Потаскала его судьбина военная по просторам России-матушки. Ох, и потаскала! Начинал он свою службу армейскую после училища военного на самом Крайнем Севере, далеко за Полярным кругом, в то  ли посёлке, то ли в городке Певек, на южном берегу совсем не тёплого Восточно-Сибирского моря. Затем на несколько лет задержался он у моря Охотского, после чего года на три попал в пыльные летом и ветреные зимой приволжские степи, а потом ещё с годик послужил на самом полюсе холода, близ Оймякона.

     Посудите сами, должно же было повезти человеку хоть раз в жизни. Вот Антону Ивановичу и повезло, услышал наконец Бог его молитвы и сжалился. Совсем другая, непохожая на прежнюю, жизнь началась у Антона Ивановича. Отогрел он тело своё под лучами солнечными щедрыми, фруктов южных наелся вволю, бледность от недостатка ультрафиолета и витаминов с лица согнал и стал служить-поживать на новом месте. 

     Опыта жизненного и служебного у Антона к тому времени было достаточно, он сразу прочно и удобно разместился в начальственном кресле. Да и то сказать, что, по большому счёту, нынешнюю службу его и службой можно было назвать с большой-большой натяжкой. Никаких командировок в горячие точки (не считая выходов на горячий песок пляжа или в горячий мир сауны), дежурств, стрельб, учений и прочих прелестей военной жизни. Даже форму военную он надевал раза два-три в году, когда на сборы или совещание в Главк московский нужно было ехать, а в другое время - ни-ни. Не разрешалось старшим начальством отдыхающему люду напоминать своим внешним видом о службе нелёгкой. А может, та служба так надоедала отдыхающим, что вид форменной одежды их раздражал. Вот потому-то и ходил на работу обслуживающий персонал санатория в цивильной одежде, отличаясь от отдыхающих только цветом кожи, который у приезжих через несколько дней отдыха становился бронзово-медным (ведь за солнцем они сюда и ехали), а постоянные служащие напоминали собою по цвету бледных спирохет. Им это солнце и даром не нужно было. Надоело.

     Но свои сложности во всякой работе имеются. И то сказать, в сезон отпускной, с мая по начало сентября, работёнки у Антона Ивановича невпроворот. Не зря ведь в войсках есть поговорка о том, что каждый полковник – новый устав, а каждый генерал – новая Конституция, а летом, почитай, в основном такой контингент в санатории и лечится. И тут на отдыхе, где всех называют пациентами, каждый себя больным считает, полечиться и  отдохнуть желает по полной программе. Той программе, которая включает в себя не только санаторные  процедуры, но, так сказать, и дополнительные виды отдыха и развлечений, чаще всего с мероприятиями прямо противоположными тем, что рекомендованы лечащими врачами.

     Полагаю, перечисление их займёт кучу места и времени, и без  того понятно, о чём идёт речь. И если простые (терпеть не могу этого слова в отношении человеков) отдыхающие сами заботятся о решении  своих проблем, то крутое начальство перекладывает эти проблемы на плечи подчинённых, в нашем конкретном случае все прихоти и пожелания становились головной болью Антона Ивановича.

     Пока замполит санатория меха на гармошке рвёт, праздник Нептуна раз в месяц на пляже организовывает да музыку крутит по вечерам на импровизированной дискотеке, Антон Иванович серьёзными делами занимается. Нет у него ни дня, ни ночи. Отдыхающие заедают в прямом и переносном смысле.
     Оно и понятно, очень уж хочется большому начальству на солнышке с комфортом понежиться, попить-поесть вволю, да не то поесть-попить, что на столах общих (для простых людей) в столовой предлагают, а исключительно деликатесов да напитков элитных. И чтобы не раздражать окружающих, своих (простых) боевых товарищей, делать это как-нибудь келейно, в тёплой дружеской обстановке, в кругу таких же больших начальников или близких родственников, а ещё лучше в интимной обстановке с любовницей; хотя любовница, в принципе, это почти то же самое, что и родственница, а, может, даже и больше, ведь не со всеми родственниками состоишь в интимных отношениях. Это ещё посмотреть надо, кто кого роднее, так что зря я любовниц только в третьих указал, их можно было бы как минимум на второе место поставить, а то и на первое.

     А что касается «непростых», то тут у меня собственное наблюденьице имеется. Чем выше чин, ранг, звание, должность (положение в общественной иерархии), тем больше хочет получить обладатель ранга, звания и тому подобное на халяву, то бишь, даром. Вот высмеивают олигархов и прочих новых русских за их кутежи, хоть у нас, хоть за границей, но те деньги тратят свои, хоть и неправедно (в большинстве своём) полученные, но всё-таки свои тратят. А служивый высокопоставленный люд (здесь я говорю исключительно о военных, так как с другими государевыми служащими дел имел очень немного), но так думаю, что мышление у чиновника хоть военного, хоть цивильного - одинаковое, поскольку лепятся они из одного и того же теста, в одних и тех же условиях пока ещё не названного вслух нашими правителями социального общества. Целью жизни своей имеет исключительно личное благополучие, а отнюдь не благо государства, на алтарь которого они согласно их неистовым, но далеко не искренним заявлениям кладут свои единственные жизни, своё бесценное здоровье и непреодолимую тягу к халяве. И эта тяга прямо пропорциональна (проще говоря, человек становится более жадным и наглым) высоте занимаемого положения индивидуума в служебной иерархии.
     Так что, давай-ка, Антон Иванович, покрутись, будь добр, обеспечь всем, что наша душа пожелает. Как ты будешь коньяки с висками да яства заморские с российскими доставать и на какие средства, то нам без разницы, оно, можно сказать, нам совсем не интересно, и дела нам до того нет ни какого. Вынь – да положь! Потому мы люди государевы, и за дело государево радеем цельный год, а ты тут на курорте, скотина, пузо греешь, и нет у тебя других забот, как нам отдых обеспечивать и расслабление. Так что, дружок, расстарайся, сам думай, как нас, слуг государевых, ублажить, окружить достатком и комфортом во всём!


     Поначалу, буквально в первые дни своего пребывания в новой должности, Антон Иванович возразить было хотел, что, дескать, у меня нормы снабженческие есть, по которым я народ обеспечивать должен, а они, эти нормы, самим министром утверждённые, но в нормах этих про коньяки с балыками ничего не написано,  так что я и не знаю, как и быть… Но на него так посмотрели высокие начальники, что он сразу понял, ещё один вопрос такого характера и… запросто отправят его снова на юга морей северных.
     Не стал он больше вопросов глупых задавать, а пораскинув мозгами, подошёл к делу конструктивно, то есть решил стать одним из механизмов этой системы. Нужно сказать, что у него это получилось. На вопрос «Как?» - мне особо отвечать не хочется, потому что не хочу вдаваться в тонкости, да и читателю это будет совсем не интересно. К тому же и рассказ вовсе не об этом.


      Прошло одиннадцать лет. Антон Иванович заматерел, ему нравилась его работа-служба, так нравилась, что от всех предложений уйти на повышение он категорически отказывался, он даже трижды отказался от предложения поступить в академию, пускай ему и сулили по её окончании золотые горы.
Он был не тщеславен, считая исключительно верной поговорку, что от добра добра не ищут. И то правда, иди знай, что за те три года, пока он будет в академии науки изучать, в нашей стране произойти может, да и память людская не такая уж и долгая. Забыть прежние заслуги могут. А вдруг, пока он будет книжки читать, власть или начальство сменится, новые придут, за собой молодёжь потащат, и всё: пиши - пропало. Да мало ли что в жизни военного человека случиться может, будь ты хоть трижды начальник и семи пядей во лбу. Поезжай, скажут уже не молодому выпускнику, на северо-восток нашей великой и необъятной Родины да начинай осваивать старую службу на новом, более высоком, чем прежде уровне. «Нет, только не это, - размышлял про себя Антон, - хватит, покатался».

     Тут необходимо сказать, что вскоре после приезда в санаторий Антон Иванович развёлся со своей женой, которая переносила с ним вместе все тяготы и лишения, связанные со службой, и вновь женился на молоденькой, скромной и стройной медсестричке, которая тягот лейтенантской жены не несла, но зато через положенное время  родила ему дочь, через годик с небольшим - вторую, а потом и третью. Антон был без ума от дочерей, от первой жены детей у него не было, а потому дочери были долгожданными и любимыми, что было ещё одним аргументом в пользу отказа от смены места жительства и службы. Молодая жена вот только немного подвела. Родив ему трёх дочерей, стала широкой, как клумба цветочная в городском парке (сказалась кровь казачек Кубани, откуда она была родом, и где испокон веков ценились щедрые женские формы), и из скромной медицинской сестры превратилась во властную (снова казачья кровь) жену и хозяйку дома. Да-да, самого настоящего своего дома в три этажа плюс подвал, плюс гараж, приусадебного участка с небольшим совсем ещё молодым садом и даже собственного бассейна, ну не совсем бассейна, потому как  к моменту описываемых событий под него был вырыт только котлован.

     Антон Иванович частенько с грустью смотрел на фотопортрет почти в полный рост своей нынешней супруги, занимавший почётное место в их супружеской спальне, на котором Ольга, так звали его теперешнюю жену, была изображена ещё в те годы, когда она ему только досталась. Разница между той дамой, что была изображена на фото и нынешним оригиналом была разительной. Антон Иванович же оставался, несмотря на солидную должность, всё в том же весе, что был у него ещё на четвёртом курсе училища, а именно -  сорок восемь килограммов.
      Домик, строительство которого завершилось недавно, и куда  Антон Иванович переехал месяца три назад, в самом начале лета, находился совсем недалеко от славного города Сочи, рядышком с санаторием, где он трудился, но всё же ближе к Сочам, чем к работе. Зачем раздражать менее удачливых сослуживцев? И совсем не далеко от моря. Не в первой линии, и даже не во второй, а чуть поодаль, прямо у подножия гор, сплошь покрытых густым и кажущимся летом чёрным, а осенью расцветающим яркой багряно-жёлто-рыжей палитрой лесом. В этом районе, метрах в трёхстах от ближайшего посёлка, пока ещё никто не строился, и его дом был первым. Антон рассуждал здраво: «Пускай отдыхающие к морю и пляжам галечным рвутся, им чем ближе к воде, тем лучше, даже не взирая на то, что чем ближе, тем дороже. Они за тысячи вёрст сюда прутся, чтобы телеса свои в водичке солёной (прямо скажем чистоты сомнительной, знаю я, сколько туда дерьма со стоящих вдоль побережья санаториев, пансионатов и жилых домов стекает) искупать, а мне она на кой чёрт сдалась эта «первая линия»? Море я который год каждый день вижу, мне пейзаж этой водной пустыни в печени сидит, жена его тоже терпеть не может, купается за лето  от силы раза два, да и то по ночам, когда жара спадает. Я лес люблю, такой, как у меня на родине малой, на Брянщине. Опять же, какая жизнь там в полосе прибрежной летом - шумно, день и ночь музыка грохочет из кафе да шашлычных, детишки визжат, машины по шоссе туда-сюда, туда-сюда, осенью и зимой ветер с моря крыши срывает, волны - как по голове - Бу.. б - бу …ух!  - а у жены мигрень! А тут! У подножия горушек, в распадке тихом - благодать, спокойствие. Ну а если уж так захочется в кои-то веки раз искупаться в море, так мне пешочком до него - двадцать минут ходу». Так рассуждал Антон Иванович, когда планировал место, в котором он хотел бы построить собственное гнездо.
     И снова повезло Антону Ивановичу, что и говорить, судьба во всём потакала ему с тех пор, как перебрался он из ненавистных северных краёв сюда, в благословенные Богом места.
     Последние три года строились в санатории два новых корпуса, и пока возводились те корпуса, Антону Ивановичу из, так сказать, сэкономленного материала и силами той же строительной организации, что выиграла подряд, удалось возвести домишко для себя и семьи своей. Оставалось ещё немного: доделать бассейн, беседку поставить, да так, по мелочи, на что фантазии хватит.
     Всё ладилось в жизни Антона Ивановича, одно слово - везунчик.

     В это самое время, а это, напомню для тех, кто позабыл, середина августа, самый разгар летнего отпускного сезона, в санаторий прибыла важная  комиссия для приёма вышеозначенных лечебных корпусов. Во главе этой комиссии стоял очень большой начальник в звании генерал-майора. Тоже из везунчиков,я даже могу больше сказать - счастливчиков, потому как не каждому выпадает ездить в служебные командировки к морю в разгар сезона, да ещё и старшим целой группы, где и без старшего есть кому работать. Да не просто ехать к морю, а принимать объект, который строил старый его приятель (подряд на строительство абы кто не выигрывает), к подчинённому, который за продолжительное время на этом месте службы уже подчинённый только номинально, потому что услуг материального и морального характера за эти годы много генералу оказал. Вот и теперь, кроме служебных дел, имелись у генерала сугубо личные вопросы, связанные с окончанием строительства, которые необходимо было решить, а именно - произвести окончательные расчеты, а говоря проще, получить последний транш отката, и он торопился, потому что служебные дела делаются в первую очередь, а личные немедленно. Всегда приятно ощущать, что твоё лежит у тебя в кармане, а не у кого-то другого, пусть и надёжного, почти что друга, человека. А генерал знал, что его доля (давно высчитанная и согласованная) выплачена подрядчиком и находится у Антона Ивановича.

     Приёмная комиссия работала споро. Где нужно было - глазки прикрыла, что-то, что не нужно замечать, не замечала, а посему управилась быстро, и все необходимые документы были подписаны и утверждены на следующий по приезде день. Всё оказалось чин-чинарём.
     Успешное окончание строительства по русскому обычаю обмыть как следует требуется в ресторане хорошем, но генералу с Антоном Ивановичем кроме обмывки нужно было, как я уже сказал, ещё и расчёт окончательный произвести и планы на будущее обговорить. А для этих дел ресторан мало подходит. Шумно там, суетливо, кутит там отдыхающий люд, иногда ещё и безобразничает, а деньги они суеты и шума, как известно, не любят, тут тишина нужна, обстановка спокойная, мирная, почти интимная.
     Предложил Антон Иванович своему подельнику дома у него процесс этот организовать, а заодно и домом своим о трёх этажах плюс подвал похвастаться, тем более что генерал несколько раз намекнул ему, что в курсе изменения его жилищного положения. Откуда он узнал об этом, Антон не ведал, но как говорится, шила в мешке не утаишь, и земля слухами полнится. В общем, пригласил Антон шефа своего к себе.
- Посидим, - говорит, - пообщаемся, я о счетах отчитаюсь, сальдо подобьём и там же расчёт окончательный произведём.
 Понравилась эта мысль генералу.
- А что, дело говоришь, решение мудрое, а то надоело мне ресторанными харчами перебиваться, гастрит, будь он не ладен, замучил и холецистит с панкреатитом. А у тебя, я знаю, жена казачка кубанская, женщина хлебосольная, слава о ней как о хозяйке крепкой идёт, вон какого орла, - тут генерал ласково  Антона Ивановича потрепал по плечу, - В свои сети заманила. Я думаю, сможет побаловать старика домашними разносолами. Едем! – сказал как отрезал.

     На славу подготовилась супружница Антона. Чего только она в близлежащих ресторанах не назаказывала, как только не расстаралась, на столе закуски и напитки расставляя. Не особо она пьянки мужнины поощряла, но тут делать было нечего. Тут ей попотеть пришлось.
     Приехал Антон Иванович с гостем своим дорогим, как и договорено было, уже к вечеру, часам к восьми, на «Волге» генеральской прямо во двор закатили. Ольга ворота за ними быстренько прикрыла и ну с гостем обниматься да к столу зазывать. Тут заметить нужно, что генерал тот тоже особой статью и росточком не отличался, хотя и был не такой тщедушный, как Антон, но до хозяйкиных габаритов не дотягивал почти вполовину. Потому, неловко ткнувшись носом раза три в район мягкой, как перовая подушка, груди, отступил на пару шагов назад, давая понять, что процесс приветствия завершён. И сразу же, не обращая  внимания на настойчивые призывы Ольги пройти к столу и не внемля причитаниям: «Всё стынет!» - генерал попросил сначала дом ему показать.
- Дела в первую очередь, - важно произнёс он, подняв для убедительности указательный палец кверху.
     Хоть у него и посасывало уже под ложечкой, но генералу не терпелось посмотреть, что за хоромы отгрохал себе его подчинённый, не вышел ли за рамки приличий, переплюнув в квадратуре и этажности его самого, не зазнался ли?
     Ольга пошла в дом, а Антон с генералом обошли здание по периметру, снаружи всё осмотрели, пейзажем горным насладились в сумерках наступающих, оценили участок землицы в тридцать соток, что к дому прилагался. Как строитель крупный, генерал глазом намётанным тут же по ходу его распланировал, где что ещё доделать: тут баньку бревенчатую поставить, тут беседку резную, там навес для мангала (с материалами, если надо, помочь обещал), а там подале деревья посадить бы не мешало, яблоньки и черешни. Всё знает. На то и генерал!

     Антон вежливо слушал советы-распоряжения гостя, временами кивая и поддакивая. Потом дом изнутри осмотрели от подвала до самого до третьего этажа. Во все комнаты заглянули, в туалетах и ванных-душевых побывали, в кладовках, холлах, в кабинет Антона зашли. Между делом отделку комнат и мебель оценили. Понравилось генералу. Он так разошёлся, что снова себя на службе почувствовал, соскучился, видать, по работе, рассматривал всё прямо как на инспекции какой. Он по корпусам, что сегодня приняли, меньше ходил, чем тут. Оно и правильно, чего там по номерам да палатам лазить? Что у него полковников да майоров в комиссии мало? Как построили, так и будет, не ему же в тех корпусах жить. Пусть ещё спасибо скажут, что в этом году построили, а могли и до следующего дотянуть. Не баре, почитай, на халяву отдыхать ездят, так что нечего ему там ноги бить. Стены потолок есть? Есть. Меблишка какая-никакая, стулья, столы, кровати имеются? Имеются. Так какого рожна ещё надо? А тут личное! Не своё лично личное, но за подчинённого душа радуется. Тем более что не зазнался Антошка, не переплюнул начальника ни по фантазии, ни по капвложениям, как раз по себе взял. По чину. Тепло стало на душе генерала, покойно и радостно. Он вообще скромный, этот Антошка, думалось генералу, всего-то дом в три этажа. Нормально. Надо, чтобы все офицеры так жили. Но… я же не солнце, всех обогреть не могу. Хотелось ещё генералу на крышу влезть или хотя бы на чердак, не смотря на то, что в форме он был военной с лампасами на брюках (он ведь не отдыхать приехал, а в командировку, да и солидно в ней), но подоспевшая тут Ольга взмолилась:
- Давайте к столу, в другой раз посмотрите.
     Спустились на второй этаж. Пока Ольга самые последние штрихи на столе наводила, хозяин дома с гостем присели на кожаные кресла за журнальным столиком в просторном холле, чтобы дела свои мужские порешать. Передача денег прошла быстро, всё было просчитано давно с предельной точностью, и тугие пачки зелени быстро перекочевали из стоящего тут же встроенного шкафа в генеральскую папку из крокодиловой кожи, где и разместились стройными шеренгами. После этого гость решил разуться и наконец-то снял фуражку.
- Конец рабочему дню, и пусть нам ни кто не мешает - провозгласил он, отключая мобильник. - Теперь можно и отужинать.

     Стол был накрыт не в столовой, а тут же на втором этаже в просторной гостиной. Здесь торжественно, красиво всё и ново. Пальмы в горшках, телевизор в полстены, мебель дубовая. Здесь накрывали редко, в самых торжественных случаях, и принимали самых дорогих гостей. Работавший на всю мощь сплит разгонял прохладный воздух, смешанный с ароматами вкусностей, от которых ломился стол.
     Сели. Плотно сели. Основательно. Да и было к чему. Перечень закусок, выпивки, горячих блюд соответствовать мог меню хорошего ресторана, и ещё сверх того. И понеслось…
- За встречу на благодатной краснодарской земле!
- За новоселье!
- За хозяйку!
- За хозяина!
- За дорогого гостя!
- За детей!
Тут хозяйка, извинившись, встала из-за стола и пошла укладывать спать дочерей, на ходу заметив, что у гостя порван носок и крупный жёлтый ноготь большого пальца, очень похожий на обмылок, выглядывает из дырки. Почему-то её внутренне передёрнуло, тем более что генерал отбивал ногой в такт тихо звучавшей, чтобы не мешать разговору, музыке, нежно льющейся из квадрасистемы...  «Жмот, - сказала она про себя, - ни мне букетика, ни дочкам по шоколадке. Носки и те, небось, солдатские, я вот Антону ничего не жалею, у него носочки по десять баксов за пару, а этот…». Дальше мысль её не пошла, остался только непонятный осадок и невесть откуда взявшееся раздражение.
- За родителей! - звучало за столом, и звон рюмок на некоторое время сменялся звяканьем вилок о тарелки, сопением, смешками и уже начинавшими становиться тягучими фразами.
После некоторой передышки:
- За нас!
И процесс повторялся сначала.
- За «бог с нами и хрен с ними!»
     Хозяйка вернулась к столу, облегчённо вздохнув; дочки лежали в постелях, и теперь она могла вновь спокойно участвовать в происходящем, памятуя о том, что Антону завтра с утра на работу и ей нужно постараться сделать так, чтобы он не разошёлся окончательно.
- За подрядчиков!
Фаза возбуждения, вызванная спиртным, говоря медицинским языком, уже перешла в фазу торможения, но останавливаться на достигнутом ни гость, ни хозяин дома не желали, вливая в себя рюмку за рюмкой уже по инерции.
- За здоровье!
- За нас!
- Ещё раз за хозяйку и её искусство готовить!
На этот раз сидя.
- За сотрудничество армии и народного хозяйства!
Это под шашлык, давно остывший и заветревшийся, после того, как уже заплетающимися языками были обговорены планы расширения санатория и начала строительства в будущем году ещё двух корпусов.
     В этот момент вспомнили о водителе генеральской машины, который скучал во дворе, и хозяйка, быстро набросав в тарелки различной снеди и зажав под мышкой бутылку минералки, выскочила во двор, чтобы отдать всё солдатику.
- За мир во всём мире!
- Под раки!
- Бзы…нь… нь, Бзын… нь! - без всяких тостов.
     Ольга с тоской начинала понимать, что завтра Антон проведёт часа полтора под спасительной капельницей, чтобы очистить кровь. У неё уже начинали слипаться глаза, хотя она и старалась пропускать некоторые тосты, лишь пригубливая из рюмки. Она через силу ещё улыбалась гостю, когда его уже плохо видящий взгляд встречался с её глазами.
     Антон тоже устал. Ему временами начинало казаться, что ещё недоеденные раки в большом овальном блюде шевелят усами и грозят в его сторону своими красными клешнями, а пучки зелени сливались в сплошную лужайку и начинали кружиться, мешаясь с рюмками и бокалами в бешеном танце. Генерал несколько раз устало прикрывал глаза и замирал с наколотым на вилку куском шашлыка в странном оцепенении, но с очень задумчивым выражением лица. Очень было похоже, что он засыпает, но это было не так, потому как все попытки Ольги намекнуть, что пора пить кофе, пресекались громкой командой:
- Наливай!
Когда хозяйка решалась предложить чай, гость глубокомысленно и не очень уже разборчиво бормотал:
 - Под чай и барыня пила. Наливай!…
И пиршество продолжалось.
     Нет ничего вечного в этом мире. Наконец и генерал, выплеснув себе на форменные брюки с лампасами половину чашки настолько крепкого, насколько и горячего кофе, морщась от боли и тщательно растирая неуверенной рукой пятно, пробормотал:
- Попили-поели, пора и честь знать, - после чего встал, опершись двумя руками на стол и почти не шатаясь. Наверно, кофе всё-таки здорово обжёг ему ляжку, и на минуту он протрезвел.
Вместе с ним поднялась  хозяйка, облегчённо подумав про себя: «Слава Богу!» Пока гость слюнявил ей одну руку, по-собачьи выражая благодарность за доставленное удовольствие, другой рукой она тормошила за плечо совсем сомлевшего супруга: «Антоша, Антоша, вставай, проводим гостя». Антон мотал головой, открывал и тут же снова закрывал глаза, но наконец сообразив, чего от него желает благоверная, встал со стула и, пытаясь сфокусировать взгляд на госте, произнёс традиционное:
- На посошок?
Генерал помотал головой, он отпустил руку хозяйки и от того сразу потерял равновесие. Навалившись всей грудью на тщедушного Антона, горячо  зашептал  тому в самое ухо:
- Где туалет?
 Ольга скромно отвернулась от них, делая вид, что не слышала вопроса гостя.
- Я провожу, - так же шёпотом отвечал Антон и, взяв гостя за локоть как можно крепче, но всё же с остатками деликатности, он повёл его мимо закрытых спален в самый конец коридора второго этажа к заветной двери, которая была украшена дорожным знаком: «Звуковые сигналы запрещены».
 - Жду Вас возле машины, - закрывая дверь за гостем и стараясь не особо заикаться, проговорил Антон.
 Гость шумно сопел за дверью, выдавив из себя:
- Я щас…


     Спускаясь вниз, Антон, словно сквозь вату, слышал, как гремит посудой в столовой жена, счищая с тарелок остатки еды, как хлопает дверью холодильника, пряча в его необъятное нутро блюда и тарелки с потерявшими свой аппетитный вид, но не ставшими от этого менее вкусными, остатками пиршества.
- Отправляй его быстрее, - не скрывая раздражения, прошипела она. - Сил больше нет.
- Ща, - коротко ответил ей Антон. - Я только тоже в туалет заскочу.
 Ольга слышала, как защёлкнулась за ним дверь. Она ещё два раза успела подняться наверх, спешно продолжая начатое и одновременно перебирая в памяти события и разговоры сегодняшнего вечера. Ей запали слова гостя о расширении санатория. «Отлично, если это не пьяный бред,  - думалось ей, - значит, нужно Антону ещё послужить, девчонок на ноги поднимем, трое это не шутка, да и самим на старость что-нибудь останется…». Думала она и о том, что надо бы постараться не проспать утром и отправить Антона на работу, потом, перемыв посуду и пропылесосив, она спокойно выспится и после обеда съездит с девчонками в парикмахерскую, по магазинам, а, может быть, и на массаж. Ещё, совсем не к месту, вспомнился ей жёлтый ноготь, торчавший из генеральского носка, но теперь она подумала об этом как о чём-то незначительном. «С кем не бывает?» - и улыбнулась про себя без злобы и неприязни.
Открылась дверь, и из туалета тенью выскользнул Антон.
- Не выходил? – он мотнул головой в сторону лестницы, имея в виду гостя.
«Боже мой, только бы не проспать, - снова подумалось Ольге. Она оглянулась на мужа через плечо. - Не видела. Наверное, уж на дворе. Иди, иди, провожай. Я тоже сейчас выйду, - подбодрила она бледного от усталости и бурного употребления Антона. - Господи, сколько же ему сил нужно и здоровья на этой службе…»  Она слышала, как он, чертыхаясь, обувал тапки в прихожей и как шаркал по ступеням лестницы парадного входа, спускаясь во двор.

     Во дворе было бы тихо, если бы не стрёкот цикад. Воздух был плотный, влажно-душный, ещё не остывший от дневного пекла. Пахло хвоей, магнолиями и совсем немного морем. Жирная и жёлтая, как застаревший кусок сала, луна недвижно висела в чёрном с бесконечной россыпью звёзд и звёздочек небе. Совсем близкие горы сливались с небом, и только присмотревшись, можно было найти взглядом ту, едва уловимую линию, что разделяла небо и землю. Отливала боками и никелем в свете луны на небе и плафона над входной дверью, мягко поблёскивая чёрным лаком, стоящая во дворе генеральская «Волга». Солдатик-водитель мирно посапывал, развалясь на переднем сиденье. На капоте машины стояли тарелки с остатками присохшего соуса. Крупные южные ночные бабочки и куча мошкары вились над ними. «Хорошо хоть газету подстелил под тарелки», - вяло подумал Антон. Он обвёл взглядом двор. В его измученном мозгу мелькнула мысль: «Странно, почему открыта калитка?».
     Вообще-то бояться в курортном посёлке было нечего, хотя его дом и стоял на самом отшибе. Но когда после такой же, как сегодня попойки, неизвестные ночью утащили со двора мотопилу, подаренную  коллегами по работе его супружнице на день рождения (странный подарок для женщины), новую, ещё в упаковке, калитку на ночь стали запирать. Сейчас же калитка на фоне бледно-голубых ворот смотрела пустой глазницей в темноту ночи. «Непорядок, - мелькнула мысль у него в голове и вызвала лёгкое беспокойство. Он повертел головой по сторонам, осмотрелся. – Нет, вроде, всё на месте. Мангал, переносной дизель-генератор (на случай если отключат свет), пластмассовый столик со стульями под тентом –  всё на месте. Но где же генерал? Пора бы ему уже закончить оправку».
     Хрустя щебёнкой, во дворе ещё не успели положить асфальт, Антон подошёл к машине и посмотрел на спящего водителя. Тот ровно дышал во сне, откинувшись на подголовник. Слабо блеснули лычки его сержантских погон. Антон несколько раз  хлопнул рукой по крыше Волги. В тишине ночи звук получился гулко-тревожный, как набат. После первого удара водилу подбросило на сиденье, он, мгновенно выпрямившись, бросил обе руки на руль, и хотя остатки сна ещё таяли в его глазах, всем своим видом он показывал готовность к действию. Солдатик уже почти год возил генерала и привык спать урывками, мгновенно засыпать и так же мгновенно просыпаться.
- Готов? - хрипло спросил его Антон, и пока водитель справлялся с сердцебиением (он всё же испугался грохота ударов), небрежно бросил, - Посуду прибери с капота и на крыльцо поставь.
Водитель ощерился в улыбке, поняв, что страх его был напрасным, вылез из машины и бодро ответил:
- А как же, готов, - и тут же спросил сам, убирая тарелки и смахивая ладонью хлебные крошки. - А шеф где?
- Сейчас выйдет. Дай закурить.
     Антону Ольга курить запрещала. К алкоголю она относилась как к неизбежному злу, пагубно отражавшемся на здоровье супруга, но раз без него мужики ни один вопрос решить не могут, то куда же ей деваться? А вот без курева можно обойтись, считала она, поэтому в доме сигарет не держали. Антон, пользуясь тем, что при госте жена не станет его ругать и тем более выхватывать у него изо рта сигарету, захотел немного прочистить себе дымом затуманенные мозги. После первой затяжки у Антона сладко-сладко закружилась голова, а в мозгу как будто мурашки пробежали. Он, выдыхая дым, взглянул на небо. Там в бесконечной карусели вертелись звёзды и, казалось, увлекали его за собой в пугающую глубокую пустоту. Антон выбросил сигарету. «Не поможет, права Ольга, лучше не курить, особенно после выпивки», - он опустил взгляд себе под ноги, чтобы унять головокружение. Ковыряя носком тапка щебёнку, спросил солдатика:
- А калитка почему открыта, приходил кто-нибудь?
Водитель замялся на мгновение и виновато глядя в глаза Антону сказал:
- Нет, это я в туалет два раза выходил, забыл закрыть. Но я же никуда не отлучался, всё время во дворе был.
- Да ладно, - слабо махнул рукой Антон. - Это я так, для порядка спросил. Ну, где же шеф-то задерживается?
     Выпустив луч ярко жёлтого света из прихожей, отворилась входная дверь, на крыльцо вышла Ольга. Она вопросительно-удивлённо уставилась на мужа:
 - А…где…?
- Так не выходил ещё, - сообразив, о ком она спрашивает, ответил Антон.
- Антоша, подойди, - Ольга опустила призывно подбородок, и когда он подошёл, зашептала так, чтобы не слышал солдат, - пойди, посмотри, где он там застрял, спуститься помоги, может он уснул?
     Антон нехотя подчинился. С трудом преодолев четыре ступеньки, он поднялся на крыльцо и вошёл в дом, затем так же тяжело, цепляясь крепко за перила и стараясь сохранять равновесие, он поднялся на второй этаж. Почти на цыпочках прокравшись до конца коридора, показавшегося ему гораздо длиннее, чем обычно, он остановился у двери туалета и прислушался. За дверью было тихо. Совсем. Ни тебе журчания, ни сопения. Антон потянулся было рукой к фигурной ручке на двери, но на полпути передумал, и дверь открывать не стал. Вместо этого он деликатно, словно прочищая горло, покашлял. Тишина. Тогда он, немного осмелев, кашлянул в полную силу. Ничего не изменилось. Тишина показалась ему громкой. Согнув палец, Антон осторожно (это вам не солдата будить) стукнул им два раза в дверь, и всё равно стук показался ему вызывающе-нескромным. Ни звука в ответ. Медленно повернув ручку двери, он приоткрыл дверь, она оказалась незапертой, Антон заглянул в образовавшуюся щель. В туалете никого не было, мало того, там было темно, только унитаз со сливным бачком сонно отражали ворвавшийся свет своими округлыми формами. Антон открыл дверь настежь. Пусто. «Чёрт, как это я не сообразил сразу на выключатель глянуть, - подумал он, - ясно, что без света он тут бы не сидел. Но куда же он всё-таки делся?»  Антон постоял у открытой двери, пытаясь понять происходящее: «Может быть, он снова прошёл в гостиную?»  Он закрыл дверь и пошёл обратно. В гостиной горел свет, тихо играла оставшаяся не выключенной музыка, в комнате стоял устойчивый запах еды и алкоголя, но никого не было. Антон снова вернулся к туалету. Никого. Тогда Антон решил, что, возможно, разминулся с гостем, и  в то время, пока он мялся у двери туалета, гость спустился в столовую на первый этаж, может, водички попить, может руки сполоснуть, и теперь уже все ждут его, Антона, у машины. Он спустился по лестнице вниз и вышел на крыльцо. Во дворе в скучающих позах стояли жена и водитель.
- Ну…где? – спросила Ольга
- Он что, не выходил? – вопросом на вопрос ответил Антон.
- Нет. Ты что, сам не видишь.
     Ну конечно, осенило вдруг Антона, он, наверное, перепутал и вышел через столовую на другую, тыльную сторону дома, во внутренний двор, туда, где будущий  сад и где сейчас совсем темно. Так уже бывало не раз, когда перебравший гость путал выходы, ошалев от количества помещений и винных паров. Он живо представил себе, как дорогой гость стоит сейчас на заднем крыльце в потёмках и удивляется: «Куда это девались хозяева, и где машина?» Антон даже улыбнулся про себя, представив, как удивится генерал, когда он вынырнет перед ним, и как завтра они со смехом вместе будут вспоминать это маленькое приключение. Но он тут же подавил внутреннюю улыбку и представил, что генерал может спьяну пойти по участку и свалиться в неогороженный котлован будущего бассейна. Сломает себе ещё чего-нибудь, тогда горя не оберёшься. Он вернулся в дом и, как мог, быстро пошёл через столовую. Дверь  на задний двор была распахнута. Точно, он там! Антон вышел на крыльцо и вгляделся как можно пристальнее в темноту. Никого. Он  постоял немного и на всякий случай негромко и протяжно позвал: «Товарищ генерал». Ответом была тишина. Тогда уже смелее и громче Антон повторил попытку: «Товарищ ге…не…раал!» Вновь безрезультатно. « Бл…дь!» – выругался он и, развернувшись, пересёк первый этаж в обратном направлении. Жена с водилой стояли, переминаясь с ноги на ногу. Ольга уже начинала терять терпение:
- Ну…?    
Гну! - хотелось выкрикнуть Антону, но он сдержал себя, памятуя о тяжёлой руке супруги, и поэтому, растерянно моргая, развёл руками:
- Его нет.
- Как нет? – со всё возрастающим раздражением в голосе спросила Ольга.
- Вот так.
- А где же он делся?
- Не знаю. Сама сходи и посмотри.
- Ох, уже мне эти гости, - вздохнула Ольга. - Накрывай им, корми, пои, ублажай, а потом ещё выпроваживай.
 Солдатик стоял у машины и понимающе кривил губы в ухмылке. Он уже многое повидал за почти год службы генеральским водителем.
  - Стой здесь, - приказала Ольга мужу, - никуда не ходи, я сама.
Она решительно вошла в дом и там начала поиски. Обошла второй этаж, поднялась на третий. Никого. Спустившись вниз, заглянула в столовую, вышла на задний двор, снова вернулась на третий этаж и стала поочерёдно открывать двери всех комнат, заглядывая в них. Пусто. В туалете на третьем этаже - никого. Она тихонько, чтобы не разбудить спящих дочерей, не зажигая света, поочерёдно осмотрела обе спальни, самая младшая из дочек спала в одной комнате со старшей. Кроме разметавших на подушках волос девчонок – никого. Ещё две спальни – тот же результат. Второй этаж. Туалет, кабинет Антона, хозяйская спальня, ещё спальня. Пусто. Холл. Ага. Она остановила поиск на минуту. Здесь у журнального столика стояли генеральские туфли, а на столике он оставил фуражку и папку, в которую перед этим складывал деньги. Их нет. Значит он обулся, забрал фуражку с папкой и… Ну куда же он мог подеваться, чёрт бы его побрал? Гостиная. Тихо. Тут Ольга на цыпочках подкралась к дивану и резко, как будто боясь, что тот, кого она ищет, может перепрятаться, заглянула за спинку дивана. Там между спинкой и стеной было достаточно пространства, чтобы поместиться взрослому человеку, её девчонки частенько пользовались этим местом, когда играли в доме в прятки. Увы! Её надежды не оправдались. «Ну, подожди же, гад, теперь ты от меня не уйдёшь», - рассердившись не на шутку, произнесла она вслух самой себе, спускаясь по лестнице на первый этаж. Прихожая. Под лестницей. Столовая. Ванная комната. Туалет. Нет. Снова, как и Антон, на задний двор. Зажгла свет, хотя особой нужды в этом не было, в доме во всех комнатах, кроме спален дочерей, горел свет, и оттого на заднем дворе было светло как днём. Она обошла участок, заглянула в котлован. Генерала нигде не было. «Подвал, - внезапно обожгла её мысль. - Как я не подумала! По пьяному делу он мог спуститься туда!».  Ольга, не медля, спустилась по ступеням в подвал. Дверь в него была заперта на задвижку снаружи. «Это ничего не значит» - плохо соображая, сказала она себе, и, отодвинув задвижку, прошла внутрь. Она осмотрела все углы, заглянула в кладовку и обшарила котельную. Никого. «Будь ты не ладен! Лежит же где-то, гад, и молчит, а ты ищи его по  ночи!» - её била ярость. Гость, такой дорогой совсем недавно, превратился в неуловимого врага. Наконец она поняла, что искать больше негде. Обескуражено покрутив головой в надежде обнаружить место, где она ещё не побывала нынешней ночью, и не найдя такового, Ольга со следами лёгкого волнения и злая как бес вышла на парадное крыльцо и громко, как окончательный вердикт суда, объявила:
- Его нет нигде. Он обулся, забрал фуражку и папку с де…, - она запнулась, чуть было не сказав, деньгами, но вовремя сообразила, что водителю вовсе не нужно знать, с чем была папка, - …. с делами. Но самого его нет.


     Наступившая тишина отягощала степень общего недоумения. Антон, играя желваками на скулах, старался немного протрезветь, взять себя в руки, сосредоточиться и ещё раз пройти логически весь путь, который мог проделать генерал, прежде чем исчезнуть. « Куда он мог деться? – снова и снова задавал он себе один и тот же вопрос. - Куда? В доме нет, на участке тоже, через забор не перелезешь, как-никак три метра, значит, он вышел со двора». Тут взгляд его остановился на открытой калитке. Ну, конечно же, пока он, Антон, был в туалете, генерал, спокойно сделав свои дела, вышел через калитку, и, следовательно, искать его нужно вне территории участка. Вызывало недоумение то, что никто не видел, как и когда он это сделал. Но с другой стороны, другого объяснения этому странному исчезновению не было. Он снова обратился к водителю:
- Ты не видел, шеф не выходил? Может он в калитку вышел?
Тот не очень уверенно, как показалось Антону, замотал головой:
- Не видел.
Но его ответ уже мало интересовал Антона. И так всё ясно. Пока солдат спал, а он спал, потому что Антон сам его разбудил, генерал вышел из дома и, не очень хорошо соображая, спокойно вышел на улицу…
- Ты, дурак? - не обращая внимания на солдатика, вдруг накинулась на него Ольга. - Совсем ошалел от водки? Куда он в ночь пойдёт? Темень кругом, хоть глаз коли. Горы. Лес. Да он на ногах не стоял, я боялась, что он мне весь унитаз обделает. Ты же сам его еле-еле до туалета довёл.
- А куда он ещё мог деться? – в свою очередь, обозлившись на то, что его обозвали « дураком», взвизгнул Антон. - Куда?
- Пить надо меньше, - парировала жена.
 Этот козырь крыть Антону было нечем. Вмешался почувствовавший поддержку водила:
 - Да не мог он мимо машины пройти. Я как стоял тут, так и стою, он бы, мимо проходя, сразу в машину сел, а тут… - он показал рукой в салон. - Никого.
Антон с Ольгой, повинуясь жесту солдатика, посмотрели в салон. И правда. Никого.
- Это точно, он бы сел, - задумчиво пробормотал Антон. - Но его всё-таки нет. А давайте, все вместе, втроём, ещё раз всё осмотрим.
     Других предложений не поступило. Осмотр втроём напоминал обыск. Осмотрели всё. Антон заставлял водителя заглядывать под кровати и даже залезть на чердак, куда так стремился попасть ныне пропавший. Цепью, держась за руки и шаркая по высохшей жидкой траве подошвами, обошли участок, снова осмотрели подвал и под конец зашли в гараж, закрытый снаружи на солидный амбарный замок, куда до сих пор, понимая бесполезность такого мероприятия, не заходили. Как и в предыдущие попытки, все усилия оказались тщетными. Теперь все трое снова стояли у машины усталые, растерянные и злые. У каждого в голове кружил на разные лады один вопрос: « Куда?».

     Небо на востоке серело, лицо Антона было цвета неба. Ольгу била нервная дрожь. Водила держался деловито и внешне спокойно, потому как не употреблял, он один из троицы хоть немного поспал в эту ночь.
Нужно было что-то предпринимать, но что предпринимать - никто из троих не знал.
 - А… давайте проедем на машине по дороге к посёлку, - несмело предложил Антон.
Он понимал бессмысленность своего предложения, потому что пройти по дороге, три дня назад засыпанной гравием, ночью, в состоянии почти невменяемом было просто невозможно, по ней и днём никто не ходил, так как Антон ездил на служебной машине, а Ольга на собственном внедорожнике. По дороге ходили только рабочие, которые её и строили, но те всё больше были обуты в кирзовые сапоги, а не в лёгкие генеральские туфельки. Ольга отказалась наотрез.
- Сами езжайте, - сказала она, - посигнальте, покричите. Только… Глупости всё это. Как он мог пойти, если он и дороги-то не знал, он же первый раз у нас в доме, а, впрочем, пьяному море по колено, попробуйте, всё равно делать больше нечего, - и ушла в дом, хлопнув дверью.
     Антону очень не понравился в её словах глагол « не знал». Как о покойнике, в прошедшем времени сказала. Будто его уже нет. В душе его нарастал безотчётный и неопределённый страх, а таким он был по причине того, что была  лишь  суть события, но оно пока казалось больше похожим на глупую шутку, неудачный и затянувшийся розыгрыш, на фокус, на чудо, в конце концов, а не на настоящее происшествие, именно по причине своей невозможности.
     Беспокойство усилилось, как только он сел в машину, усилилось настолько, что тошнота на минуту подкатила к горлу, но он постарался не показывать водителю, как ему страшно и плохо, когда тот, открыв ворота, привычно бросил свой тощий зад на сиденье и со словами - с Богом! - лихо, с разворотом выгонял машину со двора. Ехали медленно, просто катились под уклон, водитель почти не нажимал на педаль газа. Сразу стало понятно, что затея дурацкая. На сером как рассвет гравии, которым была выстелена узкая, едва двум машинам разъехаться, дорога, можно было и днём, если не сломать, то вывихнуть ногу. Сама же дорога была  пробита от посёлка только до дома Антона Ивановича, обрываясь у ворот в непроходимых зарослях ежевики, терновника и шиповника, какими богато всё побережье. «Не свернуть, не спрятаться», - уныло думал Антон,  в то время как по днищу «Волги» с утробным стуком били вылетающие из-под колёс камни с острыми гранями и величиной в добрый кулак. Останавливались. Кричали в открытые окна. Сигналили. Глушили мотор и прислушивались к эху собственных криков. Снова сигналили. Доехав до первых домов посёлка, всего-то метров триста, развернулись и приехали назад.
      Водитель остался в машине, а Антон тяжело ступая, поднялся в дом, втайне храня в душе надежду, что генерал чудесным образом нашёлся, но чуда не произошло. Ольга сидела на ступеньках лестницы, горестно склонив голову на колени. Она только что ещё раз обошла всё, что можно было обойти и, заглянув во все углы,  присела отдохнуть в ожидании Антона, будучи заранее уверенной, что никого они с водителем не найдут. К тому же отсюда ей была хорошо видна входная дверь, и она тоже, как и Антон, где-то глубоко-глубоко в душе надеялась, что может произойти невероятное, и генерал объявится сам собой. Они встретились взглядами с Антоном и поняли друг друга без слов.
- Что делать, Оля? - Антон стоял, прислоняясь то щекой, то лбом к металлическому косяку входной двери, и холод металла приятно освежал его разгорячённую голову. 
- Не знаю, - ответила она тихо, и вдруг, словно ее прорвало. - Не знаю! Не знаю! - громко, как только могла, закричала она. - Он не иголка, и чудес не бывает, ты и сам это должен понимать, испариться, уйти, улететь он не мог. Мне только одно на ум приходит, - она сделала паузу и, глубоко вздохнув, произнесла. - Его украли!
      Кровь застыла в жилах у Антона. Точно такая же мысль несколько раз в течение этой ночи мелькала и у него, но он гнал её от себя и даже не хотел думать об этом, но сейчас, когда Ольга сказала о том же, она будто материализовала то, о чём он думал, что подспудно вызывало страх и тошноту. Эта мысль словно стала явью и охватила его целиком, без остатка заполонив собою мозг. « Как чисто исполнено, - стучало в висках, - профессионалы работали, спецназ, разведка, боевики, - мелькали в голове страшные сейчас слова вперемешку с образами бородатых боевиков с зелёными повязках на головах и арабской вязью на этих повязках. Выследили и украли». Что-то мучило его в этом словосочетании, он силился понять что именно, но у него не получалось, и эта фраза уже неотвязно крутилась в голове, наподобие грампластинки, с которой соскочила иголка: «Его украли…Его украли… Его украли…». Антон обхватил голову руками. «Синоним, какой синоним? – спрашивал он себя до тех пор, пока неожиданно и легко пришло. - Похитили. Выследили и похитили». И всё сразу встало на свои места, и Антону стало даже как будто легче, спокойней, что ли.

    На улице было уже совсем светло, но во всём доме по-прежнему горел свет, и оттого дом собою напоминал одинокий маяк, словно указывающий берег затерявшемуся где-то генералу.
- Рассвело, - глядя в окно, констатировал Антон. - Давай приляжем, один чёрт, искать нет смысла, да и сил у меня больше нет, хотя бы часика два поспим, вдруг он сам объявится.
- А может, в милицию заявим? - неуверенно предложила Ольга.
- Какая на хрен милиция! Ты представляешь, что здесь начнётся? Это тебе не бомж какой пропал, не алкаш. Это генерал! Понимаешь ты это или нет?
- Хоть он и генерал, - съязвила жена, - а тоже алкаш. Не нажрался бы как свинья, так ничего бы и не было. Ладно, не хочешь в милицию заявлять – не надо, поступай, как знаешь. Иди, ложись, я сейчас приду.
     Когда жена пришла в спальню Антон не слышал. Он вырубился, едва коснувшись головой подушки, не раздеваясь, в брюках, рубашке и носках.
Но это был не сон. Это был вязкий дремотный кошмар, в котором, как в барабане стиральной машины, медленно перекручивались в одной куче события люди, фразы и страхи. Он видел узкую ленту горной дороги, по которой ехал, поднимая за собой лёгкую змейку пыли, ГАЗ – 66, в его кузове сидели люди, одетые в камуфляж, их лица были скрыты чёрными масками с прорезями для глаз, и глаза в этих прорезях были одинаково холодны и безразличны. Эти люди держали между колен автоматы, они гортанно переговаривались и посмеивались, передавая друг другу пачки долларов, перехваченных разноцветными резинками. На полу кузова лежал генерал со связанными сзади руками. Машина  подпрыгивала на неровностях дороги, и он, как ни старался держать голову повыше от грязных досок, всё время бился о них щекой и косил глазом на сидящих.

    То вдруг он видел генерала в лохмотьях в каком-то тёмном лесу с мешком через плечо, генерал рвал и складывал в мешок пахнущую до приторности чесноком черемшу. Там же в лесу он видел навьюченных оружием и боеприпасами боевиков, движущихся в колонну по одному, многие из них были в солнцезащитных очках, в обрезанных на пальцах перчатках, он видел стада баранов, пасущихся на берегах горных рек, обезображенное злобой и криком лицо особиста, орущего на него так, что слюна изо рта летела во все стороны, слышал вопрос, который особист несчётное количество раз повторял захлёбываясь от ярости: «Куда ты дел генерала?… Куда ты дел генерала?!» Он видел, как дрожит от напряжения его язык, капли пота на узком лбу, видел ресничку, попавшую особисту в глаз и, по всему видать, мешавшую ему, потому как тот постоянно согнутым пальцем тёр глаз, и один глаз у него был красным, как у Терминатора. Мелькали перед ним лица телевизионных корреспондентов, толкающихся во дворе и с наглым видом расхаживающих по комнатам его дома, блики бесчисленных фотоаппаратов, яркий свет софитов и кинокамеры…кинокамеры…  Плыли лица родственников, друзей, сослуживцев, отдыхающих, всех тех, кого он встречал и провожал за годы службы в санатории и чьи номера телефонов не умещались в одной записной книжке. Сейчас они все до одного смотрели куда-то вдаль или сквозь него, Антона, и не видели его, хотя он махал им руками, что-то кричал, но их глаза оставались невидящими. Нет-нет, они не отвернулись, они просто не видели его. А он всё продолжал им махать, подпрыгивал, чтобы обратить на себя их внимание и кричал им так громко, как не кричал никогда в жизни. Он сам проснулся от своего крика: «А…а…а!!!». «Как жаль, что они не услышали меня, а то бы, конечно, помогли. Как жаль! » - было его последней мыслью, перед тем как открыть глаза.

 
     Телефонного звонка Антон не слышал, скорее, почувствовал, что телефон звонит. Он потянулся рукой к тумбочке и, не глядя, взяв телефон, прохрипел:
- Алле.
- Здравствуй, Антон Иванович, - услышал он бодрый голос начальника санатория.
     Шеф не пил, и поэтому голос его по утрам всегда звучал бодро. Принцип был у него такой - не пить. Он здраво рассуждал, что отдыхающих много, а он один, и стоит только выпить с одним и отказать другому - начнутся обиды. Поэтому шеф строго придерживался своего кредо.
- Ты ещё спишь?
- Нет, встал уже, - немного слукавил Антон.
- Ну, судя по твоему голосу, вечер у вас вчера удался на славу, - игриво затараторил шеф.
 Он был в курсе того, какие планы были у его подчинённого.
 - Однако, - он перешёл на деловой тон, и сразу в голосе появились жёсткие нотки, - генералу нужно срочно прибыть на базу. Его Главком полчаса назад спрашивал и вот только что снова мне звонил, уточнял, не прибыл ли он ещё. Так что ты давай, быстренько собирайся и вези его сюда. Как понял?
- Понял, понял. Сейчас будем, - уныло заверил своего патрона Антон.
- Да, кстати, а почему у генерала мобильник молчит, я пытался ему позвонить, но он не отвечает?
- Не знаю, может батареи сели, - соврал Антон, и удивился, как такая простая мысль - попытаться позвонить - не пришла ему в голову. Ладно, ему не пришла, но до этого не додумались ни жена, ни водитель.
-  Ну ладно, жду вас. До связи.
- До связи, - Антон бросил трубу на тумбу.
     С трудом поднявшись с постели, он посмотрел на своё отражение в зеркале и поморщился. Мышцы лица работали со скрипом, такой же скрип стоял в голове. Пошатываясь, Антон спустился вниз. Жена уже успела привести себя в порядок и сидела за овальным столом с чашкой кофе в руке и с несчастным выражением на лице. Она уже собиралась идти будить мужа, но идти не пришлось. Они посмотрели друг другу в глаза, и Антон сделал вывод, что за время, пока он спал, ничего не изменилось. Ольга подтвердила его умозаключения словами:
- Нет его.
- Сука, - прошипел Антон и направился в душ.

     Пяти минут ему хватило, чтобы сполоснуться, поскоблить станком щёки, затем, выдавив в рот из тюбика немного зубной пасты, разогнать её языком по нёбу и, сделав несколько жевательных движений, сполоснуть рот. Воспользоваться зубной щёткой он не захотел, не мог, банальная чистка зубов могла перейти в элементарную рвоту. «И так сойдёт», - махнул он рукой, почувствовав, как паста приятно защипала язык, и во рту пропало ощущение того, как будто вчера он отужинал на поселковой помойке. Чуть взбодрённый он, как был в трусах, вышел из душевой. Ольга сидела всё в той же позе васнецовской Алёнушки. Дальнейшие его действия были отработаны годами. Глоток холодного виски, только глоток и обязательно из горлышка бутылки, несколько раз он пробовал наливать виски в стакан, не тот эффект, долька лимона, и сразу же за этим – полчашечки кофе без сахара. «Пусть Ольга думает, что в тяжёлую минуту мне помогают её дурацкие капельницы. Чёрта с два. Виски и кофе, вот что мне нужно, и через пятнадцать минут я буду  свеж как огурец, и бодр как спортсмен-юниор. Такой у меня организм», - вот такие светлые мысли бродили в голове Антона, пока он в прихожей натягивал светлые брюки, рубашку с коротким рукавом, носки за десять баксов пара и летние цвета кофе с молоком туфли. Жена сидела, не меняя позы, и молча наблюдала за ним. С криками  радости, заливаясь смехом, в прихожую с заднего двора вбежали дочери-погодки. Обхватив Антона за ноги, повисли на них, крича наперебой:
 - Папа, папа, ты обещал нам котёнка купить. Почему не купил? Купишь сегодня?
- Куплю, обязательно куплю, - отвечал он, поглаживая их одинаково белобрысые головы. - Сегодня привезу.
- Ура, ура! – визжали от радости девочки.
Антон, присев на корточки, по очереди расцеловал их румяные щёки.
- Идите к маме, мне пора, - он махнул на прощанье рукой Ольге, - может всё ещё утрясётся, - и вышел во двор.
Солнце на миг ослепило его, он сощурился и прикрыл глаза, приставив руку козырьком ко лбу.
- Здравия желаю, - приветствовал его водитель, стоявший у крыльца.
- Привет, - поздоровался-отмахнулся Антон.
- Я тут, товарищ подполковник, с утра в посёлок сходил.
Антон удивлённо вскинул брови:
- А кто тебе разрешал?
Но водитель, словно не слыша вопроса, скороговоркой продолжал:
- На базарчике покрутился, в магазин зашёл, послушал, о чём в очередях люди говорят. Если бы кто видел или слышал что, сразу бы разнесли, не каждое утро генерала в форме в посёлке увидеть можно. Тут народ всё больше в плавках и купальниках. Но всё тихо, о ценах, да о погоде треплются. А ещё я так скажу, не пошёл бы шеф пешком, я его почти что год вожу, он сто метров пешком не пройдёт.
Антон покивал головой:
- Ну-ну.
- А ещё я пробовал вокруг забора вашего обойти. Где там, только исцарапался.
- Поехали, сыщик, - прервал водилу Антон.
    Через минуту они катили по направлению к санаторию. Антону действительно стало немного легче. В голове посветлело, и он наметил четыре основных вопроса, на которые он хотел бы найти ответы. Кто похитил генерала? В том, что это именно похищение, он теперь был уверен абсолютно. Куда его увезли? С какой целью? Чем это грозит ему, Антону? Над  первыми двумя он раздумывать не стал, и так  половину ночи над ними думал. Начал сразу с третьего. Если его похитили из-за денег, неважно кто, то он сам виноват. Значит, кому-то проговорился, что непросто бухать едет, а по делу, так сказать, за бабками. И тогда, если его грохнут где-нибудь в лесу и прикопают, то… и дело с концом. Нервы, конечно, потреплют, пока искать будут, что да как. Следователи там всякие, допросы: «А я что? Я ничего не знаю. Был он у меня в гостях, вышел, пропал. Ничего больше сказать не могу. Может, крыша у него поехала. Ищите!» При самом хреновом раскладе  - уволят. Ну и видал я их. На пенсию пойду, не век же мне служить. Тут как карта ляжет. А если его найдут? Если похитителей поймают? Если выяснится, что денег у него при себе без малого двести тысяч баксов было и его из-за этого и утащили, тогда что? Тогда и узнают, что это я ему их дал, вот что! Тут ситуация неприглядная нарисуется. Откуда я эти деньги взял и за что давал? Вот тут-то ниточка к клубочку и потянется, тут вопросов много возникнет и ко мне, и ко многим другим. Хотя какое мне сейчас дело до всех остальных? О себе думать надо. А первый вопросик будет такой: «На какие шиши ты домик себе трёхэтажный отстроил?». Денежного содержания за десять лет безупречной службы не хватит, чтобы участок голый купить, да и то при условии, что он и семейство все эти годы свежим воздухом питались.  А машинка у жены стоимостью полтора миллиона рубчиков? Про Ольгину зарплату и говорить смешно. А колечко с бриллиантиком в два карата она на пляже нашла? Дура, говорил же я ей, чтобы не носила его на работу, так нет, не послушалась! И тут начнётся. Ревизии, проверки, встречные проверки, аудиторы из министерства, из Счётной палаты, из КРУ при президенте… те глазки прикрывать не станут. Те так вывернут, что тошно станет. Всё найдут. Лет за пять предыдущих бумаги поднимут, то найдут, о чём я сам уже забыть давно успел. Вот что самое страшное. А я ведь не всё себе брал. Мне толика малая оставалась, ну… может, процентов двадцать, а то и меньше. Всем жить хорошо хотелось, и жили все. А вот отвечать мне одному за всё придётся, тут принцип все за одного - не катит, тут только один за всех, потому что подпись моя везде стоит. А они что? Они глаза прикрывали. За это, конечно, тоже по головке не погладят, но и не посадят. Посадят! – от этого страшного слова волосы зашевелились на голове Антона, и ему захотелось немедленно дать команду развернуть машину и уехать куда глаза глядят. Спрятаться ото всех и всего. Посадят  - ладони были мокрыми - дом отнимут, машину, счет в банке арестуют. Ой, бля…а! «Что делать?! – забилось в мозгу. - Что делать?»  Он не видел перед собой ни праздно шатающихся по посёлку отдыхающих, медленно перемещающих свои тела в сторону моря, зажав под мышками пляжные коврики и разноцветные надувные матрасы, не слышал  смеха и музыки, льющейся из бесчисленных забегаловок и пивных, не обращал внимания на точёные женские фигуры с аппетитными попками. Он не видел и не слышал ничего из того, что всегда радовало взгляд и слух, когда он в сезон ездил на работу. Наконец «Волга», скрипнув тормозами, свернула с оживлённого шоссе и, повернув направо, остановилась у ворот с красными звёздами на створках.
- Приехали! – радостно доложил водила.
Антону захотелось дать ему в морду.
Через минуту он был на втором этаже административного корпуса в кабинете начальника.
- Привет, - начальник, не вставая с кресла, протянул руку своему заму, при этом сочувственно улыбаясь. Он как мужчина и как врач понимал, какая ночь выдалась  Антону, и как ему сейчас плохо. – Генерала привёз?
- Нет, - медленно покачивая головой, ответил Антон. - Не привёз.
- Почему? – взгляд начальника выражал полное недоумение.
С Главкомом шутки плохи, поэтому с ним никто шутить и не пытался.
- Он что не в состоянии? Ты сказал ему, что его Сам ищет?
- Нет, не сказал.
- А почему?
- Его нет, - выдавил из себя Антон.
- Кого нет? - начальник начинал злиться, - генерала?
- Да.
- Погоди, он что от тебя ночью уехал?
- Нет.
- А где же он?
- Не знаю.
- Ты что, очумел? Не проспался ещё? Он же с тобой был.
Начальник вскочил с кресла и замотал головой, пытаясь понять, что вообще происходит и о чём сейчас мелет его зам, хотя с замом он потом разберётся, куда важнее сейчас было представить генерала пред светлы очи Главкома.
- Он пропал, - почти простонал Антон, и ему захотелось заплакать.
- Как пропал? – начальник опустился на своё место, недоумённо моргая.
- Не знаю. Его украли.
Начальник санатория в этот момент подумал, что его заместитель допился до ручки и решил действовать иначе.
- Ты сядь, сядь, Антоша, - и когда Антон выполнил его просьбу и присел на стул у стены, продолжал мягко, почти ласково. - Послушай меня внимательно, генерала ждёт Главком. Ты меня понимаешь?
Он заглядывал в глаза Антону, пытаясь определить, адекватно ли тот оценивает обстановку.
- Понимаю, - безразлично отвечал зам.
- Так, где генерал? Может он к проституткам поехал? Или в сауну? А? Может у него любовница…
Телефонный звонок прервал допрос.
– Да! - рявкнул в трубку обычно сдержанный начальник. - Да, - и тут же сменил тон. - Да, я, товарищ Главнокомандующий. Да прибыл. Не знаю, товарищ Главнокомандующий. Через минуту доложу. Так точно, есть прибыть, – он положил трубку.
- Ну?! – он не мог говорить спокойно. - Слышал?
- Слышал, - у Антона стали дрожать коленки. - Только я, правда, ничего не знаю, он никуда не уезжал. Мы сидели допоздна, пили, а потом он собрался ехать на базу, пошёл в туалет и пропал. И туфли его, и фуражка и папка. Мы всю ночь его искали. И я, и жена, и водитель. Не нашли.
- В какой он туалет пошёл, - спросил начальник, так как хорошо знал расположение комнат в доме.
- На втором этаже.
- Так куда же он мог пропасть?
- Вот и я думаю, куда? – безучастно прошептал Антон.
По тону, с каким говорил зам, по его виду, по глазам начальник наконец понял, что тот говорит серьёзно и говорит правду.
- Докладывать надо, - задумчиво произнёс он. - А что докладывать?
Он посидел немного в раздумье, раскачивая кресло. Он не хотел, не мог как материалист поверить в то, о чём ему рассказал его зам. Он встал с кресла и подошёл к Антону вплотную. Он хотел ещё раз удостовериться, что с замом всё в порядке, хотя как врач видел, что сознание у Антона ясное. Запах не в счёт.
- Антон, ты не шутишь? Это не розыгрыш? –  как мог мягко и участливо, глядя в глаза заму спросил он, в тайне надеясь, что Антон сейчас рассмеётся и скажет, что всё это шутка и что  генерал, наверное, уже у Главкома в номере.
- Нет, - устало, но твёрдо ответил зам.
- Твою мать! Этого только мне не хватало.
 Начальник схватил сидящего зама за плечи и довольно энергично потряс, можно было подумать, что он хочет вытрясти из него то, что не удалось сделать в разговоре и сейчас истина упадёт на пол и он, узнав её, со спокойной душой пойдёт на доклад к Главкому. Антону хотелось попросить, чтобы его перестали трясти как грушу, что ему плохо и без того, что он сказал правду. Он хотел, чтобы его оставили в покое, что он действительно не знает, куда запропастился этот чёртов генерал, и что теперь делать, он тоже не знает. Но он молчал, потому что не было сил, и только голова его болталась из стороны в сторону, да глаза выражали мольбу.  Начальник понял, что добиться сейчас от Антона ему ничего не удастся.
- Сиди здесь и никуда ни шагу. Я пойду доложу, а потом будем разбираться. Понял меня?
- Угу, - кивнул Антон.
 Ему было всё равно, куда и зачем пойдёт его начальник и что будет потом. Он скис. Он уже ничего не соображал. За начальником с треском захлопнулась дверь. Антон продолжал сидеть на стуле, тупо уставившись в открытое окно. За окном на фоне пронзительно голубого неба торчали верхушки молодых сосен, росших внизу, слышались крики детей и негромкие голоса. Всё как всегда, спокойно, ровно, привычно. Но Антон знал, что всё уже изменилось, что колесо его жизни, которое катилось много лет в одном темпе, наткнулось на какое-то непреодолимое препятствие и остановилось. Даже скорее сломалось. Хрустнули шестерни, лопнул обод, рассыпались по сторонам спицы, и теперь уже вряд ли он сможет собрать его и заставить вращаться в нужном ему направлении. На столе переливами призывно замурлыкал телефон. «Звонит, - безразлично подумал Антон, -  наверно, Главком меня к себе вызывает. Ну и хрен с ним». Ещё вчера он бы схватил трубку, не дожидаясь, пока закончится первая трель. Вчера бы оно так и было. Вчера. Но не сегодня. Сегодня ему было всё равно. Телефон продолжал настойчиво мяукать, ласково требуя, чтобы сняли трубку.
Антону вдруг стало не хватать воздуха. Сдавило грудь. Он, не обращая внимания на продолжавший урчать телефон, рывком поднялся и, опираясь руками на край стола, сделал пару шагов к окну. Верхушки сосен закружились в его глазах с неимоверной скоростью. «Что происходит? Что это со мной?» – успел подумать он, но тут мысли распались, в глазах сделалось темно, и он с грохотом упал на пол и потерял сознание. Инсульт!


Главком выслушал доклад начальника санатория с каменным лицом и сразу начал орать:
 - Вы кто такой здесь есть? Кто есть, я спрашиваю? Молчать! Вы чем вообще занимаетесь? Молчать! К вам люди со всей страны приезжают здоровье поправить, на солнце погреться, в море искупаться, и Ваша прямая обязанность обеспечить им нормальный отдых. А Вы? А у Вас люди исчезают, и Вы мне так спокойно об этом докладываете. А вместо отдыха пропадают! Что молчите? Молчать! Ответить нечего? Какие меры приняты к розыску?
- Товарищ главнокомандующий, я сам пятнадцать минут назад узнал о происшествии… - начал было начальник санатория.
- Что - о - о? Пятнадцать минут назад? Целых пятнадцать минут!
 Прямо скажем. Главком не соскучился за своим замом, совсем нет, и дел никаких у него к нему не было, за исключением одного. Генерал утром обещал занести Главкому часть из тех денег, что получил вчера от Антона. Только и всего… Даром он что ли как раз к сдаче корпусов санаторных сюда на отдых с семьёй приехал и бумаги все вчера, не глядя, утвердил. Э-э … нет. Свои дела делаются немедленно, ну, вы помните…

     Хотелось начальнику санатория Главкому сказать, что генерал не отдыхать приехал, а в командировку, что не может он за действия начальника отвечать. Что, пожалуй, это ему, Главкому, лучше своего зама контролировать бы надо и что сейчас не орать, а разбираться нужно, но он молчал, справедливо решив, что молчание в данной ситуации это лучшее, что можно предпринять. Он был опытный врач. Он прошёл Афганистан, ещё будучи лейтенантом, и знал, что иногда нужно дать человеку высказаться, выплеснуть эмоции, спустить, так сказать, пары. Тем более он знал, что перечить высокому начальству - то же самое, что, извиняюсь, против ветра мочиться. Махнёт начальник шашкой - и всё, голова с плеч. А потом кто разбираться станет, виновен ты али нет. Потому и молчал.

     Не смотря на принятые меры по сохранению в тайне произошедшего, а может быть, именно благодаря этим мерам, о том, что похитили генерала, через полчаса знал весь санаторий. Знали отдыхающие, врачи, медсёстры, санитарки, официантки и повара, работники бухгалтерии, технари и котельщики. Да что там говорить, о происшествии знал каждый солдат батальона охраны. Даже те, кто спал после ночного дежурства, знали, потому, что к этому времени они уже не спали. Потому что к тому времени солдат подняли по тревоге, впервые за всё время  существования батальона вообще и их службы, в частности.  Слухи о ЧП проползли за ограждение санатория и вырвались на простор. С молниеносной скоростью, как пожар в степи в ветреную погоду, они помчались по побережью в обе стороны от санатория. Те слухи, которые ушли в западном направлении, через час достигли Туапсе, через полтора – Геленджика и уже были на подступах к Новороссийску и Анапе. Слухи, двинувшиеся на восток, прошли Сочи и Адлер и через час были практически остановлены на российско-абхазской границе.

     Антона Ивановича увезли на санитарной машине в реанимацию. Домой к нему уехал штатный особист санатория и с ним ещё двое из числа отдыхающих на пляже, отпуск которых был прерван. Они обошли весь дом. В столовой, ещё сохранившей запахи вчерашнего банкета, допросили Ольгу, к коленям которой жались испуганные дочери, а записи в свои блокноты особисты делали, сидя за тем самым овальным дубовым столом, за которым ещё вчера так приятно проводили  вечер хозяева со своим ныне пропавшим гостем. Это обстоятельство действовало на Ольгу крайне угнетающе. К великому сожалению оперативных работников, ничего такого, что навело бы их на след, ни в доме, ни в показаниях хозяйки они не нашли. В то же самое время два взвода солдат тщетно пытались найти хоть какую-то лазейку в плотной и спутанной стене колючего кустарника, росшего вдоль дороги. Не доверяя лейтенанту, командовавшему солдатами, оперативники сами прошли весь участок дороги до посёлка, но вынуждены были признаться самим себе в том, что пройти по такой дороге или свернуть с неё в сторону, учитывая состояние генерала, в ночное время суток невозможно. Они разошлись в разных направлениях по посёлку, чтобы провести оперативную работу, ту, которую поутру уже проводил водитель, то есть, послушать, о чём говорит народ.
      Все говорили об одном и том же. Слух долетел сюда задолго до появления особистов. Говорили о прорыве банды со стороны Грузии, а может Абхазии или Адыгеи, а может и сразу со всех сторон, численностью чуть не в тысячу человек, а может, и более. Люди с тревогой вглядывались в небо, где на предельно малой высоте пролетали боевые вертолёты  с хищными, как у речных щук, рылами. Они пролетали так низко, что был слышен не только рёв винтов, но и свист разрезаемого ими воздуха. Народ с недоумением и тревогой наблюдал за действиями усиленных постов ДПС, появившихся на каждом мало-мальски значимом перекрёстке. Дэпээсники обыскивали все проходящие машины, отказываясь от взяток.
      Какой-то мужик из местных с пеной у рта рассказывал, что когда сегодня утром он ходил в лес за фундуком, то видел, правда, издалека, несущегося по южному склону горы Алшуг медведя.
- Значыт, спугнул его кто-то, чэго бы это ему бэгат. Летом медведю жратвы хватаэт. Значит, кромэ бандытов, нэкому, - округляя глаза и отчаянно жестикулируя, убеждал он столпившихся вокруг него слушателей.
А те все как один в усах и кепках, похожих на гречневые блины, согласно кивали головами и поддакивали.
     Машина скорой помощи, та самая, что везла Антона Ивановича в краснодарский госпиталь с мигалкой и сиреной, тоже внесла свою лепту в создание атмосферы беспокойства, в которой всё яснее начинали проступать элементы паники.
- Ранэных повэзли, – с видом знатоков кивали вслед машине усачи в кепках.
     Морской бриз вместо запаха йода приносил, казалось, сладковатый запах пороха. Многие уже явственно ощущали его. Народу на пляжах да и во всей прибрежной полосе резко поубавилось. Упали продажи у пляжных разносчиков чурчхелы и мороженого, пива и копчёного толстолобика, раков и самодельного коньяка. Что удивительно - цены на товар не падали. Кто-то из торговцев вразнос мороженым, пытаясь спасти нежный товар, снизил цену на пятьдесят копеек, но тут же был нещадно бит конкурентами, после чего общие условия торговли были восстановлены.
     Зато в киосках и книжных магазинах, где больше торговали купальниками и надувными матрасами, вмиг были раскуплены схемы побережья и местные путеводители. Народ искал пути отступления и эвакуации. Путеводителей на всех не хватило. Цены на услуги ксерокса мгновенно подскочили, и везде, где имелась множительная техника, стояли очереди.
     Солнце, море, пляж, поросшие лесом горы, ясное голубое небо, стаи дельфинов – всё-всё, что ещё вчера вызывало неописуемый восторг, упоение и усладу, всё в одну минуту стало враждебным и пугающим. Солнце сегодня не светило ласково, а подозрительно щурилось, горы нависали тушей над побережьем, пугая ощетинившимся лесом. Море, ради которого многие проделали сотни и даже тысячи километров, которое вчера освежало тела от зноя и головы после ночных возлияний и прочих шалостей, море, цвет которого был то лазурный, то ласково-бирюзовый - сегодня на всём побережье имело цвет холодной стали. Мало того, оно стало непреодолимой преградой, отрезавшей путь к отступлению. Но больше всего пугали всё же тёмные и величавые горы. Ибо, по слухам, именно там таилась неведомая и от того ещё более ужасная угроза. Бинокли и стереотрубы, которые до сегодняшнего утра использовались для обозрения местных достопримечательностей и красот или, что было гораздо чаще, для того, чтобы чётче разглядеть и без того не особо прикрытые прелести пляжниц, теперь все как по команде были устремлены в сторону гор. А терпению их хозяев, приникших к окулярам и до рези в глазах метр за метром обшаривающих склоны, могли бы позавидовать войсковые разведчики, выполняющие задание в глубоком тылу противника.
     Повсеместно вспыхивали ссоры между любящими супругами. В пылу одной из таких ссор выяснилось, что муж всегда ненавидел море и попал сюда только благодаря «вот этой дуре», как он в запальчивости выкрикнул в лицо своей жене при довольно большом скоплении народа, за что немедля получил удар маленьким, но крепким кулачком в глаз.
     Другой супруг из уст своей жёнушки, находившейся в совсем уж истеричном состоянии, узнал, что у его супружницы есть, оказывается, некий знакомый Иван Матвеевич. Об этом она сама проверещала на весь пляж:
- Мне Иван Матвеич на Мальдивы поехать предлагал, а я…, - и тут же осеклась, сообразив, что, пожалуй, в  истерике сболтнула лишнего.
Её муж густо покраснел. Многие из окружавших ссорящуюся пару молодых и не очень дам понимающе закивали своими прелестными головками и стали как-то свысока поглядывать на своих мужей, а мужья вдруг начали нервно оглядываться по сторонам, словно гончие, почуявшие чужой запах.
     Отнюдь не способствовало спокойствию появление на дорогах грузовиков с сидящими в них вооруженными солдатами, из-за них увеличивались и без того немалые пробки на дорогах, ведущих в глубь страны. Те отдыхающие, что были немного знакомы с историей, проводили параллель между своим нынешним положением и положением немцев под Сталинградом зимой 42- 43 годов прошлого столетия. Разница была разве что в том, что немцам, ко всем их несчастьям, было холодно, а сейчас стояла летняя жара. Но если быть откровенным до конца, то нужно сказать, что у многих в груди (да что там в  груди!) и гораздо ниже, в самом низу живота, тоже стоял неприятный дерзкий холод.


     Ничего этого Ольга не знала. После допроса и обыска, проведённого особистами (она уже мыслила категориями УК), опоганившими её дом, Ольга лежала без движения, лишённая сил, на диване в холле второго этажа с мокрым полотенцем на воспалённой голове и без конца пила коктейль из смеси валокордина и настоя валерианы. Она не знала, что Антона уже доставили в Краснодар, и там над ним колдуют врачи-реаниматологи и кардиологи. И выяснилось, что инсульт сопряжён с инфарктом, а у двери реанимации дежурит человек с каменным лицом из местного управления ФСБ, а в кабинете главврача обосновался следователь из той же организации, ожидающий, пока Антон Иванович придёт в себя, чтобы провести допрос с пристрастием. Она не знала ничего из того, что происходило за пределами её казавшегося ещё вчера крепостью дома. На телефонные звонки она поначалу не отвечала, а потом и вовсе отключила трубку, а смотреть телевизор у неё не было ни сил, ни тем более желания. Она просто лежала на диване, изредка открывая глаза, из уголков которых, щекоча виски, катились горючие слёзы, невидяще смотрела в белый как в операционной потолок и потом снова закрывала их. Дочери не беспокоили её, они тихо, как три мышки, сидели на скамейке под навесом во дворе и разговаривали между собой шёпотом. Не понимая, что происходит, они чувствовали, что, происходит что-то необычное, а потому сидели тихо.
Ольге виделся в грёзах домик её родителей, совсем не большой, в три окна, в её родной станице Павлюковской, куда ей захотелось немедленно уехать с Антоном, схватив дочерей в охапку, и там прижаться головой к груди старенькой мамы и чтобы седой отец погладил её своей шершавой рукой по голове. Как в детстве. Она не сомневалась в том, что родители будут рады видеть дочь и внучек, и даже Антона, которого, сказать по правде, недолюбливали. Ольга не знала, как поведёт себя её младшая сестра, которая, несмотря на почти тридцатилетний возраст, жила с родителями и которую всё никак не могли выдать замуж. Она каждый год приезжала к Ольге погостить почти на всё лето в надежде найти себе жениха, потому что  для станицы и её окрестностей такой возраст девушки считался неприличным, и надежды найти себе мужа из местных она уже не питала. Она была здесь и этим летом и, отгостив своё, уехала восвояси ни с чем, как обычно, две недели назад. «Пробуют, хвалят, но замуж почему-то не берут», - не без нотки юмора жаловалась она старшей сестре. Ох, не рада будет сестрёнка их приезду.  В своё время Ольга отказалась от причитающейся по наследству ей части родительского дома, что было прописано в завещании, и он целиком должен был принадлежать младшей сестре как своеобразная плата за то, что она «досматривает» родителей и как одна из приманок для будущего жениха. А как будет теперь – неизвестно.

     Совсем невесёлые мысли витали у Ольги в голове. Да что там говорить, она была на грани отчаянья. С трудом приподняв ставшие тяжёлыми от слёз веки, ей показалось, что она видит, как зеркальная дверь шкафа-купе беззвучно поехала в сторону. Поехала сама собой, обнажив внутренности шкафа, где хранились бесчисленные платья и сарафаны, ровным строем висящие на плечиках. «Брежу. Не может быть. Я схожу с ума», - подумала Ольга и, прикрыв глаза, полежала с минуту, пытаясь унять испуг и неровное сердцебиение. Ей показалось, что она услышала щелчок, характерный при закрытии шкафа. Ольге стало ещё страшнее. Медленно, как будто подглядывая, она приоткрыла глаза и сквозь образовавшуюся щёлочку увидела перед собой закрытую зеркальную дверь, бесстрастно отражающую внутреннее убранство холла и саму Ольгу, лежащую на диване. Никаких халатов и платьев. «Привиделось, - с некоторым облегчением подумала она, - надо ещё валерьянки накапать». Ольга с трудом потянулась к столику на всякий случай не отрывая глаз от зеркала на двери.
Снова раздался щелчок, и дверь на этот раз уверенно съехала в сторону. Ольгу мгновенно  охватил ледяной холод, руки и ноги стали ватными, мышцы живота, наоборот, напряглись, а сердце затрепетало мелко-мелко. Что-то зашуршало, заворочалось внизу шкафа, но что это было, Ольга видеть не могла, ей мешал подлокотник дивана. Она рывком подняла своё могучее тело и обомлела от увиденного.
      Из шкафа задницей вперёд, стоя на карачках, выползал генерал. Лицо его было сильно измято, один погон оторвался и висел, покачиваясь на шнурке на  уровне груди, на кисть руки генерала намотался ремешок от Ольгиной театральной сумочки и она, дёргаясь, волочилась по полу, когда он переставлял руки. Глаза генерала испуганно-непонимающе зыркали по сторонам и, казалось, кричали: «Люди! Где я? Где я?!»  Ольга смотрела на него не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Нижняя челюсть её отвисла, и из груди с шипением медленно выходил воздух. Вдыхать его снова она забывала.
     Генерал приподнял голову и, опираясь на четыре конечности, снизу вверх, совсем по-собачьи, посмотрел ей в глаза. Он узнал её и глупо, но очень радостно попытался улыбнуться, в глазах мелькнуло подобие разумной мысли и какого-то счастливого просветления… Ольге даже показалось, что он машет несуществующим хвостом. В это мгновение Ольга поняла всё. Сразу. Целиком.  Она мысленно увидела, как этот гад, выйдя из туалета, зашёл в холл, нацепил фуражку, зажал папку под мышкой и стал обуваться. Одну туфлю он надел без особых проблем, а вот со второй заминка вышла, не хотела она на ногу лезть, заупрямилась. И тогда, он, этот… этот мудак, опёрся рукой на зеркальную дверь (ну, конечно, вон лапа его жирная отпечаталась, как это я раньше не заметила) и попытался пальцами руки себе помочь. Учитывая то, что его изрядно штормило, он не удержал равновесия и толкнул дверь в сторону. Дверь, конечно, поехала, а он, стараясь устоять на ногах, продолжал опираться на неё, и она как будто утянула его за собой. Он пытался держаться за дверь, сколько было сил, но сил было мало, их не было совсем, и когда дверь открылась во всю ширину, он просто рухнул в глубину шкафа. Дверь, освободившись от внешнего усилия, преспокойно встала на своё место, закрыв генерала в шкафу, на прощание нежно щёлкнув пластмассовым язычком замка. В шкафу тепло, темно и сухо. Только генералу эти элементы комфорта были без надобности. Его сознание отключилось ещё в полёте. Когда он приземлился, ему было уже хорошо, очень хорошо.
Но мы же искали его,  колыхнулась мысль. И тут Ольга поняла, почему никому не пришло в голову заглянуть в шкаф. Во-первых, какой нормальный человек, пусть он даже трижды пьян, сам полезет в шкаф? Во-вторых, глубина ниши, в которой помещался шкаф, была сантиметров на двадцать меньше глубины самого шкафа, поэтому он и выступал из стены на такое маленькое расстояние, что никто не мог представить, что там может поместиться человек! Визуально казалось, что эти двадцать сантиметров и есть полная глубина шкафа. Не будешь же искать человека между страниц книги.

     Что почувствовал генерал после пробуждения, сказать сложно, но скорее всего, вначале ему померещилось, что он в гробу. А что ещё можно подумать, очнувшись в полной темноте и тесноте? Наш генерал здорово перепугался и сейчас, выбравшись из этого страшного места, был несказанно счастлив, что его опасения не сбылись. Могильный холод быстро улетучивался из груди, и он продолжал счастливо улыбаться, стоя на карачках, как улыбался бы всякий человек, избежавший участи быть похороненным заживо. Генерала можно было понять. Понять и, быть может, даже простить. Он кряхтел, силясь подняться на ноги, и пусть не с первой попытки, и не со второй, но всё же ему удалось сделать это. Тогда, продолжая улыбаться, он, раскинув руки вширь как канатоходец, двинулся по направлению к Ольге, желая обнять её и, может быть, обратить в шутку своё нелепое появление. Он искренне хотел поделиться с ней радостью, сопутствовавшей счастливому избавлению от адовых мук, которые, несомненно, ожидали его на том свете. Но Ольга со своей низменной бабьей сущностью не смогла ни понять, ни простить. Она не видела щенячьей улыбки и радости в его глазах. Она смотрела в его лицо и видела чёткий и глубокий как качественное тиснение след, оставленный металлической застёжкой её босоножка на его щеке. Разум у неё помутился.  А что вы хотели, баба есть баба. Сделав короткий шаг вперёд, она, что было силы, двинула основанием раскрытой ладони в его улыбающийся фейс. Генерал летел назад, всё так же призывно раскинув руки. Он ударился головой о злополучный шкаф. Раздался звон разбитого стекла, и Ольга увидела, как осколки зеркала сыплются на пол. Плохая примета зеркало разбить, успела подумать она и потеряла сознание...


     Вы, конечно хотите узнать, чем закончилась эта история. Для всех по-разному.
     Антон Иванович провалялся по госпиталям полгода ( инфаркт - не насморк), но всё же выкарабкался, получив инвалидность. Выписавшись, он узнал, что уже является пенсионером. Сейчас он на пенсии, занимается хозяйством и своими девчонками, иногда подумывает переоборудовать свой дом в гостиницу, но не знает, будет ли спрос на номера так далеко от моря.
     Генерал-майор через год стал генерал-лейтенантом, и об этой истории ему напоминает небольшой, но придающий его лицу мужественности шрам над левой бровью. Он не очень любит вспоминать эту историю, да и вспоминать-то ему особо нечего, ведь самое интересное он проспал.
     Ольга работает медсестрой в санатории, только не в том, где работала раньше и где служил её муж, а в соседнем и числится там на хорошем счету.
     Начальника санатория тоже отправили на пенсию. Неожиданно. На самом верху вспомнили, что ему уже стукнуло пятьдесят.
     Главком по-прежнему у руля.
     Неожиданно возникшую панику штабисты, быстро сориентировавшись в обстановке, оформили как плановые учения, проведённые во взаимодействии и с привлечением сил и средств других силовых структур, таких, как МЧС, УВД, ФСБ. Они потом ещё и благодарность от министра получили, так как до них ещё никто не проводил столь масштабных, пусть и скоротечных учений в разгар купального сезона.
     Я вот что хотел сказать в заключение. Если вы, дорогие читатели, беспечно отдыхая когда-нибудь на берегу Чёрного или какого другого тёплого моря, заметите непривычную для этих мест суматоху, в которой будут участвовать военные, не спешите покидать нагретый телом пляжный лежак и бежать складывать чемоданы. Не спешите. Подождите часика два-три, глядишь, всё само собой уляжется.